Чернышевский Николай Гаврилович - Нынешние английские виги

правители, и - продолжаем подлинными словами Маколея, находящимися у него на тех же страницах, с которых сделана нами последняя выписка:

  

   "Нельзя дозволить правителям слагать с себя таким образом важную ответственность. Не им говорить, что какая-нибудь секта" (или какое-нибудь сословие) "не имеет патриотизма" (или интереса в безопасности собственности и поддержании общественного порядка, по выражению, употребленному Маколеем в письме к северо-американцу). "Их дело - внушить ей (ему) патриотизм" (интерес к безопасности собственности и поддержании общественного порядка). "История и здравый смысл ясно указывают на средства к этому" (стр. 309).

  

   В чем заключаются эти средства. Маколей разъясняет всей своей статьей о евреях: они заключаются в предоставлении государственных прав.]

   Каким образом один и тот же человек, не изменявший себе никогда, мог написать и страницы, приведенные нами из статьи о евреях, и письмо к северо-американцу? Как он не заметил, что сам опровергает себя? Ответ заключается в одном слове: автор письма к северо-американцу и статьи о евреях был виг. Это значит: он был человек, по преданию продолжавший повторять прогрессивные убеждения, а на деле бывший консерватор. Предоставлением политических прав евреям не производилось на деле никакой важной перемены в существовавших отношениях; в этом случае консервативные интересы молчали и не мешали проявлению следов прежней прогрессивности.

   Такова сущность нынешнего английского вигизма: быть прогрессивным в мелочах, не имеющих важности в государственной жизни; быть консервативным во всем важном. Читатель понимает, что мы вовсе не хотим высказывать этим своей симпатии или антипатии к вигизму. Мы хотим только определить его сущность. Мы не знаем и не хотим знать, полезное или вредное влияние имеют виги на ход общественной жизни в Англии. Мы говорим о вигизме, как общественном принципе, только для того, чтобы разъяснить характер воззрений Маколея на человеческие дела.

   Зная теперь, какую роль играет в его убеждениях прогрессивный элемент, мы имеем полное право опровергнуть тех, которые захотели бы, обманувшись некоторыми отдельными строками или тирадами Маколея, видеть в нем писателя, стоявшего на стороне радикального либерализма. Правда, у него есть места, которые могут быть перетолкованы в либеральном смысле, если будут вырваны из связи текста; но должно будет только сообразить, к каким фактам относит он сам эти слова, какое консервативное ограничение получают они от предмета его речи, и увидим, что они не мешают оставаться ему писателем консервативным. Например, в статье о Мильтоне находится тирада о свободе с уподоблением, взятым из сказки о фее, которая иногда принимала отвратительный вид, но скоро становилась опять феей. В художественном отношении сравнение, заимствованное из Ариосто, надобно назвать очень картинным; но предмет, по поводу которого делается оно, отнимает у него всякую излишнюю (если можно так выразиться) заносчивость. Маколей тут говорит о событиях, происходивших за 200 лет до нашего времени и кончившихся утверждением нынешней династии на английском престоле и нынешнего государственного порядка. Мысль Маколея та, что происходили в этом отдаленном прошедшем некоторые беспорядки, но что совокупность событий тогдашнего времени вела к утверждению нынешнего порядка, который он и защищает с усердием истинного консерватора.

   Читатель знает, что по различию условий общественного быта подробности консервативных убеждений в разных странах различны. Возьмем, например, законы о наследстве. По английскому закону недвижимое имущество отца, умершего без завещания, отдается одному старшему сыну; по французскому закону оно в этом случае делится поровну между всеми детьми, как сыновьями, так и дочерьми; по русскому закону дочерям выделяется по определенной (одной четырнадцатой) части, а все остальное делится поровну уже между только сыновьями. В чем же теперь состоит консерватизм англичанина, француза и русского по убеждениям, касающимся закона о наследстве? Англичанин-консерватор будет защищать право первородства против стремлений заменить его способом французского или русского раздела; француз-консерватор должен защищать равный раздел между дочерьми и сыновьями против русского назначения дочерям известной доли и против права первородства; русский-консерватор также должен защищать существующий у нас способ раздела против французского способа и против права первородства.

   Из этого мы видим, что в частных мнениях об отдельных предметах консерваторы разных стран могут расходиться между собою; но неужели они должны считать друг друга людьми дурных убеждений из-за этой разницы? Неужели они должны не понимать, что под наружным разноречием в отдельных мнениях лежит во всех них одно и то же коренное убеждение, соединяющее всех их в одну дружескую компанию? В самом деле, какова сущность мысли каждого из них? "Установленный порядок наследства или безусловно хорош, или, по крайней мере, преимущества других порядков над ним не так велики, чтобы стоило из-за этого хлопотать о переделке, подвергать общество трудам и неудобствам, какие соединены с переменою". То же надобно сказать и обо всех других отношениях общественной жизни. По каждому из них консерватизм может иметь в разных странах разные убеждения, но по каждому все эти различные убеждения проникнуты одним и тем же духом, имеют один и тот же смысл в консервативных людях всех стран. Так и Маколей по духу своему не говорит ничего противоречащего консерватизму, когда, защищая существующий в Англии порядок, защищает и события эпохи, основавшей этот порядок.

   [Чтобы точнее разъяснить положение английское историка в этом случае, мы припомним события, которыми основался наш порядок дел. Разве противно консерватизму хвалить подвиги Минина и Пожарского? Разве противно консерватизму защищать этих деятелей и вызванные ими факты русской истории от всяких порицании? А между тем Минин и Пожарский отступили от обычного способа ведения государственных дел для достижения своей цели. Конечно, нынешние условия общественной жизни в Англии и России неодинаковы; конечно, неодинаковы были и события, из которых возникли эти отношения; неодинаковы и стремления людей, бывших деятелями событий. Но какова бы ни была разница отношений, Маколей все-таки не хочет перемены в установившихся отношениях, которые видит на своей родине;] а если писатель, проникнутый таким духом, и разноречит в словах с консерваторами других стран, то по сущности мыслей он не враждебен им,--напротив, сходен с ними.

   В самом деле, главная важность не в том, хвалить или порицать известный факт или известных людей, а в том, как понимать их, с какой стороны хвалить и с какой порицать. Обыкновенно факт имеет множество сторон, различных по своему значению; деятельность человека точно так же. Возьмем, например, знаменитый наполеоновский "Кодекс". Он представляет собой переделку законов, изданных или приготовленных предшествовавшими Наполеону собраниями; переделка эта совершена с заботой по возможности изгладить их резкий революционный характер. Человек какой бы то ни было партии может хвалить или порицать этот кодекс смотря по тому, какую сторону его выдвинет он на первый план. Французский легитимист будет хвалить его, если почтет, что в тогдашнее время нельзя было сделать ничего большего для сглажения анархических начал, введенных прежними собраниями во французское законодательство; он будет порицать его, если станет думать, что можно было сделать тогда больше шагов к восстановлению прежних законов. Анархист может хвалить тот же кодекс, если убедится, что характер законов, изданных предшествующими собраниями, мало изменен в нем; будет порицать его, если убедится в противном. От факта обратимся к деятелю - к Наполеону I. Он был простолюдин, управлявший государством с безусловной властью. Легитимист может восхищаться им за то, что он уничтожил республику, заставил молчать представительное собрание, не дозволил говорить ничего против власти. Анархист может восхищаться им за то, что он производил свою власть от народного выбора и действовал революционным способом. Тот же анархист может и порицать его за то самое, за что хвалит легитимист; тот же легитимист - порицать за то, за что хвалит анархист.

   Повторяем, важность не в том, какие факты и каких людей хвалит или порицает писатель, а в том, какие стороны этих людей или фактов он выставляет на первый план.

   Так и Маколею приходится иногда иметь симпатию к фактам и лицам, не представляющимся хорошими для консерваторов других стран. Что ж делать! Каждая национальность имеет свои особенности; он - англичанин, и в качестве англичанина ему извинительно многое, что было бы неизвинительно во французе, как, наоборот, французу бывает извинительно многое, неизвинительное англичанину. Например, ведь не порицаем мы английских газет за то, что они постоянно наполняют множество колонн описаниями конских скачек; а во французских газетах это было бы несносно. Наоборот, нестерпимо показалось бы нам в английских газетах постоянное наполнение множества колонн разборами театральных представлений, а во французских газетах театральные фельетоны не составляют нелепости. Точно так Маколей в качестве англичанина писал иногда страницы, которых не написал бы консерватор какой-нибудь другой нации. Но, повторяем, надобно только вникнуть, какую сторону лиц и событий выставлял он на первый план, и мы простим ему многое.

   Например, главным предметом своих занятий выбрал он новую историю Англии с половины XVII века. Много лет жизни употребил он на исполнение мысли написать ее; но успел описать только последние годы XVII века. Прежде того много лет употребил он на приготовление к этому труду, и, естественно, написал о том же периоде несколько статей, пока еще не начинал писать историю. Таким образом в собрании его сочинений всего больше места занято переворотом 1688 года, его причинами и последствиями. Какую же сторону этого события выставляет он на первый план? Сущность дела, по его изложению, состояла в том, что прекращены были нарушения существовавших законов; успех дела, то есть ограждения силы существующих законов, зависел от того, что при исполнении соблюдена была величайшая умеренность; главным обеспечением успеха послужило то, что осталась неприкосновенна прежняя форма государственного устройства. Словом сказать, по изложению Маколея, выходит, что сущность дела была консервативна, и успех дела произошел от его консервативности. Можно ли порицать такого историка?

   Да, нельзя порицать его за сущность его воззрения, общую нынешним вигам с прежними их противниками - тори. Нет нужды, что тори порицают события, превозносимые вигами,- виги изображают их с такой стороны, которую стали бы хвалить и тори, если бы вздумали, подобно нынешним вигам, выставлять ее на первый план. Разница только в том, что тори не соглашаются, будто бы эта сторона дела была существенно его стороною. Но тут, как видит читатель, разница между вигами и тори имеет уже чисто технический, специальный, если можно так выразиться, археологический характер, имеет значение не общественное, а чисто ученое.

   С ученой стороны, с логической стороны Маколей, надобно признаться, неправ. Нынешний вигизм может иметь большинство в палате общин, может быть для английской общественной жизни менее неудобен, чем торизм; но в научном отношении он не выдерживает критики, потому что вовсе не последователен. Он отрицает в настоящем то, что признает в прошедшем, он допускает в мелких делах то, что отвергает в важных,- в науке это не годится; она требует строгой выдержанности принципов. Виги могут быть благоразумными министрами, но неблагоразумно поступит виг, если захочет проводить нынешний вигизм в науке, как делал Маколей. Тут нужно было бы уважать логику и сделать прямой выбор: или, оставаясь верным основанию нынешнего вигизма, сделаться тори,- потому, что нынешние виги те же тори, лишь нелогичные тори - или, оставаясь верным преданию старых вигов, отвергнуть торийские чувства нынешних вигов, на которых мало походили Гампден и Пим, Альджернон-Сидни и Фокс. Маколей не заметил научной надобности такого выбора. Это значит, что он не имел такой силы ума, какая нужна человеку, чтобы был он самостоятельным мыслителем. Он превосходно развивал мысли, но чужие мысли.

   Но если Маколей не имеет первостепенного достоинства как мыслитель, то мы нимало не думаем отрицать в нем ни тонкости и практичности ума, ни способности превосходно аргументировать, ни богатства частных наблюдений над человеческим сердцем, ни близкого знакомства с ходом человеческих дел: можно быть человеком очень замечательного ума, не будучи мыслителем, можно быть удивительным знатоком жизни, не умея подмечать коренного ее смысла. Таков был Маколей. Но писатель замечательного ума, очень тонко знающий жизнь, всегда будет поучителен, каковы бы ни были научные его недостатки. Не забудем еще одного качества, о котором и нельзя забыть: Маколей - англичанин. Если кому-нибудь из нас и не кажутся справедливы его мнения о многих предметах, то все же очень важно для нас знать, какими особенностями от консерватизма других стран отличается английский консерватизм; а ни от какого другого писателя мы не можем узнать это так легко и с таким наслаждением, как от Маколея.

  

  

   Нынешние английские виги - впервые опубликовано в "Современнике", 1860, No 12.