Дружинин Александр Васильевич - Греческие стихотворения Н. Щербины. Одесса. 1850.

молча

   Въ путь свой собрался... но - стыдно признаться - съ печальною думой.

  

   Что же касается до насъ, то можетъ быть мы и ошибаемся, но вамъ кажется, что нѣкоторыя мѣста изъ вышеприведенныхъ строкъ принадлежатъ къ тѣмъ рѣдкимъ, сердцу понятнымъ особенностямъ, по которымъ познаются истинные мастера своего дѣла. Какъ мило и полно изображен³е маленькихъ дѣтскихъ ногъ, живо бѣгущихъ подъ короткою туникою! Какъ возвышенно признан³е стараго путника, гордо надвигающаго свой вѣнецъ на морщинистый лобъ и говорящаго, что при видѣ неразумнаго дѣтства

  

   Стали мнѣ милы прожитыя лѣта, и дороги стали

   Жизн³ю опытъ стяжанный и свѣточь высокаго званья?

  

   Теперь уже намъ предстоитъ одна только похвала таланту нашего поэта, тѣмъ болѣе, что рѣчь пойдетъ о томъ родѣ стихотворен³и, которыя ему совершенно по средствамъ и гдѣ его самостоятельность можетъ высказаться съ полною отчетливостью. Мы говоримъ о тѣхъ пьесахъ, которыя, не принадлежа къ разряду чисто-антологическихъ произведен³й, навѣяны поэту его знакомствомъ съ эллинскою жизнью и горячею симпат³ею къ древнему искусству. Изящнымъ и вполнѣ соотвѣтствовавшимъ вступлен³емъ къ этому разряду стихотворен³й послужатъ слѣдующ³е звучные, проникнутые страстью, стихи:

  

             ЭЛЛАДА.

  

   Окружена широкими морями,

   Въ тѣни оливъ покоится она,

   Развалина, покрытая гробами,

   Въ ничтожествѣ великая страна.

  

   Я съ корабля сошолъ при блескѣ ночи,

   При ропотѣ таинственномъ валовъ...

   Горѣла грудь, въ слезахъ кипѣли очи:

   Я чувствовалъ присутств³е боговъ.

  

   И видѣлъ я усыпанный цвѣтами,

   Рельефами покрытый саркофагъ:

   Въ нихъ грац³и поникли головами

   И Аполлонъ, и вѣчно-юный Вакхъ;

  

   А въ гробѣ томъ красавица лежала

   Нетлѣнная, печальна, но ясна...

   Казалося, она не умирала,

   Казалося, безсмертно рождена...

  

   И пѣснь ея носилась надъ могилой,

   Когда уже замолкнули уста;

   И все вокругъ собой животворила

   Усопшая во гробѣ красота.

  

   Выбравши содержан³емъ своего гимна (такъ будетъ всего приличнѣе назвать это стихотворен³е) грустное, но сладкое чувство при видѣ усопшей Эллады, нашъ поэтъ, по всей вѣроятности, зналъ, что его стихъ пробудитъ воспоминан³е объ импровизац³и другого поэта, на ту же тему, на нѣсколько вдохновенныхъ строкъ писателя, знаменитаго своею славою и бурною жизнью. Вотъ эти строки - нужно ли говорить, чьи они и откуда взяты? еслибъ читатель и не зналъ ихъ автора, онъ догадается объ его имени, по этому пламенному, отрывистому, блестящему началу:

  

   He who hath bent him o'er the dead

   Ere the first day of death is fled...

  

   Тотъ, кто наклонялся иногда надъ мертвецомъ, прежде нежели прошелъ первый день его усыплен³я,- послѣдн³й день бѣдамъ и страху (прежде нежели палецъ разрушен³я налегъ на черты, освященныя красотою), тотъ, кто стаивалъ нагнувшись надъ тѣломъ и пожиралъ глазами послѣднюю прелесть, возвышенное спокойств³е, с³яющее на блѣдныхъ щекахъ, тотъ вѣрно, глядя на эти прекрасныя, безмятежныя черты, не разъ отказывался вѣрить, что надъ тою красотою, надъ тѣмъ спокойств³емъ уже царствуетъ злобная власть смерти. Таковъ видъ того берега, той страны - это Грец³я, но уже безжизненная Грец³я!"

   Такъ или почти такъ (мы сократили отрывокъ) выражается велик³й бардъ Великобритан³и: послѣ его вдохновенныхъ словъ уже трудно было сказать что-либо новое, достойное велич³я усопшей Эллады. Не желая соперничать съ поэтами, приносившими свою дань на могилу древней Грец³и, нашъ поэтъ попытался сыскать самостоятельность въ простотѣ и, что еще важнѣе, въ совершенно эллинской умѣренности изображен³й. Въ "Элладѣ" г. Щербины есть четыре стиха, которые мы не можемъ произнести безъ сладкаго чувства: въ нихъ, какъ въ умной музыкальной оратор³и, есть нѣчто не подлежащее никакой критикѣ, нѣчто до чрезвычайности тонкое и привлекательное. Въ самомъ дѣлѣ, подумайте объ этихъ строкахъ, изображающихъ гробницу Эллады:

  

   И видѣлъ я усыпанный цвѣтами,

   Рельефами покрытый саркофагъ:

   Въ нихъ грац³и поникли головами

   Я Аполлонъ, и вѣчно-юный Вакхъ...

  

   Умѣренность (sobriété) въ прилагательныхъ здѣсь доходитъ до того, что Аполлону не придано ровно никакого эпитета, и отъ этого стихъ ни мало не проигрываетъ. Какъ изящны грац³и, опустивш³я свои головы, и Вакхъ, вѣчно-юный! Собственныя наши воспоминан³я, собственныя наши симпат³и къ древности, сливаясь съ картинами поэта, съ мелод³ей стиха, доставляютъ намъ наслажден³е,- и поэтъ совершенно правъ, и поэтъ остается побѣдителемъ!

   Со всѣмъ тѣмъ "Эллада" не можетъ назваться безукоризненнымъ стихотворен³емъ. Въ немъ авторъ заплатилъ обычную дань своей манерѣ неопредѣленно перескакивать отъ одной мысли къ другой, и вслѣдств³е того сдѣлалъ промахъ, нарушающ³й гармон³ю цѣлаго. "Какая пѣснь носилась надъ могилой усопшей красавицы?" спросимъ мы съ полнымъ педантизмомъ: - "развѣ она пѣла передъ тѣмъ, чтобы лечь въ свой саркофагъ?" "И можетъ ли пѣснь умершаго существа носиться надъ его могилой?"

   Можетъ быть, автору "Греческихъ Стихотворен³й" покажутся странными наши мелк³я придирки, но мы утѣшаемся тою мыслью, что поэтъ, одаренный такимъ талантомъ и такъ живо сочувствующ³й искусству древняго м³ра, вполнѣ понимаетъ важность каждаго слова въ стихѣ, умѣетъ отличить вредъ каждаго неточнаго выражен³я въ строгомъ и сжатомъ создан³и.

   Въ томъ же, что нашъ авторъ умѣетъ цѣнить идею красоты и даже прилѣпился всею душою къ этой возвышенной идеѣ, которую никак³я бури не способны изгладить изъ души правильно развитаго человѣка, увѣряютъ и насъ и читателей два истинно прекрасныя стихотворен³я: "Невольная вѣра" и "Письмо".

   Въ первомъ изъ нихъ, къ сожалѣн³ю, очень слабы и неточны два стиха {И мою полусонную лѣнь // Освѣжаютъ росой анемоны...}, но зато семь стиховъ передъ ними восхитительны въ полномъ смыслѣ слова. Второе далеко не такъ поразительно, но лучше выдержано. Вообще г. Щербина обладаетъ рѣдкимъ дарован³емъ сказать многое въ короткихъ словахъ.

   Если силы наши соотвѣтствовали начатому нами труду, то мы успѣли уже достаточно познакомить читателя съ талантомъ г. Щербины. Еслибъ мы не боялись повредить успѣху его книжки, перепечатавъ въ своемъ журналѣ большую часть стихотворен³й, въ ней заключающихся, мы бы помѣстили рядомъ съ выписанными стихотворен³ями друг³я пьесы въ томъ же родѣ, не менѣе прекрасныя, какъ, напримѣръ: Ваятель и натурщица, Гермесъ привратникъ, Древняя колонна (которая, за исключен³емъ послѣднихъ шести строкъ, достойна назваться образцовымъ произведен³емъ), Скрываемая страсть и нѣкоторыя друг³я. Не смотря на такое похищен³е, въ тоненькой книжкѣ "Греческихъ Стихотворен³й" осталось бы все-таки довольно вещей истинно замѣчательныхъ, а именно: Тимонъ Аѳинск³й, Сказка, Туника и поясъ, Жизнь и искусство. Даже слабыя пьесы: Афродитѣ, Уран³и, Софокловой Антигонѣ, читаются не безъ удовольств³я. При составлен³и своей книжки, авторъ руководился строгимъ вкусомъ и, по всей вѣроятности, подъ вл³ян³емъ весьма понятнаго недовѣр³я къ своимъ силамъ, исключилъ изъ нея много пещей, которыя бы могли составить репутац³ю поэта посредственнаго.

   Въ первый разъ прочитавъ книжечку "Греческихъ Стихотворен³й", мы поражены были обил³емъ прекрасныхъ вещей въ стихотворен³яхъ г. Щербины; но первое чувство удовольств³я оказалось нѣсколько смутнымъ. При второмъ чтен³и мы признали автора истиннымъ поэтомъ, при третьемъ мы съ отрадою задумывались почти надъ каждою изъ пьесъ, имъ написанныхъ. Еще черезъ нѣсколько времени какъ-то случилось, что мы запомнили каждое изъ этихъ стихотворен³й и вѣроятно долго его не забудемъ. Потому-то съ нашей стороны не будетъ лишнимъ одинъ совѣтъ читателямъ: мы предупреждаемъ ихъ, что талантъ г. Щербины не принадлежитъ къ разряду талантовъ, ослѣпляющихъ съ перваго разу и равно доступныхъ каждому; чтобъ оцѣнить вполнѣ дарован³е нашего автора, нужно вчитываться въ его произведен³я, призывая по временамъ на помощь свои собственныя воспоминан³я о древнемъ искусствѣ и свой личный поэтическ³й инстиктъ.

   Что касается до насъ, то мы смѣло причисляемъ г. Щербину къ числу замѣчательныхъ русскихъ поэтовъ и даемъ ему одно изъ первыхъ мѣстъ между тѣми изъ нихъ, которые еще пишутъ въ наше время. Уступая нѣкоторымъ изъ нихъ въ многосторонности, авторъ "Греческихъ Стихотворен³й" далеко ихъ превосходитъ своимъ познан³емъ древней жизни и горячимъ, живымъ сочувств³емъ къ ея поэз³и. Что у нихъ носитъ печать одной начитанности и раздражен³я гдѣ-то захваченной мысли, у г. Щербины становится элементомъ понятнымъ и существеннымъ. Его легко можно упрекнуть въ нѣкоторой неопредѣленности выражен³й и мысли; но что вся эта неопредѣленность въ сравнен³и съ чрезвычайною шаткостью и туманностью фантаз³и во многихъ пьесахъ г. Фета, писателя съ замѣчательнымъ дарован³емъ. Авторъ "Невольной Вѣры" никогда не дойдетъ до такой степени причудливой слабости, чтобъ обращаться съ неогерманскими нѣжностями къ героинямъ Шекспира - къ Офел³и, Дездемонѣ, и отпускать каждой изъ этихъ поэтическихъ страдалецъ цѣлый запасъ фразъ, не вяжущихся между собою. Поэтъ, сердцемъ понимающ³й Анакреона и Софокла, никогда не бросится въ галлюсинац³и, которыми такъ богато наше поколѣн³е, вскормленное на скороспѣлой и дешевой эрудиц³и.

   Г. Щербина - поэтъ замѣчательный; "мы много можемъ отъ него ожидать въ будущемъ", желательно было намъ прибавить; но не лучше ли будетъ воздержаться отъ такой стереотипной фразы? Мы привыкли въ критическихъ статьяхъ изъявлять надежды подобнаго рода, не думая о томъ, что рѣдкому писателю онѣ бываютъ пр³ятны. Во первыхъ, надежда въ будущемъ заставляетъ предполагать, что мы не совсѣмъ довольны настоящимъ, а мы протестуемъ противъ подобнаго предположен³я; половиною "Греческихъ Стихотворен³й" мы довольны вполнѣ, довольны окончательно. Во-вторыхъ, мы не желаемъ стѣснять поэта никакими ожидан³ями; пусть онъ работаетъ, когда того захочется Аполлону, пусть онъ не стѣсняетъ себя временемъ и усиленнымъ трудомъ; если, черезъ нѣсколько лѣтъ, издастъ онъ десять томовъ въ родѣ нынѣ изданной книжки, мы будемъ чрезвычайно довольны; ежели черезъ десять лѣтъ онъ издастъ только десять стихотворен³й, мы, можетъ быть, въ душѣ пожалѣемъ о лѣности поэта, но примемъ его трудъ съ благодарностью. Еслибъ можно было съ пользою подавать совѣты поэтамъ и литераторамъ, мы бы съ своей стороны не отказались сказать слова два автору "Греческихъ Стихотворен³й", и имѣемъ слабость думать, что эти нѣсколько словъ не были-бъ лишними. А впрочемъ, отчегожь и не изъявить готовность по части совѣтовъ? Положимъ, что г. Щербина желаетъ знать наше откровенное и, такъ сказать, частное мнѣн³е о его талантѣ вообще, и о будущности этого таланта въ особенности: въ такомъ случаѣ мы сказали-бъ ему слѣдующее:

   Изъ сорока почти стихотворен³й, изданныхъ г. Щербиною, нѣкоторыя написаны въ 1843, друг³я въ 1847, остальныя въ промежутокъ между этими двумя годами. Самъ авторъ, выставляя число подъ каждою изъ пьесъ, облегчаетъ наши хронологическ³я соображен³я. Лучш³я вещи написаны въ 1846 и 4847 годахъ, но число ихъ невелико. Это обстоятельство заставляетъ насъ предполагать, что авторъ "Греческихъ Стихотворен³й" пишетъ рѣдко и можетъ быть медленно. Съ другой стороны, всѣ пьесы въ книгѣ весьма коротки, въ общности ихъ нѣтъ строго обдуманной послѣдовательности, всѣ матер³яльные признаки показываютъ, что если г. Щербина безспорно заслуживаетъ назван³е поэта талантливаго, зато онъ очень далекъ отъ того, чтобы быть трудолюбивымъ поэтомъ. Мы не понимаемъ слова трудолюбивый въ томъ безцвѣтномъ видѣ, какъ воображаютъ себѣ мног³е; мы убѣждены всѣмъ сердцемъ, что любовь къ труду составляетъ одну изъ существенныхъ сторонъ всякаго замѣчательнаго писателя. Давно пора перестать намъ глумиться надъ идеею умственнаго труда и превозносить выше мѣры беззаботную, лѣнивую дѣятельность; можно бы намъ, кажется, помнить, что если праздная, вялая жизнь и порождала иногда хорошихъ поэтовъ, зато величайш³е изъ нихъ, какъ, напримѣръ, Гете, Данте, Шиллеръ, были трудолюбивѣйшими учоными до конца своей жизни. Грустное заблужден³е нашихъ свѣтскихъ людей и, что еще хуже, литераторовъ, по поводу важности науки и добросовѣстнаго труда въ дѣлѣ изящныхъ произведен³й, заслуживаетъ ѣдкой сатиры, или трактата, или цѣлой статьи серьезнаго содержан³я.

   Итакъ, намъ кажется, что талантъ г. Щербины можетъ усовершенствоваться и ярко развиться съ помощью труда. Мы не хотимъ вѣрить, чтобъ поэтъ съ его дарован³емъ не нашолъ себѣ новыхъ сюжетовъ и покой дѣятельности, чтобъ онъ не былъ способенъ довести свой стихъ до высшей степени правильности, красоты и въ особенности точности. Мы не знаемъ, составляетъ ли симпат³я къ древнему м³ру самую сильную сторону въ дарован³и нашего автора и не можемъ сказать, удадутся ли ему попытки въ другомъ родѣ вдохновен³я, но можемъ увѣрить его съ полнымъ сознан³емъ, что и этой стороны таланта довольно для дѣятельности всей его жизни. Пусть г. Щербина подаритъ насъ сотнею антологическихъ стихотворен³й въ родѣ "Мига" или двумя стами такихъ прелестныхъ гимновъ, какъ "Невольная Вѣра", онъ можетъ быть увѣренъ, что не мы заговоримъ объ однообраз³и. Если поэтъ охладѣетъ къ такому роду произведен³й, передъ нимъ все-таки широкое поле дѣятельности: на русскомъ языкѣ нѣтъ ни одной поэмы изъ древней греческой жизни, и нѣтъ ея, какъ кажется намъ, по весьма простой причинѣ - по малой учоности многихъ нашихъ поэтовъ. Что-то намъ говоритъ даже, что Лермонтовъ, написавши прелестный отрывокъ изъ поэмы, гдѣ говоритъ въ началѣ о гонен³и христ³янъ при "грозномъ Тивер³и", остановился единственно потому, что его малая начитанность, поверхностно-энциклопедическое, свѣтское образован³е положили неодолимую преграду полету его музы. Стихотворен³я г. Щербины, его знакомство съ греческою словесностью показываютъ намъ, что ему нечего бояться, по видимому, прозаической, но въ сущности существенной преграды.

   Но положимъ, что по той или другой причинѣ поэма не будетъ удачна. Тогда автору останется еще трудъ, за который всѣ русск³е читатели скажутъ ему истинную благодарность,- трудъ, для котораго мало десяти людей, одаренныхъ огромнымъ талантомъ. Софоклъ и Еврипидъ, Пиндаръ и Ѳеокритъ, Сафо и Каллемахъ, Анакреонъ и поэты антолог³и у насъ еще не переведены, или если переведены, то плохо и невѣрно. Латинск³е поэты, по направлен³ю своему приближавш³еся къ ген³ямъ древней Эллады, у насъ почти неизвѣстны: ни Горац³й, ни Катуллъ, ни Тибуллъ съ Проперц³емъ, ни Виргил³й не приманивали еще собой русскихъ поэтовъ. Наши поэты отчего-то любятъ съ равнодуш³емъ проходить мимо оды Анакреона и эпиталамы Катулла: они предпочитаютъ останавливаться надъ самыми неудачными изъ пѣсенъ Гейне или надъ скучнѣйшею балладою Уланда.

   Но, скажетъ читатель, самъ г. Щербина признается въ своей книгѣ, что "никакой переводъ не въ состоян³и передать красотъ греческаго подлинника". Въ этомъ позвольте намъ усомниться и привести въ свое оправдан³е ту мысль, что всяк³й языкъ имѣетъ свои особенныя красоты, и что все дѣло состоитъ въ употреблен³и этихъ красотъ кстати. Переводчикъ, который бы сталъ ломать русск³й стихъ на греческ³й манеръ, конечно, не имѣлъ бы удачи въ своемъ трудѣ; но, соображаясь съ духомъ отечественнаго языка, есть еще возможность спять вѣрную коп³ю. Что бы мы сказали о живописцѣ, который, снимая масляными красками превосходную картину, писанную на стеклѣ, сталъ класть на полотно тѣ-же ярк³я краски, которыя онъ видитъ въ своемъ оригиналѣ? Для живописи перомъ, карандашемъ, красками, водяными и масляными, есть своя особенная манера, а между тѣмъ одна и таже головка можетъ быть писана всѣми этими способами.

   Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ своихъ стихотворен³й, г. Щербина возвышается до такой умѣренности словъ и образности выражен³й, которыя даютъ чрезвычайно точную идею о манерѣ древнихъ. Возьмемъ, напримѣръ, хоть эти строки изъ пьесы "Древняя колонна":

  

   Надъ теменемъ бѣлымъ утёса

   Горѣло вечернее солнце,

   И падало свѣтомъ волшебнымъ

   На груды развалинъ, на море,

   На дальн³я горы и рощи.

   Вились надъ моею колонной

   Прозрачно-лазурныя тѣни,

   И лучъ догоравш³й струился

   По мраморнымъ ребрамъ колонны...

  

   Это полная картина, которой скорѣе недостаетъ рамки, чѣмъ какого нибудь дополнительнаго штриха. Тутъ нечего ни прибавить, ни убавить, и кто изъ людей со вкусомъ не скажетъ, что Ѳеокритова идилл³и, еслибъ ее всю передать подобными стихами на русск³й языкъ, будетъ достойна подлинника!

   Книжка "Греческихъ Стихотворен³й" издана лучше всѣхъ новыхъ петербургскихъ книгъ: шрифтъ и украшен³я прекрасны, бумага замѣчательной бѣлизны и плотности. Это издан³е не стыдно держать на столѣ въ гостиной.

  

   1850.