Главная » Книги

Антонович Максим Алексеевич - Из воспоминаний о Николае Александровиче Добролюбове, Страница 2

Антонович Максим Алексеевич - Из воспоминаний о Николае Александровиче Добролюбове


1 2

одил ее в печати в сокращении31. И здесь я не привожу последних двух с половиною строк. В конце стихотворения Добролюбов до того разгорячился, что уже не мог найти достаточно сильных слов для выражения своего негодования, и употребил грубое, бранное выражение,- он же не предназначал своего стихотворения для печати.
  
   НА ТОСТ В ПАМЯТЬ БЕЛИНСКОГО, 6 ИЮНЯ 1858 ГОДА
  
   И мертвый жив он между нами,
   И плачет горькими слезами
   О поколенье молодом,
   Святую веру потерявшем,
   Холодном, черством и немом,
   Перед борьбой позорно павшем...
  
  Он грозно шел на грозный бой,
  
  С самоотверженной душой
  
  Он, под огнем врагов опасных,
  
  Для нас дорогу пролагал
  
  И в Лету груды самовластных
  
  Авторитетов побросал.
   Исполнен прямоты и силы,
   Бесстрашно шел он до могилы
   Стезею правды и добра,
   В его нещадном отрицанье
   Виднелась новая пора,
   Пора действительного знанья,
  
  И, умирая, думал он,
  
  Что путь его уже свершен,
  
  Что молодые поколенья
  
  По им открытому пути
  
  Пойдут без страха и сомненья,
  
  Чтоб к цели наконец дойти.
   Но молодые поколенья,
   Полны и страха и сомненья,-
   Там, где он пал, на месте том
   В смущенье рабском суетятся
   И им проложенным путем
   Умеют только любоваться.
  
  Не раз я в честь его бокал
  
  На пьяном пире поднимал
  
  И думал: "Только! Только этим
  
  Мы можем помянуть его!
  
  Лишь пошлым тостом мы ответим
  
  На мысли светлые его!"
   Пока мы трезвы, в нашей лени
   Боимся мы великой тени...
   Мы согласились уж давно,
   Что мы..............32
  
   Понятно, какое впечатление эта выходка должна была произвести на молодое поколение времени Белинского, сделавшееся теперь уже старшим поколением, на почтенных литераторов, учеников и друзей Белинского, и как они должны были отнестись к мальчишке самоновейшего поколения, который вздумал поучать и даже обличать и бранить их, и в то же время был чуть не первым лицом в редакции журнала, издаваемого их сверстниками, такими же, как и они, учениками и друзьями Белинского. Это, конечно, переполнило чашу их терпения, и они, вероятно, поставили решительный ультиматум редакторам "Современника": выбирайте: или он, или мы, а вместе с ним мы не можем. Как ни старался Некрасов примирить враждующие стороны и предупредить разрыв, но ничего не мог добиться, и сам он, увлеченный личностью Добролюбова, стал на его сторону, чем окончательно оттолкнул от себя старых литературных друзей. Поэтому могло казаться, как и казалось многим, что Добролюбов своею непочтительностью, своими резкостями и дерзостями был яблоком раздора и главным виновником раскола между старым и молодым поколением литераторов как в самом "Современнике", так и вне его. Но это совсем неверно. Причины раскола лежали гораздо глубже и были гораздо серьезнее, чем личные отношения между литераторами. Раскол неизбежно произошел бы, если бы даже Добролюбов был изысканно любезен и преданнически почтителен со старшими литераторами.
   Дело в том, что около начала 60-х годов особенно резко выразилась и окончательно установилась дифференцировка как между литераторами, так и вообще между интеллигентными людьми. В прежние, патриархальные времена, времена аркадской невинности или наивности, литераторы и интеллигентные люди составляли почти одну только общую группу, или хоть и несколько, но весьма немного групп, объединявшихся слишком отвлеченною и широкою общностью понятий, интересов, стремлений и вкусов; согласие в общем и в отвлеченностих не нарушалось за разногласием в конкретных частностях и подробностях, особенно практических, которым даже не придавалось особенного значения. Человек сочиняет и печатается - значит, он наш брат литератор; с ним можно вести знакомство, приятельство и дружбу. Появляется человек интеллигентный; он хоть не литератор, но интересуется литературой и серьезными отвлеченными вопросами; он тоже наш брат и тоже может быть в нашей компании. И вот люди сходились, сближались, дружили, собирались вместе, разговаривали разговоры, вели академические беседы о важных отвлеченных вопросах, ни к чему не обязываясь, ничем не смущаясь, ничего не боясь и никого не остерегаясь,- словом, "не предвидя от сего никаких последствий"33, как невинные птички. Славянофилы и западники враждовали между собою только академически, и эта вражда не имела практического значения, практической жгучести. Да и они составляли только две подгруппы одной группы; противоположную группу составляли только, так сказать, уроды литературной семьи: Сенковский, Греч да Булгарин.
   Но в начале 60-х годов в моральной и общественной атмосфере совершилось что-то такое, вследствие чего у литераторов и интеллигентных людей открылись глаза на многое, чего они прежде совсем не замечали,- подобно тому как первозданные люди, прежде не замечавшие, что они нагие, после грехопадения вдруг почувствовали и увидели свою наготу. Члены прежних больших приятельских групп увидели, что общие вопросы философии, этики и эстетики почему-то теряют первенствующее значение, а на место их выступают, даже, может быть, не гласно и не открыто, "проклятые" вопросы внутренней политики; ближе разглядели, что хотя все они одинаково желают лучшего и стремятся к улучшениям, но представления их об этих улучшениях весьма различны. Приятели литераторы и интеллигенты вдруг почувствовали, что разговоры разговариваются не для одного времяпрепровождения, а для чего-то более серьезного, для того, чтобы из разговоров выходило какое-нибудь дело, что сочувствующий известным разговорам как будто принимает некоторое обязательство действовать согласно с этим разговором, что вообще разговоры могут иметь "последствия", так что от иных разговоров благоразумнее совсем устраниться. Одновременно с этим и в окружающей внешней, но властной среде произошла соответствующая перемена. В этой среде оживилось и усилилось опасение, что чтение может служить не только для развлечения и увеселения, но и для чего-нибудь более серьезного, и ей действительно показалось, как будто печать не только развлекает читателей, но и пытается поучать их стремиться к тому, чтобы из чтения выносили что-нибудь и вносили его в жизнь, чтобы они и поступали сообразно с тем, что они вычитали в печати. Это стремление, действительное или только подозреваемое, послужило поводом к тому, что за печатью стали наблюдать не только с одной технической, цензурной стороны, но и со стороны действия и влияния ее на читателей, что было неуловимо для цензуры, но уловимо для особо призванных людей, обладающих особым чутьем. И вот это-то чутье и решало репутацию и судьбу и отдельных литераторов и целых органов печати. И, таким образом, в понятиях указанной сферы печать разделена была на два сорта: на овец и козлищ; и один сорт признан был не имеющим права претендовать попасть под сень того, что называется покровительством печати или даже терпимостью ее; что одной части печати нужно покровительствовать и поощрять ее, а другой нет,- что, в свою очередь, имело влияние на дифференцировку как писателей, так и читателей.
