Байронъ. Библ³отека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905.
"Историческая трагед³я" "Марино Фал³еро, дожъ Венец³и" была задумана Байрономъ въ 1817 г., когда онъ, пр³ѣхавъ въ Венец³ю, впервые увидѣлъ залу совѣта во дворцѣ дожей съ чернымъ покрываломъ на томъ мѣстѣ, гдѣ долженъ былъ находиться портретъ казненнаго государя-заговорщика. Мысль, отодвинутая на время другими работами, получила осуществлен³е только три года спустя, въ Равеннѣ. Начатая 4-го апрѣля трагед³я была закончена 17-го ³юля 1820 года. Въ началѣ 1821 года она была поставлена безъ соглас³я и вопреки желан³ю автора на сценѣ лондонскаго Дрюриленскаго театра. Успѣха она не имѣла; неблагопр³ятны были и отзывы о ней въ тогдашнихъ газетахъ и журналахъ. Реакц³я въ ея пользу началась сравнительно недавно; но уже Гете, которому Байронъ намѣревался посвятить свою трагед³ю, удивлялся яркости мѣстнаго и нац³ональнаго ея колорита и считалъ возможной обработку ея для сцены. Опытъ такой обработки, не особенно удачный, былъ сдѣланъ гораздо позднѣе извѣстной мейнингенской труппой.
Въ предислов³и къ "Марино Фал³еро" Байронъ указываетъ источники, по которымъ онъ изучалъ избранную имъ тему. Нѣкоторые изъ нихъ, судя по новѣйшимъ изслѣдован³ямъ, не во всемъ и не вполнѣ достовѣрны; но основные факты, на которыхъ построена трагед³я, не возбуждаютъ серьезныхъ сомнѣн³й. Вѣрно въ главныхъ чертахъ воспроизведено прошедшее дожа, мотивы, побуждающ³е его примкнуть къ возстан³ю; согласно съ истиной изображена судьба заговора и заговорщиковъ. Назван³е "исторической" поэтому дано трагед³и по праву. Безусловной точности деталей отъ художественнаго произведен³я, переносящаго насъ въ далекое прошлое, требовать нельзя: вполнѣ достаточно, если оно правдоподобно, если оно не нарушаетъ въ общемъ и цѣломъ исторической перспективы. Не страдаетъ трагед³я Байрона и отъ того, что онъ рѣшился соблюсти одно изъ псевдоклассическихъ единствъ - единство времени. Событ³я, проходящ³я передъ нами, могли совершиться въ течен³е однѣхъ сутокъ. Фал³еро могъ примкнуть къ заговору подъ непосредственнымъ впечатлѣн³емъ снисходительнаго приговора, постановленнаго надъ Стено; Бертучч³о, получивъ неожиданнаго союзника въ лицѣ дожа, могъ или, лучше сказать, долженъ былъ ускорить введен³е его въ среду заговорщиковъ; заговорщики, заручившись могущественной поддержкой и сознавая опасность медленности, могли поспѣшить переходомъ къ дѣйств³ю, для котораго все было подготовлено заранѣе; совѣтъ десяти, зная о враждебномъ настроен³и народной массы, могъ признать неотложной казнь главныхъ виновныхъ. Что Байронъ вовсе не считалъ себя связаннымъ требован³ями традиц³и, осъ этомъ свидѣтельствуетъ свобода, съ которою онъ отнесся къ единству мѣста, нѣсколько разъ нарушаемому въ трагед³и. И это вполнѣ понятно: заключивъ дѣйств³е въ предѣлы дворца, авторъ былъ бы вынужденъ отказаться отъ такихъ капитальныхъ сценъ, какъ разговоръ дожа и Бертучч³о у церкви С. Джованниэ Паоло, какъ появлен³е ихъ среди заговорщиковъ, какъ монологъ Л³они, прерываемый приходомъ Бертрама. Не говоримъ о единствѣ дѣйств³я, наименѣе условномъ и искусственномъ изъ "трехъ единствъ": если оно соблюдено въ "Марино Фал³еро", то это объясняется самымъ замысломъ пьесы, интересъ которой сосредоточивается почти всецѣло на ея главномъ героѣ.
Не помѣшало ли, однако, стремлен³е Байрона къ единству времени обрисовкѣ характера Фал³еро, скрывъ отъ насъ его постепенное развит³е? Такъ думаетъ одинъ изъ новѣйшихъ б³ографовъ Байрона, Аккерманнъ, упуская изъ виду, что моментъ кризиса часто отражаетъ въ себѣ, точно въ зеркалѣ, всего человѣка, какимъ сдѣлала его предшествующая жизнь. Очень не великъ промежутокъ времени, отдѣляющ³й первую сцену "Пикколомини" отъ послѣдней сцены "Смерти Валленштейна", но развѣ вслѣдств³е этого остается что-либо не додѣланнымъ въ образѣ Шиллеровскаго героя? Развѣ дѣйств³е, производимое "Ипполитомъ" Еврипида или "Федрой" Расина, уменьшается отъ того, что мы не видимъ зарожден³я и роста страсти, а застаемъ ее въ полномъ разгарѣ?.. Съ большимъ искусствомъ показалъ намъ Байронъ, что искра недовѣр³я и вражды къ господствующей олигарх³и теплилась въ Фал³еро издавна, задолго до тенденц³ознаго рѣшен³я по дѣлу Стено, раздувшаго ее въ пожирающее пламя {*) Фал³еро говоритъ предъ судомъ:
Пожаръ
Рождается отъ искры: капля можетъ
Пролить сосудъ, а мой былъ переполненъ.}.
Или ты
Не знаешь дѣлъ Венец³? Но знаешь
Совѣта Сорока?
спрашиваетъ онъ своего племянника, выражающаго, до объявлен³я приговора, надежду на справедливость судей (I, 2).
Знаю я
Ихъ преданность и, вмѣстѣ съ тѣмъ, почтенье
замѣчаетъ онъ съ горькой ирон³ей, выслушавъ почтительныя слова, предпосылаемыя судомъ непочтительному приговору. Если этотъ приговоръ - присуждающ³й оскорбителя догарессы, клеветника Стено, къ мѣсячному аресту,- сразу возбуждаетъ безграничную, неудержимую ярость Фал³еро, причина тому коренится глубоко въ его прошломъ. Увѣнчанный славой воина и дипломата, спаситель родного города, которому была посвящена вся его долгая жизнь, онъ возведенъ на первое мѣсто въ государствѣ какъ бы для того, чтобы дать ему почувствовать все безсил³е мнимоверховной власти, всю тщету номинальныхъ ея прерогативъ. И кто же превращаетъ дожа въ призракъ, никому не страшный, въ жалкое подоб³е государя? Не народъ, который самъ "обращенъ въ ничто или хуже чѣмъ ничто", а "ядовитая гидра аристократ³и" (I, 2), горсть презрѣнныхъ сибаритовъ (III, 2). Противъ нихъ направляется гнѣвъ Фал³еро, противъ нихъ возгорается въ немъ жажда мщен³я. Ничтожный обидчикъ Стено отступаетъ на задн³й планъ; наложивъ на него снисходительное взыскан³е, аристократическая корпорац³я заслонила его собою и стала лицомъ къ лицу съ дожемъ, уже и раньше нетерпѣливо переносившимъ ея тиранн³ю. Съ перваго взгляда можетъ показаться преувеличеннымъ негодован³е, вызванное въ Фал³еро сначала поступкомъ Стено, потомъ приговоромъ Сорока; но стоитъ только вчитаться въ трагед³ю, чтобы придти къ другому заключен³ю. Андж³олина любитъ старика Фал³еро не какъ мужа, а скорѣе какъ отца; Фал³еро женился на ней, чтобы доставить беззащитной сиротѣ, дочери друга, "почетную безопасность" среди "гнѣзда пороковъ" (II, 1), какимъ является венец³анская знать. Для него немыслимо поэтому примириться съ сознан³емъ, что въ союзѣ съ нимъ Андж³олина не нашла единственнаго блага, которымъ могъ быть оправданъ неравный бракъ. Клевета Стено направлялась, въ добавокъ, противъ жены главы государства; санъ дожа, высок³й если не въ дѣйствительности, то въ глазахъ Фал³еро, долженъ былъ обезпечить за догарессой особое уважен³е, а ей отказываютъ въ защитѣ, которой вправѣ ожидать послѣдн³й изъ гражданъ. Фал³еро требовалъ только справедливости -
Я лишь хотѣлъ обрушить на злодѣя
Ударъ законной кары, въ чемъ отказа
Не получилъ послѣдн³й бы голякъ,
Когдабъ имѣлъ жену онъ, дорогую его душѣ и т. д.
И въ этой справедливости ему отказали, несмотря на то, что онъ дожъ,- или, вѣрнѣе, именно потому что онъ дожъ! Понятно, что послѣ перваго порыва бѣшенства Фал³еро сразу останавливается на мысли, какъ замѣнить иллюз³ю власти ея реальною полнотою. Слова его племянника, выразившаго желан³е видѣть его настоящимъ государемъ Венец³и, погружаютъ его въ тотъ "м³ръ мечтан³й", который открылся для Макбета съ привѣтомъ вѣдьмъ. Онъ чувствуетъ, однако, что для труднаго дѣла ему нужны союзники - и въ это самое время передъ нимъ является Израэль Бертучч³о, глава заговора, готоваго разразиться надъ правящей кастой. Плебея и патриц³я сближаетъ общее чувство обиды; Бертучч³о рѣшается посвятить дожа въ тайну заговора - дожъ поспѣшно, почти радостно обѣщаетъ ему свое содѣйств³е. Вся сцена между ними полна удивительно мѣткихъ штриховъ, сразу дорисовывающихъ фигуру Фал³еро. "Хотите-ль - быть монархомъ" - спрашиваетъ его Бертучч³о. "Да! но только счастливаго народа" - отвѣчаетъ дожъ.-
Угодно-ль намъ
Монархомъ быть Венец³и
О, да
Но только съ тѣмъ, чтобъ мнѣ народъ и я
Съумѣли свергнуть иго злобной гидры
Па³риц³евъ.
И вмѣстѣ съ тѣмъ въ Фал³еро все еще сказывается рожденный аристократъ, готовый дѣйствовать заодно съ народомъ, но мнящ³й себя чѣмъ-то высшимъ сравнительно съ чернью. "Ты смѣешь, тварь, напоминать мнѣ сына" - восклицаетъ онъ, когда Бертучч³о, нѣсколькими неосторожными словами воскрешаетъ въ немъ память о его погибшемъ сынѣ. Оставшись одинъ, дожъ ужасается при мысли, что вступилъ въ общен³е съ "низкою сволочью" (common ruffians), злоумышляющею противъ государства. Моменты нерѣшительности, вызываемой этою мыслью, чередуются съ старан³ями увѣрить себя въ справедливости задуманнаго дѣла. Чѣмъ-то не-человѣческимъ вѣяло бы отъ Фал³еро, еслибы онъ, безъ колебан³й вступивъ на страшный путь, безъ колебан³й слѣдовалъ по немъ все дальше и дальше. Вѣдь ему предстоялъ разрывъ съ своимъ сослов³емъ, съ принципами, которымъ онъ служилъ, съ традиц³ями, которыми онъ гордился. Напрасно, подходя къ церкви, служащей усыпальницею его предковъ, онъ призываетъ ихъ въ свидѣтели своей правоты: нѣсколько минутъ спустя ему начинаетъ казаться, что ихъ покой нарушенъ дерзновен³емъ потомка. Мучительными его сомнѣн³я становятся тогда, когда онъ видитъ, что бунтъ, во главѣ котораго онъ рѣшился стать, долженъ привести къ поголовному изб³ен³ю людей, близкихъ ему по крови и по воспоминан³ямъ цѣлой жизни. "Ты не вкушалъ съ ними хлѣба и соли,- говоритъ онъ, обращаясь къ Бертучч³о (III, 2),- не пилъ съ ними изъ одной чаши, не смѣялся и не плакалъ вмѣстѣ съ ними. Сѣдиной, какъ моя голова, покрыты головы старѣйшинъ совѣта, съ которыми я былъ молодъ, съ которыми сражался противъ невѣрныхъ. Каждый ударъ, имъ нанесенный, будетъ казаться мнѣ самоуб³йствомъ". Въ этомъ внутреннемъ конфликтѣ - главный трагизмъ положен³я Фал³еро, превосходно схваченный и изображенный Байрономъ. "Я видѣлъ васъ,- говоритъ онъ, ожидая сигнальнаго удара въ колоколъ св. Марка,- я видѣлъ васъ, морск³я волны, окрашенными кровью генуэзцевъ, сарацинъ, гунновъ, съ которою смѣшивалась кровь побѣдителей-венец³анцевъ; неужели я жилъ восемьдесятъ лѣтъ только для того, чтобы узрѣть васъ смѣшанными съ кровью, пролитою въ междоусобной распрѣ - я, прозванный спасителемъ города?.." (IV, 2) Прощаясь съ Андж³олиной, Фал³еро ищетъ утѣшен³я въ мысли, что онъ былъ оруд³емъ въ рукахъ судьбы - и, идя на эшафотъ, признаетъ, что осужденъ не безвинно. Живя въ Равеннѣ и работая надъ "Марино Фал³еро", Байронъ находился во власти двухъ чувствъ: страстнаго желан³я свободы для Итал³и и страстной любви къ графинѣ Гвичч³оли. Оба чувства наложили свой отпечатокъ на "историческую трагед³ю*. Участ³е въ политическомъ движен³и помогло Байрону возсоздать психическ³й м³ръ людей, стремившихся столѣт³ями раньше, къ однородной цѣли. Отсюда сильное, живое впечатлѣн³е, производимое и вождями заговора - Бертучч³о, Календаро, и массой заговорщиковъ. Какъ легко возникаетъ въ ихъ средѣ опасен³е измѣны, какъ быстро исчезаетъ довѣр³е къ вождю, избранному ими самими! Какъ легко разноглас³е относительно средствъ становится препятств³емъ къ достижен³ю цѣли? Бертучч³о головой выше своихъ товарищей: неукротимая ненависть къ притѣснителямъ соединяется въ немъ съ разсчетливостью и осторожностью искуснаго политическаго дѣятеля. Онъ спокойно, повидимому, переноситъ личную обиду, чтобы разомъ свести. счеты не только съ обидчикомъ, но съ цѣлымъ строемъ, создающимъ безнаказанность немногихъ и беззащитность большинства; онъ угадываетъ настроен³е Фал³еро и искусно пользуется имъ для своихъ видовъ, не останавливаясь передъ двойнымъ рискомъ - рискомъ жестокой казни, если разсчетъ его на сообщество дожа окажется невѣрнымъ, рискомъ подозрѣн³я со стороны товарищей, если они не повѣрятъ въ искренность Фал³еро. Въ словахъ Бертучч³о слышатся убѣжден³я самого Байрона, руководивш³я имъ въ служен³и освобождающимся народамъ. Вѣра въ правоту задуманнаго дѣла поддерживаетъ Бертучч³о и послѣ неудачи: его отвѣты на судѣ, коротк³е и твердые, исполнены достоинства. Допрашиваемый о сообщникахъ, онъ указываетъ на преступлен³я патриц³евъ и на страдан³я народа. Когда Календаро протестуетъ противъ приказа нести ихъ на казнь съ завязанными ртами, Бертучч³о останавливаетъ его словами:
......... Я предпочту,
Напротивъ, умереть, но бывъ обязанъ
Ничѣмъ уб³йцамъ нашимъ.
Наша кровь возоп³етъ сильнѣе къ небесамъ.
Календаро уступаетъ Бертучч³о въ проницательности, въ широтѣ взгляда, но не въ мужествѣ. Онъ одинъ изъ всѣхъ заговорщиковъ не смущенъ появлен³емъ въ ихъ средѣ дожа - не смущенъ потому, что безусловно довѣряетъ своему руководителю и другу. Порывистый и горяч³й, онъ соглашается ждать, пока болѣе мудрый Бертучч³о не признаетъ, что наступило время дѣйствовать. Передъ судомъ онъ является столь же безстрашнымъ, какъ и Бертучч³о, но менѣе спокойнымъ: онъ грозитъ судьямъ и проклинаетъ измѣнника Бертрама, котораго великодушно прощаетъ Бертучч³о. Не безъ основан³я Фал³еро сравниваетъ обоихъ вождей заговора съ Брутомъ и Касс³емъ: есть что-то древнеримское и въ рѣшимости ихъ "возстать на море бѣдъ", и въ твердости, съ которой они встрѣчаютъ ударъ судьбы.
Когда Байронъ задумалъ избрать Фал³еро въ герои трагед³и, онъ хотѣлъ сдѣлать мотивомъ его дѣйств³й ревнивое чувство къ молодой женѣ. По совѣту друзей, онъ отказался, къ счаст³ю, отъ этого намѣрен³я. Ревность уже раньше слишкомъ часто служила темой для драматическихъ произведен³й (и въ томъ числѣ для такого, какъ "Отелло"); въ старикѣ притомъ она легко могла бы показаться смѣшною. Оригинальной и красивой вышла, наоборотъ, картина супружеской четы, тѣсно соединенной, несмотря на неравенство лѣтъ, взаимнымъ довѣр³емъ и уважен³емъ. Нарисовать такой высок³й женск³й типъ, какимъ является Андж³олина, могъ только поэтъ, глубоко проникнутый любовью. Конечно, Андж³олина, не допускающая даже и мысли о нарушен³и супружескаго долга (см. II, 1) - не портретъ Терезы Гвичч³оли, измѣнившей ради Байрона своему мужу: но вѣдь между ничтожнымъ Гвичч³оли и героическимъ Фал³еро нѣтъ ничего общаго. Для перваго бракъ былъ коммерческой сдѣлкой, для второго - исполнен³емъ послѣдней, священной воли умершаго друга. Преклонен³ю Байрона передъ Терезой и, въ ея лицѣ, передъ идеальной женщиной внѣшн³я узы, наложенныя на нее бракомъ, препятствовать не могли... Андж³олина соединяетъ въ себѣ женскую нѣжность и незлобивость съ твердостью и энерг³ей мужа. Она не раздѣг³яетъ мстительныхъ чувствъ Фал³еро по отношен³ю къ Стено и легко примиряется съ снисходительнымъ приговоромъ судей, но презрѣн³е ея къ клеветнику такъ велико, что исключаетъ возможность прощен³я. Она не умоляетъ судей простить Фал³еро, но напоминаетъ о его правахъ на милость со стороны представителей спасеннаго имъ государства. Она,- убѣдясь въ непреклонности суда, обращается къ мужу съ словами: "Умри жъ, Фал³еро, если такъ быть должно". Она спокойно выслушиваетъ смертный приговоръ надъ Фал³еро, отказывается отъ той доли его имущества, которую предлагаютъ ей судьи; силы измѣняютъ ей только въ минуту послѣдняго прощанья.
Съ точки зрѣн³я исполнен³я, главнымъ недостаткомъ трагед³и являются нѣкоторыя длинноты, иногда не только замедляющ³я ходъ дѣйств³я, но и не соотвѣтствующ³я характеру и положен³ю дѣйствующихъ лицъ. Совершенно невѣроятно, напримѣръ, чтобы Андж³олина, потерявъ надежду на спасен³е мужа, могла произнести передъ судомъ обширную рѣчь на тему: "малыя причины ведутъ иной разъ къ важнымъ послѣдств³ямъ" - рѣчь ни для чего не нужную, уснащенную историческими примѣрами и не чуждую педантизма. Слишкомъ медленно подвигается впередъ и первая бесѣда между дожемъ и Андж³олиной. Въ общемъ, однако, трагед³я захватываетъ читателя и вовсе не заслуживаетъ упрека въ скукѣ, сдѣланнаго ей Маколеемъ. Не слѣдуетъ забывать, что Байронъ не предназначалъ ея для сцены и могъ поэтому вводить въ нее так³е эпизоды, какъ монологъ Л³они (IV. 1). Очень слабо связанный съ дѣйств³емъ, онъ богатъ поэтическими красотами, напоминающими самые высок³е порывы Байроновскаго лиризма. Въ картину Венец³и, разстилающуюся передъ глазами усталаго патриц³я, Байронъ вложилъ всю свою нѣжность къ удивительному городу, въ которомъ онъ только что провелъ три года, полныхъ впечатлѣн³ями и творчествомъ... Тамъ, гдѣ поэтомъ овладѣвалъ трагизмъ сюжета, дѣйств³е развивается съ неудержимою силой. Первая сцена между Фал³еро и Бертучч³о, сцена появлен³я дожа среди заговорщиковъ, сцена суда надъ Бертучч³о и Календаро, и на театральныхъ подмосткахъ едва ли оказались бы менѣе эффектными (въ лучшемъ смыслѣ этого слова), чѣмъ въ чтен³и. Превосходнымъ заключен³емъ трагед³и и лучшей эпитаф³ей для ея героя служитъ говоръ народа въ ожидан³и казни Фал³еро.
.......Они дерзнули умертвить
Того, кто датъ хотѣлъ намъ всѣмъ свободу;
Онъ былъ всегда къ намъ добръ и милосердъ
..........Еслибъ мы
Предвидѣли ихъ замыслъ, то пришлибъ
Съ оруж³емъ, чтобы разбить замки.
И подъ шумъ этихъ словъ, оправдывающихъ или, по меньшей мѣрѣ, извиняющихъ замыселъ Фал³еро окровавленная голова казненнаго дожа скатывается съ лѣстницы гигантовъ.
Какъ драматиченъ сюжетъ, избранный Байрономъ - объ этомъ можно судить по числу авторовъ, послѣдовавшихъ однажды данному примѣру. Уже въ 1829 г. появилась трагед³я Казим³ра Делавиня: "Марино Фал³еро", мѣстами очень близкая къ байроновской, но уступающая ей на столько, на сколько талантъ французскаго стихослагателя ниже дарован³я англ³йскаго поэта
Изъ нѣмецкихъ писателей трудились надъ той же темой Генрихъ Крузе, Отто Людвигъ Альбертъ Линднеръ, Францъ фонъ-Вернеръ (подъ псевдонимомъ: Мурадъ Эфенди), Мартинъ Грейфъ и Вильгельмъ Валлотъ, изъ англ³йскихъ - Свинбернъ {На тотъ же сюжетъ написана опера Доницетти.}.
Францъ Краузе въ подробномъ критическомъ этюдѣ {"Byron's Marino Faliero. Ein Beitrag zur vortrleichenden Literaturgeschichte". Бреславль, 1897 и 1898.}, посвященномъ этимъ произведен³ямъ, приходитъ къ выводу, что ни одно изъ нихъ не выдерживаетъ сравнен³я съ трагед³ей Байрона - и всѣ приводимые имъ отрывки, какъ и все сообщаемое имъ о ходѣ дѣйств³я, подтверждаютъ такой выводъ. Между творен³ями Байрона "Марино Фал³еро" не занимаетъ, конечно, одного изъ первыхъ мѣстъ - но не потому, чтобы слабыми сторонами трагед³и перевѣшивались сильныя, а потому, что не въ ней ген³й автора достигаетъ высшихъ точекъ своего полета.