Белинский Виссарион Григорьевич - Выбранные места из переписки с друзьями Николая Гоголя

ьное отвращение от ничтожного, в том, верно, заключено все то, что противоположно ничтожному. Итак, вот в чем мое главное достоинство, но достоинство это, говорю вновь, не развилось бы во мне в такой силе, если бы с ним не соединилось мое собственное душевное обстоятельство и моя собственная душевная история. Никто из читателей моих не знал того, что, смеясь над моими героями, он смеялся надо мною.

   "Не судите обо мне и не выводите своих заключений; вы ошибетесь подобно тем из моих приятелей, которые, создавши из меня свой собственный идеал писателя, сообразно своему собственному образу мыслей о писателе, начали было от меня требовать, чтобы я отвечал ими же созданному идеалу. Создал меня бог и не скрыл от меня назначения моего. Рожден я вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной.⁴⁸² Дело мое проще и ближе: дело мое есть то, о котором прежде всего должен подумать всякий человек, не только один я. Дело мое - душа и прочное дело жизни. А потому и образ действий моих должен быть прочен, и сочинять я должен прочно. Мне незачем торопиться; пусть их торопятся другие. Жгу, когда нужно жечь, и, верно, поступаю как нужно, потому что без молитвы не приступаю ни к чему".

  

   Вот почти все главное, из которого мы, однакоже, вкратце извлечем самое существенное:

   I. Гоголь сам сознается, что он недоволен всем, что было им писано до сих пор, а потому сжег рукопись второй части "Мертвых душ" и других своих сочинений. Ergo: враги таланта Гоголя правы в том, что столько лет выставляли его писателем без дарования, без вкуса, мастером на одни сальные и грязные картины вроде Поль-де-Кока.

   II. Гоголь сам соглашается, что особенность его таланта состоит в умении "очертить в такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем. Ergo: это явно талант мелкий и ничтожный...

   III. Гоголь объявляет торжественно, что согласен с теми, которые бранили его сочинения, и не согласен с теми, которые хвалили их. Ergo: хвалители Гоголя суть литературная партия, уцепившаяся за него для унижения истинных, но ненавистных ей талантов.

   IV. Гоголь сам говорит, что "рожден он вовсе не затем, чтобы произвести эпоху в области литературной, а затем, чтобы спасти свою душу". Ergo: лгали те, которые провозгласили его главою новой литературной школы.

   V. Гоголь признается сам, что "в критиках Булгарина, Сенковского и Полевого есть много справедливого, начиная даже с данного ему совета поучиться прежде русской грамоте, а потом уже писать", и что "если бы он не торопился печатанием рукописи и подержал ее у себя с год, то увидел бы потом и сам, что в таком неопрятном виде ей никак нельзя было являться в свет" и пр. Ergo: кроме "Вечеров на хуторе", все, написанное Гоголем, есть чистый вздор и не заслуживает никакого внимания.

   Подобные выводы могут показаться правильными и дельными только тем, которым они полезны. Сильно ошибаются те, которые думают, что публику нашего времени во всем можно уверить журнальной статьею, что она верит только печатному, а сама ничего не видит, ничего не. понимает. Таким образом хотят уверить, что слава Гоголя основана на крикливых возгласах какой-то литературной партии, которой нужно было поднять его из своих собственных расчетов. А добрая русская публика и поверила этой партии, и начала раскупать сочинения Гоголя, и наполнять театры, когда в них давался "Ревизор"... Мало этого, помянутая литературная партия успела убедить в гениальности Гоголя даже французскую, а за нею и всю европейскую публику... И все это обман, пуф, подлог, потому что сам Гоголь отрицается от своих сочинений и своей славы... Только-то?.. А нам какое до этого дело? - Когда мы хвалили сочинения Гоголя, то не ходили к нему справляться, как он думает о своих сочинениях, а судили о них сообразно с теми впечатлениями, которые они производили... Так точно и теперь мы не пойдем к нему спрашивать его, как теперь прикажет он нам думать о его прежних сочинениях и о его "Выбранных местах из переписки с друзьями".⁴⁸³ Какая нам нужда, что он не признает достоинства своих сочинений, если их признало общество? Это факты, которых действительности не в состоянии же опровергнуть он сам... Нет, господа противники таланта Гоголя, раненько вы вздумали торжествовать победу, которой не одержали и которой не одержать вам! Именно теперь-то еще более, чем прежде, будут расходиться и читаться прежние сочинения Гоголя, теперь-то еще выше, чем прежде, будет цениться он, потому что теперь он сам существует для публики больше в прошедшем...

   Но оставим и хулителей в стороне, обратимся опять к нашему автору. Конечно, в его смиренномудром признании собственных ошибок и правды в нападках врагов много высокого, делающего ему особенную честь; но, смотря на дело проще, то есть не со стороны самолюбия, а со стороны самого дела, можно заметить, что автор гораздо бы лучше поступил, если бы, вместо всяких признаний, воспользовался дельными замечаниями и второе издание "Мертвых душ" выпустил бы в опрятном виде... То же отчасти можно сказать и о "Выбранных, но отнюдь не избранных местах из переписки с друзьями": они могли явиться в печати и грамотнее, и приличнее, и опрятнее, вообще, так сказать... Но, видно, на словах блистать смирением легче, нежели трудиться на деле...

   Не можем не выставить на вид еще одной черты. Вот что говорит автор в одном месте своей книги: "Вот уже почти полтораста лет протекло с тех пор, как государь Петр I прочистил нам глаза чистилищем просвещения европейского; дал в руки нам все средства и орудия для дела, и до сих пор остаются так же пустынны, грустны и безлюдны наши пространства, так же бесприютно и неприветливо все вокруг нас, точно как будто бы мы до сих пор еще не у себя дома, не под родною нашею крышею, но где-то остановились бесприютно на проезжей дороге, и дышит нам от России не радушным, родным приемом братьев, но какою-то холодною, занесенною вьюгой почтовою станциею, где видится один ко всему равнодушный станционный смотритель с черствым ответом: "Нет лошадей" (стр. 136). В этом винит автор нас же и, разумеется, винит основательно. Но вот что он же говорит в другом месте своей книги: "И до сих пор еще, к нашему стыду, указывают нам европейцы на своих великих людей, которых умнее бывают у нас и не великие люди;⁴⁸⁴ но те хоть какое-нибудь оставили после себя дело прочное, а мы производим кучи дел - и все как пыль сметаются они с земли вместе с нами" (стр. 192). Потом читаем мы вот что: "Если бы таким же пером, каким начертана биография Фонвизина, написано было все царствование Екатерины, которое уже и теперь кажется нам почти фантастическим от чрезвычайного обилия эпохи и необыкновенного столкновения необыкновенных лиц и характеров, то можно сказать почти наверно, что подобного по достоинству исторического сочинения не представила бы нам Европа" (стр. 237-238). Как вам кажутся, читатель, эти три выписки из различных мест одной и той же книги?..

   Вот еще оригинальный образчик логики автора: он говорит, что никто не может признать русских людей ни в Простаковой, ни в Тарасе Скотинине, ни в Простакове, ни в Митрофане Фонвизина, - и в то же время всякий чувствует, что нигде в другой земле, ни во Франции, ни в Англии, не могли образоваться такие существа (стр. 247-249)... Вот тут и понимай, как знаешь!..

   Теперь вопрос: зачем написана вся эта книга?

   Это так же трудно решить, как и то, зачем написаны автором эти строки: "О, как нам бывает нужна публичная, данная в виду всех оплеуха" (стр. 192)!..

   Какое следствие можно извлечь из этой, книги?

   Разумеется, в этом случае всякий поступит по-своему, и следствий будет выведено почти столько же, сколько людей возьмется за это дело. Что касается до нас, мы вывели из этой книги такое следствие, что горе человеку, которого сама природа создала художником, горе ему, если, недовольный своею дорогою, он ринется в чуждый ему путь! На этом новом пути ожидает его неминуемое падение, после которого не всегда бывает возможно возвращение на прежнюю дорогу... При этом мы почему-то вспомнили эти стихи Крылова:

  

   Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

   А сапоги тачать пирожник,

   И дело не пойдет на лад.

   Да и примечено стократ,

   Что кто за ремесло чужое браться любит,

   Тот завсегда других упрямей и вздорней:

   Он лучше дело все погубит,

   И рад скорей

   Посмешищем стать света,

   Чем у честных и знающих людей

   Спросить иль выслушать разумного совета.⁴⁸⁵

  

   Приходили нам в голову и другие выводы из книги "Выбранных мест из переписки с друзьями"; но... статья наша и так вышла чересчур длинна...⁴⁸⁶

  

  

   Подготовка текста статей: "Русская литература в 1845 году"; "Мысли и заметки о русской литературе", "Петербургский сборник", "О жизни и сочинениях Кольцова", "Николай Алексеевич Полевой" и комментарии к ним - А. Н. Дубовикова; подготовка текста статей: "Сочинения Александра Пушкина", "Взгляд на русскую литературу 1846 года", "Похождения Чичикова, или Мертвые души", "Выбранные места из переписки с друзьями", "Письмо к Гоголю", "Ответ "Москвитянину", "Взгляд на русскую литературу 1847 года" и комментарии к ним - Б. И. Кулешова.

  

  

   "Современник", 1847, т. I, No 2, отд. III, стр. 103-134 (ценз. разр. конец января 1847). Подпись: В. Б. Печатается по журнальному тексту.

  

   В январе 1847 года вышла реакционная книга Н. Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями", в которой он отказывался от "Ревизора" и "Мертвых душ" и выступал проповедником обскурантизма и крепостничества. Об опасности духовного падения Гоголя Белинский предупреждал еще в 1842 году. Об этом же критик писал и в рецензии на второе издание "Мертвых душ", в предисловии к которому Гоголь занял позу кающегося в своих "грехах" христианина. В книге "Выбранные места" Гоголь позволил себе резкие выпады против своих "почитателей" и "хвалителей", среди которых, разумеется, на первом месте был Белинский.

   Тем самым Гоголь санкционировал новый поход реакционной журналистики против Белинского и его "партии". В "Северной пчеле", 1847, No 8, Булгарин писал: "Мы всегда говорили, что г. Гоголь, как умный человек, не мог никогда одобрить того, что провозглашала о нем партия, и он подтвердил это собственным сознанием. Честно и благородно!"

   В таком же духе писал и Л. Брант в "Северной пчеле", 1847, No 67, Сенковский в "Библиотеке для чтения", 1847, т. XXX, No 1, отд. VI, ,кн. Вяземский в "Санктпетербургских ведомостях", 1847, No 90 и 91, Шевырев в "Москвитянине", 1848, No 1.

   Передовой общественностью книга Гоголя была встречена с резким осуждением. Осуждали ее даже ближайшие друзья Гоголя из славянофильского лагеря (С. Т. и К. С. Аксаковы). С резкой статьей выступил Э. Губер в "Санктпетербургских ведомостях", 1847, No 37. Белинский в одном из писем одобрительно отзывался об этой статье (см. "Письма", т. III, стр. 176, 186).

   Однако в этих осуждениях Гоголя много было морализирования, попыток понять "изнутри" и, может быть, усовестить писателя, отдавшегося всецело во власть гордыни. Такова статья В. Майкова в "Отечественных записках", 1847, т. L, письма Н. Ф. Павлова к Гоголю, напечатанные сначала в "Московских ведомостях", 1847, NoNo 28, 38, 46, а затем в "Современнике", 1847, NoNo 6, 8.

   При всей умеренности критики Павлова, Белинский, однако, отнесся к ней сочувственно: "Особенно понравилась мне в статье одна мысль, - умная до невозможности: это ловкий намек на то, что перенесенная в сферу искусства, книга Гоголя была бы превосходна, ибо ее чувства и понятия принадлежат законно Хлестаковым, Коробочкам, Маниловым и т. п. Это так умно, что мочи нет!" ("Письма", т. III, стр. 198).

   Белинский сразу занял непримиримую позицию по отношению к Гоголю, автору "Переписки". Но Белинский, разумеется, не мог высказать всего, что он думал об этой книге. Этому препятствовала цензура. Полным голосом Белинский высказался позднее в своем знаменитом письме к Гоголю из Зальцбрунна 15 июля 1847 года.

   В письме В. П. Боткину 28 февраля 1847 года критик писал: "Природа осудила меня лаять собакою и выть шакалом, а обстоятельства велят мне мурлыкать кошкою, вертеть хвостом по-лисьи..."; "Статья о гнусной книге Гоголя могла бы выйти хорошею, если бы я в ней мог, зажмурив глаза, отдаться моему негодованию и бешенству... Эффект этой книги был таков, что Никитенко, ее пропустивший, вычеркнул у меня часть выписок из книги, да еще дрожал и за то, что оставил в моей статье. Моего он и цензора вычеркнули целую треть, а в статье обдуманной помарка слова - важное дело" (т. III, стр. 184, 185). Восстановить выпущенное цензурой нет возможности, так как рукопись статьи затеряна. Исправление, вписанное Никитенко, о котором пишет Белинский к Боткину 6 февраля 1847 года, мы сняли, восстановив подлинный текст статьи.

  

   ⁴⁶⁶ В ответ на упреки В. П. Боткина в нетерпимости по отношению к книге Гоголя Белинский писал: "Ты упрекаешь меня, что я рассердился и не совладел с моим гневом? Да этого я не хотел. Терпимость к заблуждению я еще понимаю и ценю, по крайней мере в других; если не в себе, но терпимости к подлости я не терплю. Ты решительно не понял этой книги, если видишь в ней только заблуждение, а вместе с ним не видишь артистически рассчитанной подлости" (т. III, стр. 185).

   ⁴⁶⁷ У Гоголя: "произносить мне не хотелось" (стр. 4).

   ⁴⁶⁸ У Гоголя: "глядеть спесиво" (стр. 5)"

   ⁴⁶⁹ У Гоголя перед словами: "не будь этих недугов" - следует: "ныне каков я ни есть, но я все же стал лучше, нежели был прежде" (стр. 26).

   ⁴⁷⁰ У Гоголя: "перечат" (стр. 87).

   ⁴⁷¹ У Гоголя: "отделясь" (стр. 150).

   ⁴⁷² У Гоголя: "избирал" (стр. 150).

   ⁴⁷³ "Приятель наш П..." - то есть П. А. Плетнев, в 1837-1846 годах издававший "Современник", в котором было много всякого рода публикаций.

   ⁴⁷⁴ Белинский напомнил Гоголю эти слова в знаменитом письме к нему: "А выражение: "Ах, ты, неумытое рыло!" Да у какого Ноздрева, у какого Собакевича подслушали вы его, чтобы передать миру, как великое открытие в пользу и назидание мужиков, которые и без того потому не умываются, что, поверив своим барам, сами себя не считают за людей?"

   ⁴⁷⁵ Языкову.

   ⁴⁷⁶ У Гоголя стр. 56-57.

   ⁴⁷⁷ У Гоголя стр. 184-185.

   ⁴⁷⁸ У Гоголя "ни произносилась" (стр. 131).

   ⁴⁷⁹ У Гоголя "авось кто-нибудь меня выбранит, и в брани, в гневе выскажет мне правду..." (стр. 132).

   ⁴⁸⁰ У Гоголя слово "сами" отсутствует (стр. 133).

   ⁴⁸¹ У Гоголя: "замашке всего сочинения" и дальше: "что ввели в равное заблуждение" (стр. 134).

   ⁴⁸² Это прямой намек на оценку Белинским Гоголя как главы нового, "послепушкинского", периода русской литературы.

   ⁴⁸³ Это место в тексте "Современника" было искажено цензором Никитенко. Белинский сообщал об этом в письме к В. П. Боткину от 6 февраля 1847 года: "2-я книжка "Современника" - вышла во-время. Она лучше первой. Но Никитенко так поправил одно место в моей статье о Гоголе, что я до сих пор хожу, как человек, получивший в обществе оплеуху. Вот в чем дело: я говорю в статье, что де мы, хваля Гоголя, не ходили к нему справляться, как он думает о своих сочинениях, то и теперь мы не считаем нужным делать это, а он, добрая душа! в первом случае мы заменил словом некоторые - и вышло, во 1-х, галиматья, а во 2-х, что-то вроде подлого отпирательства от прежних похвал Гоголю и сваления вины на других. А там еще цензора подрадели - и все это произвольно, без основания" (т. III, стр. 165). Мы исправили это место, руководствуясь указанием Белинского. (В издании Солдатенкова и Венгерова оно осталось неисправленным.)

   ⁴⁸⁴ У Гоголя: "бывают у нас иногда и не великие люди" (стр. 192).

   ⁴⁸⁵ Часто встречающаяся у Белинского цитата из басни И. Крылова "Щука и кот".

   ⁴⁸⁶ Эти и "другие", далеко идущие выводы, как, например, о необходимости уничтожения крепостного права, отмены телесных наказаний, Белинский вскоре сделает в своем письме к Гоголю.