Белинский Виссарион Григорьевич - Параша

  

  

   В. Г. Белинский. Собрание сочинений в трех томах. Т. II

   ОГИЗ, ГИХЛ, М., 1948

   Под общей редакцией Ф. М. Головешченко

   Редакция С. П. Бычкова

   OCR Бычков М.Н.

  

   Теперь, когда Лермонтова уже нет, а прекрасное дарование г. Майкова пока не обещает итти дальше антологического рода, - поэзия русская если не умерла, то уснула, как это всегда с нею бывает, как скоро тот, кому дано свыше быть ее покровителем, или скончается во цвете лет, или изменит надеждам, которые подаст о себе. Теперь стихи встречаются только в журналах; между ними попадаются и такие, в которых есть чувство и заметно большее или меньшее дарование; но они все лишены присутствия могучей мысли. А так как поэзия русская давно уже пережила свой период прекрасных чувств и сладостных мечтаний, и еще с Пушкина начала период мысли, - то теперь проходят мимо внимания публики такие стихотворения, которыми прежде легко было бы в один день стяжать славу великого гения. Другими словами: могучим властителем душ нашего времени уже перестали быть "стишки" - в потребности публики их сменила поэзия мысли. Это особенно стало заметно после Лермонтова. Вот почему, если теперь и нельзя пожаловаться на бедность в стихотворных произведениях, то нельзя и сказать, чтоб было что читать по этой части. День появления в журнале неизвестного стихотворения Лермонтова - теперь эпоха в истории русской литературы: стихотворение читают, перечитывают, списывают, вытверживают напамять. Стихотворения, не принадлежащие Лермонтову, тоже прочитывают, даже похваливают, но с тем, чтоб совершенно забыть их по выходе новой книжки журнала. Многие заключают из этого, что вместе с Лермонтовым умерла и русская поэзия. Что касается до нас, мы не разделяем этого мнения и думаем, что русская поэзия не умерла, а только уснула, по обыкновению, и что по временам она будет просыпаться и рассказывать нам свои прекрасные сны - до тех пор, пока не явится на Руси новый поэт...

   Небольшая книжка, на-днях появившаяся в Петербурге под скромным названием "рассказа в стихах", есть именно один из таких прекрасных снов на минуту проснувшейся русской поэзии, какие давно уже не виделись ей. Уверенные в глубоком сне нашей поэзии, мы взялись за "Парашу" с явным предубеждением, думая найти в ней - или сентиментальную повесть о том, как он любил ее, и как она вышла замуж за него, или какую-нибудь юмористическую болтовню о современных нравах, написанную прозаическими стихами. Каково же было наше удивление, когда вместо этого прочли мы поэму, не только написанную прекрасными поэтическими стихами, но и проникнутую глубокою идеею, полнотою внутреннего содержания, отличающуюся юмором и ирониею!.. Однакож, несмотря на то, уверенность наша в тяжелом сне русской поэзии была так велика, что мы не поверили первому впечатлению и прочли снова, - еще лучше! И теперь, когда, от многократно повторенного чтения, мы почти знаем наизусть прекрасное поэтическое произведение, так неожиданно, так отрадно освежившее душу нашу от прозы и скуки ежедневного быта, - спешим познакомить публику с явлением, которое имеет полное право на ее внимание.

   Хотя автор "Параши", скрывший свою фамилию под литерами Т. Л., и обозначил свое произведение скромным именем "рассказа в стихах", однако оно тем не менее - "поэма", в том смысле, какой усвоен Пушкиным произведениям такого рода. Итак, мы будем называть "Парашу" поэмой: оно и короче, и гораздо справедливее, если вспомнить, что "Чернец", "Эдда", "Наталья Долгорукая", "Борский" и тому подобные стихотворные рассказы величались поэмами.²⁶⁴ Содержание "Параши" в смысле "сюжета" до того просто и немногосложно, что его можно рассказать в двух словах: на уездной барышне женится помещик-сосед, - вот и все. Но это не содержание, а только канва содержания; само же содержание поэмы так полночи богато, что его нельзя передать во всей его жизни и вовсей благоуханной свежести его поэзии, не заставляя самого поэта перерывать нашей прозаической речи своими поэтическими стихами.

   Прежде всего мы должны обратить внимание читателей на эпиграф поэмы из Лермонтова:

  

   И ненавидим мы и любим мы случайно. ²⁶⁵

  

   Этот эпиграф выбран автором не в исполнение давно заведенного обычая заманивать любопытство читателей загадочным смыслом чужой речи; нет, стих Лермонтова, как мы увидим, находится в живой связи со смыслом целой поэмы и столько служит объяснением поэме, сколько и сам объясняется ею.

   Поэма начинается описанием помещичьего дома с безобразною наружностью, с садом, похожим на огород, но с гротом, который любила посещать героиня поэмы.

  

   Ее отец - помещик беззаботный,

   Сперва служил - и долго; наконец

   В отставку вышел - и супругой плотной

   Обзавелся; теперь большой делец!

   Живет в ладу с своими мужичками...

   Он очень добр и очень плутоват,

   Торгуется и пьет чаёк с купцами.

   Как водится, его супруга - клад;

   О, сущий клад! и умница такая!

   А женщина она была простая

   С лицом, весьма похожим на пирог;

   Ее супруг любил как только мог.

  

   Дочери этой достойной четы никто не назвал бы красавицею, но она была стройна, походка ее была легка и плавна, прекрасная нога ловко обута, и если рука была немного велика, зато пальцы были прозрачны и тонки.

  

   Ее лицо мне нравилось... оно

   Задумчивою грустию дышало;

   Всегда казалось мне: ей суждено

   Страданий в жизни испытать не мало...

   И что ж? мне было больно и смешно:

   Ведь в наши дни спасительно страданье...

  

   Но глаза больше всего в Параше нравились автору -

  

   Взгляд этих глаз был мягок и могуч,

   Но не блестел он блеском торопливым;

   То был он ясен, как весенний луч,

   То холодом проникнут горделивым,

   То чуть блистал, как месяц из-за туч.

   Но взгляд ее, задумчиво спокойный,

   Я больше всех любил: я видел в нем

   Возможность страсти горестной и знойной -

   Залог души, любимой божеством.

  

   Она была не без странностей, свойственных "уездным барышням"; но не имела ничего общего с восторженными девицами, мечтательницами и охотницами до сладеньких стишков:

  

   Она была насмешлива, горда,

   А гордость - добродетель, господа...

  

   Здесь мы находимся в большом затруднении: поэт так увлекательно, так поэтически описывает внутреннюю тревогу девственной души своей героини, что нам совестно было бы пересказывать это нашею убогою прозою, а выписывать стихи - значит переписать всю поэму... Но это так хорошо, что нет возможности не выписать.

  

   . . . . . . . .Каждый день,

   Я вам сказал - она в саду скиталась;

   Она любила гордый шум и тень

   Старинных лип - и тихо погружалась

   В отрадную, забывчивую лень.

   Так весело качалися березы,

   Облитые сверкающим лучом...

   И по щекам ее катились слезы

   Так медленно - бог ведает о чем.

   То подойдя к убогому забору,

   Она стояла по часам... и взору

   Тогда давала волю... но глядит,

   Бывало, все на бледный ряд ракит.

   Там, через ровный луг, от их села

   Верстах в пяти, дорога шла большая;

   И как змея свивалась и ползла,

   И дальний лес украдкой обгибая,

   Ее всю душу за собой влекла.

   Озарена каким-то блеском дивным,

   Земля чужая вдруг являлась ей...

   И кто-то милый голосом призывным

   Так чудно пел и говорил о ней.

   Таинственной исполненные муки,

   Над ней, звеня, носились эти звуки...

   И вот, искал ее молящий взор

   Других небес - высоких, пышных гор,

   И тополей, и трепетных олив...

   Искал земли пленительной и дальней...

   Вдруг русской песни грустный перелив

   Напомнит ей о родине печальной;

   Она стоит, головку наклонив,

   И над собой дивится - и с улыбкой

   Себя бранит; и медленно домой

   Пойдет вздохнув... то сломит прутик гибкой.

   То бросит вдруг... рассеянной рукой

   Достанет книжку - развернет, закроет,

   Любимый шепчет стих... а сердце ноет,

   Лицо бледнеет... в этот чудный час

   Я, признаюсь, хотел бы встретить вас,

   О, барышня моя!.. В тени густой

   Широких лип стоите вы безмолвно;

   Вздыхаете; над вашей головой

   Склонилась ветвь... а ваше сердце полно

   Мучительной и грустной тишиной.