   Вследствие указанных перемен прежние большие и общие группы литераторов и интеллигентов распались, и из них образовались более частные, но более определенные и резкие группы, более требовательные и строгие относительно своих членов. И это распадение произошло совершенно естественно, без всяких личных враждебных поводов. Каждому пришлось пересмотреть свои отношения к окружающим, свои знакомства с новой точки зрения, более специальной и определенной. При этом не один мог прийти к такому заключению, что от некоторых сношений и знакомств лучше совсем отказаться, хотя от них нет никаких личных неприятностей, обид и оскорблений; лучше уйти от греха, чтобы не давать повода судить о себе по таким рискованным знакомствам.
   Я имел случай видеть воочию, наглядно, разительный пример такого естественного раскола, такой резкой дифференцировки. Зимою конца 1860 и начала 1861 года у Чернышевского собиралось по вечерам многочисленное и очень разнообразное общество: старые и молодые литераторы, старые и молодые профессора университета, старые академики, профессора Военной академии, сделавшиеся впоследствии очень высокопоставленными лицами, офицеры генерального штаба, молодые и старые врачи и другие интеллигентные лица. Они все мирно и весело проводили время в приятных академических беседах и непринужденных разговорах; хорошо помню, что однажды был даже продолжительный разговор и спор о Краледворской рукописи34. Сам хозяин беззаботно острил и шутил, хохотал и веселился, кажется, больше всех. Весною же и летом 1861 года все это отрезалось, как ножом. Почти вся компания отшатнулась от Чернышевского и от его тесной, интимной компании, и Добролюбов был тут решительно ни при чем; его даже в Петербурге не было в это время, и потому никак нельзя было сказать, что он отпугнул эту компанию. Зимою конца 1861 года к Чернышевскому в гости не являлись уже профессора - ни штатские, ни военные, не являлись ни старые литераторы, ни академики, ни офицеры генерального штаба, за исключением одного или двух, да и то польского происхождения. Обширный круг знакомых и приятелей Чернышевского сузился в тесный кружок, в котором были только молодые, начинающие литераторы, а из старых - только издатели "Современника" да несколько интересовавшихся литературой интеллигентных лиц.
   Вспыхнула опасная, заразительная болезнь нигилизма, хотя кличка эта еще не был пущена в ход, и все принимали меры, чтобы предохранить себя от заражения этой болезнью или же чтобы противодействовать этой заразе и истребить ее.
   Чернышевский в своих письмах к Добролюбову за границу много писал ему об этой "изумительной", как он выражался, перемене35, происшедшей в русском обществе в его отсутствие. Добролюбов тоже с изумлением признавался, что он не может понять и представить себе, что это за перемена, как она произошла и чем вызвана. Но, возвратившись из-за границы, он воочию увидел ее и понял.
   Добролюбов пробыл за границей больше года; но здоровье его не только не поправилось, а еще ухудшилось. Он ехал туда, чтобы забыть все и отдохнуть душою. Но он ничего не мог забыть и не отдохнул. Он продолжал много работать и писать для "Современника", что, конечно, постоянно напоминало ему о русских делах и растравляло его раны. Большую часть времени за границей, конец 1860 года, и всю первую половину 1861 года, он провел в Италии и тоже в постоянной работе. Помимо журнальной работы, он изучал политические движения объединявшейся тогда Италии и написал около десяти печатных листов об итальянских делах36. Но итальянские дела не до такой степени увлекали его, чтобы из-за них он мог хоть на минуту забыть об отечественных делах, и в его статьях об итальянских сюжетах (особенно в статьях "Отец Александр Гавацци и его проповеди" и "Непостижимая странность") заметны даже довольно прозрачные кивания на домашние дела37, и он как бы хотел сказать при отрадных явлениях: "Вот если бы и у нас так!", а при безотрадных: "Точь-в-точь как у нас!"
   Его болезненное состояние, поддерживаемое нравственными муками недовольства и негодования, еще более ухудшалось вследствие материальных забот. Он должен был помогать своим сестрам и содержать в Петербурге двух младших братьев; его постоянно мучила мысль, что он не заработает столько денег, чтобы покрыть все расходы, и он должен будет прибегать к неприятным авансам из кассы "Современника". Под влиянием этого опасения он, с одной стороны, много и усиленно работал, а с другой стороны - соблюдал большую экономию и отказывал себе во многом, что для больного человека было, конечно, небезвредно. У меня сохранилась памятная книжечка Добролюбова38, составлявшая его приходо-расходный журнал, веденный во время путешествия за границей. Оказывается, что он аккуратно, точно ответственный кассир, записывал все, даже мелочные, расходы, каждую истраченную копейку. В книжке есть, например, такие записи: "В Праге - бифштекс и черносецкое вино - 60 крейцеров; шарманщику - 2 крейц. В Теплице Lese-zimmer entree {Вход в читальный зал (нем., фр.).- Ред.} - 15 крейц. В Интерлакене - нищей девочке - два раза по 10 сантимов; певицам на пароходе - 30 сант., девочке за ягоды - 10 сант.". Тут же записывался и приход, и через известные промежутки выводился остаток, как у настоящего, форменного кассира. Очевидно, это делалось с тою целью, чтобы во всякое время знать состояние своих финансов, чтобы как-нибудь не сделать перерасхода и не выйти из бюджета,- забота очень беспокойная, особенно для больного человека.
   Говорят,- хотя я сам не слышал от него об этом,- будто в Италии у него начинался роман39, будто он влюбился в какую-то итальянку, ухаживал за нею и даже думал жениться на ней. Но почему-то роман кончился ничем, итальянская сирена не удержала его в Италии; и он рвался домой, несмотря на убеждения друзей остаться за границей подольше и серьезно лечиться. На все их уговоры он отвечал одно: "У вас там черт знает что такое делается, какие безобразия творятся: вы же сами пишете о каких-то зловещих "переменах". Нужно быть на месте и что-нибудь делать; нельзя же сидеть сложа руки и любоваться отечественными безобразиями из прекрасного далека". Кроме того, он рвался домой еще и потому, что считал необходимым сменить Чернышевского, на котором лежала вся тяжесть работы по "Современнику", и дать ему возможность хоть немного отдохнуть. И он возвратился через Одессу в июле 1861 года, побывав по дороге в Афинах. Здоровье его за границей не поправилось, а даже ухудшилось. Едва он вступил на русскую почву, как это сказалось недобрым симптомом: у него хлынула кровь горлом. Доктор советовал ему подольше отдохнуть в Одессе, ввиду предстоящего ему трудного путешествия на лошадях до Харькова. Но он не послушался доктора, помчался в Петербург и прибыл в августе. По приезде в Петербург он увидел и понял изумительную перемену, происшедшую в русском обществе. Друзья и знакомые встретили его нерадостными новостями. Цензура, и до того строгая, стала еще строже, и притом особенно была нетерпима в одном определенном направлении - именно против усмотренной в воздухе заразы нигилизма, хотя это слово еще не было произнесено и не стало лозунгом и боевым кличем, каким оно сделалось уже в следующем году40. Действию этой заразы были приписываемы даже такие вещи, как пожар Апраксина рынка с окружающими зданиями41, студенческие волнения и всякие другие волнения. Постоянная мучительница Добролюбова - русская самодовольная печать - приготовила для него новую муку; она с своим обличительным отделом тоже выступила в поход против нигилистической язвы, которою, по ее мнению, был заражен и Добролюбов и весь "Современник", и во главе этого похода стояли со знаменем и с лозунгом заслуженные литераторы, поклонники и друзья Белинского, которых он и прежде сильно недолюбливал. В близких к Добролюбову кругах был переполох и царствовало уныние. Распространялись самые нерадостные вести: запрещение статей, смена снисходительных цензоров, заподозривания, обыски, аресты, ссылки и т. п. Его лихорадочное негодование повысилось еще на несколько градусов, и, таким образом, его в два кнута истязали две болезни: моральная и физическая. Но он крепился, бодрился и работал не покладая рук. По его возвращении Чернышевский немедленно уехал в Саратов к отцу, и на Добролюбова легла вся тяжесть журнальной работы, причем тоже раздражали его и бесили - конечно, против воли и против всякого желания - сотрудники "Современника", в том числе и я грешный.
   Однажды, придя к нему, я застал его за чтением корректуры моей рецензии о логике Гегеля, к которой я пристегнул и логику какого-то Поморцева42. Едва поздоровавшись, он накинулся на меня и распушил в пух и прах. "Ужасно хорошую рецензию вы написали,- заговорил он,- и как многое провели в ней?! Не могли вы найти что-нибудь получше и поучительнее?! Даже логика Гегеля сама по себе не представляет ничего поучительного, а вы еще приплели какую-то дрянь Поморцева, которого трогать не стоило... А кроме того, фразерство-то какое,- и он прочитал несколько фраз из рецензии,- чистейшая риторика!" Переконфуженный и смущенный, я сказал: "Так я ее поправлю и сокращу; а то лучше всего ее совсем бросить". Эти слова еще больше рассердили его, и он резко заметил: "Мы вовсе не так богаты, чтобы бросать и швырять готовые рецензии; у нас печатается многое, что еще хуже этого". И рецензия действительно была напечатана без всяких изменений и сокращений. Из слов Добролюбова я вывел приятное для моего самолюбия, но неприятное вообще заключение, что ему портили кровь не одни только мои рецензии, но и статьи других сотрудников, не вполне его удовлетворявшие. Литературный горизонт омрачался все более и более, общественная атмосфера становилась все удушливее и губительно действовала на болезненную чувствительность вообще крайне восприимчивого Добролюбова. Носились мрачные, зловещие слухи, часто неверные или по крайней мере преждевременные. Уверяли, например, положительно, что Чернышевский уже не возвратится из Саратова в С.-Петербург, что ему запрещен будет въезд в столицу или даже он будет арестован. Этот слух доконал Добролюбова. Бледный, дрожащий, глухим, задыхающимся голосом он в отчаянье воскликнул: "Что же это такое? До чего мы дожили? Что нам делать? И ниоткуда нам нельзя ожидать ни помощи, ни защиты, а сами мы бессильны!" Подобные слухи, вести и факты, подтверждающие эти вести, окончательно придушили его; он слег в постель, чтобы уже не встать с нее, хотя и тут еще порывался писать и работать. Чтобы еще более не огорчать его и не усиливать его негодования, окружающие его скрыли от него довольно настойчивый слух такого же рода, какой ходил относительно Чернышевского, будто бы только благодаря безнадежному положению он оставлен был в покое.
   Умер Добролюбов 17 ноября 1861 года.
   Так угас этот блестящий литературный светоч, так, сгорел огнем физических и нравственных страданий этот; постоянный мученик во всю свою короткую жизнь; умирая, он с полным правом мог сказать своему другу:
  
   Милый друг, я умираю
   Оттого, что был я честен.
   . . . . . . . . . . . .
   Милый друг, я умираю,
   Но спокоен я душою...
   И тебя благословляю:
   Шествуй тою же стезею!
  
   Друг пошел тою же стезею, и кончил так же, сгорел тем же, но медленным и потому еще более мучительным, убийственным огнем.
  
   <1901>
  

КОММЕНТАРИИ

  
   Студент Петербургской духовной академии, в впоследствии видный критик "Современника" - Максим Алексеевич Антонович (1835-1918) принадлежит к числу поздних знакомых Добролюбова. Они встретились и познакомились, вероятно, в июле 1859 г., меньше чем за год до отъезда Добролюбова за границу.
   "Современник" испытывал недостаток в сотрудниках отдела критики и библиографии, и Добролюбов сразу же оценил работящего и дельного студента, твердо порвавшего с духовной средой. Он заказывал ему сначала небольшие и второстепенные рецензии, а постепенно стал поручать и гораздо более ответственные выступления. За семь лет работы в журнале Антонович напечатал более пятидесяти рецензий и тридцати статей: в их числе такие принципиальные для "Современника", как "Асмодей нашего времени" (1862, No 3 - о романе Тургенева "Отцы и дети"), полемика с "Русским словом" и "Временем", ряд статей по философии, посвященных пропаганде материалистического мировоззрения, статья об учении Дарвина и т. д.
   Воспоминания о Добролюбове Антонович писал в начале XX в., спустя сорок с лишним лет после смерти критика; неудивительно, что некоторые частности оказались изложенными по памяти неточно, Антонович широко использовал в своей работе подготовленные Чернышевским "Материалы для биографии Н. А. Добролюбова". Несколько деталей мемуарного характера, касающиеся отношений Антоновича и Добролюбова и дружбы Чернышевского и Добролюбова, содержатся также в воспоминаниях Антоновича о Чернышевском и Некрасове (см. в сб.: "Шестидесятые годы. М. А. Антонович. Воспоминания, Г. З. Елисеев Воспоминания". М.-Л., 1933). Две записки Добролюбова к Антоновичу 1859 г. см. в СсД, т. 9.
   Впервые (с цензурными пропусками) - Журнал для всех, 1902, No 1, с. 74-91. Перепечатано с восполнением пропусков, но с рядом неточностей по корректурному экземпляру воспоминаний в сб. "Звенья", 1934, вып. 34, с. 489-519. Этот же текст с несколькими дефектами вошел в кн.: "Шестидесятые годы. М. А. Антонович. Воспоминания, Г. З. Елисеев. Воспоминания". М.-Л., 1933, с. 134-176.
   Печатается по тексту первого издания наст. сборника, где было опубликовано по корректуре ЦГАЛИ.
  
