Главная » Книги

Бухов Аркадий Сергеевич - Критика

Бухов Аркадий Сергеевич - Критика


1 2


Аркадий Бухов

Критика

  
   Несколько слов о "Кипарисах"
   По черепу стукают. Литературный фельетон
   Литературныя заметки
   Слюна. [А. А. Яблоновский]
   В три ноги. [И. М. Василевский (Не-Буква)]
   "Золотая элегантность". [Д. Д. Бурлюк]
   Новый псалмопевец [К. Д. Бальмонт]
   Распоясавшийся [К. Д. Бальмонт]
   Календарная мудрость. Фельетон - шарж
   Александр Иванович [А.И. Куприн]
   Небо под сапогами [Ф. Сологуб]
  

Несколько слов о "Кипарисах"

  
  
   Для молодого поэта первая книга стихов - то же самое, что дебют для певца, первый раз выступающаго перед толпой: он робеет, голос его звучит еще не так сочно, но уже по одной музыкальности его справедливый слушатель может понять - видит ли он перед собой выскочку или настоящий талант.
  
   По первой книге стихов нельзя судить о размахе творческих способностей поэта и его художественной силе, но всегда можно найти в прочтенных строчках на то - имеем ли мы дело с любителем-версификатором или настоящим поэтом.
  
   По отношению к Евгению Шкляру я не ошибусь, если скажу, что в его лице мы видим перед собой безусловно талантливаго поэта, еще не нашедшаго своего языка и колорита, но уже перешагнувшаго ту грань, которая отделяет механическое стихописание от подлиннаго творчества.
  
   В дни, когда поэтическая молодежь бросилась в объятия поэтическаго гаерства и каррикатурнаго искания акробатических изломов в форме и структуре стиха, Евг. Шкляр остался верен выдержанной поэтической внешности прошлых лет и если некоторыя из его стихотворений и потеряли от этого в оригинальности, то заставляют отнестись к себе серьезнее, как к попытке строить новое здание на прочном фундаменте.
  
   В его книге есть такия стихотворения, как "Тайна глаз", "Кудрявое утро", "Эль-Ханан", "Клинопись" и еще несколько - о которых можно смело сказать, что они откроют Евгению Шкляру дорогу в те литературные круги, которые требуют от молодых поэтов ясных признаков поэтической зрелости. В упомянутых стихах чувствуется, что кроме тяготения к той или иной поэтической школе, у Е. Шкляра есть кое-что и свое, что так редко и ценно в молодом творчестве.
  
   Я уверен, что читатель, который внимательно прочтет "Кипарисы" и сравнит их с вычурными и надуманными книжками стихов поэтов последней формации, невольно согласится с моим взглядом на творчество Е. Шкляра, как на желательное и ценное явление в поэзии.
  
   Аркадий Бухов
   Ковно, 1921 г. 5 дек.
  
   Е. Шкляр. Стихи. С предисловием Аркадия Бухова. Ковно: Прибалтийское издательство, 1922. С. 3 - 4.
  
  

По черепу стукают. Литературный фельетон

  
  
   Да, теперь случается и это. Старое выражение "бесится с жиру" должно быть заменено более современным: "бесится без жиров". Ибо чем же, как не хулиганским бешенством можно назвать то, о чем я хочу рассказать.
  
  
   Вы конечно, слышали о футуристах. Знаете также и то, что в свое время, несмотря на интерес к этим разбойникам искусства, общество относилось к ним более чем скептически и когда футурист Маяковский с эстрады попытался вставить в свои стихи площадные слова - ему пришлось докончить стихи в участке.
  
   Место для декламации, конечно, мало подходящее, но ничего не поделаешь. Когда-то литературные старцы говорили: пер аспера ад астра - через препятствия к звездам. Литературная молодежь футуристического толка выразилась определеннее: через базар - в участок! Другие футуристы тоже работали и бродили по той же тропинке. Футурист Гольцшмит ездил с лекциями по городам и публично разбивал о свою голову доски. Лекция называлась "Дорогу красоте!". Причем здесь красота - осталось секретом г. Гольцшмита. Во всяком случае было только ясно, что дорогу к красоте надо пробивать собственным черепом через дубовые доски. Футурист Бурлюк тоже читал лекции, но без досок, а с ботинком, который он ставил на кафедру и говорил: "Это красота - а Венера Милосская безносая кукла". Футурист Василий Каменский читал свою поэму "Стенька Разин", изданную недавно в России, в цирке, сидя верхом на лошади, лицом к лошадиному заду и держась за лошадиный хвост.
  
   Будет. Таких примеров можно было бы набрать сотни. Но все это были только цветочки. Тогда футуристы были только шутами. Теперь мы видим ягодки.
  
   Футуристы в последнее время переименовали себя имажинистами, заняли положение в Москве первенствующей литературной группы, так как за право хулиганства признают любой строй, чтобы в свое время на него плюнуть - и распоясались вовсю.
  
   Прежде всего, как это полагается для всякой литературно-хулиганской группы, выпустили свой "манифест". Между прочим, за последние годы каждая литературная группа выпускала свои манифесты. Без этого нельзя, как без брюк показаться на балу.
  
   Чем же хвалятся сегодняшние господа литературного положения?
  
   А вот чем (приводим строки из их "манифеста"):
  
   "Первым шагом нашим после опубликования имажинистской декларации в газетах и журналах было действие была роспись нашими строками стены Страстного монастыря:
  
   "Господи Отелитеся".
  
   Этим мы бросили вызов и государству советов, и обывателю, и церкви".
  
   Пользуясь полной безнаказанностью и защитой благоволящих к ним кругов, эти шуты богохульствуют, прекрасно зная, кто потом будет расплачиваться за их хулиганство. Почему они осыпаны милостями? Они творят. Они поддерживают уютный огонь на очаге того творчества, которое стало не под силу многим.
  
   Что же они творят?
  
   А вот что:
  
  
   Вот места из их сборников.
   Первый поэт и запевала сборника задается такой задачей:
  
  
  
  Славь, мой стих, кто ревет и бесится,
  
  
  
  Кто хоронит тоску в плече,
  
  
  
  Лошадиную морду месяца
  
  
  
  Схватит за узду лучей.
  
   Но схватить лошадиную морду месяца не так легко. Поэтому поэт сейчас же предлагает другим - и кому же: девушкам - такую уже совершенно немыслимую задачу:
  
  
  
  Каменный кот давил мышей,
  
  
  
  Разве у мышей тоже на веках кружева?
  
  
  
  Девушки, кладите стебельныя шеи
  
  
  
  Под асфальтовыя подошвы.
  
   Девушки, конечно, молчат и остерегаются класть стебельныя шеи на подошвы, хотя бы и асфальтовыя, а поэту это обидно. Поэтому он подыскал себе возлюбленную, которой начинает объясняться в любви следующими приемами:
  
  
  
  "Что? Как?
  
  
  
  Молчите. Коленом, коленом
  
  
  
  Пружины
  
  
  
  Ея животы. Глаза - тук! так! В багет, в потолок, о стены
  
  
  
  Наружу...
  
  
  
  "Магдалина".
  
  
  
  А-а-а-х!.. Шмыг!
  
  
  
  Крик.
  
  
  
  Под наволочку. А губы! губы!
  
  
  
  Это. Нет. Что Вы, - уголок подушки
  
  
  
  Прикушенный. Чушь.
  
  
  
  А тело? Это? Это ведь -
  
  
  
  Спущенных юбок
  
  
  
  Лужи".
  
   По-видимому, на возлюбленную это действует удручающе, но, желая добиться от нея взаимности, поэт придумывает такой приемчик:
  
  
  
  Кричи, Магдалина!
  
  
  
  Нет,
  
  
  
  Лжешь! Пружины,
  
  
  
  Как пища, живот с коленом.
  
  
  
  Молчишь!..
  
  
  
  Молчишь?..
  
  
  
  Я выскребу слов с языка. Кричи, Магдалина!
  
  
  
  Я буду сейчас по черепу стукать.
  
  
  
  Поленом...
  
  
  
  Ха-ха. Это он - он в солнце кулаком - бац - Смее-й-ся, пая-яц...
  
   Подумайте сами - каково положение молодой девушки, которую хотят коленом в живот, а когда и этого мало, еще обещаются стукать по черепу. Ну - в солнце кулаком, это еще другое дело, но барышню по черепу - не деликатно...
  
  
   Если прибавить, что все это творчество издается на казенныя средства и в противовес "буржуазной" литературе называется литературой классовой и пролетарской - больше говорить не о чем. И деньги жалко, и Россию жалко, и литературу жалко... А особенно ту самую девушку. Ну кому какое дело, что у нея в животе пружины - так за это ее среди белаго дня по черепу стукать?
  
   Арк. Бухов. По черепу стукают. Литературный фельетон // Эхо. 1921. No 16 (74), 22 января.
  
  

Литературныя заметки

Игорь Северянин. Менестрель. Новейшия поэзы. Берлин. Изд. "Москва" 1921 г.

  
  
   Новая книжка стихов Игоря Северянина внутренним делением разделена на два течения. Одно - это чисто обывательская тоска по старому уюту и потерянным краскам жизни.
  
  
  Я две весны, две осени, два лета
  
  И три зимы без музыки живу...
  
  Ах, наяву-ль давали "Риголетто"?
  
  И Собинов певал-ли наяву?
  
  
   Или еще определеннее звучит тоска по прозаически-вкусным вещам:
  
  
  Дессертный хлеб и грезо торт
  
  Как-бы из свежей земляники
  
  Не этим-ли Иванов горд
  
  Кондитер истинно-великий?
  
  
   Но другое течение в "Менестреле" гораздо глубже, интимнее и значительнее. Это - чистая лирика, без всяких прикрас и вычуров. Вот например образец такого чисто лирическаго мазка:
  
  
  Мы сходимся у моря под горой.
  
  Там бродим на камнях. Потом уходим,
  
  Уходим опечаленно домой.
  
  И дома вспоминаем, как мы бродим.
  
  И это - все. И больше - ничего.
  
  Но в этом мы такой восторг находим!
  
  Скажите мне, дорогая, - отчего?
  
  
  
  И таких стихов в книге много. Любители лирики с большим волнением прочтут эту новую книгу Игоря Северянина.
  
  
  Арк. Бухов
  
  
  
  Арк. Бухов. Литературныя заметки // Эхо. 1921. No 154 (213), 2 июля.
  

Слюна. Фельетон Л. Аркадского

  
  
   Знаменитый враль барон Мюнхгаузен уверяет - вспомните его замечательныя "Приключения" - что если лису очень сильно бить плеткой, она вылезет из собственной шкуры.
  
   Для лисы даже и то очень малопочтенное занятие - вылезать из собственной шкуры, но когда этим занимаются литераторы, да еще с хорошим именем, а к тому же и люди талантливые - получается из рук вон плохое занятие.
  
   На таком вылезании из шкуры сейчас занялся фельетонист (да будет ему немного не по себе - и талантливый фельетонист) Александр Яблоновский.
  
   Яблоновскаго обидели большевики. Обидели как человека, гражданина и писателя. Ему стало очень обидно и он разсердился.
  
   Так и следовало ожидать. Каждаго мало мальски независимаго литератора большевики в свое время заплевали и заплевали густо. Это им зачтется, и зачтется уже потому, что пока гонения на литераторов не прекратятся, ни одна живая душа не поверит в большевистския желания (как бы они ни афишировались) сохранить человеческую культуру вместо зверообразия.
  
   Но разсердившись на большевиков, Александр Яблоновский еженедельно требует за обиду "фунт мяса" с социалистов. В роли белаго Шейлока он доходит до безконечных абсурдов.
  
  
  Вот например, опираясь на Ницше, как он определяет социалистов:
  
   - "Социалисты, - говорит философ, - возненавидели Моисея за то, что он сказала: "Не укради!""
  
   Социалисты прежде всего воры, жулики, мошенники и мерзавцы. Единственно, чего в них мало - это тяготения к убийству. Но и то, кажется, больше всего потому, что они не у власти - вот основной тон фельетонов А. Яблоновскаго.
  
   Но и этого мало.
  
   В советском быту его сейчас больше всего возмущает вот что:
  
   - "Войдешь к мужику в хату, а на столе у него огромная мраморная чернильница и на ней надпись "Нашему дорогому юбиляру".
  
   - А на мужицкой этажерке с инкрустацией теперь граммофон поет: "Средь шумнаго бала, случайно".
  
   - И ест нынешний мужик не из щербатой миски, а на хороших помещичьих тарелках.
  
   И одевается не в посконные порты, а в крепкие, хорошаго сукна, помещичьи штаны и в теплый ушастый картуз, доставшийся от прежняго управляющаго".
  
   Мы вполне согласны с А. Яблоновским, что хватать вещи из горящей помещичьей усадьбы - свинство, ходить в содранных с помещика штанах тоже нельзя, но А. Яблоновскому это не нравится в принципе:
  
   - Мужик в штанах? Раздевайся. Какое твое право ходить в штанах, ежели ты по обычаю должен без порток быть? Граммофон слушаешь. В холодную! Гармошки с тебя хватит. С тарелок лопаешь? А с голаго стола жрать не можешь? Я тебе покажу эти порядки!
  
   И А. Яблоновскому кажется, что в его, Яблоновскаго, личных неудобствах виноваты все: и воры социалисты, не удержавшие для него фельетоннаго подвала в "Киевской Мысли", и мужики, которые хотят ходить в суконных портах, и все, все - так что для большевиков остается только маленькая роль потатчиков, или просто мелких свидетелей в судебном процессе между революцией и г. Яблоновским.
  
   Фельетоны Яблоновскаго все написаны очень ярко и талантливо. Но у них есть большой минус: самым активным успехом они пользуются в Москве.
  
   Какой-нибудь спец от литературной чрезвычайки ежедневно составляет доклады о "настроениях эмиграции по А. Яблоновскому".
  
   Нечто вроде классной работы для четвероклассников:
  
   - Быт древних славян по "Песне о Вещем Олеге":
  
   - Древние славяне любили ходить на базар, выслушивать предсказания кудесников и умирать от змей. Очень опасны для них были лошадиныя головы.
  
   И здесь то же самое:
  
   - Эмигранты считают социалистов врагами, очень хотят, чтобы мужики ходили без порток и вообще не знают кому излить верноподданническия чувства.
  
   Когда детки из врангелевскаго лагеря начинают менять вехи и теперь удивляются, как это они могли когда то работать в "Освагах" - зрелище это весьма недвусмысленно неприятное. Но еще неприятнее, когда великовозрастные фельетонисты из левых газет начинают изливать негодование по методу мышления участковаго пристава насчет социалистов и мужиков.
  
   У таланта - говорят - широкая дорога - к чему же ее суживать до размеров полицейскаго свистка?
  
   Л. Аркадский [А. С. Бухов]. Слюна. Фельетон // Эхо. 1923. No 28 (704), 1 февраля
  
  
   В три ноги. Фельетон
  

Дали бабе сапоги, сапоги,

Пошла баба в три ноги, в три ноги...

Нар. песенка.

  
  
   Необходимое вступление: в Берлине есть сменовеховская газета "Накануне", в газете работает И. М. Василевский (Не-Буква). Теперь И. М. Василевский поехал в Москву вместе с Алексеем Ник. Толстым и Бобрищевым-Пушкиным; каждый из них пишет "письма с родины". Вызывается-ли это путевыми расходами, обязательствами за удобство в пути, или бурным темпераментом - я не знаю. Но, во всяком случае письма хотя и возвышенныя, но интересныя.
  
   Особенно для меня интересны письма И. М. Василевскаго. Во первых, потому что он человек талантливый, во вторых, потому что я очень хорошо его знаю лично, в третьих - да извинят меня недруги Василевскаго - все еще лежит к нему сердце по старой памяти, а в четвертых - очень уж он меня изумляет.
  
   Представьте вы себе обыкновеннаго, простодушнаго человека, который только что разговаривал с миловидной экспансивной девицей (это, конечно, не прообраз Василевскаго в прошлом), на минуту отвернулся в сторону и вдруг - девица в мгновение обросла бородой, захрипела басом и потребовала, чтобы ей принесли большой кусок жирнаго мяса и четверть водки.
  
   Читая статьи Василевскаго о Москве, я дивлюсь не меньше, чем тот человек, на глазах котораго произошла такая метаморфоза.
  

* * *

  
  
   Что - судя по последней статье - больше всего радует И. М. Василевскаго в Москве? Что его как писателя, больше всего обрадовало.
  
   Прежде всего штрафы. "В Москве за все берут штрафы" - эта основная радость Василевскаго. Это большой перелом в душе человека, который лет пятнадцать подряд был редактором газет и журналов. Перелом прямо достойный необычайнаго изумления: это напоминает радость хохла по поводу достоинств прочной телеги, которая только что переехала ему ногу.
  
   Помню в свое время, когда мы работали с Василевским вместе - штрафы не вгоняли его в такое радужное настроение. Во всяком случае уважаемый Илья Маркович если и радовался, то внешним видом этой радости не выдавал: наоборот в эти частые праздники наложения штрафов он чаще хватался руками за голову, чем воздымал эти руки в знак умиления.
  
   Но даже и этот порыв бурной радости по адресу не так непостижим.
  
   Есть еще более радостныя достижения советскаго быта - и как раз в области редакционной жизни.
  
   Предоставим слово самому И. М. Василевскому:
  
   "Да что штрафы! Стремление к порядку идет гораздо дальше. В профессиональном органе работников печатнаго дела "Журналист" я прочел статью Л. Григорова, в которой, между прочим, разсказано, как его товарищ по редакции П. Орешников, в порядке редакцион. дисциплины, отправил его на трое суток под арест за какое-то упущение в редакционной работе.
  
   Обоих героев этого дела, и Л. Григорова, и П. Орешникова, я знаю давно, и, читая об этом, я ничего ровно не мог понять. При первой же встрече с П. Орешниковым в бюро печати на выставке я сразу-же спросил его: - Скажите, неужели это правда, что вы Григорова на трое суток под арест засадили".
  
   - Правда а что?
  
   - Да как-же так? Товарища по редакции, - и вдруг под арест.
  
   - А меня, думаете, не сажали? Дело обычное. Напутаешь что-нибудь и нарвешься. Хоть и свой брат, а посадят. Хоть тот же поэт Нарбут, например: - после занятий пойдешь под арест, сядешь на четыре дня. Номер неправильно сверстал.
  
   - Да ведь это свинство! - Ничего не свинство, - говорит, - у меня уже и ордер выписан. От десяти до четырех тебя будут выпускать на занятия, а в четыре опять под арест. Четыре суток посидишь, внимательнее будешь".
  

* * *

  
  
   Вот это действительно - номер.
  
   Представляю себе такую жанровую картиночку редакционнаго дня "газеты будущаго".
  
   - Господа! Кто там орет и мешает работать! Перестаньте!
  
   - Перестанет он! Это-же Куприн. Его в приемной связали и подвесили к люстре - не принес разсказа.
  
   - Ну пусть Мережковский напишет.
  
   - Держи карман шире. Четвертыя сутки под арестом за неразборчивый почерк.
  
   - Ну фельетон поместите чей-нибудь. Позвоните к Аверченко.
  
   - Выслали за черту города: приняли его за Амфитеатрова, обиделись и выслали. Пусть, говорят, не ходит с бородой.
  
   - Да ведь он бритый!
  
   - А где их там разберешь. Третьяго дня Бунин Алексею Толстому не поклонился, так пришлось на два часа его в холодную вести.
  
   - Да-с, батенька, дисциплина. Василевскому вот нравится.
  
   - Ничего, теперь сам сядет. Велели ему Льва Толстого в редакцию привести: приведите, приведите, говорят, старичка и закажите ему что-нибудь посмешнее - ну "Войну и мир" что-ли, или так легонькое, вроде "Анны Карениной". Ну Василевский, конечно, испугался, побледнел. Говорит - умер Толстой. А начальство кулаком по столу. Как, говорит, умер? А почему я об этом в газетах не читал? Саботируете? Идите в контору арестоваться. Плакал, а ушел.
  
   Ареста слезой не перешибешь. Один только Маяковский на свободе. Этому все равно. Позовут его в кабинет: Маяковский - будь у нас Пушкиным. Могу, только разрешите на полчаса домой сбегать. А Лермонтовым можешь? Да с нашим удовольствием. А Кольцовым? А хоть сию секунду. Только насчет чистых воротничков просит не неволить: душа, говорит, у меня поэтическая и этого не выносит.
  

* * *

  
  
   Tempora mutantur et nos mutamur in illis: времена меняются и мы с ними. Это непреложная правда... Но все-же - хочется сказать экспансивным хвалителям -есть и еще непреложная истина: меняйся раз, меняйся два - но зачем-же до безчувствия?...
  
   Арк. Бухов. В три ноги. Фельетон // Эхо. 1923. No 264 (940), 1 октября.
  
  

"Золотая элегантность". Фельетон Л. Аркадскаго

  
  
   Представьте себе, что вы пришли в гости и в виде любезности обращаетесь ко всем присутствующим:
  
   - Господа! Знаете ли вы чей чай мы сейчас пили? Мы пили чай нашей уважаемой хозяйки Олимпиады Пахомовны. Посмотрите на ея благородное лицо: Цицерон, Ллойд-Джордж, Эйфелева башня, а не женщина! Споемте же гимн в честь ея уважаемой прислуги кривой Аннушки!
  
   А хозяйка в свою очередь в ответ:
  
   - Господа! Разве вы простые гости? Вы такие необыкновенные, такие хорошие, что у меня даже спазмы от вас в горле. Не то икать, не то плакать хочется. Егор! Позови Аннушку, встаньте оба около дверей и замрите в умилении.
  
   Неправда ли: колоритная картина?
  
   И напрасно думаете, что это шарж. В жизни это очень частое явление. Особенно в наше время. А чтобы долго не ходить за примером - приведу вам несколько таких любопытных выдержек.
  

* * *

  
  
   В Америке издается русская газета "Русский Голос" - газета с убеждениями и с субсидией. Чего больше - неизвестно. Туда из Москвы был командирован футурист Давид Бурлюк с определенными директивами:
  
   - Питайся, размножайся и пролеткультствуй.
  
   Этот самый Давид Бурлюк завел в газете особый отдел:
  
   "Литературный четверг".
  
   Около заглавия надпись: под редакцией Д. Бурлюка. А внизу:
  
  
  В Четверге Литературы
  
  Вот уже полгода
  
  Дозревает плод Культуры
  
  Простого Народа.
  
  Посадил его в ненастье,
  
  Не жалея рук,
  
  Для свободы и для счастья
  
  Гражданин Бурлюк!
  
  
  
   Стефан Бобковский
  
  
   Так пишет о Бурлюке Бобковский. А еще ниже Бурлюк пишет о Бобковском: "В жизни он скромный закройщик, не лишенный золотой элегантности. А перо у него все живет вопросами радостей и обид любви.
  
   Он мучаем аксиомой - что страдание чаще бывает в итоге красиваго чувства, чем счастье".
  
   Это, конечно, уже само по себе звучит гордо:
  
   - "Закройщик, не лишенный золотой элегантности" почти так же как:
  
   - "Молодой граф сел в свой фамильный автомобиль, потянул возжи и крикнул: ну, Машка, трогай".
  
   В чем же, собственно, золотая элегантность поэтическаго закройщика? А вот в таких стихах, печатаемых ниже:
  
  
  "Кто скажет мне, что я есмь лжец,
  
  Когда призыв гремит с эстрады;
  
  Что не народный я певец,
  
  А буржуазии плеяды?!"
  
  
   Наше мнение, что для таких стихов не стоило становиться даже закройщиком, тем более с золотой элегантностью. Любой мальчишка мороженьщик напишет не хуже.
  
   Но главная цель творчества закройщиков с золотой элегантностью такова: Бурлюку дали деньги на поездку в Америку, дали деньги на газету, а Бурлюк их тратит на то, чтобы несчастные американские закройщики хором пели на столбцах закупленной газеты о том, как кто то и где то насадил, не жалея рук:
  
   - "Для свободы и для счастья гражданин Бурлюк".
  

* * *

  
  
   Я остановился на этом маленьком эпизоде, но он очень характерен. Очевидно в бюджете Наркомпроса есть специальная статья расходов, сильно облегчающая утечку общей сметы, и статья эта так и носит название для всей Европы, Америки и России:
  
   - Необходимые расходы на закройщиков с золотой элегантностью.
  
   Л. Аркадский [А. С. Бухов]. "Золотая элегантность". Фельетон // Эхо. 1923. No 280 (956), 17 октября.
  
  

Новый псалмопевец

  
  
  
  
   Поэт К. Бальмонт посетил Варшаву и, как некогда Д. С. Мережковский заливался переливчатым тенором в честь гостеприимных хозяев, та и Бальмонт теперь разразился таким панегириком:
  
  
  
  
   Варшава
  
  
  
  
   Посвящается проф. Петру Жуковскому
  
   Варшава - русалка, взнесла ее Висла,
  
  Танцующих душ хоровод.
  
  И звезды на небе, алмазныя числа,
   Не могут исчислить пьянящих красот.
   Не могут прозрачные звуки Шопена,
  
  Хоть властны над всем, что хотят,
  
  Поведать, как странно красива сирена,
   Чей манит, уводит чарующий взгляд.
   Не может сказать вам серебряный месяц,
  
  Горящий над лепетом вод,
  
  Что здесь и не час, и не день, и не месяц,
   Что пламенно любят сердца здесь весь год.
   Лишь может апрельское нежное Солнце
  
  Шепнуть колебанием струй,
  
  Что смех здесь - как звон огневого червонца,
   Что в поступи Польки поет поцелуй.
   Варшава - русалка, вся чары сирены,
  
  Объятой горячим лучом,
  
  Вся водная звонность под брызгами пены,
   Но против зловражьей измены - с мечом.
  
  
  
  
  
  
   К. Бальмонт.
  
   Варшава 1927 - IV - 23
   Как говорят: и много, и плавно, и стыдно...
  
   Обзор печати. Новый псалмопевец // Эхо. 1927. No 100 (2086), 5 мая.
  
  

Распоясавшийся. Фельетон Л. Аркадскаго

  
  
   Когда-то было очень популярным стихотворение К. Бальмонта:
  
   - Хочу быть дерзким, хочу быть смелым...
  
   Под его влиянием пьяные телеграфисты плотоядно приставали на дачах к престарелым вдовам, молодые люди гордо не платили карточных долгов, а один московский мужчина с большим капиталом и малыми умственными способностями даже сел во время ужина на широкое блюдо с заливным осетром и заявил, что если его и хотят выкинуть, то пусть выкидывают вместе с осетром, и с блюдом, и даже со сметанной подливкой:
  
   - Хочу быть дерзким

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 581 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа