"Въ Туманѣ" Андреева и "Одна за многихъ".
Годы перелома (1895-1906). Сборникъ критическихъ статей.
Книгоиздательство "М³ръ Бож³й", Спб., 1908
Наибольшее вниман³е читателей и критики привлекалъ въ истекшемъ году молодой писатель Л. И. Андреевъ. Три издан³я въ одинъ годъ, рядъ критическихъ статей, хвалебныхъ и бранчивыхъ отзывовъ, шумъ около каждой имъ написанной вещи ("Бездна", "Мысль")- все выставило его на первый планъ, и новое его произведен³е "Въ туманѣ", только что появившееся въ "Журналѣ для всѣхъ", даетъ новый поводъ для шума около его имени, новую пищу цѣнителямъ и противникамъ этого выдающагося таланта. И дѣйствительно, "Въ туманѣ" такое произведен³е, которое способно расшевелить даже очень хладнокровнаго и безчувственнаго читателя. И содержан³е, одинъ изъ самыхъ жгучихъ вопросовъ вообще, а въ наше время получивш³й еще особое значен³е, благодаря обострен³ю вопросовъ личной морали, и обработка, вполнѣ достойная вопроса, все это дѣлаетъ новое произведен³е г. Андреева достойнымъ всяческаго вниман³я.
Но прежде чѣмъ высказать нѣкоторыя мысли по этому поводу, мы коснемся другого произведен³я - иностраннаго автора, скрывающагося подъ псевдонимомъ "Vera", "Одна за многихъ", которое одновременно вышло у насъ въ нѣсколькихъ переводахъ. Шумъ, поднятый имъ у себя на родинѣ, въ веселой и грѣшной Вѣнѣ, перекатился и къ намъ, и нельзя не признать, что поводовъ для него "Одна изъ многихъ" даетъ достаточно. То, что побудило насъ сопоставить два произведен³я столь различныя, какъ увидимъ, по существу, заключается въ общности не темы, а того вопроса, который остановилъ на себѣ вниман³е этихъ авторовъ. Вопросъ этотъ - вопросъ половой этики, но темы у того и другого автора различны.
"Одна изъ многихъ" - это новая попытка дать свое рѣшен³е вопроса объ обязательности добрачнаго цѣломудр³я для мужчины, какъ оно обязательно для женщины. Это не новое освѣщен³е вопроса, возбужденнаго Бьернсономъ въ его драмѣ "Перчатка", но вопросъ здѣсь поставленъ рѣзче и рѣшительнѣе. Героиня Бьернсона отказываетъ жениху, узнавъ о его добрачной связи съ женщиной. "Одна изъ за многихъ" кончаетъ съ собой, не будучи въ силахъ вынести мысли, что ея избранникъ не чистъ физически, имѣлъ связь съ женщиной безъ любви. "Я не могу стать твоею! Я употребила всѣ усил³я воли на то, чтобы заполнить раздѣляющую насъ пропасть. Напрасно. Я не въ состоян³и побороть своихъ чувствъ. Съ тобой моя жизнь должна была бы погрязнуть въ вѣчной лжи".
Чтобы понять этотъ вопль оскорбленной чистоты, необходимо познакомиться подробнѣе съ жизнью героини, которая рекомендуетъ себя, какъ одну изъ многихъ, приносящую себя въ жертву за многихъ. Ея дневникъ, оставленный ею въ даръ ея жениху, даетъ намъ представлен³е о ней, какъ о дѣвушкѣ изъ обычнаго мѣщанскаго круга со всѣми его узкими взглядами на жизнь, долгъ, добродѣтели и пороки. Она хочетъ выйти замужъ не иначе, какъ по любви, и страшно возмущается своей подругой, которая "продала себя" ради хорошей парт³и человѣку, уже пожилому, пожившему, но богатому. Ея отецъ и мать, напротивъ, вполнѣ одобряютъ такую парт³ю и ссылаются на свой примѣръ. Но героиня уже тронута высшими потребностями жизни. Не не удовлетворяетъ сытая, обезпеченная жизнь, въ которой такъ мало мѣста чувству, уму, словомъ душѣ, и все посвящается Мамону. "Я испытываю ужасъ передъ болотомъ, передъ низиной. Я хочу вдыхать свѣж³й, чистый, прозрачный воздухъ высотъ. Я хочу попытаться стать собой, я хочу возвратить своей личности всю кристалличность ея собственныхъ исконныхъ свойствъ... У меня несчастный характеръ, продуктъ обезпеченной сытой жизни. Ни желан³й, ни радости! Въ довольствѣ и изобил³и чахнетъ, истощается энерг³я души. Силы слабѣютъ безъ напряжен³я. Плугъ ржавѣетъ въ сараѣ. Поэтому я часто говорю себѣ: если бы я была поставлена въ необходимость работать, если бы нужда вогнала меня въ работу, если бы мнѣ была знакома забота о завтрашнемъ днѣ, можетъ быть, я была бы свѣжѣе, здоровѣе, радостнѣе... А это сытое довольство въ вѣчной неудовлетворенности, эта буржуазная фанатическая приверженность къ комфорту, они убиваютъ не только способность къ серьезной работѣ, но даже самое стремлен³е къ ней". Она жалуется далѣе на одиночество въ семьѣ, гдѣ ей чужда вся основа окружающей жизни. Даже любимый человѣкъ, ея Георгъ, избранникъ ея сердца, не понимаетъ ея, и она справедливо жалуется на обычное мужское пренебрежен³е къ запросамъ женщины на высшую жизнь. Ее смущаютъ и возмущаютъ стремлен³я мужчины слить женщину со своимъ "я", сдѣлать ее лишь частью его, "оруд³емъ своей власти, обстановкой своего комфорта".
Но она любитъ его, любитъ сильно, страстно, и мысль о полномъ единен³и наполняетъ ее блаженствомъ. Осуществлен³ю его мѣшаетъ пока необезпеченность Георга. И вотъ приходитъ минута, когда онъ получаетъ мѣсто адъюнкта въ университетѣ, всѣ препятств³я благополучно устранены, и наша парочка почти наканунѣ свадьбы, какъ вдругъ и происходитъ катастрофа. Однажды, возвращаясь съ женихомъ изъ театра, они встрѣчаютъ женщину, видъ которой смутилъ Георга. На вопросъ, что съ нимъ, и почему эта встрѣча его такъ смутила, Георгъ признается, что у него нѣсколько лѣтъ тому назадъ была связь съ нею. Такое признан³е вызвало вполнѣ естественное чувство, "смѣшанное изъ отчаян³я, разочарован³я, злобы и ревности". "Онъ такъ часто клялся мнѣ въ томъ, что никогда до меня не любилъ ни одной женщины. Я слѣпо увѣровала въ это и считала его неспособнымъ сойтись съ женщиной безъ любви... какъ друг³е... безъ любви! Въ этомъ столько низкаго и и отвратительнаго". Георгъ, пользуясь этимъ моментомъ, раскрываетъ ей всю свою прошлую жизнь, которая, какъ и у огромнаго большинства людей его среды. была далеко не безупречна,- и ужасъ невѣсты возрастаетъ. "Онъ велъ половую жизнь большинства мужчинъ. Легко разрываемыя связи, не закрѣпленныя никакими узами чувствъ, оплачиваемая любовь съ ея неразборчивыми животными инстинктами, - жизнь, въ которой расточалось самое высокое. Онъ отшвырнулъ отъ себя свою чистоту, какъ грязный лоскутъ бумаги. Онъ никогда и не звалъ цѣны этой чистоты. Онъ ни разу не подумалъ о томъ, что существо, которое когда-нибудь отдастся ему съ полной, чистой преданностью, можетъ потребовать отъ него этой чистоты".
Послѣ этой знаменательной минуты въ душѣ героини начинается мучительная борьба. Она заноситъ въ дневникъ рядъ вполнѣ вѣрныхъ мыслей о необходимости одинаковой морали для мужчины и женщины, возмущается услов³ями добрачной жизни большинства мужчинъ, отмѣчаетъ, что въ обезпеченныхъ кругахъ это встрѣчается чаще, чѣмъ въ бѣдныхъ, гдѣ мужчины женятся раньше.
Все это много разъ говорилось и раньше, и пока мы не узнаемъ ничего, что противорѣчило бы правдѣ. Наступаетъ, однако, моментъ, когда героиня должна и для себя рѣшить вопросъ, какъ же ей быть съ открывшимся фактомъ, какъ поступить въ своемъ личномъ дѣлѣ. Георгъ кается, взываетъ къ ея великодуш³ю, говоритъ, что раскаян³е очищаетъ душу, что "жизнь, полная самопожертвован³я, можетъ искупить прошлое". Въ отвѣтъ Вѣра бросаетъ ему холодную сентенц³ю: "Раскаян³е не поможетъ, если чистота потеряна". И окончательно добиваетъ его вопросомъ: "Могъ ли бы ты жениться на проституткѣ?" "Онъ взглянулъ на меня испуганно и тихо покачалъ головой. А я молчала и подумала про себя: "Всѣ эти мужчины нисколько не лучше проститутокъ". Онъ, должно быть, понялъ мои мысли, потому что вдругъ какъ-то съежился, точно отъ удара".
Борьба кончается катастрофой: Вѣра не можетъ пересилить, съ одной стороны, отвращен³я при мысли о прежней жизни своего будущаго мужа, съ другой - ею овладѣваетъ отчаян³е, что она не можетъ совладать со своимъ чувствомъ къ нему. "Я не могу обманывать человѣка, котораго люблю больше всего на свѣтѣ. Не могу я также броситься въ его объят³я съ чувствомъ физическаго отвращен³я. Я не могу жить съ нимъ... подъ гнетомъ неизгладимаго, унизительнаго воспоминан³я о его прошломъ. Но я отъ этого люблю его не меньше. И именно потому, что я не могу жить съ нимъ... и не могу жить безъ него... я избираю послѣдн³й путь".
Рѣшивъ покончить съ собой, Вѣра утѣшаетъ себя сознан³емъ, что "люди, которые со своими загрубѣлыми взглядами смѣялись надъ моими мыслями, какъ надъ неисполнимыми фантаз³ями, мужчины, которые - не безъ скрытаго сознан³я своей вины - глумились надо мной... перестанутъ на минуту смѣяться, когда узнаютъ о моей участи. И не одна чистая, тонко чувствующая женщина... пойметъ мои страдан³я - можетъ быть, сама испытаетъ и переживетъ ихъ... И если бы мнѣ удалось положить хоть одинъ камешекъ въ дивное здан³е болѣе чистаго, цѣломудреннаго будущаго... то я считаю, что не слишкомъ дорого плачу за это цѣной моей жизни".
Трогательныя и высок³я слова, но... мы думаемъ, что Вѣра ошиблась. Мы оставляемъ въ сторонѣ ея узко личное чувство, то отвращен³е, котораго она не могла преодолѣть. Здѣсь не приходится разсуждать. Возможно,- есть так³я тонк³я организац³и, которыя, при столкновен³и съ суровыми услов³ями жизни, не выдерживаютъ и разбиваются, какъ тотъ драгоцѣнный венец³анск³й хрусталь, столь тонкой и изящной работы, что онъ не выдерживаетъ перевозки и имъ можно любоваться только на мѣстѣ. Но для "дивнаго здан³я болѣе чистаго, цѣломудреннаго будущаго" требуются болѣе крѣпк³е "камешки", способные выдержать борьбу за это будущее, вынести тяжкое давлен³е всѣхъ услов³й современной жизни, полной лжи, насил³я и обмана.
Есть одна грубая, основная ошибка въ размышлен³яхъ Вѣры: она, какъ истый фанатикъ, свела всю жизнь и мораль къ одному догмату - физическая чистота. "Раскаян³е не поможетъ, если чистота потеряна", - такъ рѣшаетъ именно фанатикъ, посылая другого на костеръ съ святой вѣрой, что огонь лучшее средство въ борьбѣ съ грѣхомъ или съ тѣмъ, что онъ считаетъ за грѣхъ. Распространяя свою мысль, она въ другомъ мѣстѣ приходитъ къ еще болѣе рѣшительному выводу; "Индивидуализмъ и принципъ солидарности, всѣ борющ³яся между собой течен³я современности идутъ изъ безконечности по разнымъ направлен³ямъ и стремятся слиться въ одномъ пунктѣ. Я думаю, что этотъ пунктъ находится въ области половой этики, которая наряду съ экономическими вопросами имѣетъ самое важное и рѣшающее значен³е для будущаго, и которая неразрывно связана со всѣми вопросами современности". Такое сведен³е всей жизни къ половой этикѣ намъ представляется крайностью, которая граничитъ съ болѣзненностью, мы могли бы сказать почти съ своеобразной эротоман³ей.
Въ самомъ дѣлѣ, попробуемъ немного разобраться въ догматѣ Вѣры - половая чистота - главный пунктъ жизни, и кто ее утратилъ, тотъ конченный, погибш³й человѣкъ. Для него, какъ для бѣдной Маргариты, нѣтъ спасен³я, его долженъ вѣчно преслѣдовать голосъ возмущенной совѣсти: "Ты погибъ!" Высш³й судъ, однако, оправдываетъ Маргариту, найдется, быть можетъ, и для нашего грѣшника, если не оправдан³е, то право на помилован³е. Этотъ грѣшникъ могъ бы указать, что въ громадномъ большинствѣ онъ скорѣе грѣшникъ безсознательный, совершающ³й свое паден³е еще тогда, когда онъ далеко не сознаетъ того, что совершаетъ, когда онъ слишкомъ слабъ и безволенъ, чтобы побороть жгучую силу инстинкта. Онъ могъ бы указать и на уродливо поставленное воспитан³е, на что намекаетъ и сама строгая героиня, занося въ дневникъ справедливыя мысли: "свободныя, товарищеск³я отношен³я между лицами разныхъ половъ до сихъ поръ еще клеймятъ, какъ что-то запретное, и этимъ только придаютъ имъ особенную прелесть и дѣлаютъ ихъ чѣмъ-то соблазнительнымъ и опаснымъ. Боятся, что эта дружба запятнаетъ доброе имя, что болото сплетенъ засосетъ молодую дѣвушку, и ея чистота, высшее сокровище, которымъ она обладаетъ, осквернится подъ вл³ян³емъ предразсудка... Въ усиленномъ, почти граничащемъ съ безнравственностью, подчеркиван³и чисто полового момента въ отношен³яхъ между мужчиной и женщиной не малую долю вины несетъ эта система разобщенности половъ. Благо тому поколѣн³ю, которое когда-нибудь доживетъ до лучшихъ, болѣе здоровыхъ временъ". Онъ могъ бы указать и на страшную силу экономическихъ причинъ, все болѣе и болѣе удлиняющихъ срокъ вступлен³я въ бракъ, и на ненормальности въ самой жизни, въ этой нездоровой городской атмосферѣ, губящей столько чистыхъ и лучшихъ силъ. Но въ конечномъ итогѣ, несомнѣнно, не въ этомъ сила его оправдан³я.
Физическая чистота, могъ бы онъ сказать, еще не духовная чистота, и мы достаточно пережили, чтобы умѣть разбираться, гдѣ граница той или другой. Вѣра, по ея словамъ, поражаетъ, какъ ударомъ, своего жениха словами: "могъ ли бы ты жениться на проституткѣ?" Художественная литература уже давно дала отвѣтъ на этотъ вопросъ. Французск³й поэтъ рѣшилъ его въ великолѣпномъ стихѣ: "Моя любовь возвратитъ тебѣ невинность". У насъ, начиная съ Сони Мармеладовой и до Катюши въ "Воскресен³и", вопросъ этотъ выясненъ и выраженъ съ поразительной тонкостью и глубиной. Всѣ почти наши велик³е писатели коснулись его и дали утвердительный отвѣтъ, ибо они стояли выше буржуазной морали, на которой въ концѣ концовъ стоитъ и великолѣпная въ своей утонченности Вѣра. Да, буржуазной, какъ и всякая мораль, ставящая субботу выше человѣка.
Вопросъ этотъ, какъ ни кажется онъ самой Вѣрѣ новъ и глубокъ, въ сущности рѣшенъ давнымъ давно, и рѣшен³е это гласитъ, что не тѣлесная чистота есть главное, а духовная. "Не то, что въ уста, а то, что изъ устъ" грязнитъ человѣка, Спору нѣтъ, счастливъ и достоинъ всяческой зависти и уважен³я, кто сумѣетъ подняться до пониман³я истинной духовной чистоты, сохранивъ въ тоже время и тѣлесную. Таковъ велик³й идеалъ свободной личности, который лишь смутно мерещится бѣдной Вѣрѣ, но до котораго она тѣмъ не менѣе не додумалась. Въ противномъ случаѣ она бы поняла, что ея искренно кающ³йся женихъ, готовый цѣлой жизнью, "полной самопожертвован³я", искупить свою вину, гораздо выше и чище теперь, чѣмъ когда онъ былъ еще тѣлесно непороченъ, какъ новорожденный младенецъ.
Трудной и тяжкой дорогой ошибокъ и паден³я покупаемъ мы право на высш³й судъ и высшее пониман³е жизни, и Вѣра, безповоротно осудившая эту жизнь, не имѣетъ этого права. Безполезна ея жертва, не вытекающая изъ сознан³я необходимости и блага ея для другихъ. Легко судить такъ тому, кто самъ не пережилъ ни ошибокъ, ни паден³й, кто изъ узенькаго круга личной жизни не выходилъ на арену житейской борьбы, полную труда, столкновен³й и невѣрныхъ дѣйств³й. Вѣра не выдержала перваго, далеко не самаго тяжкаго удара, как³е наноситъ подчасъ безпощадная судьба, и доказала своей легкомысленной смертью только полную свою негодность къ жизни. Она, можно сказать, переросла ту буржуазную сферу, которая ее окружаетъ, но не могла достигнутъ высшей, подняться на "высоту, гдѣ свѣж³й, чистый, прозрачный воздухъ". Она прочувствовала, поняла и справедливо осудила мораль "низинъ", "болота", гдѣ превосходно чувствуютъ себя ея родители, противящ³еся ея стремлен³ямъ къ браку по любви. Но у нея не хватило ни ума, ни силы воли довершить разрывъ съ низиной, отбросить всякую догматику, всѣ путы, связывающ³е нравственную личность, мѣшающ³е ей "сорвать всѣ покрывала съ наготы души, всѣ оковы свободнаго саморазвит³я", какъ она мечтала въ началѣ своего дневника. Тогда она поняла бы, прежде всего, что ее отдѣляетъ отъ Георга больше всего его непониман³е ея, какъ женщины, желающей быть не только его женой, но прежде всего свободной личностью. На это непониман³е она жалуется какъ-то мимоходомъ, вскользь, не придавая ему особаго значен³я. Тогда какъ для насъ здѣсь лежитъ корень ея несчастья. Если бы ея женихъ былъ выше по уму, по чувству, по стремлен³ямъ въ свободной жизни, онъ понялъ бы ея отвращен³е къ его тѣлесному проступку и сумѣлъ бы ее поднять на ту высоту, съ которой этотъ проступокъ показался бы ей печальной необходимостью, въ то же время способствовавшей и ему, и ей постичь высшую, духовную чистоту. Въ томъ и несчастье ея жизни, что Георгъ - чистѣйш³й мѣщанинъ въ душѣ, для котораго его адъюнктство на первомъ планѣ, а она, Вѣра,- какъ жена, равное ему и сознательное существо, жена не любовница, а товарищъ и другъ въ борьбѣ,- только придатокъ къ "обстановочкѣ". Мужественно переживъ это первое разочарован³е, она поняла бы и другую истину, что въ жизни не все рѣшается половой этикой, какъ ни важна послѣдняя сама по себѣ. Порвавъ съ моралью низинъ, по которой всяк³я человѣкъ долженъ приспособляться къ жизни, она выступила бы на путь приспособлен³я жизни къ себѣ, такъ чтобы ея свободная личность могла порвать оковы и стать сама собой.
Но для нѣмецкой Вѣры и то уже огромный шагъ впередъ, что она заговорила о равноправности этической. Вѣдь до сихъ поръ нѣмецкая женщина еще почти не вышла изъ круга понят³й "дѣльной хозяйки" (tüchtige Hausfrau), и мы понимаемъ, что протестъ Вѣры вызвалъ такой негодующ³й шумъ въ нѣмецкомъ буржуазномъ обществѣ. Какъ можетъ дѣвушка говорить о такихъ вещахъ, требовать одинаковой морали для мужчины и женщины, осудить безповоротно мужчину за потерю цѣломудр³я?! Это былъ несомнѣнный скандалъ въ благородномъ семействѣ. Но чего мы никакъ не можемъ понять, такъ это протестовъ, раздающихся противъ разсказа г. Андреева "Въ туманѣ", въ которомъ затронутъ тоже важный вопросъ, лучше сказать, рядъ вопросовъ, связанныхъ тоже съ половой моралью. Страннымъ кажется намъ этотъ протестъ послѣ хотя бы "Крейцеровой Сонаты". Какъ тогда негодующ³е критики огуломъ рѣшили, что Позднышевъ психопатъ, ман³акъ, эротоманъ, типъ, достойный Крафтъ-Эбинга, такъ и теперь въ героѣ разсказа "Въ туманѣ", бѣдномъ Павлѣ Рыбаковѣ хотятъ видѣть патологическаго субъекта, вырожденца и ман³ака.
Такъ ли это однако?
Редакц³я журнала М³ръ Бож³й, потому-ли, что его читаютъ преимущественно молодые люди - не знаю, часто получаетъ разные запросы отъ молодежи, въ числѣ ихъ есть одинъ, который упорно повторяется изъ года въ годъ. И въ настоящ³й моментъ предо мною лежитъ письмо "студента варшавскаго университета" съ просьбой - указать, есть ли въ Росс³и общество для "нравственнаго усовершенствован³я". Пишущ³й добавляетъ, что "такое общество помогло бы мнѣ въ борьбѣ... съ порокомъ проституц³и". Так³я письма это своего рода вопль измученной въ непосильной борьбѣ души, и разсказъ г. Андреева - отвѣтъ на этотъ вопль, и чудная иллюстрац³я къ нему.
Въ туманный и слякотный день, столь хорошо знакомый каждому жителю столицы, Павелъ Рыбаковъ, юноша, оканчивающ³й гимназ³ю, валяется въ своей комнатѣ на кровати и мучится тяжелыми думами и еще больше тяжелыми воспоминан³ями. "- Скучно... Скучно! - протяжно говоритъ Павелъ, закрываетъ глаза и вытягивается такъ, что носки сапогъ касаются желѣзныхъ прутьевъ кровати. Углы густыхъ бровей его скосились и все лицо передернула гримаса боли и отвращен³я, странно исказивъ и обезобразивъ его черты; когда морщины разгладились, видно стало, что лицо его молодо и красиво. И особенно красивы были смѣлыя очертан³я пухлыхъ губъ, и то, что надъ ними по-юношески не было усовъ, дѣлало ихъ чистыми и милыми, какъ у молоденькой дѣвушки. Но лежать съ закрытыми глазами и видѣть въ темнотѣ закрытыхъ вѣкъ все то ужасное, о чемъ хочется забыть навсегда, было еще мучительнѣе..."
Онъ подходитъ къ окну. но и здѣсь то же мучительное и ужасное, о чемъ ему не хотѣлось бы думать, опять властно вторгается въ его душу. Онъ видитъ въ туманѣ смутныя фигуры людей, очертан³я домовъ, и все кажется такимъ "безцѣльнымъ и скучнымъ". "Но среди идущихъ и ѣдущихъ были женщины, и ихъ присутств³е давало картинѣ сокровенный и тревожный смыслъ. Онѣ шли по своему дѣлу и были, казалось, так³я обыкновенныя и незамѣтныя; но Павелъ видѣлъ ихъ странную и страшную обособленность: онѣ были чужды всей остальной толпѣ и не растворялись въ ней, но были какъ огоньки среди тьмы. И все было для нихъ: улица, дома и люди, и все стремилось къ нимъ, жаждало ихъ - и не понимало. Слово "женщина" было огненными буквами выжжено въ мозгу Павла; онъ первымъ видѣлъ его на каждой развернутой страницѣ; люди говорили тихо, но когда встрѣчали слова "женщина", они какъ будто выкрикивали его,- и это было для Павла самое непонятное, самое фантастическое и страшное слово"...
Въ этихъ сжатыхъ образахъ предъ нами вырисовывается типичное настроен³е юноши въ пер³одъ критическаго возраста, когда природа рѣзко подчеркиваетъ впервые принадлежность пола и его властные порывы. Настроен³е Павла Рыбакова осложнено рядомъ мучительныхъ мыслей и воспоминан³й: онъ... боленъ, заразился одною изъ обычныхъ болѣзней, и мысль, что онъ навсегда загрязненъ и болѣзнью, и сопровождающимъ ее развратомъ, послѣдств³емъ котораго она явилась, перепутываются съ воспоминан³ями недавняго прошлаго, когда онъ еще былъ чистъ и невиненъ. И эти-то сладк³я сами по себѣ воспоминан³я о первой юношеской любви получаютъ невыносимую остроту отъ контраста съ настоящимъ, когда онъ чувствуетъ "грязь, которая обволакиваетъ его и проникаетъ насквозь", какъ ему кажется. Сестра его ждетъ къ себѣ въ гости подругъ,- гимназистки придутъ. "Это значитъ, что придетъ и Катя Рейнеръ - всегда серьезная, всегда задумчивая, всегда искренняя Катя Рейнеръ. Эта мысль была какъ огонь, на который упало его сердце, и со стономъ онъ быстро повернулся и уткнулся лицомъ въ подушку. Потомъ, также быстро принявъ прежнее положен³е, онъ сдернулъ съ глазъ двѣ ѣдк³я слезинки и уставился въ потолокъ... Онъ вспомнилъ дачу и темную ³юльскую ночь.
"Темная была эта ночь, и звѣзды дрожали въ синей безднѣ неба, и снизу гасила ихъ, подымаясь изъ-за горизонта, черная туча. И въ лѣсу, гдѣ онъ лежалъ за кустами, было такъ темно, что онъ не видѣлъ своей руки, и порой ему чудилось, что и самого его нѣтъ, а есть только молчаливая и глухая тьма. И далеко во всѣ стороны разстилался м³ръ и былъ онъ безконечный и темный, и всѣмъ одинокимъ и скорбнымъ сердцемъ чувствовалъ Павелъ его неизмѣримую и чуждую громаду. Онъ лежалъ и ждалъ, когда по тропинкѣ пройдетъ Катя Реймеръ съ Лилечкой и другими веселыми, беззаботными людьми, которые живутъ въ томъ чуждомъ для него м³рѣ и чужды для него. Онъ не пошелъ съ ними, такъ какъ любилъ Катю Реймеръ чистой, красивой и печальной любовью, и она не знала объ этой любви и никогда не могла раздѣлить ее. И ему хотѣлось быть одному и возлѣ Кати, чтобы глубже почувствовать ея далекую прелесть и всю глубину своего горя и одиночества. И онъ лежалъ въ кустахъ, на землѣ, чужой всѣмъ людямъ и посторонн³й для жизни, которая со всею своею красотою, пѣснями и радостью проходила мимо него,- проходила въ эту ³юльскую темную ночь.
"Онъ долго лежалъ, и тьма стала гуще и чернѣе, когда далеко впереди послышались голоса, смѣхъ, хрустѣн³е сучковъ подъ ногами, и ясно стало, что идетъ много молодого и веселаго народа. И все это надвигалось толпою веселыхъ звуковъ и стало совсѣмъ близко.
"- Охъ, батюшки!- говорила Катя Реймеръ густымъ и звучнымъ контральто:- да тутъ голову расшибешь. Тиновъ, свѣтите!
"Изъ тьмы пропищалъ странный и смѣшной голосъ полишинеля:
"- Спички потерялъ, Катерина Эдуардовна!
"Среди смѣха прозвучалъ другой голосъ, молодой и сдержанный басъ:
"- Позвольте, Катерина Эдуардовна, я посвѣчу!
"Катя Реймеръ отвѣтила, и голосъ ея былъ серьезный и измѣнивш³йся:
"- Пожалуйста, Николай Петровичъ!
"Спичка сверкнула и секунду горѣла яркимъ, бѣлымъ свѣтомъ, выдѣляя изъ мрака только державшую ее руку, какъ будто послѣдняя висѣла въ воздухѣ. Потомъ стало еще темнѣе, и всѣ со смѣхомъ и шутками двинулись впередъ.
"- Давайте вашу руку, Катерина Эдуардовна!- прозвучалъ тотъ же молодой и сдержанный басъ.
"Минута тишины, пока Катя Реймеръ давала свою руку, и затѣмъ твердые мужск³е шаги и рядомъ съ ними скромный шелестъ платья. И тотъ же голосъ тихо и нѣжно спросилъ:
"- Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна?
"Отвѣта Павелъ не слыхалъ. Идущ³е повернулись къ нему спиною; голоса сразу стали глуше, вспыхнули еще разъ, какъ умирающее пламя костра, и потухли. И когда казалось, что ничего уже нѣтъ, кромѣ глухого мрака и молчан³я, съ неожиданною яркостью прозвучалъ женск³й смѣхъ, и высок³й теноръ запѣлъ широко и открыто:
Разгульна, свѣтла и любовна,
Душа веселится моя.
Да здравствуетъ Марья Петровна
И... ручка, и... ножка...
"Ея" пронеслось высоко и радостно, и тяжелая тьма словно придавила идущихъ. Стало мертвенно тихо и пусто, какъ въ пустомъ пространствѣ, на тысячу верстъ надъ землей. Жизнь прошла мимо со всѣми ея радостями, пѣснями, красотою,- прошла въ эту ³юльскую темную ночь.
"Павелъ поднялся изъ-за кустовъ и тихо прошепталъ:
"- Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна? - и тих³я слезы навернулись на его глазахъ.
,,- Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна?- повторялъ онъ и безъ цѣли шелъ впередъ, во тьму крѣпчающей ночи. Разъ онъ совсѣмъ близко коснулся дерева и остановился въ недоумѣн³и. Потомъ обнялъ шершавый стволъ рукою, прижался къ нему лицомъ, какъ къ другу, и замеръ въ тихомъ отчаян³и, которому не дано слезъ и бѣшенаго крика. Потомъ тихо отшатнулся отъ дерева, которое его пр³ютило, и пошелъ дальше.
"- Отчего вы такъ грустны, Катерина Эдуардовна?- повторялъ онъ, какъ жалобную пѣсню, какъ тихую молитву отчаян³я, и вся душа его билась и плакала въ этихъ звукахъ. Грозный сумракъ охватывалъ ее, и, полная великой любви, она молилась о чемъ то свѣтломъ, чего не знала сама, и оттого такъ горяча была ея молитва"...
Съ величайшей неохотой прекращаемъ эту выписку,- до того прекрасно это чарующее описан³е юношеской первой любви, первыхъ грезъ и тревогъ переполненнаго сердца, которое, кажется, вотъ-вотъ разорвется и изойдетъ въ невыносимо сладостныхъ мукахъ. И кто не переживалъ ихъ въ свое время, не знаетъ лучшей странички въ скучной и утомительной книгѣ жизни. Но кто не переживалъ ихъ?!.
И можно ли считать бѣднаго Павла патологическимъ субъектомъ за то, что сопоставлен³е этого чуднаго момента, какой мы переживаемъ только разъ въ жизни, съ тягостной минутой паден³я, когда впервые онъ почувствовалъ всю силу животнаго, скрытаго въ немъ, и все безсил³е свое сладить съ нимъ одинъ на одинъ,- доводитъ его до другого отчаян³я, мрачнаго, безъисходнаго, когда мысль о смерти является отраднымъ избавлен³емъ отъ невыносимой муки. Напротивъ, Павелъ Рыбаковъ въ обоихъ случаяхъ вполнѣ типичный, нормальный юноша, какихъ по меньшей мѣрѣ 99 на 100. Онъ нисколько не испорченный, въ корень порочный юноша, хотя и палъ физически, хотя рисуетъ отвратительныя циничныя картинки, приводящ³я въ ужасъ и недоумѣн³е его отца. Его случай вовсе не клиническ³й, и разсказъ г. Андреева - не иллюстрац³я къ душевной патолог³и Крафтъ-Эбинга. Павелъ Рыбаковъ - нашъ сынъ, какихъ огромное большинство, и его печальная истор³я съ ея трагическимъ концомъ - великолѣпная картина нашихъ нравовъ.
Развѣ это не типичнѣйшая картина отношен³й отца и сына въ тотъ моментъ, когда Павелъ Рыбаковъ мучится сознан³емъ ужаса своего положен³я, обуреваемый воспоминан³ями съ одной стороны, съ другой отчаянными мыслями о безъисходности своего физическаго и душевнаго состоян³я? Какъ далеки и чужды эти два человѣка, которые, однако, ближе всего должны бы быть другъ другу! Отецъ чувствуетъ, что съ сыномъ что то неладно, но не знаетъ, какъ подойти къ нему, какъ спросить его о самомъ главномъ, о томъ, что мучитъ и терзаетъ того. Превосходно изобразилъ художникъ настроен³е обоихъ въ сценѣ "умнаго" разговора между отцомъ и сыномъ, разговора, который еще больше удаляетъ ихъ другъ отъ друга. Въ концѣ наступаетъ одинъ моментъ, когда оба чувствуютъ, что одно слово - и ледъ растаетъ, и юноша на родной груди выплакалъ бы, съ крикомъ, съ рыдан³ями, свою мучительную тайну, нашелъ бы совѣтъ, поддержку и надежду. Но мигъ этотъ блеснулъ, какъ молн³я, и исчезъ, и опять въ туманѣ отецъ и сынъ не видятъ другъ друга. Великолѣпно это "другъ мой", которымъ заканчивается разговоръ, вмѣсто просившагося на уста отцовскаго теплаго и любовнаго призыва "сынъ мой". И этотъ брезгливо протянутый скабрезный рисунокъ, найденный отцомъ, и вопросъ отца, "откуда-то издалека": "это ты"?
"Замучили!" - съ воплемъ вырывается изъ истомленной души Павла послѣ этого разговора,- и затѣмъ онъ словно летитъ въ бездну; катится съ горы все быстрѣе и быстрѣе, подхваченный нестерпимымъ, все наростающимъ порывомъ отчаян³я, вплоть до послѣдней катастрофы, ужасной сцены борьбы и смерти въ истомъ логовѣ разврата.
Повидимому, эта, именно, сцена и вызываетъ наибольш³я нарекан³я на автора своимъ реализмомъ съ одной стороны, съ другой - недостаточной психологической обоснованностью. Начнемъ съ послѣдняго упрека, котораго мы совершенно не раздѣляемъ. Въ настроен³и несчастнаго юноши, въ которомъ онъ уходитъ изъ дому, гдѣ все гнететъ его, усиливая его отчаян³е, вы уже чувствуете неизбѣжность трагическаго конца. Онъ уже не вернется назадъ, если его не спасетъ чудо, но чудесъ въ наши дни не бываетъ, а на улицѣ большого города онъ встрѣчаетъ именно то, что послужило началомъ его паден³я и что неизбѣжно должно было довершить его гибель. Поразительно вѣрна эта сцена, когда Павелъ въ туманѣ, уже во власти чудовища, охватившаго его своими цѣпкими лапами, бродитъ подъ окнами дома своей "чистой любви" и упивается злобными представлен³ями, какъ бы встрѣтила его она, его, развратнаго, грязнаго, зараженнаго, какъ онъ думаетъ, неизлѣчимой, ужасной болѣзнью. Онъ ясно видитъ Катю Реймеръ: "какъ она, чистая и невинная, сидитъ среди чистыхъ людей и улыбается, и читаетъ хорошую книгу, и ничего не знаетъ объ улицѣ, въ грязи и холодѣ которой стоитъ погибающ³й человѣкъ. Она чистая и подлая въ своей чистотѣ; она, быть можетъ, мечтаетъ сейчасъ о какомъ-нибудь благородномъ героѣ, и если бы вошелъ къ ней Павелъ и сказалъ: "Я грязенъ, я боленъ, я развратенъ, и оттого я несчастенъ и умираю; поддержи меня!" - она брезгливо отвернулась бы и сказала: "Ступай! Мнѣ жаль тебя, но ты противенъ мнѣ. Ступай!" И она заплакала бы; она, чистая и добрая, она заплакала бы... прогоняя. И милостынею своихъ чистыхъ слезъ и гордаго сожалѣн³я она губила бы того, кто просилъ ее о человѣческой любви, которая не оглядывается и не боится грязи".
Только представимъ себѣ эту больную душу, уже помутнѣвш³й отъ ужаса умъ и воображен³е, юное, возбужденное, рисующее въ изступлен³и картины, одна другой ужаснѣе и печальнѣе, и мы поймемъ, что все послѣдующее развертывается съ неумолимой неизбѣжностью. Въ представлен³и своемъ отвергнутый той, которая с³яетъ для него и въ эту минуту, какъ "чистѣйшей прелести чистѣйшей образецъ", смертельно оскорбленный ея "горделивой милостыней", онъ идетъ за первой встрѣчной падшей женщиной. "И съ вѣжливостью, въ которой былъ вызовъ, насмѣшка и слезы смертельнаго отчаян³я, онъ сказалъ:
"- О, божественная! вы такъ хотите моихъ страстныхъ ласкъ?
"Женщинѣ показалось обидно..."
Здѣсь мы прекращаемъ выписки, ибо пришлось бы выписать всю заключительную сцену, чтобы шагъ за шагомъ показать, какъ психологически вѣрно прослѣжена художникомъ вся истор³я катастрофы, ея постепенное приближен³е, наростан³е и страшный конецъ.
Да, описан³е здѣсь реально, до того художественно-правдиво, что минутами испытываешь такое ощущен³е, какъ будто самъ при этомъ присутствуешь. И не намъ возмущаться реализмомъ, въ которомъ нѣтъ ничего смакующаго, специфическаго, что такъ нравится многимъ, а есть только правда жизни, въ данномъ мѣстѣ неизбѣжная.
Павелъ Рыбаковъ погибъ, и художникъ изобразилъ въ превосходной картинкѣ истор³ю его паден³я и гибели. Но зачѣмъ онъ взялъ такой сюжетъ? Какъ смѣлъ онъ коснуться такъ безцеремонно той стороны жизни, о которой не принято говоритъ... Въ гостиныхъ? Конечно, но русская литература никогда и не была "салонной".
Общество - вотъ чей судъ былъ важенъ, и его приговоръ, мнѣ кажется, можетъ быть только одинъ: художникъ за свою смѣлость заслуживаетъ высшей благодарности. Ибо если бы это было иначе, общество дѣйствительно уподобилось бы той Катѣ Реймеръ, какъ ее представляетъ себѣ Павелъ Рыбаковъ въ моментъ полнаго отчаян³я: "чистая и подлая въ своей чистотѣ". И какъ Катя Реймеръ въ дѣйствительности совсѣмъ не такова и не такъ отнеслась бы къ злополучному Павлу, такъ и общество, конечно, не можетъ не задуматься надъ представленнымъ ему изображен³емъ гибели хорошаго юноши, не сладившаго съ собой. Для всякаго отца и матери этотъ разсказъ - угроза и предостережен³е. Не всѣ, конечно, товарищи Павла Рыбакова, имя же имъ лег³онъ, гибнутъ такъ жалко. Но сколько мукъ ими переживается, сколько исковерканныхъ характеровъ, болѣзненныхъ послѣдств³й получается отъ того, что мы неискренни и неправдивы и сами съ собой, и съ своими дѣтьми. Почему родители, какъ этотъ отецъ въ разсказѣ - послѣдн³е, къ кому обращаются ихъ дѣти въ трудныя минуты? И почему, какъ этотъ отецъ, они, даже догадываясь о какой-то трагед³и въ душѣ сына, не умѣютъ просто, по-человѣчески подойти къ нему, проявить ту любовь, "которая не оглядывается и не боится грязи"?
Мы, не колеблясь, отвѣчаемъ на эти вопросы - потому, что мы неискренни и боимся правды. Мы бродимъ "въ туманѣ", сумрачные и молчаливые, и охотнѣе вѣримъ, что все обстоитъ благополучно, хотя и знаемъ, что это ложь, радуемся туману, который скрываетъ правду... Но если мы на минуту станемъ искренни и правдивы, мы должны быть благодарны художнику, который смѣло разсѣялъ туманъ и заставилъ насъ заглянуть хоть въ одинъ уголокъ жизни, гдѣ далеко не все обстоитъ благополучно.
И не героини-проповѣдницы тѣлесной чистоты, какъ перваго и главнаго услов³я счастья и нравственности жизни, внесутъ въ этотъ уголокъ освѣжающую атмосферу. Напротивъ, своимъ фанатическимъ credo - "раскаян³е не поможетъ разъ чистота потеряна", онѣ могутъ только толкнуть безвозвратно на путь разврата несчастныхъ грѣшниковъ, именно, скорѣе несчастныхъ, чѣмъ порочныхъ, и еще менѣе неспособныхъ возстать изъ бездны паден³я и очиститься. Что потеряно, то потеряно,- спору нѣтъ. Но нѣтъ паден³я, для котораго не было бы спасен³я. Для этого, прежде всего, нужна любовь, "которая не оглядывается и не боится грязи".
Нужно помнить еще старое и мудрое правило,- гони природу въ дверь, она войдетъ въ окно. И вспомнивъ, широко и настежь открыть ей и двери, и окна чтобы въ затхлую среду современной семьи вошла свѣтлая, вѣчно радостная, цѣломудренная природа, внеся туда и свою свѣжесть, и свою чистоту. Путемъ совмѣстнаго воспитан³я, товарищеской жизни, въ дружной работѣ бокъ-о-бокъ, наши юноши и дѣвушки помогутъ другъ другу сохранить свою чистоту и создадутъ то цѣломудренное будущее, о которомъ мечтала Вѣра. Побольше довѣр³я къ юности, побольше уважен³я къ ней и, главное правды и искренности въ отношен³яхъ,- и будущее это не такъ ужъ далеко.
Январь, 1908 г.