   1 Из стихотворения Добролюбова "Памяти отца" (СсД, т. 8, с, 60).
   2 Данная статья Добролюбова была напечатана в "Современнике" (1858, No 9; СсД, т. 3, с. 244-254).
   3 Это письмо неизвестно.
   4 Что имеет в виду Антонович и в какой мере его утверждение соответствует действительности, сказать трудно.
   5 Эти строки воспоминаний Антоновича почти в точности восходят к строкам письма Добролюбова к Н. П. Турчанинову от 1 августа 1856 г. (СсД, т. 9, с. 248).
   6 Имеется в виду рецензия "Что иногда открывается в либеральных фразах!" (Русский раскоп старообрядства <...> А. Щапова. Казань, 1859), начальные страницы которой написаны Добролюбовым (Совр., 1859, No 9; СсД, т. 5, с. 286-288). Рецензия "Материалы для истории простонародных суеверий (Об антихристе ... соч. Никольского. 1859. Le raskol <...>)" появилась в No 6 за 1860 г.
   7 Цитата из письма к М. И. Шемановскому от 24 мая 1859 г. (СсД, т. 9, с. 357-358).
   8 Цитата из письма от 6 августа 1859 г. (там же, с. 378).
   9 Имеется в виду статья Добролюбова "Отец Александр Гавацци и его проповеди"; она не была пропущена цензурой и впервые появилась в 1862 г. в т. 4 посмертного издания Добролюбова (СсД, т, 7, с. 93-125).
   10 Цитата из письма к В. В. Лаврскому от 3 августа 1856 г. (СсД, т. 9, с. 254).
   11 Эта книжка не сохранилась.
   12 Имеется в виду Чернышевский.
   13 Вероятно, речь идет о цензоре Н. Ф. фон Kpyse, уволенном за либерализм в начале 1858 г,
   14 Автором этой статьи был Г. З. Елисеев. Корректура ее хранится в ИРЛИ, ф. 628, оп. 2, No 96.
   15 См. с. 355, коммент. 8.
   16 Журнал "Русский вестник" под редакцией М. Н. Каткова до начала 1860-х годов горячо пропагандировал идеи английского парламентаризма.
   17 В 1857-1859 гг. Англия с необычайной жестокостью подавила в своей колонии Индии восстание сипаев - солдат, состоящих на службе Ост-Индской компании.
   18 Обе эпиграммы, а не одна, как считал Антонович, сохранились (см. СсД, т. 8, с. 27-28).
   19 Имеется в виду рецензия на стихи либерального поэта М. П. Розенгейма (Совр., 1858, No 11; СсД, т. 7, с. 281-306).
   20 Речь идет о статье "Взгляд на историю и современное состояние Ост-Индии" (см. об этом СсД, т. 2, с. 7-46, 506-507).
   21 Имеется в виду муж сестры Некрасова подполковник Г. С. Буткевич. Как видно из неизданного архивного дела (ЦГИА, ф. 772, оп. 1, No 4863) его рекомендовали: отставной генерал-майор А. Н. Ераков, подполковник генерального штаба В. М. Аничков и полковник генерального штаба А. И. Астафьев.
   22 Это письмо от 30 июня (12 июля) 1860 г. (СсД, т. 9, с. 423-424).
   23 Имеется в виду митрополит Новгородский и Петербургский Григорий (Б. П. Постников; 1784-1860), оказывавший большое давление на цензурный комитет.
   24 Статья Чернышевского "Русский человек на rendez-vous" была напечатана в "Атенее" (1858, No 18), скорее всего по тактическим соображениям, чтобы не наносить удара Тургеневу, ближайшему сотруднику "Современника" в близком ему журнале.
   25 Добролюбов был знаком с А. Д. Галаховым, но не находился с ним в лично близких отношениях, как считает Антонович.
   26 Приводимые Антоновичем строки содержатся в примечании Добролюбова к "Дружеской переписке Москвы с Петербургом" в No 4 "Свистка" (Совр., 1860, No 3; СсД, т. 7, с. 424, примеч. 10).
   27 Имеется в виду книжна И. И. Покровского "Памятный листок ошибок в русском языке" (М., 1852).
   28 Речь идет о поэте А. Бешенцове, разоблаченном Добролюбовым в No 2 "Свистка" (Совр. 1859, No 4; СсД, т. 7, с. 346-347, 586-587).
   29 См. статьи Антоновича: "Причины неудовлетворительного состояния нашей литературы" (Слово, 1878, No 2, с. 82-83) и "Воспоминания по поводу чествования В, Г. Белинского" (Русская мысль, 1808, No 12, с. 1-12).
   30 Имеется в виду сатирическое стихотворение "На 50-летний юбилей... Греча" (СсД, т. 8, с. 7-11, 607-608). См. с. 54-55 наст. изд.
   31 В журнале "Слово", 1878, No 2, с. 82-83.
   32 Продолжение этого стихотворения (Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч. М., 1939, т. 6, с. 684; СсД, т. 8, с. 622-623) таково:
  
