ашей народной речи чаще употребляются деепричастия, а формы членные или причастные являются в форме прилагательных, преимущественно:
Выше дерева стоячаго,
Чуть пониже облака ходячаго.
Доставай ты татарина мерзлаго.
Наши церковно-славянские причастия на щий и мый чужды духу народной речи. Замечательно, что Пушкин очень редко прибегает к этим причастным формам. Затем, пользование уменьшительными словами, этой силой русского языка (в которой он из всех европейских языков, может быть, уступает одному итальянскому) - у Полонского не всегда, как мне кажется, равно удачно.
Например, рассказ ведется в торжественном тоне (в Келиоте) и вдруг уменьшительные слова - диссонансом:
Да знаком
Мне с детства был тот бережок
Тот густо-лиственный лесок (?)
Или изображается сила, страсть, и она приписывается предмету, отмеченному уменьшительным именем:
И вот
Из-за басов, как бы смычок,
Волшебный женский голосок
Стыдливо, робко, нежа слух
Дрожит и тянется, и вдруг.
Могучий страстный, молодой
Все покрывает.
Как будто вещим ветерком
На них повеяла гроза.
Любит наш поэт, между прочим, слово конек (в смысле лошади). Он употребляет его и в прямом смысле! (в "Ми-ми"), и в переносном (Железный конек. На железной дороге). В народной речи и поэзии это слово очень редко. Ершовский конек-горбунок - деланное выражение.
К числу неотделанных, неточных черт в языке Полонского надо еще отметить случайные архаизмы в несоответствующей обстановке:
Неукротимый сей нахал
Ни велемудрый капитан.
Ему сочувственных славян
Сих допотопных христиан.
Мои замечания кончены. Общие выводы о поэзии Я. П. Полонского я позволю себе сделать в одной из ближайших статей, сопоставив его с современными ему и родственными по духу поэтами - Майковым и Фетом.