Батюшков Федор Дмитриевич - Сон в Иванову ночь (Шекспира)

  

   Источник: Батюшков Ф. Д. Сон в Иванову ночь // Шекспир В. Полное собрание сочинений / Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1903. С. 488-498.

  

   "Трудно говорить серьезно о такой пьесѣ, какъ "Сонъ въ Иванову ночь", - замѣтилъ Георгъ Брандесъ, посвятивш³й, однако, въ своемъ трудѣ о Шекспирѣ около десяти страницъ ея разбору, причемъ повторяетъ въ нѣсколько догматичной формѣ положен³я объ ея происхожден³и и значен³и, которыя по меньшей мѣрѣ не провѣрены и не могутъ считаться доказанными. Остроумныя, а порой блестящ³я критическ³я замѣчан³я знаменитаго датскаго критика, къ сожалѣн³ю, далеко не рѣшаютъ вопросовъ, довольно существеннаго характера, надъ которыми, вотъ уже почти два вѣка, весьма серьезно задумывались изслѣдователи Шекспира, и все же не пришли къ окончательному прояснен³ю той загадочной пелены, которою словно окутано одно изъ самыхъ поэтичныхъ, если не самыхъ серьезныхъ произведен³й великаго англ³йскаго драматурга. Затруднен³е представляется намъ не столько въ серьезности отношен³я къ анализу пьесы, а прежде всего въ томъ, чтобы разобраться во множествѣ разнорѣчивыхъ толкован³й, которыя были предложены въ объяснен³е пьесы и, не разрѣшая многихъ недоумѣн³й, которыя она вызываетъ (начиная съ ея заглав³я, см. ниже), скорѣе способствуютъ распространен³ю ошибочныхъ взглядовъ. Совершенно правильно замѣтилъ Гоуардъ Фэрнесъ въ своемъ предислов³и къ послѣднему, образцовому издан³ю Шекспира (т. X , 1895) {Horace Howard Furness, A New variorum edition of Shakespeare. Въ этомъ издан³и собранъ богатый матерьялъ комментар³евъ къ Шекспиру. Въ послѣдующемъ изложен³и тѣ ссылки, которыя не оговорены особо, съ указан³емъ источника, относятся къ десятому тому издан³я Фурнесса. }, что никто не довольствуется признан³емъ того, что намъ достовѣрно извѣстно о Шекспирѣ: "именно то, чего мы не знаемъ, наполняетъ томы нашихъ комментар³евъ (our volumes)". Конечно, о томъ, что извѣстно - нечего было бы и писать; неизвѣстность заманчива, но догадки не всегда могутъ считаться положительными пр³обрѣтен³ями. Постараемся отметить лишь степень большей или меньшей вѣроятности тѣхъ гипотезъ, которыя были высказаны по поводу "Сна въ Иванову ночь", тщательно выдѣляя достовѣрное отъ сомнительнаго.

   Какъ бы резюмэ наиболѣе аккредитованныхъ мнѣн³й по данному вопросу въ настоящее время представилъ Сидней Ли въ слѣдующей страницѣ, которую мы приводимъ цѣликомъ, по новѣйшему издан³ю его труда о Шекспирѣ въ нѣмецкомъ переводѣ, съ поправками и дополнен³ями лейпцигскаго проф. Р. Вюлькера {}: "Сонъ въ Иванову ночь" вѣроятно, возникъ зимой 1595 года. Вѣроятно пьеса была написана для свадебнаго торжества, быть-можетъ по случаю брака, всеобщей покровительницы поэтовъ, Люц³и Гарингтонъ, съ Эдуардомъ Русселлемъ, третьимъ графомъ Бедфорскимъ, брака, состоявшагося 12 дек. 1594 г.; или же по случаю свадьбы Вильяма Стэнлея, графа Дерби, 24 января 1594 - 5 г. въ Гринвичѣ. Поэтъ, обозначивъ съ изысканной лестью королеву - "чистою весталкой, царствующей на Западѣ (д. II, сц. 1)", отблагодарилъ Елизавету за милостивое расположен³е, которое она ему выказывала, и надѣялся заручиться и впредь ея покровительствомъ. Фантастическое описан³е Оберона (д. II, сц. 2) того мѣста, откуда онъ увидѣлъ, гдѣ ростетъ цвѣтокъ, прозванный "Любовью въ праздности", за которымъ онъ посылаетъ Пука, вѣроятно написано Шекспиромъ въ воспоминан³е празднествъ, устроенныхъ графомъ Лейстеромъ королевѣ Елизаветѣ въ 1575 г., при ея посѣщен³и Кенильворта. Вся пьеса написана въ легкомъ изящномъ тонѣ комед³и. Сюжетъ могъ быть заимствованъ изъ разныхъ источниковъ: у Чаусера въ его "Разсказѣ рыцаря"; у Плутарха въ б³ограф³и Тезея; изъ метаморфозъ Овид³я (кн. IV); изъ старофранцузскаго романа о "Гюонѣ Бордосскомъ", въ которомъ приведена истор³я Оберона, романа, переведеннаго на англ³йск³й языкъ лордомъ Бернерсомъ и впервые изданномъ въ 1534 г. Вл³ян³е Джона Ли (J. Lee) сказывается въ шутливыхъ рѣчахъ, которыми обмѣниваются смертные люди и безсмертные духи. Внесен³емъ юмористическаго представлен³я "Пирама и Ѳисби" въ исполнен³и простыхъ людей, эллинскихъ рабочихъ "съ мозолистыми руками", Шекспиръ развиваетъ тему, которою онъ уже пользовался при написан³и "Безплодныхъ усил³й любви". Но заключен³е, данное въ "Снѣ въ Иванову ночь", совершенно новое, и можно замѣтить по поводу этой пьесы, что Шекспиръ впервые открылъ новую область искусства, надѣливъ фантастическ³я существа могучей драматической жизнью, чему еще не было примѣровъ въ литературѣ".

   Нельзя не отмѣтить, какъ много оговорокъ въ приведенной цитатѣ, какъ каждое положен³е въ ней смягчено осторожными - "вѣроятно", "можетъ быть", которыя мы отмѣтили курсивомъ. Дѣло въ томъ, что достовѣрнаго объ "Снѣ въ Иванову ночь" имѣется лишь фактъ перваго издан³я пьесы в 1600 г. {William Shekespeare, Sein Leben und seine Werke von Sidney Lee, - durchgesehen und eingeleitet von professor Dr. Rich. Wülker, Leipzig. 1901. Объ отношен³и этого editio princeps къ двумъ послѣдующ³мъ (второе безъ означ . года , третье 1623 г.) см . статьи Крауза: Die drei ältesten Drücke des Sommernachtstraum, въ Jahrb. der deutsch. Shakesp. Geselschaft, XXI Ihg, 1886 г .} и извѣст³е Мэра (Meere), упоминающаго о существован³и пьесы Шекспира подъ тѣмъ же заглав³емъ въ 1595 г. Стало быть, мы знаемъ только, что пьеса написана не позже этого года. Попытки болѣе точнаго пр³урочен³я "Сна" къ опредѣленной датѣ раньше 1598 г. основаны на догадкахъ, такъ сказать, внутренняго порядка, на сближен³и отдѣльныхъ стиховъ въ драмѣ Шекспира съ произведен³ями другихъ современныхъ поэтовъ {*}, на опредѣлен³и вѣроятнаго отношен³я "Сна въ Иванову ночь" къ поэмамъ Эдмунда Спенсера - "Королева фей" (The Faerie Queen) и Джона Лили (John Lyly) "Эндим³онъ", наконецъ на соображен³яхъ эстетико-психологическаго характера по указан³ю мѣста, занимаемаго настоящей драмой въ ряду другихъ произведен³й Шекспира. Она переходный типъ отъ комед³и къ драмѣ, представляется уже настоящей "драмой" по яркому изображен³ю психическихъ аффектовъ, но съ недостаточно цѣльно обрисованными характерами и искусственно созданными ситуац³ями. Въ стихѣ пьесы усматривается еще нѣкоторая неувѣренность; есть небрежности; пьеса всего удобнѣе пр³урочивается къ переходному моменту отъ юности къ возмужалому возрасту поэта, быть можетъ, къ началу второго пер³ода его творческой дѣятельности, когда ему уже было за тридцать лѣтъ.

  

   Что могло побудить Шекспира взяться за сюжетъ фантастической сказки, пр³уроченной къ описан³ю предстоящаго брака "аѳинскаго герцога Тезея" съ побѣжденной имъ царицей амазонокъ Ипполитой? Имена Тезея и Ипполиты несомнѣнно взяты или непосредственно у Плутарха, или изъ "Кентербер³йскихъ сказокъ" Чаусера (разница въ написан³и имени: Ipolita y Чаусера, Hyppolita y Шекспира): въ первой изъ нихъ, - "разсказъ рыцаря", - рѣчь идетъ какъ разъ о свадьбѣ "герцога аѳинскаго Тезея" съ царицей амазонокъ Ипполитой, но дальнѣйшее содержан³е разсказа Чаусера, отвѣчающее извѣстной новеллѣ Боккач³о о томъ, какъ два друга, Палемонъ и Аркитъ, влюбились оба въ одну и ту же дѣвушку, не имѣетъ прямого отношен³я къ драмѣ Шекспира. Заимствованной представляется лишь основная ситуац³я: т. е. пр³урочен³е происшеств³я къ моменту возвращен³я Тезея на родину вмѣстѣ съ Ипполитой. Но у Чаусера - Ипполита уже считается женой Тезея. У Шекспира ихъ свадьба должна вскорѣ состояться:

  

   Четыре дня счастливые пройдутъ

   И приведутъ съ собою новый мѣсяцъ.

  

   Это обстоятельство, что Шекспиръ отодвинулъ срокъ свадьбы Тезея и Ипполиты, ввелъ двѣ друг³я пары жениховъ и невѣстъ, сдѣлалъ завязкой пьесы - ожидан³е наступлен³я брачной церемон³и, наконецъ, общимъ содержан³емъ ея избралъ любовные перипет³и въ полу - шутливой, фантастической формѣ, закончивъ благополучнымъ разрѣшен³емъ всѣхъ недоразумѣн³й, - и служитъ главнымъ основан³емъ предположен³я, что настоящая пьеса есть не болѣе, какъ предсвадебное развлечен³е, такъ назыв. "маска", одно изъ увеселен³й, которое должно было войти въ программу празднествъ, устраиваемыхъ по случаю бракосочетан³я какого нибудь знатнаго вельможи, изъ числа вл³ятельныхъ друзей и покровителей Шекспира. Когда предположен³е это возникло - оставалось лишь найти подходящее лицо, для котораго Шекспиръ "могъ" написать свою пьесу. Такими лицами "могли" быть вышеназванные - Эдуардъ Руссель или Вильямъ Стэнлей; но могъ быть имъ и кто-нибудь другой, трет³й, четвертый, о которомъ мы не имѣемъ достаточно свѣдѣн³й. - Однако, уже Ульрици высказалъ нелишенное остроум³я, хотя, какъ увидимъ ниже, на нашъ взглядъ, неосновательное, возражен³е противъ опредѣлен³я настоящей пьесы Шекспира, какъ спец³ально свадебнаго развлечен³я, въ связи съ существовавшимъ въ ту пору обычаемъ давать "маски", "интерлюд³и", "интермед³и" и т. п. театральныя представлен³я по случаю вступлен³я въ бракъ знатнаго лица. "Странный и, по сущности, довольно дерзк³й поступокъ, - говоритъ Ульрици, - поднести въ видѣ свадебнаго подарка своему патрону пьесу, гдѣ любовь представлена на смѣхъ, скорѣе съ комической, чѣмъ съ нравственной и серьезной стороны, любовь въ ея слабости и неустойчивости, какъ простая игра воображен³я, при чемъ даже празднован³е свадьбы Тезея носитъ смѣшной характеръ въ силу тѣхъ услов³й, при которыхъ она происходитъ. Было бы большой безтактностью во всякомъ случаѣ переносить на общественную сцену пьесу, написанную по такому поводу, до или послѣ заключен³я брака вельможи (въ чью честь она была составлена)". Впечатлѣн³я, очевидно, могутъ расходиться, но къ вопросу объ умѣстности "Сна въ Иванову ночь" въ пр³урочен³и ко дню свадьбы мы ниже вернемся, при ея оцѣнкѣ по существу. Пока ограничиваемся выводомъ, что опредѣлен³е пьесы, какъ свадебной "маски", весьма мало способствуетъ установлен³ю точной даты ея происхожден³я.

   {* Тексты собраны J. O. Halliweli'емъ въ его издан³и : "Illustration of the fairy mythology of Shakespeare". Напечатано англ³йск . шекспировскимъ обществомъ , въ 1845 - 1853 г. г. съ приложен³емъ статьи Гальпина (Rev. N. J. Halpin) - "Oberon's vision", о которой рѣчь ниже .

   Въ числѣ предложенныхъ намековъ въ пьесѣ на современныя Шекспиру обстоятельства общественной жизни указанъ стихъ:

   "Скорбь трижды трехъ прекрасныхъ музъ о смерти,

   Постигнувшей науку въ нищетѣ".

   Это заглав³е одного изъ произведен³й, предложенныхъ Тезею на выборъ Филостратомъ, въ спискѣ приготовленныхъ развлечен³й ко дню свадьбы. Тезей замѣчаетъ:

   "Тутъ тонкая и старая сатира:

   На брачномъ торжествѣ ей мѣста нѣтъ!"

  

   Приведенное заглав³е принимаютъ какъ намекъ на стихотворен³е Спенсера: "Слезы музъ", написанное около 1591 года. По другому объяснен³ю (Knight'a), оно скорѣе относится къ смерти Роберта Грина, поэта, скончавшагося въ 1592 г. въ большой бѣдности, почти въ нищетѣ. Наконецъ, Флей (Fleay) замѣтилъ, что данное мѣсто въ равной степени можетъ быть примѣнено и къ Спенсеру и къ Грину, или къ обоимъ вмѣстѣ. (Сводъ мнѣн³й см. у Фернесса, О. с.). }

   Сидней Ли оставилъ безъ оговорки лишь указанье на то, что рѣчь Оберона по поводу цвѣтка, обладающаго чудодѣйственнымъ свойствомъ возбуждать внезапную любовь къ первому лицу, которое попадется на встрѣчу, послѣ того какъ сокомъ этого цвѣтка натереть глаза, - есть воспоминан³е, въ поэтическомъ образѣ, о празднествахъ, - которыхъ свидѣтелемъ вѣроятно былъ Шекспиръ въ молодые годы, - празднествахъ, устроенныхъ въ Кенильвортѣ графомъ Лейстеромъ, мечтавшимъ стать мужемъ Елизаветы. Но королева, "царствующая на Западѣ", осталась цѣломудренной весталкой: "стрѣла Купидона, пущенная въ нее, была отклонена лучомъ дѣвственной луны; она упала на "маленьк³й западный цвѣточекъ", который "зардѣлся отъ любовной раны", и изъ молочно - бѣлаго цвѣтка превратился въ алый цвѣтъ, названный "любовью отъ бездѣлья".

   Толкован³е разсказа Оберона въ смыслѣ аллегор³и на королеву Елизавету и ея отношен³я къ Лейстеру, при чемъ "зардѣвш³йся цветокъ" долженъ обозначить возлюбленную Лейстера, графиню Эссексъ {Другое высказанное предположен³е, по которому въ аломъ цвѣткѣ усматривался намекъ на Мар³ю Стюартъ, нынѣ оставлено по совершенной неубѣдительности.}, мужъ которой былъ убитъ въ то время, когда стала извѣстной связь его жены съ Лейстеромъ, это толкован³е принадлежитъ Гальпину, статья котораго въ свое время произвела большую сенсац³ю между шекспирологами {Статья Гальпина выше указана.}. Тонк³й анализъ Гальпина даннаго мѣста въ пьесѣ, представляющагося дѣйствительно загадочнымъ по двойному смыслу, который чувствуется въ передачѣ подробностей происхожден³я волшебнаго цвѣтка, его сопоставлен³е нѣкоторыхъ деталей (морская дѣва, плывшая на спинѣ дельфина и очаровавшая море своимъ пѣн³емъ) съ дошедшими до насъ описан³ями упомянутыхъ празднествъ - Гайскойна и Ланегама, представлялись дѣйствительно весьма убѣдительными, какъ неожиданное прояснен³е историческими аллюз³ями непонятнаго вымысла: ему, казалось, подыскана была реальная почва. Однако, есть и возражен³е противъ такого объяснен³я. Празднества въ Кенильвортѣ состоялись въ 1575 году. Вѣроятно ли, чтобы Шекспиръ о нихъ вспоминалъ чрезъ двадцать лѣтъ, и прибѣгъ къ аллегор³и въ то время, когда она утратила свое живое значен³е и врядъ ли кому либо изъ современниковъ могла быть даже просто понятна? Намеки на Елизавету и Лейстера утратили всякое значен³е "актуальности". Но другого объяснен³я разсказу Оберона пока не найдено: весталка, царствующая на Западѣ" всетаки слишкомъ прозрачный намекъ на королеву Елизавету, чтобы можно было поступиться вполнѣ толкован³емъ Гальпина. Въ виду этого остается или присоединиться къ мнѣн³ю тѣхъ изслѣдователей, которые полагаютъ, что "Сонъ въ Иванову ночь" принадлежитъ къ раннимъ произведен³ямъ Шекспира, по крайней мѣрѣ задуманъ былъ имъ въ юношескую пору, быть можетъ въ редакц³и, которая до насъ не дошла, и лишь вторично имъ обработанъ въ половинѣ 90-хъ годовъ XVI вѣка; или предположить, что аллегор³я навѣяна не воспоминан³ями о празднествахъ 1575 года, а какими-нибудь другими аналогичными празднествами въ позднѣйшую пору, о которыхъ до насъ не дошли описан³я; или, наконецъ, счесть весь этотъ разсказъ Оберона чистымъ вымысломъ Шекспира, безъ опредѣленной реальной почвы въ происшеств³яхъ современной жизни, кромѣ намека на королеву Елизавету въ образѣ весталки.

   Перейдемъ теперь къ внутреннимъ даннымъ и отношен³ямъ фантастическихъ существъ, которыя Шекспиръ ввелъ въ свою пьесу. Прежде всего представляется вопросъ о несоотвѣтств³и заглав³я съ содержан³емъ: въ четвертомъ дѣйств³и Тезей, увидя заснувшихъ въ лѣсу Лизандра, Елену, Деметр³я и Герм³ю, говоритъ: "они такъ рано встали, чтобъ майск³я обряды совершить (to observe the rigth of May), и дальше: "ночь Валентина уже прошла". Итакъ, день свадьбы Тезея и Ипполиты пр³уроченъ къ 1 - му мая, а между тѣмъ пьеса получила назван³е, которое относитъ насъ къ серединѣ лета (midsummernight), т. е. къ 24 июня, по обычному обозначен³ю Ивановой ночи именно какъ ночи "въ половинѣ лѣта". Какъ объяснить это несоотвѣтств³е заглав³я и содержан³я? По мнѣн³ю Малона, заглав³е дано въ зависимости не столько отъ времени дѣйств³я въ пьесѣ, какъ отъ времени постановки ея въ видѣ развлечен³я въ "лѣтнюю ночь". Быть можетъ заглав³е принадлежитъ не самому Шекспиру. Фэрнесъ, цитируя возражен³я Джонсона противъ заглав³я, объясняетъ дѣло такъ, что въ самой пьесѣ усматривается нѣкоторая двойственность положен³я: майск³я празднества суть по преимуществу дневныя празднества; между тѣмъ, къ 24 ³юня относится большинство повѣр³й о ночныхъ чудесахъ и въ это время справляются различные обряды именно ночью. Такимъ образомъ, свадебныя развлечен³я Тезея, - охота, представлен³е "интерлюд³и", - происходятъ днемъ, а чудесныя происшеств³я съ двумя влюбленными парами ночью: майск³й день и лѣтняя ночь чередуются въ фантастической смѣнѣ сказочныхъ происшеств³й. Весною ночи слишкомъ коротки, и народныя повѣрья всѣхъ странъ пр³урочиваются именно къ темнымъ и уже болѣе длиннымъ лѣтнимъ ночамъ, въ христ³анскихъ странахъ - "подъ Ивана Купала". Шекспиръ дѣйствительно впалъ въ противорѣч³е, но ставить ли ему въ укоръ сбивчивую хронолог³ю, когда сюжетъ данъ чисто сказочный? Перевѣсъ вниман³я несомнѣнно въ пользу "ночи", а не дня свадьбы Тезея: поэтому Шекспиръ обозначилъ свою пьесу "Сонъ въ Иванову ночь", согласно ея дѣйствительному содержан³ю, а не внѣшней рамкѣ дѣйств³я, пр³уроченнаго къ послѣднимъ днямъ апрѣля и заканчивающагося 1 - го мая. Быть можетъ, умѣстно напомнить однако, что какъ бы смутный прообразъ "Сна въ Иванову ночь" Шекспира мы имѣемъ въ одной старо - французской комед³и XIII вѣка трувэра Адама де Ла Галь, дошедшей до насъ подъ своеобразнымъ заглав³емъ "Игра подъ кущей" ("Jeu de lа Fenille" или просто Jeu Adam). Въ этомъ произведен³и, о происхожден³и и источникахъ котораго мы ничего не знаемъ, кромѣ самаго факта представлен³я этой пьесы въ Аррасѣ, въ 1262 г., усматривается такое же характерное сочетан³е реалистическихъ сценъ и видѣн³й въ ночное время. Содержан³е иное; оно заимствовано изъ современной автору жизни, облечено въ автоб³ографическую форму; при чемъ поэтъ выставляетъ на сцену самого себя и свои семейныя отношен³я, въ грубой формѣ высмѣиваетъ сосѣдей и собственную жену, даетъ яркую бытовую сцену шумной ярмарки, на которой выступаютъ шарлатанъ - предсказатель и монахъ, продавецъ мощей; затѣмъ, съ наступлен³я ночи, появляются феи на сцену (Ариль, Моргъ и Глор³ада); проѣзжаетъ Фортуна на колесѣ, однихъ изъ бѣдности возвеличивая и вознося ихъ въ одинъ день на верхъ благополуч³я, другихъ съ высоты низвергая внизъ. Комед³я заканчивается опять таки реально - бытовой сценой въ кабакѣ, гдѣ расторговавш³йся было своими святынями монахъ оказывается въ свою очередь ограбленнымъ. Обычное объяснен³е заглав³я - "Игры подъ кущей" то, что оно пр³урочено къ майскимъ народно - обрядовымъ празднествамъ, когда, именно привѣтствуя наступлен³е весны, устраивали зеленые шалаши, подъ которыми какъ бы находили пр³ютъ и фантастическ³я олицетворен³я силы природы въ "майскую ночь". Мы припомнили объ этомъ отдаленномъ прообразѣ "Сна въ Иванову ночь", въ отвѣтъ на замѣчан³я, что ночная фантастика умѣстна лишь въ серединѣ ³юня: Шекспиръ съ полнымъ правомъ могъ выдержать, да и на самомъ дѣлѣ и выдерживаетъ, единство времени, ибо въ пьесѣ нет ни одного указан³я, чтобы ночныя сцены происходили непремѣнно въ ³юнѣ. Высказанныя по этому поводу замѣчан³я (Тика, а за нимъ Зимрока), будто нѣкоторыя растен³я и цвѣты только въ ³юнѣ достигаютъ надлежащей волшебной силы, не существенны, ибо волшебный цвѣтокъ Оберона не есть обязательно цвѣтъ папоротника или какого нибудь лѣтняго растен³я; точно также появлен³е "душистаго горошка" рядомъ "съ горчичнымъ зерномъ" не есть показатель различнаго времени произрастан³я того или другого: передъ нами простыя олицетворен³я по прихоти поэта. Итакъ, назван³е Midsummernight, на нашъ взглядъ, случайное, безъ отношен³я къ содержан³ю п³есы, и, конечно, правильнѣе было бы обозначать ее либо просто - "весенней сказкой", - или съ маленькой натяжкой - "майской ночью", т. е. передъ наступлен³емъ перваго мая. Не настаиваемъ на вопросѣ, съ точностью ли проходятъ четыре дня и столько же ночей, о которыхъ говорятъ Тезей и Ипполита въ самомъ началѣ драмы; - или удобнѣе было бы сосредоточить всѣ эти видѣн³я въ одну ночь: во "снѣ" времени, конечно, не измѣряютъ, но если Шекспиръ вспомнилъ, что весенн³я ночи коротки, и предпочелъ представить сновидѣн³е въ болѣе продолжительный срокъ, то длительность времени ему была нужна для большаго правдоподоб³я въ изображен³и психическихъ аффектовъ, быстрыхъ по первому импульсу, тѣмъ не менѣе требующихъ нѣкотораго времени для своего рельефнаго проявлен³я.

   Сидней Ли, какъ мы видѣли, вмѣняетъ въ особую заслугу Шекспиру, что въ данномъ произведен³и онъ впервые надѣлилъ фантастическ³я существа реальной жизнью. Вдохновлялся ли при этомъ Шекспир непосредственно народными предан³ями и повѣр³ями? Имя Оберона, короля Эльфовъ, заимствовано во всякомъ случаѣ изъ французскаго источника, вѣроятно изъ романа о "Гюонѣ Бордосскомъ"; Титан³я, жена Оберона и королева эльфовъ, - отзвукъ классическаго предан³я, при чемъ вѣроятно, что имъ заимствовано изъ метаморфозъ Овид³я или изъ поэмы Спенсера, гдѣ это древнеклассическое наименован³е королевы эльфовъ уже встрѣчается.

   Въ романѣ о Гюонѣ Бордосскомъ {Объ этомъ романѣ см. статью г. Гастона Париса, въ "Poemes et legendes du Moyen-âge, изд. Societê d'edition artistique, 1900. Paris.} - Оберонъ тоже, такъ сказать, пр³общенъ къ циклу античныхъ традиций: онъ называетъ своимъ отцомъ Юл³я Цезаря; мать его - фея Моргъ. Пр³урочен³е къ Юл³ю Цезарю есть, конечно, выдумка французскаго трувера, воспользовавшагося народнымъ повѣр³емъ о карликахъ-эльфахъ, сторожащихъ подземные клады, и пожелавшаго придать большую опредѣленность фантастическому существу. По своему происхожден³ю предан³е объ эльфахъ (древненѣмецк. Alben или Elben) есть исконное-германское, при чемъ и имя Оберона этимологически восходитъ къ германской формѣ, соотвѣтств³е которой находятъ въ имени Альбериха, или Эльбериха, но съ инымъ романскимъ окончан³емъ и романскимъ переходомъ звуковъ въ началѣ слова. {Другая, раньше предложенная этимолог³я имени Оберона отъ alba (aube: заря), нынѣ оставлена, какъ маловѣроятная, и напрасно выдается Брандесомъ, какъ вполнѣ установленная.} Альберихъ извѣстенъ намъ по старонѣмецкой поэмѣ объ Ортнитѣ, но, кромѣ созвуч³я имени и общаго представлен³я о "королѣ Эльфовъ", между этими двумя произведен³ями - французскимъ и нѣмецкимъ, - нѣтъ никакой связи. Почему и какъ французск³й труверъ - авторъ - "Гюона Бордосскаго" воспользовался германскимъ миѳомъ - до сихъ поръ не вполнѣ выяснено, но во всякомъ случаѣ, придавъ своеобразную генеалог³ю Оберону, онъ сдѣлалъ изъ него оригинальную фигуру, сочетан³е античной традиц³и съ средневѣковымъ романтизмомъ. При рожден³и Оберона, такъ же какъ въ сказкѣ о Золушкѣ, присутствуютъ разныя феи, при чемъ одна изъ нихъ обрекла его на маленьк³й ростъ - всего три фута, - но тутъ же, раскаявшись въ своемъ дурномъ пожелан³и, постаралась надѣлить его другимъ преимуществомъ - необыкновенной красотой. И несмотря на свой маленьк³й ростъ Оберонъ столь прекрасенъ, что "краше солнца въ лѣтнее время" ( Car plus est bians que solans en este "). Друг³я феи надѣляютъ Оберона разными волшебными свойствами, при чемъ одна изъ нихъ даже - способностью слышать пѣн³е ангеловъ въ раю; и мѣсто Оберону, оказывающемуся христ³аниномъ, уготовлено на томъ свѣтѣ наилучшее, и ему самому предоставлено рѣшить, когда онъ захочетъ покинуть землю и переселиться въ рай. Пока царство Оберона находится на дальномъ Востокѣ, по сосѣдству съ "Вавилон³ей", въ заколдованномъ лѣсу. У Шекспира мѣсто дѣйств³я въ лѣсу близъ Аѳинъ, хотя Оберонъ и прилетаетъ "изъ дальнихъ странъ инд³йскихъ". Оберонъ уже не мальчикъ - "qui n'a de grant que trois pies mesurês"; мало того - онъ даже женатъ и вообще въ разработкѣ сюжета усматриваются существенныя отлич³я. Объясняется это отчасти тѣмъ, что между старо-французской поэмой и произведен³емъ Шекспира были промежуточныя обработки сюжета, который еще во Франц³и былъ приспособленъ къ сценѣ: въ 1557 году представлена была "Мистер³я о Гюонѣ Бордосскомъ", которая, повидимому, была вскорѣ передѣлана по-англ³йски, при чемъ эта пьеса, гдѣ долженъ былъ выступать и Оберонъ, представлена была въ 1593 г. труппой Шекспира. Вѣроятно, эта утраченная пьеса, и послужила канвой драмѣ Шекспира, который съ другой стороны вдохновился поэмой Спенсера и кое-что заимствовалъ у Лилли. У Спенсера Оберонъ упомянутъ вскользь, но Титан³я, повидимому, собственное создан³е Спенсера. Не настаивая на много разъ дѣлаемыхъ сопоставлен³яхъ отдѣльныхъ мѣстъ у Шекспира съ произведен³ями его предшественниковъ и современниковъ, ограничимся небольшимъ замѣчан³емъ по поводу нѣсколько загадочнаго эпизода объ инд³йскомъ мальчикѣ, къ которому Титан³я такъ привязалась, что не хочетъ отдать его Оберону, для его свиты, изъ-за него и возникла распря между супругами. Почему этотъ мальчикъ играетъ такую роль? Повидимому, данный эпизодъ стоитъ въ связи съ повѣр³емъ о томъ, что эльфы похищаютъ дѣтей у живыхъ людей, замѣняя их демоническими существами. Отсюда то значен³е, которое и Оберонъ и Титан³я придаютъ мальчику, рожденному отъ смертной женщины, для своей свиты. Правда, народное повѣр³е представляется въ значительно измѣненномъ видѣ: Титан³я говоритъ, что мать "инд³йскаго мальчика" была ея любимой жрицей; за тѣмъ оказывается, что она "летала надъ землей, какъ по волнамъ", но въ то же время все таки - "смертная была моя подруга и умерла, доставивъ сыну жизнь". Далѣе, къ спору о мальчикѣ примѣшивается мотивъ ревности уже на почвѣ супружеской вѣрности между Оберономъ и Титан³ей; "инд³йск³й ребенокъ" (инд³йск³й потому, что, какъ указано, настоящее царство Оберона на Востокѣ) остается лишь показнымъ предлогомъ размолвки супруговъ. Вообще, если и есть въ пьесѣ Шекспира элементы народныхъ вѣрован³й и представлен³й, то они въ значительной мѣрѣ заслонены литературными обработками этихъ предан³й, предшествовавшими появлен³ю въ свѣтъ драмы Шекспира. Только образъ пука Робина-Гудъ-Феллоу, фантастической личности, популярной и въ народныхъ англ³йскихъ балладахъ, наиболѣе непосредственный отголосокъ нац³ональнаго фольклора; въ остальномъ книжные источники - розысканные или вѣроятные - берутъ перевѣсъ надъ непосредственнымъ воспроизведен³емъ народныхъ повѣр³й. И Шекспиру принадлежитъ честь не столько изобрѣтен³я, какъ обработки заимствованныхъ изъ разныхъ мѣстъ данныхъ.

  

  

   Каковы бы ни были составные элементы драмы Шекспира, мы вправѣ судить о ней самостоятельно, какъ о цѣльномъ художественномъ произведен³и, подлежащемъ оцѣнкѣ, такъ сказать, по существу. Но именно цѣльности на первый взглядъ пьеса лишена; можно объяснить услов³ями времени смѣшен³е древне-классическихъ воспоминан³й и современныхъ Шекспиру нац³ональныхъ повѣр³й, обычаевъ и даже реально бытовыхъ типовъ: аѳинск³е мастеровые во времена Тезея не разыгрывали интермед³й въ родѣ "Пирама и Ѳисби", и Буравъ, Пигва, Основа, Флейта суть типичные англ³йск³е рабоч³е XVI вѣка. Тезей выражается, какъ современный Шекспиру англ³йск³й лордъ. Но особенно рѣзокъ контрастъ между античной обстановкой жизни, классическимъ именемъ Титан³и и германо-романскимъ Оберономъ, вполнѣ англ³йскимъ по замыслу и воплощен³ю, игривымъ и не лишеннымъ лукавства "домашнимъ" духомъ пересмѣшникомъ - пукомъ Робиномъ (ибо пукъ - нарицательное имя {По англ³йски пукъ (puck) - домовой, кобольдъ.}, чего не слѣдуетъ упускать изъ виду). Въ цѣломъ пьеса Шекспира, съ точки зрѣн³я обстановки дѣйств³я, можетъ быть названа, если не по формѣ, то по содержан³ю "лжеклассическимъ" произведен³емъ: она, правда, отвѣчаетъ принципамъ творчества, которыхъ придерживались въ XVI вѣкѣ поборники ново-европейскаго искусства, "романтики" по позднѣйшей терминолог³и, въ возникшей именно въ эпоху Возрожден³я борьбѣ двухъ школъ, но наша терминолог³я не отвѣчаетъ дѣйствительному характеру спора "классиковъ" и "романтиковъ" XVI вѣка, какъ выразился между прочимъ и Мезьеръ, причисляя Шекспира къ поборникамъ романтизма. {Alfred Mezi?res, Shakespeare, гл . I .} Тогдашн³е "романтики", отстаивая новые виды и роды литературы, въ то же время возводили въ принципъ именно тѣ историко-психологическ³е анахронизмы, въ которые безсознательно впадали средневѣковые авторы; ихъ принципъ, по отношен³ю къ изображен³ю древнеклассическаго м³ра, намъ представляется по существу именно лжеклассическимъ. Такъ, авторъ одного трактата по теор³и поэз³и (спец³ально о формѣ эпическихъ поэмъ - Romanzi), итальянецъ Джамбаттиста Джиральди Чинт³о, писавш³й въ половинѣ XVI в., развивая положен³е Аристотеля о различ³и между истор³ей и поэз³ей, приходитъ къ выводу, что поэты, хотя бы избирали античные сюжеты, "ищутъ то, что отвѣчало бы нравамъ новѣйшаго времени, внося въ свое произведен³е понят³я, не соотвѣтствующ³я древней эпохѣ, но согласныя съ современными имъ воззрѣн³ями". Противъ такого направлен³я въ искусствѣ, въ защиту соблюден³я исторической правды, реагировали нео-классики, нами нынѣ переименованные въ "псевдо-классики", {Недавно С. А. Венгеровъ (въ V т. издан³я соч. Бѣлинскаго) установилъ, что этотъ терминъ впервые пущенъ былъ у насъ въ оборотъ именно Бѣлинскимъ, при чемъ комментаторъ вполнѣ правильно оспариваетъ научное значен³е чисто-полемическаго эпитета, созданнаго Бѣлинскимъ.} тогда какъ по сущности они представлялись сторонниками вполнѣ вѣрнаго принципа. Отстаивая внутреннюю правду художественнаго произведен³я, они, въ то же время, однако, съуживали область искусства въ формальномъ отношен³и, предлагая вернуться къ образцамъ древне-классическихъ родовъ и видовъ поэз³и. Шекспиръ не былъ сторонникомъ теор³и Филиппа Сиднея, который именно въ концѣ XVI вѣка выступилъ однимъ изъ первыхъ теоретиковъ классицизма въ Англ³и. Но, разрабатывая нац³ональныя формы поэз³и, онъ усвоилъ и пр³емы творчества, о которыхъ писалъ Джиральди: античный сюжетъ Шекспиръ представилъ намъ "въ соглас³и съ понят³ями вѣка", не въ исторической перспективѣ дѣйств³я, а въ окраскѣ именно "своего вѣка" (Cose dissimili a'tempi antichi e convenvole loro - т. е. a'tempi moderni ). Это теоретическое заблужден³е объясняетъ намъ, такъ сказать, неорганичность фантастической драмы Шекспира, смѣшен³е разнородныхъ элементовъ; однако, уменьшаются ли отъ этого поэтическ³я достоинства произведен³я? Классическ³й элементъ вноситъ нѣкоторую опредѣленность, большую ясность въ расплывчатые и часто смутные образы германской народной миѳолог³и. Оберонъ и Титан³я стали дѣйствительно живыми образами, надѣленными людскими свойствами; воплощен³ями, въ которыхъ процессъ антропоморфизма, столь послѣдовательно завершивш³йся въ античной миѳолог³и, придаетъ больше рельефа ихъ характеристикамъ, чѣмъ въ отрывочныхъ и смутныхъ народныхъ германскихъ повѣр³яхъ объ олицетворенныхъ силахъ природы. Даже неугомонный, постоянный "скиталецъ" пукъ Робинъ, поставленный въ служебную зависимость отъ Оберона, пр³обрѣтаетъ большую опредѣленность въ своихъ функц³яхъ исполнителя поручен³й короля эльфовъ, и въ то же время шутника и проказника, такъ сказать, за свой счетъ. Въ концѣ концовъ, если германск³й м³ръ эльфовъ въ пьесѣ Шекспира изъ античной жизни является замѣстителемъ древнеклассическихъ нимфъ и др³адъ, то врядъ ли умѣстно настаивать на такой точной локализац³и создан³й воображен³я, чтобы не допускать ихъ свободнаго перемѣщен³я изъ страны въ страну, въ часы таинственныхъ видѣн³й ночи. Шекспиръ во всякомъ случаѣ приблизилъ своихъ эльфовъ къ характеру древнеклассическихъ миѳовъ, придавъ имъ человѣческ³я черты, ясность и опредѣленность живыхъ существъ. И тѣмъ не менѣе, конечно, это не вполнѣ живые люди. Шекспиръ воспользовался именно лишь вымышленными создан³ями для того, чтобы довести до крайности свой тезис, выраженный имъ устами Тезея (д. V, сц. I):

  

   Влюбленные, равно какъ и безумцы,

   Имѣютъ всѣ такой кипуч³й мозгъ,

   Столь странныя фантаз³и, что часто

   Имъ кажется за истину такое,

   Чего никакъ смыслъ здравый не пойметъ.

  

   Признавъ влюбленность - "игрой воображен³я" ("Безумный и влюбленный и поэтъ - составлены всѣ изъ воображен³я"), прихотью случая, дѣйств³емъ силы, независимой отъ нашей воли, Шекспиръ въ каррикатурномъ видѣ представилъ это состоян³е лишь на примѣрѣ Титан³и, влюбляющейся въ человѣка съ ослиной головой, подъ вл³ян³емъ волшебнаго цвѣтка, которымъ Оберонъ натеръ ей глаза. Принято считать этотъ тезисъ Шекспира и вообще всю пьесу "Сонъ въ Иванову ночь" проникнутыми очень пессимистическимъ, чтобы не сказать отрицательнымъ взглядомъ на любовь. Однако, тезисъ самъ по себѣ былъ, конечно, весьма не новымъ. Объ "ослѣплен³и любовью" трактовалъ уже Лукрец³й (De rerum natura, кн. IV, ст. 1142 слл.), указывая, до какой степени обманываются тѣ, которые поддаются данному душевному настроен³ю. Позже Мольеръ перефразировалъ указанное мѣсто у Лукрец³я, вложивъ въ уста Эл³анты, въ "Мизантропѣ" (д. II сц. 4), слѣдующ³й монологъ {Цитируемъ по переводу Л. Поливанова.}:

  

   Кто любитъ, склоненъ тотъ хвалить свое избранье

   И въ немъ порочнаго не видитъ ничего;

   Въ предметѣ страсти все прекрасно для него -

   Пороки кажутся въ немъ благомъ очевиднымъ,

   Ихъ именемъ спѣшитъ назвать онъ безобиднымъ:

   Онъ блѣдную какъ смерть - жасминомъ назоветъ,

   И страшно черная - смугляночкой слыветъ,

   Свободна и гибка - коль очень худощава,

   А слишкомъ толстая - осанкой величава;

   Неряха грязная, невзрачная собой -

   Тотчасъ же прослыветъ небрежной красотой,

   Коль ростомъ велика - богини воплощенье,

   А карлица - чудесъ небесныхъ сокращенье.

   Коль дура - то добра, лукавая - умна,

   Спесивая - носить корону рождена,

   Пр³ятный нравъ найдутъ у слишкомъ говорливой,

   Нѣмую прозовутъ невинностью стыдливой:

   Такъ всяк³й, если кѣмъ до страсти увлеченъ,

   Въ пороки самые окажется влюбленъ.

  

   Не та же ли основная мысль проводится и Шекспиромъ? Но онъ идетъ дальше и, признавая ошибочность сужден³й влюбленныхъ о предметѣ своей страсти, подчеркиваетъ непроизвольность самого увлечен³я, которое онъ ставитъ въ зависимость отъ чудодѣйственной силы. Въ этомъ отношен³и Шекспиръ стоитъ на почвѣ вполнѣ нац³ональной, германо-романской концепц³и: не въ той же ли Англ³и родина знаменитаго въ средневѣковой литературѣ сюжета о Тристанѣ и Изольдѣ, хотя и ставшаго намъ впервые извѣстнымъ во французской обработкѣ? И чѣмъ по существу разнится роковой напитокъ, отвѣдавъ котораго Тристанъ и Изольда, въ силу волшебства, должны были полюбить другъ друга, отъ алаго цвѣтка, который приноситъ пукъ Робинъ, по приказан³ю Оберона? Развѣ не простая случайность, съ точки зрѣн³я такого представлен³я о роковомъ, отъ нашей воли независящемъ источникѣ любовнаго аффекта, - что Тристанъ и Изольда были оба молоды, прекрасны собой, надѣлены всевозможными положительными качествами, и только по независящимъ отъ нихъ обстоятельствамъ не должны были смотрѣть другъ на друга какъ на жениха и невѣсту? Получилась поэма незаконной, даже преступной любви, но красивая, привлекательная, потому что прекрасны были оба очарованные. Возможна и оборотная сторона медали, которую и показалъ Шекспиръ: Титан³я, по пробужден³и отъ сна, обреченная полюбить перваго, кого увидитъ, встрѣтила не Тристана, а Основу, вдобавокъ съ ослиной головой. Но все таки это судьба, вл³ян³е роковой силы. Дѣлать ли отсюда выводъ, что Шекспиръ дѣйствительно относился отрицательно къ любовному аффекту, что онъ представилъ каррикатуру для того лишь, чтобы рельефнѣе оттѣнить безрассудство состоян³я влюбленности? Несомнѣнно нѣсколько пессимистическая нотка проглядываетъ въ этомъ произведен³и, однако, не безъ другой, положительной точки зрѣн³я. И чтобы убѣдиться въ этомъ, достаточно припомнить перипет³и четырехъ любовниковъ. Лизандръ любитъ Герм³ю и любимъ ею, какъ раньше Деметр³й любилъ Елену, расположивъ ее къ себѣ. Но внезапная прихоть отклонила Деметр³я отъ предмета его первоначальной страсти и заставила выступить соперникомъ Лизандра въ искан³и руки Герм³и. Елена покинута и несчастна, но она не теряетъ надежды мольбой и просьбами вернуть къ себѣ сердце Деметр³я. Тщетная надежда и ошибочный пр³емъ снискать расположен³е любимаго человѣка. Своими приставан³ями Елена только надоѣдаетъ Деметр³ю и еще больше отталкиваетъ отъ себя. Какъ же ей въ концѣ концовъ удалось опять привлечь любовника? Совсѣмъ инымъ и неожиданнымъ способомъ, а именно - самопожертвован³емъ. Да, на нашъ взглядъ, вся сказанная обстановка дѣйств³я только красивый вымыселъ, который нисколько не заслоняетъ рѣшен³е проблемы объ измѣнчивости и прихотливости чувствъ на чисто психологической почвѣ. Припомнимъ конецъ перваго дѣйств³я: Елена пришла къ заключен³ю, что не даромъ "крылатый Купидонъ представленъ намъ слѣпымъ и безразсуднымъ"; любовь - прихоть и въ такомъ смыслѣ подвержена всевозможнымъ случайностямъ; такъ Деметр³й, измѣнивъ ей, влюбился въ Герм³ю; такъ впослѣдств³и Титан³я, по волѣ Оберона, влюбилась в Основу. Однако, есть въ любви нѣчто, способное возвысить ее надъ прихотью чувствъ и придать ей устойчивость. Пусть Деметр³й увлекается красотой Герм³и (doting on Hermias eyes), - Елена любитъ въ немъ его достоинства (admiring of his qualities), и это придаетъ болѣе серьезный характеръ ея чувствамъ къ Деметр³ю. Теперь она рѣшается пожертвовать собой: услыхавъ, что Герм³я и Лизандръ уговариваются на слѣдующую ночь бѣжать и встрѣтиться въ лѣсу, за Аѳинами, Елена спѣшитъ сообщить объ ихъ предполагаемомъ побѣгѣ Деметр³ю; пусть его "спасибо" за эту услугу будетъ ей единственной наградой, и, хотя бы пришлось потомъ ей съ нимъ разстаться на вѣки, оно будетъ ей дорогимъ, прощальнымъ подаркомъ ( if I have thankes it is a deere expence). И этотъ подвигъ Елены долженъ быть со временемъ оцѣненъ ея вѣроломнымъ любовникомъ; насколько она отваживала его отъ себя своими приставан³ями, настолько побѣдила вновь - безкорыст³емъ чувствъ. Что нужды, что внѣшняя развязка пьесы обусловлена волшебствомъ, за нимъ чувствуется реальная психологическая почва: если на Лизандра нашла внезапная прихоть къ Еленѣ, подъ вл³ян³емъ цвѣтка, которымъ по ошибкѣ Пукъ натеръ ему глаза, то вѣдь такая же прихоть напала раньше на Деметр³я безъ всякаго участ³я волшебной силы. Несущественность такихъ увлечен³й Шекспиръ пояснилъ на примерѣ Лизандра, какъ бы въ назидан³е Деметр³ю. И вотъ протрезвленный Деметр³й возвращается къ своей Еленѣ, которая вновь стала ему мила, когда перестала домогаться его любви; мастерской, по истинѣ ген³альный анализъ душевныхъ движен³й Шекспира служитъ такимъ образомъ, въ концѣ концовъ, не къ посрамлен³ю "ребенка Амора" (the boy Love), который, какъ обыкновенно дѣти, склоненъ къ капризамъ, а напротивъ, къ возвеличен³ю чувства, на нравственной основѣ. И въ общемъ выводѣ, допуская, что пьеса Шекспира была свадебной "маской", мы отнюдь не раздѣляемъ со мнѣн³й и недоумѣн³й Ульрици, удивлявшагося выбору сюжета для даннаго случая: онъ какъ нельзя болѣе умѣстенъ, и истинный смыслъ пьесы раскрывается намъ, если вникнуть въ ея суть, а не во внѣшнюю фабулу, какъ бы ни выдѣлялся кричащей нотой горькаго скептицизма эпизодъ съ Титан³ей.

  

   Какъ по отношен³ю влюбленности, такъ и къ поэз³и - воображен³е обоюдоострое оруж³е, но оно не подлежитъ безусловному осужден³ю. Сцена мастеровыхъ, разыгрывающихъ интермед³ю о Пирамѣ и Ѳисби, представляетъ обратный случай по сравнен³ю съ истор³ей Титан³и и Основы, и поэтому стоитъ въ интимной, органической связи съ сюжетомъ драмы. Въ самомъ дѣлѣ, если Титан³я "воображен³емъ" облагораживала несчастный предметъ своей страсти, то, какъ личность, она представляется живымъ контрастомъ Основѣ: это воплощенное изящество, красота и грац³я, которыя стремятся поднять до себя воплощен³е грубости и глупости. Обратно этому мы видимъ изящную и поэтическую легенду о Пирамѣ и Ѳисби, приниженную и искаженную въ уровень съ ограниченнымъ кругозоромъ грубыхъ и необразованныхъ людей, которые безсознательно впадаютъ въ парод³ю, оставаясь вполнѣ серьезными въ своихъ намѣрен³яхъ. Воображен³е покрываетъ ихъ невольный самообманъ и поддерживаетъ въ нихъ иллюз³и относительно собственныхъ талантовъ, какъ у Титан³и относительно мнимыхъ достоинствъ Основы. Не кроется ли въ этой парод³и на драматическое представлен³е какого нибудь личнаго предубежден³я автора противъ "грубой черни", которую онъ выводилъ на смѣхъ, какъ впослѣдств³и заклеймилъ ее презрѣн³емъ въ Каллибанѣ? Наврядъ, хотя, конечно, въ общемъ Шекспиръ отнюдь не можетъ быть подверженъ упреку въ излишнемъ пристраст³и къ толпѣ. Но въ данномъ случаѣ нельзя не усмотрѣть нѣкоторой аналог³и отзыва Тезея, по поводу игры исполнителей интермед³и, съ замечан³емъ Гамлета по поводу искренняго одушевлен³я актера, прочитавшаго монологъ. Знаменитое выражен³е: - "что ему Гекуба, что онъ Гекубѣ?" устанавливаетъ силу воображен³я, благодаря которому актеръ могъ прочувствовать свой монологъ въ такой степени, что голосъ его дрожалъ и слезы показались на глазахъ. А главное, что, усвоивъ данную вымышленную ситуац³ю, актеръ такъ близко принялъ ее къ сердцу, что говорилъ искренне, точно отъ своего лица. Бѣдные мастеровые-любители очень далеки отъ такого искусства перваго актера въ "Гамлетѣ", которое произвело впечатлѣн³е даже на Полон³я. Однако, Тезей предупреждаетъ насмѣшки по поводу ихъ исполнен³я замечан³емъ Ипполитѣ:

  

   Коль бѣдное старан³е безсильно,

   То чистое усердье выкупаетъ

   Невольный неуспѣхъ.

  

   Тезей напоминаетъ, что иное молчан³е, происходящее отъ искренняго смущен³я, отъ "пугливаго усерд³я" доставляетъ больше удовлетворен³я, чѣмъ "дерзкое", т. е. напускное, краснорѣч³е находчиваго смѣльчака:

  

  

  

  

  Признаюся,

   Что, по моимъ понят³ямъ, любовь

   При языкѣ простомъ чистосердечья

   Всегда сильнѣе сердцу говоритъ.

  

   Итакъ, неумѣлое искусство, какъ несчастная любовь, могутъ быть скрашены чистосердеч³емъ. Конечно, отъ этого чистосердечья исполнен³е пьесы мастеровыми не становится лучшимъ, какъ чистосердечье Титан³и не можетъ придать Основѣ достоинствъ, которыхъ онъ лишенъ. Но искренность усердья неумѣлыхъ служителей Мельпомены все же отклонила глумлен³е надъ ними и вызвала у Тезея слова снисхожденья. И Оберонъ не глумится надъ Титан³ей {Превращен³е Основы - продѣлка Пука.}: онъ поспѣшилъ снять съ нея чары, какъ только получилъ искомое, т. е. какъ только заставилъ Титан³ю отрѣшиться отъ ея прежняго пристраст³я къ инд³йскому мальчику, служившему поводомъ ихъ ссоры. Одно только шутливое замѣчан³е Оберона послѣ пробужден³я Титан³и: "Вотъ здѣсь лежитъ твой милый" - служитъ напоминан³емъ о томъ, что произошло. Но, какъ уже было замѣчено, не столько въ фантастическихъ дѣйствующихъ лицахъ "Сна", сколько у живыхъ людей пьесы Шекспира психолог³я этого великаго знатока человѣческаго сердца глубже и тоньше имъ соблюдена. Для истор³и его творчества, было бы не безъинтересно принять во вниман³е аналог³ю первой сцены - Эгея и Герм³и передъ судомъ Тезея - съ появлен³емъ Брабанц³о и Отелло передъ совѣтомъ дожа въ "Отелло". Но дальнѣйш³я соображен³я по истор³и творчества Шекспира и по отношен³ю настоящей пьесы къ другимъ его произведен³ямъ (особенно къ "Бурѣ", которая во многомъ является какъ бы естественнымъ приростомъ къ "Сну въ Иванову ночь") отвлекли бы насъ слишкомъ въ сторону. Если Шекспира не разъ сравнивали по глубинѣ и ширинѣ его творческаго ген³я съ моремъ, то небольшой заливъ, образованный этимъ море