Дружинин Александр Васильевич - Вступление к переводу "Короля Ричарда Третьего"

первый разъ предстаетъ предъ насъ не царедворцемъ, а человѣкомъ. Душа его пробита скорбью, память хранить въ себѣ весь рядъ ложныхъ клятвъ, всѣ жертвы, когда-то принесенныя минутному кумиру. Завѣса спала съ глазъ несчастнаго, и подобно умалишеннымъ, которые почти всегда приходятъ въ разумъ предъ смертью, Букингамъ кидаетъ взглядъ раскаян³я на свое отвратительное прошлое, а потомъ безъ ропота сходитъ въ могилу.

   Лордъ Гестингсъ и лордъ Стенли - тоже британск³е аристократы и тоже придворные люди. Ни между ими двумя, ни между ними и Букингамомъ нѣтъ ни малѣйшаго сходства; Букингамъ не можетъ существовать безъ двора и великаго вл³ян³я на государства,- Гестингсъ же слишкомъ молодъ, а Стенли слишкомъ старъ для такой исключительности. Гестнигсъ слишкомъ любитъ наслажден³я, слишкомъ крутъ для того, чтобъ сдѣлаться чьимъ либо хамелеономъ,- лордъ Стенли слишкомъ дорожитъ остаткомъ своей жизни для того, чтобъ, очертя голову, бросаться въ опасный водоворотъ придворныхъ происковъ. Тѣмъ не менѣе и Стенли и Гестингсъ люди далеко не ничтожные; король Ричардъ понимаетъ ихъ хорошо и видитъ въ нихъ опасныхъ непр³ятелей. Онъ дѣлаетъ все возможное для того, чтобъ переманить на свою сторону блестящаго, храбраго, щедраго и любимаго народомъ лорда Гестингса. Гестингсъ, какъ всѣ вельможи, еще не вполнѣ порабощенные дворомъ, не умѣетъ скрытничать: его дружба горяча, его непр³язнь порывиста, открыта и неумолима. Онъ ненавидитъ родню королевы Елизаветы, не можетъ ладить съ новоиспеченными графами и маркизами, подпадаетъ ихъ навѣтамъ, и не смотря на свое зван³е лорда-камергера, подвергается аресту въ Товэрѣ. Ричардъ пытается, подойти къ нему съ этого пути, По смерти короля Эдварда, онъ арестуетъ и осуждаетъ на казнь противниковъ Гестингса, и подсылаетъ къ лорду-камергеру Кетсби съ этимъ извѣст³емъ. Радость принца порывиста и необузданна. Онъ весело вспоминаетъ о гонен³яхъ, как³я терпѣлъ отъ своихъ враговъ; подсмѣивается надъ ихъ бѣдой; какъ ребенокъ, хвастаетъ своей побѣдой передъ посторонними лицами, еще недавно бывшими свидѣтелями его немилости. Но Кетсби, клевретъ герцога Глостера, имѣетъ къ Гестингсу другое, болѣе щекотливое поручен³е; онъ долженъ выпытать его мысль насчетъ честолюбивыхъ видовъ Ричарда, насчетъ низложен³я сына той самой Елизаветы, которая когда-то такъ вредила нашему лорду. При нервомъ намекѣ передъ нами раскрывается вся прямота Гестингса, вся его преданность законности, а вмѣстѣ съ нею и его гибельная неосмотрительность.

  

   Покуда голова моя цѣла,

   Короною играть я не позволю!

  

   говоритъ Гестингсъ, и словами этими выкупаетъ многое изъ своего прошлаго. Кетсби искусно лавируетъ въ сторону, заминаетъ рѣчь и безъ труда обманываетъ довѣрчиваго пр³ятеля, произнесшаго собственный смертный приговоръ и все еще продолжающаго считать себя на верху велич³я и почестей. Мало того, что Гестингсъ безъ нужды выдаетъ свои помыслы и становится на дорогѣ лорда-протектора, онъ не принимаетъ никакихъ мѣрь для защиты короны, даже для спасен³я собственной жизни. Напрасно Стенли даетъ ему добрые совѣты, напрасно самый конь его спотыкается на пути и вздрагиваетъ, глядя на стѣны Товэра: - ни старческая мудрость, ни суевѣр³е не наводятъ Гестингса на мысль объ осторожности. Онъ спокойно входитъ въ западню: шутитъ и болтаетъ въ совѣтѣ лордовъ, а минуту спустя, пропасть разверзается подъ нимъ - и мертвая голова Гестингса падаетъ съ плахи.

