Аверкиев Дмитрий Васильевич - Вилльям Шекспир. Статья I

  Кто будетъ слушать. Да, мои враги

             И тѣ заплачутъ крупными слезами

             И скажутъ: "страшное то было дѣло!"

             Жестокосердый Клиффордъ, убивай скорѣй.

             Душа на небо, кровь моя - на васъ.

  

                       Нортумберлэндъ.

  

             Когда-бы всѣхъ моихъ родныхъ убилъ онъ.

             То и тогда я могъ-бы только плакать,

             Да, плакать вмѣстѣ съ нимъ; я вижу,

             Какъ тайно грусть его терзаетъ душу!

  

                       Маргарита.

  

             Милордъ Нортумберлэндъ! какой ты плакса!

             Припомни, сколько зла онъ сдѣлалъ намъ,

             И вмигъ осушатся твои всѣ слезы.

  

                       Клиффордъ.

  

             За смерть отца! Я клятву исполняю!

  

                       Маргарита.

  

             За право мягкосердаго супруга!

  

                       Iоркъ.

  

             Прими меня, о милосердный Боже!

             Моя душа изъ ранъ къ тебѣ летитъ.

  

                       Маргарита.

  

             Снять голову и на ворота Iорка!

             Пусть Iоркъ любуется на городъ Iоркъ.

  

  

  

  

  

  

   Et tu quoque! И ты, Брутъ! И мы туда же! Намъ нельзя было отстать отъ просвѣщенной Европы! Безъ насъ вода не освятится.

   Въ самомъ дѣлѣ, отчего и не отпраздновать трехсотлѣтнiй со дня рожденiя юбилей Шекспира? Надо было только распорядиться такъ, чтобы торжество это не происходило въ пустой залѣ. Неудавшееся торжество хуже, чѣмъ еслибъ его совсѣмъ не было. Безъ сомнѣнiя, украшенiемъ и настоящимъ дѣломъ этого торжества было чтенiе сценъ изъ ненапечатаннаго еще перевода трагедiи о "Королѣ Джонѣ" покойнаго А. В. Дружинина. Но одна ласточка весны не дѣлаетъ, говоря на иностранно-рускомъ языкѣ.

   Но затѣмъ?

   Затѣмъ излагались мнѣнiя нашихъ знаменитостей, литературныхъ и учоныхъ, о всемiрномъ значенiи "всепрощающаго" сердцевѣдца вообще и о значенiи его въ Россiи въ особенности. Чего же еще больше?

   Если къ этому прибавимъ тѣ нравоученiя, которыя одинъ современный поэтъ вывелъ изъ трагедiй Шекспира, - то кажется, дальнѣйшiя требованiя должны показаться противуестественными.

   Да, позабылъ, еще музыка была. Торжество, словомъ, на славу.

   Одного ему недоставало, малаго - самостоятельности. Намъ кажется, точно оно составлено по г. Гервинусу. То же холодное почтенiе, то же отсутствiе задушевности, тѣ же нравоученiя.

   Вотъ почему, несмотря на нашъ глубочайшiй патрiотизмъ, мы дали г. Гервинусу первое мѣсто въ нашей статьѣ. Къ г. Гервинусу мы отнеслись критически, слѣдуя мудрому правилу Кузьмы Пруткова: "смотри въ корень", - о нашихъ же соотечественникахъ намъ остается только повѣствовать. Разбирать ихъ нечего, потомучто своего, русскаго, они не сказали ничего; въ качествѣ цивилизованныхъ европейцевъ, состоящихъ подъ наитiемъ нѣмецкой мысли, они перевели нѣмецкiя мысли на quasi-русскiй языкъ, и вотъ вамъ петербургское слово о Шекспирѣ! Никакого одушевленiя!

   Полно такъ ли важенъ Шекспиръ для русской земли, какъ объ этомъ повѣствовалъ, съ академическою важностью, г. Галаховъ?

   Полно точно-ли Шекспиръ "намъ близокъ и родствененъ" и "мы можемъ съ чувствомъ справедливой гордости смотрѣть на того Шекспира, который является у французовъ, подвергаясь превратнымъ толкованiямъ и унизительнымъ сравненiямъ?"

   Полно точно-ли "наше участiе въ праздникѣ не есть игра легкомысленнаго тщеславiя и пустой подражательности, а ясное представленiе дѣла, живо сознаваемаго каждымъ образованнымъ русскимъ?"

   Если судить по статьѣ г. Галахова, то нѣтъ. Почтенный историкъ русской литературы не сказалъ ничего, чтобы хотя нѣсколько оправдывало его гордыя надежды. Его рѣчь "Шекспиръ въ Россiи" ¹³) вѣрнѣе можно назвать "формулярнымъ спискомъ о служебной дѣятельности Шекспира въ Россiи". Жизни, жизни нѣтъ въ рѣчи почтеннаго академика, той жизни, которая ключомъ кипѣла въ великомъ-русскомъ человѣкѣ, "отъ кого можно было отставить академiю, но не его отъ академiи".

   Что новаго повѣдалъ намъ знатокъ отечественной литературы? То, что Сумароковъ вставилъ монологъ Ричарда III въ уста своего Дмитрiя Самозванца? Или то, что кто-то другой написалъ "безъ сохраненiя обыкновенныхъ правилъ" двѣ пiесы въ 1786 г. "Историческое представленiе изъ жизни Рюрика" и "Начальное управленiе Олега"? Это Шекспиръ въ Россiи.

   Или важно въ рѣчи ученаго академика то мѣсто, гдѣ онъ повѣствуетъ, что Полевой перевелъ Гамлета, а Мочаловъ былъ генiальный актеръ? Что Бѣлинскiй писалъ о Шекспирѣ? Или что Тургеневъ написалъ "Гамлета Щигровскаго уѣзда", и изображая его, "не выпускалъ изъ мысли образъ" настоящаго, заправскаго Гамлета?

   Или можно-ли такъ разсуждать по поводу упомянутой повѣсти г. Тургенева: "дѣйствующее лицо помянутаго разсказа смотритъ на себя съ презрѣнiемъ: но развѣ и Гамлетъ Шекспира не называетъ себя презрѣннымъ, ничтожнымъ созданiемъ?" Мало-ли кто ругаетъ себя всяческими словами, - ужь будто онъ и Гамлетъ сейчасъ. Или далѣе: "онъ (Гамлетъ) постоянно казнитъ себя за нерѣшительность и сомнѣнiя: то же дѣлаютъ съ собою и герои слабоволiя, выведенные Тургеневымъ." Гамлетъ - герой слабоволiя! какъ это ново и оригинально! Кто не повторялъ этого избитаго выраженiя?

   Или достаточно сказать, что "Шекспировъ генiй былъ родственъ духу нашего Пушкина, и потому легко ему сочувственъ?"

   Какъ это старо! Какъ это давно окаменѣло въ нашей литературѣ! Та жизнь, которая скрывалась подъ этими словами, давно выдохлась: и бездушный трупъ этой жизни всякiй спѣшитъ (хотя маленькiй кусочекъ этого трупа) закупорить въ свою баночку со спиртомъ!

   Быть можетъ, намъ скажутъ, что объемъ статьи воспрепятствовалъ г. Галахову, что иначе статья вышла бы утомительно-длинна. Она и безъ того утомительно-длинна!

   Вотъ вамъ живое явленiе - переводъ Полеваго и игра Мочалова. Вѣдь это совершилось на глазахъ г. Галахова; вѣдь это былъ Шекспиръ, живьемъ проникающiй въ русскую жизнь. И объ этомъ ни слова.

   Велика заслуга Полеваго, по знакомству насъ съ Шекспиромъ, также какъ велика заслуга Мочалова, - вѣдь они заставили любить Шекспира, они заставили биться рускiя сердца отъ великаго слова поэта! И свидѣтель этого, самымъ сухимъ образомъ, въ самыхъ избитыхъ выраженiяхъ повѣствуетъ о томъ, "какъ театръ наводнялся слезами,

  

   И вопли раздирали слухъ собранья!

  

   Поди прочь, несносная жизнь! что намъ, людямъ ученымъ, за дѣло до тебя! Мы изучаемъ; мы кропотливо, какъ Плюшкинъ, всякую дрянь, собираемъ всякiе факты; - живое дыханiе претитъ намъ, какъ Ризположенскому шампанское!

   Лучше мы сообщимъ руской публикѣ, что Вронченко прекрасно перевелъ "Гамлета," а г. Катковъ "Ромео и Джульету" (оба перевода по времени образцовые, дѣйствительно), ей это, конечно, интереснѣе. Она этого не знала.

   Такъ отнесся къ Шекспиру нашъ маститый учоный. Посмотримъ теперь на литераторовъ.

   Г. Тургеневъ написалъ рѣчь о Шекспирѣ, тотъ самый г. Тургеневъ, который нѣкогда такъ унизилъ Гамлета и такъ возвысилъ Донъ Кихота.

   Если отъ г. Галахова мы, собственно говоря, и не должны были ожидать ничего особеннаго, кромѣ мелочныхъ фактовъ и водянистыхъ разсужденiй, - то, напротивъ, отъ г. Тургенева вправѣ были ждать задушевнаго слова.

  

   Но на счастье прочно

   Всякъ надежду кинь,

  

   какъ чувствительно распѣвали наши бабушки во дни своей юности.

   "Le talent oblige", - это должно быть извѣстно г. Тургеневу; онъ по праву считается однимъ изъ лучшихъ представителей нашей современной литературы. И что-же сдѣлалъ г. Тургеневъ? Онъ написалъ, словно по обязанности, "возьмите молъ, впрочемъ только отвяжитесь", свою рѣчь, нелишенную казеннаго краснорѣчiя и водянистыхъ разсужденiй.

  

   "Безъ преувеличенiя можно сказать", говоритъ ораторъ, "что нынѣшнiй день празднуется, или поминается во всѣхъ концахъ земли. Въ отдаленнѣйшихъ краяхъ Америки, Австралiи, Южной Африки, въ дебряхъ Сибири, на берегу священныхъ рѣкъ Индостана, съ любовiю и признательностью произносится имя Шекспира, также какъ и по всей Европѣ. Оно произносится въ чертогахъ и въ хижинахъ, свѣтлыхъ покояхъ богачей и въ тѣсныхъ рыбачьихъ комнатахъ, въ отдаленiи отъ роднаго края и близь домашняго очага, подъ воинской палаткой и подъ шалашомъ промышленника, на сушѣ и на морѣ, старыми и молодыми, семейными и одинокими, счастливыми, которыхъ оно радуетъ, и несчастными, которыхъ утѣшаетъ.....

  

   Господи! цѣлое море реторики и какъ оно искусно прерывается многозначительнымъ многоточiемъ. Отчего это реторика такъ однообразна, вѣчно повторяетъ однѣ и тѣ же избитыя фразы? Или уже такова участь всѣхъ похвальныхъ словъ? Возьмите напр. "Историческое похвальное слово Карамзину", произнесенное 23 августа, 1845 г., въ Симбирскѣ, въ собранiи симбирскаго дворянства, академикомъ М. Погодинымъ, - и тамъ на стр. 6 вы встрѣтите и дворцы и хижины, и вельможъ и отшельниковъ, юношей и старцевъ, дѣвъ и матерей семействъ, безусловныхъ вѣрноподданныхъ вѣковъ прежнихъ и свободныхъ мыслителей новаго времени. И тамъ есть выраженiе sedant arma togae, разведенное водицей.

   И только это могъ сказать Тургеневъ о Шекспирѣ? "Пусть-же сатана одѣнется въ черное, а я стану носить соболью шубу"! ¹⁴). Если только это могъ сказать г. Тургеневъ, - то лучше-бы вовсе ничего не говорить. Если онъ можетъ сказать больше, но въ данную минуту не высказывалось это большее, то ему-бы тоже вовсе не слѣдовало говорить. И ты, Брутъ! Et tu quoque!

   Все повторять однѣ и тѣ же фразы, и потомъ печатать ихъ, - какъ не надоѣстъ это, какъ это не намозолитъ глаза наборщикамъ! "И въ хижинахъ, и въ чертогахъ", - не лучше-ли было-бы сказать "у кого сюртукъ въ 60 рублей и у кого пальтишко въ 5 цѣлковыхъ, "кто куритъ гаванскiя и кто куритъ грошовыя сигары"? это оригинальнѣе было-бы.

   За только что выписаннымъ нами мѣстомъ, черезъ нѣсколько строкъ, слѣдуетъ другое: нѣсколько фразъ, начинающихся нарѣчiемъ "сколько"! Сколько именно этихъ фразъ, счесть мудрено.

   Такъ привѣтствовала трехсотлѣтнюю годовщину наша литература.

   Наша поэзiя вывела изъ Шекспира нѣсколько нравоученiй. Я замѣтилъ наизусть нѣкоторыя изъ нихъ:

  

   Но Датскiй Принцъ погибъ - пусть наше поколѣнье

   Не долго думаетъ, что "быть или не быть".

   Но черный Мавръ погибъ, - да будетъ подозрѣнье

   Намъ чуждо!

  

   Почему наше поколѣнье не должно думать, потомучто Датскiй Принцъ погибъ, и почему намъ должно быть чуждо подозрѣнье на томъ основанiи, что погибъ Отелло, - предоставляю рѣшить людямъ болѣе ученымъ и цивилизованнымъ. Не нашему носу рябину клевать, и мы можемъ только сказать то же, что отвѣчалъ Гамлетъ на подобныя заключенiя камергера Полонiя: "Одно изъ другаго не слѣдуетъ".

   Почему не была играна на этомъ достопамятномъ торжествѣ увертюра Бетховена "Корiоланъ?" Вѣроятно, и тутъ безъ учености обошлось. Откопана была какая нибудь самоученнѣйшая и самоновѣйшая бiографiя Бетговена, гдѣ не мало нѣмецкаго мозга было потрачено на доказательство, что Корiоланъ Бетговена былъ игранъ въ первый разъ передъ какимъ-то другимъ "Корiоланомъ," только не шекспировкимъ. Не мѣшало-бы господамъ, по ученымъ книжкамъ разсуждающимъ, помнить, что Шекспиръ и Плутархъ составляли любимое ученiе Бетговена.

   Театръ нашъ не участвовалъ въ шекспировскомъ торжествѣ. Избравъ благую часть, онъ предоставилъ эту честь одной литературѣ.

   Кстати о театрѣ. Нѣсколько интересныхъ вопросовъ приходятъ намъ въ голову по случаю театральныхъ приличiй. Почему милая, игривая Бьянка (въ Отелло) не смѣетъ явиться на сценѣ, приличiя ради, - а вдова, весьма сомнительнаго поведенiя фигурируетъ въ одной изъ оглобель (извѣстно изрѣченiе: это не комедiя, а оглобля) г. Дьяченко? Почему также, тогоже приличiя ради, вычеркнута на половину роль Любаши, самаго живаго и любезнаго лица въ "Царской Невѣстѣ" Мея, - а водивили съ канканами, двусмысленными куплетцами и тому подобнымъ приличны?

   Что есть театральное приличiе?

   А мы еще смѣемся надъ передѣлками Шекспира у его соотечественниковъ англичанъ, хотя и смолчали объ этомъ, когда и знаменитый африканскiй трагикъ поставилъ "Лира" въ Гарриковской передѣлкѣ, съ нелѣпой любовью Корделiи къ Эдгару Глостеру. Впрочемъ, Гаррикъ и не такiя еще пули отливалъ. Онъ заставлялъ Джульету просыпаться въ то время, когда Ромео еще живъ и занимается говоренiемъ "забавныхъ" рѣчей, вмѣсто того, чтобы бѣжать за докторомъ.

   Почему также "Ричардъ III" приличенъ на петербургской нѣмецкой сценѣ и неприличенъ на петербургской руской сценѣ? Почему неприлична "Мѣра за Мѣру", содержанiе которой разсказано Пушкинымъ въ его Анджело? Почему... но много книгъ пришлось-бы исписать этими почему, почему. - Генрихъ IV (первая часть его) неприлична, а прилична пошлая передѣлка Шаховскаго Фальстафа.

   Но и хитрому Эдипу не разрѣшить этой загадки.

  

  

  

   ¹) См. Franz Baco von Verulam. Von Kuno Fischer. Seite 193 et folg.

   ²) По переводу г. Михайловскаго. Переводъ этотъ, помѣщенный въ IV книгѣ Современника за нынѣшнiй годъ, вообще весьма удовлетворителенъ: на немъ замѣтно влiянiе дружининской манеры переводить Шекспира. Антонiй удался г. Михайловскому лучше всѣхъ. Физiономiи и языкъ другихъ лицъ подведены подъ одинъ колоритъ, и это главнѣйшiй недостатокъ перевода. Такъ, личность Каспи и его небрежная, медвѣжеватая, если такъ можно выразиться, рѣчь совершенно упущены г. Михайловскимъ. Мы замѣтили также нѣсколько плохихъ стиховъ и даже "съ единены" вмѣсто "соединены" - это непростительно. Поэтъ долженъ быть мастеромъ своего стиха, а не наоборотъ. Это все равно, что не умѣя рисовать браться писать большую картину.

   ³) Не принадлежитъ ли Гервинусъ къ ярымъ защитникамъ женской эмансипацiи?

   ⁴) Гг. нигилистамъ, считающимъ себя послѣдователями Бэкона, не дурно бы принять это къ свѣдѣнiю, а равно и то обстоятельство, что Бэконъ въ поэзiи видѣлъ нѣчто "божественное". Или ужь пора и Бэкона по боку? Невѣжество, такъ полное невѣжество!

   ⁵) У насъ на все необходима оговорка, а потому мы должны прибавить, что это сказано не въ осужденiе Шиллера. Не въ исторической драмѣ его сила, а въ благородномъ энтузiазмѣ, въ неустанномъ паѳосѣ. Никто не сомнѣвается, что Пушкинъ весьма уважалъ Байрона, но это уваженiе не попрепятствовало ему сказать правду о драматическихъ произведенiяхъ Байрона. Это выражено даже довольно рѣзко, именно: Byron, le tragique est masquin devant lui, (т. е. Шекспиромъ).

   ⁶) По переводу г. Михайловскаго.

   ⁷) По переводу Вронченки. Странно, что Вронченко, глубокiй знатокъ Шекспира, нашелъ, что эта рѣчь "странная фигура подлинника" и сохранилъ ее не въ текстѣ, а единственно въ примѣчанiи.

   ⁸) Маргаритой, женой Генриха VI.

   ⁹) Iоркъ съ своими приверженцами (бѣлая роза на шляпахъ) ворвался въ парламентъ; онъ принудилъ короля (красная роза) признать себя его наслѣдникомъ, но взамѣнъ того поклялся, что дастъ Генриху VI доцарствовать спокойно. Королева Маргарита, неприсутствовавшая при этомъ, вступилась за права своего сына и выступила противъ Iорка. Iоркъ почиталъ себя разрѣшоннымъ отъ клятвы и началъ войну.

   ¹⁰) Уменьшительное отъ Ричарда.

   ¹¹) Въ подлинникѣ ласкательное "the dad".

   ¹²) Одно изъ стихотворенiй, читанныхъ на этомъ торжествѣ, именно А. Н. Майкова, извѣстно читателямъ "Эпохи", и потому о немъ не сказано въ этой главѣ ни слова.

   ¹³) Эта рѣчь, а равно и рѣчь г. Тургенева, читанная по отсутствiю автора адъюнктомъ академiи наукъ г. Пекарскимъ, - напечатаны въ N 89 С. Петербургскихъ Вѣдомостей.

   ¹⁴) Слова Гамлета.