   Что мы г...., и этим утешаем
   Себя лишь тем, что составляем
   Все ж не вонючее г....
  
   33 Цитата из популярной песни XIX в.:
  
   Ходит птичка весело
   По тропинке бедствий,
   Не предвидя от сего
   Никаких последствий...
  
   34 Несомненно, предметом возникшего спора был вопрос о подлинности "Краледворской рукописи" - рукописного сборника древнечешских песен, якобы найденного В. Ганкой в 1817 г., в действительности же, как окончательно выяснилось в 80-е годы XIX в., оказавшегося подделкой, сделанной им из патриотических соображений,
   35 Речь идет о письме Чернышевского к Добролюбову от 3/15 мая 1861 г. и ответном письме Добролюбова от 12/24 июня 1861 г. (ПссЧ, т. 15, с. 428-429; СсД, т. 9, с. 473).
   36 Добролюбову принадлежит пять больших статей на "итальянские" темы: "Непостижимая странность", "Два графа", "Из Турина", "Отец Александр Гавацци и его проповеди", "Жизнь и смерть графа Камилло Бензо Кавура" (СсД, т. 7).
   37 Первая половина статьи Добролюбова "Непостижимая странность" была напечатана в Совр. (1860, No 11) с рядом цензурных искажений. Ряд намеков и параллелей, допущенных в статье, вызвал запрещение второй части: Чернышевскому удалось поместить статью полностью в т. 4 посмертного издания сочинений (СПб., 1862),
   38 Эта книжечка не сохранилась,
   39 См. с. 265, 371 наст. изд.
   40 В 1862 г. с выходом романа Тургенева "Отцы и дети" (Русский вестник, 1862, No 2) слово "нигилизм" приобрело исключительную популярность.
   41 Пожар произошел в мае 1862 г., т. е. уже после смерти Добролюбова.
   42 Имеется в виду сводная рецензия на вышедшие в 1884 г. три книги по логике: Гегеля, П. А. Коробцева и А. И. Поморцева (Совр. 1861, No 8).
  

Другие авторы
  • Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич
  • Глаголев Андрей Гаврилович
  • Осипович-Новодворский Андрей Осипович
  • Герье Владимир Иванович
  • Демосфен
  • Галлер Альбрехт Фон
  • Гюнтер Иоганнес Фон
  • Воскресенский Григорий Александрович
  • Воровский Вацлав Вацлавович
  • Клюшников Иван Петрович
  • Другие произведения
  • Толстой Алексей Николаевич - Приключения Растегина
  • Гоголь Николай Васильевич - В. Зеньковский. Возврат к церковному мировоззрению. Н. В. Гоголь
  • Йенсен Йоханнес Вильгельм - Поход кимвров
  • Романов Пантелеймон Сергеевич - Черные лепешки
  • Писарев Дмитрий Иванович - Мыслящий пролетариат
  • Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Ф. Гладков. Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка
  • Арцыбашев Михаил Петрович - Революционер
  • Маркевич Болеслав Михайлович - Марина из Алого Рога
  • Пыпин Александр Николаевич - А. С. Грибоедов
  • Толстой Лев Николаевич - Том 37, Произведения 1906-1910, Полное собрание сочинений
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 320 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа