Бальмонт Константин Дмитриевич - Элементарные слова о символической поэзии

p; Из тонких линий идеала,

  

  

  

  Из детских очерков чела

  

  

  

  Ты ничего не потеряла,

  

  

  

  Но все ты вдруг приобрела.

  

  

  

  Твой взор - открытый и бесстрашный,

  

  

  

  Хотя душа твоя тиха;

  

  

  

  Но в нем сияет рай вчерашний

  

  

  

  И соучастница греха.

  Это идеальное чувство любви приобретает двойную красоту, когда Фет соединяет его с воспроизведением мимолетных состояний из жизни Природы.

  

  

  

  Сядем здесь, у этой ивы.

  

  

  

  Что за чудные извивы

  

  

  

  На коре вокруг дупла!

  

  

  

  А под ивой как красивы

  

  

  

  Золотые переливы

  

  

  

  Струй дрожащего стекла!

  

  

  

  Ветви сочные дугою

  

  

  

  Перегнулись над водою,

  

  

  

  Как зеленый водопад;

  

  

  

  Как живые, как иглою,

  

  

  

  Будто споря меж собою,

  

  

  

  Листья воду бороздят.

  

  

  

  В этом зеркале под ивой

  

  

  

  Уловил мой глаз ревнивый

  

  

  

  Сердцу милые черты...

  

  

  

  Мягче взор твой горделивый...

  

  

  

  Я дрожу, глядя, счастливый,

  

  

  

  Как в воде дрожишь и ты.

  Возьмем другой полюс любви, тот момент, когда счастливый влюбленный задыхается от страсти.

  

   Какое счастие: и ночь, и мы одни!

  

   Река - как зеркало, и вся блестит звездами;

  

   А там-то... Голову закинь-ка да взгляни:

  

   Какая глубина и чистота над нами!

  

   О, называй меня безумным! Назови

  

   Чем хочешь! В этот миг я разумом слабею

  

   И в сердце чувствую такой прилив любви,

  

   Что не могу молчать, не стану, не умею!

  

   Я болен, я влюблен; но, мучась и любя, -

  

   О, слушай! о, пойми! - я страсти не скрываю,

  

   И я хочу сказать, что я люблю тебя -

  

   Тебя, одну тебя люблю я и желаю!

  "Я болен!" Этот возглас может напомнить мудрые слова одного эллинского философа: "Религия - болезнь, но болезнь священная".

  Такой же деликатностью языка и двойственностью очарования отличаются те стихотворения Фета, где он выступает неменьшим маэстро, стихотворения из жизни Природы.

  Волны, облака, снежинки и цветы, деревья, полосы света и волны, эти перепевные, слитные, вечно повторные, вечно новые сплетенья отдельных воплощений Красоты без конца опьяняют Фета, он смотрит на мир просветленным взглядом, на губах его возникают мелодические слова, и призрачная невеста, одухотворенная Природа, вступает в бестелесный брак с влюбленной душою поэта.

  Это - поэзия нюансов, тонких, еле зримых, но видных и существующих. Есть улыбки: они еще не возникли, но вы их уже видите, вот-вот сейчас они блеснут. Но нет, они исчезли, не возникнув, - и все же вы могли их почувствовать.

  Есть такие же моменты в жизни души и в жизни Природы. Это мир недосказанного, царство призрачных теней, того, что чувствуется, но не поддается выражению. Фантазия Фета, как героиня поэмы Теннисона, фея Шалотт, не соприкасается с жизнью, а воспроизводит в чудесных узорах то, что она видит отраженным в зачарованном зеркале.

  Я обхожу пока молчанием целый ряд превосходных образцов философской лирики Фета и кончаю цитаты из него стихотворением, написанным более полустолетия тому назад, и тем не менее настолько отмеченным печатью современного символизма, что как будто это цветок, раскрывшийся сегодня утром.

  

   Каждое чувство бывает понятней мне ночью, и каждый

  

   Образ пугливо-немой дольше трепещет во мгле...

  

   Самые звуки доступней, даже когда, неподвижен,

  

   Книгу держу я в руках, сам пробегая в уме

  

   Все невозможно-возможное, странно-бывалое... Лампа

  

   Томно у ложа горит, месяц смеется в окно,

  

   А в отдалении колокол вдруг запоет, - и тихонько

  

   В комнату звуки плывут: я предаюсь им вполне;

  

   Сердце в них находило всегда какую-то влагу,

  

   Точно как будто росой ночи омыты они...

  

   Звук все тот же поет, но с каждым порывом иначе:

  

   То в нем меди тугой более, то серебра.

  

   Странно, что ухо в ту пору, как будто не слушая, слышит;

  

   В мыслях иное совсем, думы - волна за волной...

  

   А между тем, еще глубже сокрытая сила объемлет

  

   Лампу, и звуки, и ночь, - их сочетавши в одно:

  

   Так между влажно-махровых цветов снотворного маку

  

   Полночь роняет порой тайные сны наяву.

  Третий из названных мною наиболее крупных поэтов-символистов современной России, Случевский, стоит совершенно одиноко. Долгое время его обходили молчанием, но за последние несколько лет он нашел, наконец, в России всеобщее признание со стороны тех лиц, которые могут чувствовать поэзию. Главные достоинства Случевского заключаются в его несравненном умении воссоздавать картины русской природы и душу простолюдина, в чисто национальном колорите его поэзии и в глубине философских настроений, которыми отмечены его символические стихотворения, полные оригинальности и смелости. Поразительно по жизненному и по страшному скрытому значению его стихотворение "После казни".

  

  

  Тяжелый день... Ты уходил так вяло.

  

  

  Я видел казнь. Багровый эшафот

  

  

  Давил, как будто бы, столпившийся народ,

  

  

  И солнце ярко на топор сияло.

  

  

  Казнили. Голова отпрянула, как мяч,

  

  

  Стер полотенцем кровь с обеих рук палач,

  

  

  А красный эшафот поспешно разобрали,

  

  

  И увезли, и площадь поливали.

  

  

  Тяжелый день... Ты уходил так вяло.

  

  

  Мне снилось - я лежал на страшном колесе,

  

  

  Меня коробило, меня на части рвало,

  

  

  И мышцы лопались, ломались кости все.

  

  

  И я вытягивался в пытке небывалой.

  

  

  И, став звенящею чувствительной струной,

  

  

  К какой-то схимнице, больной и исхудалой,

  

  

  На балалайку вдруг попал, едва живой.

  

  

  Старуха страшная меня облюбовала,

  

  

  И пальцем нервным дергала меня,

  

  

  "Коль славен наш господь" уныло напевала,

  

  

  И я ей вторил, жалобно звеня.

  В этом мучительном и прекрасном стихотворении Случевского мы видим повторение явленья, общего всей символической поэзии. Конкретные факты, помимо непосредственной своей красоты, приобретают здесь какие-то фантастические очертания и говорят о скрытом философском смысле всего, что происходит.

  В то время как поэты-реалисты рассматривают мир наивно, как простые наблюдатели, подчиняясь, вещественной его основе, поэты-символисты, пересоздавая вещественность сложной своей впечатлительностью, властвуют над миром и проникают в его мистерии. Создание поэтов-реалистов не идет дальше рамок земной жизни, определенных с точностью и с томящей скукой верстовых столбов. Поэты-символисты никогда не теряют таинственной нити Ариадны, связывающей их с мировым лабиринтом Хаоса, они всегда овеяны дуновениями, идущими из области запредельного" и потому, как бы против их воли, за словами, которые они произносят, чудится гул еще других, не их голосов, ощущается говор стихий, отрывки из хоров, звучащих в Святая Святых мыслимой нами Вселенной. Поэты-реалисты дают нам нередко драгоценные сокровища - такого рода, что, получив их, мы удовлетворены - и нечто исчерпано. Поэты-символисты дают нам в своих созданьях магическое кольцо, которое радует нас, как драгоценность, и в то же время зовет нас к чему-то еще, мы чувствуем близость неизвестного нам нового и, глядя на талисман, идем, уходим, куда-то дальше, все дальше и дальше.

  Итак, вот основные черты символической поэзии: она говорит своим особым языком, и этот язык богат интонациями; подобно музыке и живописи, она возбуждает в душе сложное настроение, - более, чем другой род поэзии, трогает наши слуховые и зрительные впечатления, заставляет читателя пройти обратный путь творчества: поэт, создавая свое символическое произведение, от абстрактного идет к конкретному, от идеи к образу, - тот, кто знакомится с его произведениями, восходит от картины к душе ее, от непосредственных образов, прекрасных в своем самостоятельном существовании, к скрытой в них духовной идеальности, придающей им двойную силу.

  Говорят, что символисты непонятны. В каждом направлении есть степени, любую черту можно довести до абсурда, в каждом кипении есть накипь. Но нельзя определять глубину реки, смотря на ее пену. Если мы будем судить о символизме по бездарностям, создающим бессильные пародии, мы решим, что эта манера творчества - извращение здравого смысла. Если мы будем брать истинные таланты, мы увидим, что символизм - могучая сила, стремящаяся угадать новые сочетания мыслей, красок и звуков и нередко угадывающая их с неотразимой убедительностью.

  Если вы любите непосредственное впечатление, наслаждайтесь в символизме свойственной ему новизной и роскошью картин. Если вы любите впечатление сложное, читайте между строк - тайные строки выступят и будут говорить с вами красноречиво.

  1900 г.

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Печатается по сб. статей К. Бальмонта "Горные вершины" /М.: Гриф, 1904/. К статье автор сделал примечание: "Читано перед русской аудиторией в Латинском квартале в Париже весной 1900-го года". В настоящем изданий статья воспроизводится полностью, за исключением подстрочных примеч. автора к стих-нию Ф. Тютчева "Mal'aria" и к стих-нию К. Случевского "После казни". Для Бальмонта характерно расширенное толкование символизма как искусства, в котором конкретный план сочетается со "скрытой отвлеченностью", и символизм в его понимании зачастую оказывается близок к символике. С этим связано зачисление в ряд символистов многих писателей и поэтов разных стран и разных времен, начиная с испанского поэта и драматурга Кальдерона /1600-1681/. В статье упоминаются также немецкие философы Ф. Ницше /1841-1900/ и А. Шопенгауэр /1788-1860/, оказавшие сильное влияние на "старших символистов". ...строитель Сальнес - герой одноименной драмы /1892/ норвежского писателя Г. Ибсена /1828-1906/. Икар - в греч. мифологии сын Дедала; погиб, поднявшись высоко над морем на крыльях /жаркое солнце растопило воск, склеивавший перья/. "Priere" - "Просьба" /"Мольба"/, название стих-ния III. Бодлера /см. примеч. к стих-нию "К Бодлеру"/. "Les Fleurs du Mai" - "Цветы зла", название сб. стих-ний Бодлера. Ариадна - в греч. мифологии дочь критского царя Миноса; помогла афинскому герою Тезею выйти из лабиринта при помощи клубка ниток /нить Ариадны/.