   На вас гляжу я: прелестью степною

   Вы дышите - вы нашей Руси дочь...

   Вы хороши, как вечер пред грозою,

   Как майская томительная ночь.

  

   Кто получил от природы благодатную способность понимать поэзию как поэзию - не в одних стихах, не в одних книгах, но и в жизни, и в природе, те согласятся с нами, что в этом отрывке каждое слово так и дышит всею роскошью, всем обаянием истинной поэзии.

   Есть два рода поэзии: одна, как талант, происходит от раздражительности нерв и живости воображения; она отличается тем блеском, яркостию красок, тою резкою угловатостию форм, которые мечутся в глаза толпе и увлекают ее внимание. Чем более, повидимому, заключает в себе такая поэзия, тем пустее она внутри самой себя, ибо она вся в воображении и ничего общего с действительностию не имеет; мысли ее похожи на громкие слова и звучные фразы, а картины ее похожи только до тех пор, пока смотришь на них: отведите глаза, и в вашем воображении не останется никакого образа, никакого созерцания, никакого представления. - Другая поэзия, как талант, имеет своим источником глубокое чувство действительности, сердечную симпатию ко всему живому, а потому ее чувства всегда истинны, ее мысли всегда оригинальны, даже не будучи новыми, ибо они не пойманы извне и на лету, а возникли и выросли в душе поэта. Произведения такой поэзии не бросаются в глаза, но требуют, чтоб в них вглядывались, и только внимательному взору открывается во всей глубине своей их простая, тихая и целомудренная красота. Печать оригинальности составляет их неразлучную принадлежность; она есть следствие способности схватывать сущность, а следовательно, и особенность каждого предмета. И потому описания ее запечатлены достоверностию, так что, если б вы и никогда не видывали описываемого предмета, вы тем не менее убеждены, что он точно таков и другим быть не может. Разбираемая нами поэма может служить образцом таких произведений. Вот вам картина неаполитанского лета:

  

   Прежаркий день - но вовсе не такой,

   Каких видал я на далеком юге:

   Томительно глубокой синевой

   Все небо пышет; как больной в недуге,

   Земля горит и сохнет; под скалой

   Сверкает море блеском нестерпимым -

   И движется, и дышит, и молчит...

   И все цвета под тем неутомимым,²⁵⁵

   Могучим солнцем рдеют... дивный вид!

   А вот, зарывшись весь в песок блестящий,

   Рыбак лежит, и каждый проходящий

   Любуется им с завистью - я сам

   Им тоже любовался по часам.

  

   В этих тринадцати стихах такая полная картина, что вам ничего не остается ожидать к ее дополнению, хотя в то же время вы знаете, что тысячи других поэтов могли бы ту же картину представить вам совсем иначе, совсем другими словами. Природа неистощима в своем разнообразии, и дело не в том, чтоб поэзия представляла ее в сколько можно обширных и сложных картинах, а в том, чтоб она умела схватить особенность каждого ее явления. Лето - везде лето: везде от него и жарко, и душно, и пыльно; но в Неаполе - свое лето, в России - свое. Первое вы сейчас видели; вот второе:

  

   У нас не то, хоть и у нас не рад

   Бываешь жару... точно, жар глубокий,

   Гроза вдали сбирается, трещат

   Кузнечики неистово в высокой

   Сухой траве; в тени снопов лежат

   Жнецы; носы разинули вороны;

   Грибами ²⁶⁷ пахнет в роще; там и сям

   Собаки лают; за водой студеной

   Идет мужик с кувшином по кустам.

   Тогда люблю ходить я в лес дубовый,

   Сидеть в тени спокойной и суровой,

   Иль иногда под скромным шалашом

   Беседовать с разумным мужичком.

  

   В такой-то день Параша встретилась с охотившимся молодым человеком. Мы пропускаем большую часть прекрасно изложенных поэтом подробностей этой встречи. Скажем только, что охотник начал свой разговор с Парашею не восклицанием: "о, дева чудная!" или другою какою-нибудь пошлостию в этом роде, но адресовался к ней с очень простым вопросом: "умоляю вас, скажите, который теперь час?"; потом: "чей это дом?" а там объявил ей, что его покойный дед был очень дружен с ее отцом.

   Портрет незнакомца превосходно очерчен автором. Это один из тех великих маленьких людей, которых теперь так много развелось и которые улыбкою презрения и насмешки прикрывают тощее сердце, праздный ум и посредственность своей натуры. Он был за границею и вынес оттуда множество бесплодных слов и сомнений... У некоторых журналов теперь вошло в манию нападать на таких путешественников, и они с торжеством указывают на них, как на живое доказательство, что нечего за добром ездить на Запад. Автор "Параши" думает об этом иначе, и, соглашаясь с ним, мы вдруг вспомнили сказку, некогда переведенную Жуковским, "Кабуд путешественник"... К особенностям героя поэмы принадлежит и то, что, будучи влюбчивым, он был спокоен и горделив, а потому и счастлив в женщинах, удачно обманывая и таких между ими, которых сам не стоил; еще: не будучи особенно умным, он вполне владел умом, дарованным ему от бога. Говоря о страсти своего героя сгибаться перед знатью, автор очень остроумно признается в том, что любит пустой блеск большого света, не увлекаясь им и смотря на него без желания; он очень остроумно подшучивает над моральными выходками против большого света непризнанных, бесхвостых львов и львиц, то есть людей, которые бранят большой свет за то, что тот не хочет их знать. Люблю, говорит автор,

  

   Люблю я пышных комнат стройный ряд,

   И блеск, и прихоть роскоши старинной...

   А женщины... люблю я этот взгляд

   Рассеянный, насмешливый и длинный;

   Люблю простой, обдуманный наряд...

   Я этих губ люблю надменный очерк,

   Задумчиво приподнятую бровь,

   Душистые записки, быстрый почерк,

   Душистую и быструю любовь;

   Люблю я эту поступь, эти плечи,

   Небрежные, заманчивые речи...

   "Но (скажут мне) вне света никогда

   Вы не встречали женщины прекрасной?"

   Таких особ встречал я иногда

   И даже в двух влюбился очень страстно;

   Как полевой цветок, они всегда

   Так милы - но, как он, свой легкий запах

   Они теряют вдруг... и, боже мой,

   Как не завянуть им в неловких лапах

   Чиновника, довольного собой?

  

   Эти стихи не обойдутся автору даром; его объявят за них "аристократом", скажут, что внешний блеск предпочитает он душе и сердцу, и т. п. По обыкновению, в этом случае, ему припишут то, чего он и не думал, и горячо будут оспоривать его в том, чего он не говорил. Дело тут идет не о душе и сердце: поэт говорит совсем не о внутренней святыне женщины, а о ее поэтической внешности, которою могут не дорожить только натуры сухие и грубые. Поэзия формы, изящество внешности, столь очаровательные в женщине, могут почесться исключительными явлениями вне большого света. Женщины других кругов общества смотрят на красоту и изящество, как на средство поскорее выйти замуж. Достигнув этой вожделенной цели, они скоро перестают и петь, и плакать, и читать сладенькие стишки, и кокетливо наряжаться, и поэтически держать себя; они предаются прозе жизни, скоро полнеют, пристращаются к утреннему дезабилье, забывают музыку, луну, стихи, мечту и т. д. Оттого до замужества почти каждая из них - ангел доброты, дева чудная, неземная, идеальная, Полина или Надина, а после замужества - солидная дама с весом в обществе, женщина с характером, Палагея Петровна и Надежда Алексевна. Тут есть и другая причина. Юность сама по себе есть уже поэзия жизни, и в юности каждый бывает лучше, нежели в остальное время своей жизни; женщины в особенности. Надо иметь слишком много глубины и силы в натуре, чтоб не охолодеть в прозе жизни, сберечь чувство и душу от холода действительности и сохранить юность сердца и в лета зрелости и в годы старости. Но такие натуры слишком редки, и поэзия юности слишком редко бывает ручательством за поэзию дальнейших возрастов. Брак есть решительная эпоха в жизни мужчины и еще более в жизни женщины: для обоих это - гроб поэзии и колыбель пошлой прозы и очерствения души и чувства. Автор "Параши" превосходно охарактеризовал эпитетом "довольного собой" целый разряд людей, особенно страшных и гибельных для благоуханной поэзии женственных существ. Люди разделяются не только на умных и на дураков: те и другие равно редки, и между ними занимает место огромный разряд пошлых людей. Эти люди по большей части не умны и не глупы, иногда же между ними попадаются люди не без ума и не без способностей; но главное их качество в том и другом случае - довольство самими собою. Эти господа не знают, что такое раскаяние, стремление к идеалу и тоска от невозможности достичь его, что такое горе без несчастия и страдание при хорошем положении дел и добром здоровьи. Как бы ни была глубока и богата духовными дарами натура женщины, но если ее мужем сделается один из таких господ, ей остаются только две неизбежные дороги: или медленно зачахнуть, или помириться с жизнию, как она есть... Последнее всего чаще случается. В высших кругах общества при этом не исчезает поэзия внешности, и наряд остается навсегда обдуманно прост, взгляд рассеян, насмешлив и долог, и любовь душиста и быстра, как записки и почерк; но в средних кругах общества внешняя пошлость верно отражает внутреннюю, и милые полевые цветки быстро вянут в неловких лапах довольного собою чиновника.

   На другой день в доме отца Параши ждут гостя. Старик надел фрак; дочь в тайном волнении; ее прическа так мила, а перчатки так свежи... Наконец гость является. Он говорит с стариками, очаровывает их; с Парашею ни слова; но все в нем дышало "сознанием внезапного сближения",

  

   И предаваясь дивной тишине,

   Он наслаждался страстно и вполне.

  

   Поэт даже заставляет его "пылать святым и чистым жаром" и уверяет, что он был любим... Предупреждая сомнение читателей, автор спрашивает их:

  

   Скажите - ваша память мне поможет -

   Как мне назвать ту страстную тоску,

   Ту грустную, невольную тревогу,

   Которая берет вас понемногу...

   К чему нам лицемерить, о друзья!

   Ее любовью называю я.

  

   Наступает ночь; хозяин приглашает гостя погулять в саду и с своею супругою понемногу отстает от молодой четы. Душа Параши не совсем спокойна, а он не начинает разговора затем, что боится внезапных ощущений и чувствительных порывов, затем, что был смущен своим положением: он клялся в любви только тогда, когда не любил; начиная же чувствовать жар любовной лихорадки, он зарывал свою любовь, как клад. Жаль! прелестные читательницы, охотницы до сладеньких стишков и восторженных сцен, верно ожидали тут пламенного объяснения, при луне и звездах; но герой поэмы ужасный прозаик: если он и допускал возможность исключений, то в пошлость верил твердо и всегда, и редко ошибался, а о другом мире не имел никакого понятия... Что же касается до самого поэта, то чувствительные и восторженные читательницы наверное будут им еще менее довольны, нежели героем поэмы, и объявят его человеком без души и сердца, демоном, который не верит любви и презирает прекрасное и высокое... Предоставляем ему самому защищаться против этого грозного суда и обратимся к прерванной нити рассказа.

   Сказав, что герою поэмы в саду с уездною барышнею было едва ли отраднее, чем в аду, автор заставляет его постепенно таять и объявляет - влюбленным! Как и почему это сделалось? Поэт удовлетворительно отвечает на эти вопросы:

  

   Во-первых: ночь прекрасная была,

   Ночь летняя, спокойная, немая:

   Не светила луна, хоть и взошла;

   Река, во тьме таинственно сверкая,

   Текла вдали... Дорожка к ней вела:

   А листья в тишине толпой незримой

   Лепечут. Вот они сошли в овраг.

   И словно их движением гонимый,

   Пред ними расступался мягкий прах...

   Противиться не мог он обаянью -

   Он волю дал беспечному мечтанью,

   И улыбался мирно, и вздыхал...

   А свежий ветр в глаза их лобызал.

   А во-вторых: Параша не молчит,

   И не вздыхает с приторной ужимкой,

   Но говорит, и просто говорит.

   Она так мило движется - как дымкой

   Прозрачной тенью трепетно облит

   Ее высокий стан... он отдыхает;

   Уж он и рад, что с ней они вдвоем, -

   Заговорил, а сердце в ней пылает

   Неведомым, томительным огнем.

   Их запахом встречает куст незримый,

   И, словно тоже страстию томимый,

   Вдали, вдали - на рубеже степей,

   Гремит, поет и плачет соловей.

   И может быть, он начал понимать

   Всю прелесть первых трепетных движений

   Ее души - и стал в нем умирать²⁶⁸

   Крикливый рой смешных предубеждений;

   Но ей одной доступна благодать

   Любви простой, и детской, и стыдливой...

   Нет! о любви не думает она -

   Но, как листок блестящий и стыдливый,²⁶⁹

   Ее несет широкая волна...

   Все в этот миг кругом ей улыбалось,

   Над ней одной все небо наклонялось,

   И, колыхаясь медленно, трава

   Ей вслед шептала милые слова...

  

   Уезжая домой, наш герой думал про себя: "Я рад соседям... Он человек богатый... дочь у них одна и притом она мила". Думая так, он гнал от себя другие, неуместные мечты, отголоски давно минувших дней... А что же Параша? Ей казалось, что все прежнее, вся жизнь ее изменилась; во сне ей виделся он, а поэту слышится над нею, спящею, какой-то насмешливый голос, который говорит:

  

   "В теплый вечер, в ульях чистых

   Зреют светлые соты;

   В теплый вечер лип душистых

   Раскрываются цветы;

   И тогда ²⁷⁰ по ним слезами

   Потечет прозрачный мед -

   Вьется жадно над цветами

   Пчел ликующий народ...

   Наклоняя сладострастно

   Свой усталый стебелек,

   Гостя милого напрасно

   Ни один не ждет цветок.

   Так и ты цвела стыдливо,

   И в тебе, дитя мое,

   Созревало прихотливо

   Сердце страстное твое...

   И теперь, в красе расцвета,

   Обаяния полна,

   Ты стоишь под солнцем лета

   Одинока и пышна.

   Так склонись же, стебель стройный;

   Так раскройся ж, мой цветок;

   Прилетел жених... достойный

   В твой забытый уголок".

  

   Однакож странно: почему эти прекрасные стихи так неожиданно сменяются таким прозаическим стихом - с достойным женихом?.. Не забывайте, что эти стихи прозвучал насмешливый голос... Чей же это голос? - Должно быть, сатаны; эта догадка тем основательнее, что сам поэт, вслед за тем, заставляет сатану "поникнуть угрюмою головой над любящей четою". Но не ожидайте сцены обольщения: наш поэт- писатель благонравный, а герой его поэмы не был дон-Хуаном - в этом уверяет нас сам автор:

  

   Мой Виктор не был дон-Хуаном... - ей

   Не предстояли грозные волненья.

   "Тем лучше, - скажут мне, - разгул страстей

   Опасен"... Точно; лучше, без сомненья,

   Спокойно жить и приживать детей -

   И не давать, особенно вначале,

   Щекам пылать... склоняться голове...

   А сердцу забываться - и так дале.

   Не правда ль? Общепринятой молве

   Я покоряюсь молча... поздравляю

   Парашу - и судьбе ее вручаю -

   Подобной жизнью будет жить она:

   А кажется, хохочет сатана.

   Мой Виктор перестал любить давно...

   В нем сызмала горели страсти скупо;

   Но впрочем, тем же светом решено,

   Что по любви жениться - даже глупо.

   И вот в кого ей было суждено

   Влюбиться... Что ж? он человек прекрасный,

   И - как умеет - сам влюблен в нее;

   Ее души задумчивой и страстной

   Сбылись надежды все... сбылося всё,

   Чему она дать имя не умела,

   О чем молиться смела и не смела...

   Сбылося всё... и оба влюблены...

   Но все ж мне слышен хохот сатаны.

  

   Да чему же обрадовался лукавый?.. Не приготовляет ли он измены, ревности, кинжала, яда и других зол, которыми нарушается супружеское счастие?.. Ничего не бывало! Вы правы, чувствительные и восторженные читательницы, говоря, что автор "Параши" - человек прозаический и холодный... В самом деле, оставив сатану, он вдруг извещает вас, что он долго был в отсутствии и лет через пять посетил влюбленных. Четвертый год, как они были супругами, и Виктор как-то странно потолстел; но ее встревожил приход поэта, напомнив ей о прежнем, и она даже сгрустнула и поплакала;

  

   Но грусть замужней женщины смешна.

   Как ручеек извилистый, но плавный,

   Катилась жизнь Прасковьи Николавны!

  

   Муж ее любил. "Может быть, вы скажете, что он не стоил ее любви?" говорит поэт и отвечает так: "кто знает!"

  

   Но - боже! то ли думал я, когда,

   Исполненный немого обожанья,

   Ее душе я предрекал года

   Святого, благодатного страданья!

   С надеждами расставшись навсегда,

   Свыкался я с суровым отчужденьем;

   Но в ней ласкал последнюю мечту

   И на нее с таинственным волненьем

   Глядел, как на любимую звезду...

   И что ж? я был обманут так невинно,

   Так просто, так естественно, так чинно,

   Что в истине своих желаний я

   Стал сомневаться, милые друзья.

   И вот, что ей сулили ночи той,

   Той летней ночи страстные мгновенья,

   Когда с такой тревожной быстротой

   В ее душе сменялись вдохновенья...

   Прощай, Параша!.. Время на покой;

   Перо к концу спешит нетерпеливо...

   Что ж мне сказать о ней? Признаться вам -

   Ее никто не назовет счастливой

   Вполне... она вздыхает по часам,

   И в памяти хранит как совершенство

   Невинности нелепое блаженство!

   Я скоро с ней расстался... и едва ль

   Ее увижу вновь... ее мне жаль...

  

   Если и теперь не для всех будет понятен хохот сатаны, то мы, право, не знаем, как и объяснить его... Этот сатана должен быть знаком русским читателям, потому что они встречались с ним и в "Онегине", и в "Горе от ума", и в "Ревизоре", и в повестях Гоголя, и в "Герое нашего времени", и вместе с ним смеялись или грустили над неточным и превратным употреблением разных ежедневно употребляемых слов. В "Параше" навлекло на себя насмешку беса слово "любовь" и неумение многих любить и умение их делать комедию из всякого чувства. Наши юноши и девы в любви всего менее думают о любви, но те и другие ищут в ней счастия, а счастие любви полагают в союзе с ним и с нею. Любовь, как всякое сильное чувство, как всякая глубокая страсть, есть сама себе цель; для любящихся она - долг, требующий служения и жертв, и, предаваясь чувству, они не отступают назад, что бы ни сулила им развязка их романа - счастливый ли союз, или терновый венец страдания и безвременную могилу... Но есть люди, которые очень уважают чувство, пока оно сулит им верное счастие и пока оно не требует от них ничего, кроме прекрасных слов и поэтических восторгов... И потому участь таких людей решает не страсть, не чувство, а теплая летняя ночь и одинокая прогулка, располагающие к неге, мечтательности и заставляющие расплываться душою и сердцем... И как же иначе? для страсти надо воспитаться, развиться. А для этого надо возрасти в такой общественной сфере, в которой духовная жизнь через дыхание входит в человека, а не из книг узнается им... Только тогда из его страсти может выйти или серьезная повесть, или высокая драма, а не жалкая комедия, не карикатурная пародия для потехи сатаны...

   Но, может быть, все это иным читателям покажется довольно темно, и они найдут очень серьезною развязку повести. В самом деле: влюбились и женились, оба молоды и с достатком, оба приличная партия друг другу; дай бог так всякому!.. И то правда! Таким читателям мы ничего не находимся ответить, и рецензенту остается только извиниться перед ними словами поэта:

  

   Но вы добры, я слышал, и меня,

   По глупости, простите, ради бога.

  

   Другие, может быть, станут благоразумно рассуждать, что выйдь Параша вместо Виктора за человека с душою возвышенною, сердцем страстным и проч., - она не утратила бы благоухания души своей и в пошлом спокойствии не забыла бы жаркого волнения сердца и сладости страдания... Нет, если б она была выше своей судьбы, - не спокойствие, а страдание было бы уделом ее, - хотели мы сказать, но, вспомнив, что предупредительный поэт лучше нас решил этот вопрос, мы ограничиваемся повторением его слов:

  

   Мне жаль ее... быть может, если б рок

   Ее повел другой - другой дорогой...

   Но рок - так всеми принято - жесток,

   А потому и поступает строго.

  

   Выписанные нами места из поэмы достаточно говорят за дарование и мастерство автора. Стих обнаруживает необыкновенный поэтический талант; а верная наблюдательность, глубокая мысль, выхваченная из тайника русской жизни, изящная и тонкая ирония, под которою скрывается столько чувства, - все это показывает в авторе, кроме дара творчества, сына нашего времени, носящего в груди все скорби и вопросы его. Об оригинальности мы не говорим: она то же, что талант - по крайней мере без нее нет таланта. Многие найдут в поэме следы подражания Пушкину и особенно Лермонтову: это не удивительно, ибо живая историческая последовательность литературных явлений всегда смешивается толпою с холодной и бездушной подражательностью. Но люди мыслящие понимают, что быть под неизбежным влиянием великих мастеров родной литературы, проявляя в своих произведениях упроченное ими литературе и обществу, и рабски подражать - совсем не одно и то же: первое есть доказательство таланта, жизненно развивающегося, второе - бесталантности. Можно подделаться под стих и под манеру писателя, но не под дух и натуру его, ибо можно целый век проживать с чужими словами и чужими манерами, но от собственного духа и собственной натуры отречься нельзя, каковы бы они ни были - велики или малы... В стихах г. Т. Л. столько жизни и поэзии, в созерцании его столько истины и верности, что тут всякая мысль о подражательности нелепа. Вся поэма проникнута таким строгим единством мысли, тона, колорита, так выдержана, что обличает в авторе не только творческий талант, но и зрелость и силу таланта, умеющего владеть своим предметом. Вообще, нельзя не заметить, по случаю этой поэмы, какие великие успехи в последнее время сделали наша поэзия и наше общество: чтоб убедиться в этом, стоит только вспомнить о поэмах, являвшихся до "Цыган" Пушкина... Ирония и юмор, овладевшие современною поэзиею, всего лучше доказывают ее огромный успех, ибо отсутствие иронии и юмора всегда обличает детское состояние литературы.

   Для любителей мелких прицепок укажем на четыре неудачные стиха в "Параше". На стр. 7, строфа IV, стих: "Ее два брата умерли чахоткой" не клеится с целым и явно вставлен для рифмы. Кстати: рифма к нему "красоткой" нехороша, потому что слово "красотка" по-русски немного вульгарно. На стр. 23, строфа XXXI, в стихе "От толпы с презрением отчуждался", вероятно, есть опечатка, и его должно читать так: "Он от толпы с презреньем отчуждался". На стр. 29 последний стих XLII-й строфы странно неуместен ("Читатель - я, признайтесь, я смешон"). На стр. 33-й третий стих прекрасной XLIX-й строфы испорчен неправильным ударением: "Не светила луна, хоть и взошла". - Больше не к чему придраться самому мелочному ловцу чужих ошибок и промахов.

   Словно гармоническим аккордом оканчивается поэма последнею строфою, оставляя на душе глубокий след взволнованной думы:

  

   А если кто рассказ небрежный мой

   Прочтет - и, вдруг задумавшись невольно,

   На миг один поникнет головой

   И скажет мне спасибо: мне довольно...

   Тому давно - стоял я над кормой,

   И плыли мы вдоль города чужого;

   Я был один на палубе... волна

   Вздымала нас и опускала снова...

   И вдруг мне кто-то машет из окна;

   Кто он, когда и где мы с ним видались,

   Не мог я вспомнить... быстро мы промчались -

   Ему в ответ и я махнул рукой -

   И город тихо скрылся за горой...

  

   Дай бог, чтоб наша встреча с талантом автора "Параши" не была также случайна, но превратилась в знакомство продолжительное и прочное. Грустно было бы думать, что такой талант - не более, как вспышка юности, кипение молодой крови, а не признак призвания, и может обмануть возбужденные им ожидания и надежды, как обманула поэта героиня его поэмы...

  

  

   Подготовка текста статей: "Разделение поэзии на роды и виды", "Идея искусства", "Общее значение слова литература", "Общий взгляд на народную поэзию и ее значение" - Г. С. Черемина; комментарии к этим статьям - М. Я. П