   Лордъ Стенли, какъ было уже сказано, старъ и остороженъ, да и странно было бы не выучиться осторожности, видѣвши на своемъ вѣку все то, что видѣлъ нашъ лордъ въ течен³е самыхъ кровавыхъ годовъ британской истор³и. Стенли не принадлежитъ къ друзьямъ законности; головы своей онъ не положитъ ни за кого на свѣтѣ, и уживется со всякимъ извергомъ, до той поры однако-же, пока не представится явная, положительная возможность отдѣлаться отъ изверга, насоливши ему какъ слѣдуетъ. Ричардъ III видитъ Стенли насквозь, ненавидитъ въ немъ отчима графа Ричмонда, но при всей своей смѣлости и ловкости, не можетъ погубить этого старика, выскользающаго изъ рукъ, умаляющегося, увертывающагося при каждой опасности. Можетъ быть популярное имя Стенли удерживаетъ руку тирана, можетъ быть король надѣется на свой зорк³й глазъ и своихъ шп³оновъ; но какъ бы то ни было, старый лордъ, подобно Протею въ миѳлог³и, неминуемо ускользаетъ отъ всѣхъ преслѣдован³й. Ричардъ не можетъ говорить съ нимъ хладнокровно: съ каждымъ словомъ онъ колетъ его своими подозрѣн³ями, выказываетъ къ нему оскорбительное недовѣр³е, даже передъ сражен³емъ беретъ его сына въ заложники, а между тѣмъ Стенли все-таки остается однимъ изъ главныхъ вельможъ и командиромъ цѣлаго отряда, который въ рѣшительную минуту весь передается Ричмонду, конечно со своимъ начальникомъ.

   На босвортскомъ полѣ, послѣ выиграннаго сражен³я, лордъ Стенли снимаетъ корону съ мертваго Ричарда и надѣваетъ ее на голову своего пасынка. Эта минута, на всей вѣроятности, должна назваться лучшей минутой въ жизни старой лисицы - Стенли. Но мы думаемъ, что радость стараго лорда должна нѣсколько разниться отъ радости Ричмонда и вождей, съ нимъ побѣдившихъ. Пока юноши возносятъ мольбы къ небу и пророчатъ счастливые годы своей родинѣ, хитрый старичокъ, по всей вѣроятности, размышляетъ о томъ, какъ сладко будетъ ему отдохнуть въ своемъ великолѣпномъ замкѣ и оттуда явиться ко двору, гдѣ ждетъ его, подъ конецъ жизни, почетное спокойств³е, безъ всякой перспективы быть обезглавленнымъ или задушеннымъ въ Товэрѣ.

   Побочная и безъ всякаго старан³я отдѣланная роль короля Эдварда IV стоитъ, однакоже, большаго вниман³я въ психологическомъ отношен³и. Король не дѣлаетъ ровно ничего и является только въ одной сценѣ, впрочемъ довольно обширной, на которую мы долгомъ считаемъ обратить особенное вниман³е читателя. Въ ней соединены всѣ художественныя черты, вслѣдств³е которыхъ выростаетъ передъ нами образъ умирающаго сластолюбца, истощеннаго излишествами, не злого по душѣ, и самой болѣзнью расположеннаго къ болѣзненной нѣжности. Мнительность и суевѣр³е короля, которыми Глостеръ воспользовался на погибель Кларенса, тоже совершенно подходятъ къ положен³ю Эдварда и роду его недуга. Люди неумѣренные въ любовныхъ наслажден³яхъ рѣдко бываютъ злы, но иппохондрическая недовѣрчивость, чувстввтельность, развитая ненормально, и трусливость во всѣхъ дѣлахъ жизни, почти всегда бываютъ ихъ удѣломъ, что подтвердитъ всяк³й медикъ, знающ³й свою науку. Въ этомъ отношен³и Шекспировъ Эдвардъ вѣренъ природѣ, и такъ какъ мы видимъ его въ послѣднемъ пер³одѣ истощен³я, за нѣсколько дней передъ смертью, то и черты выше обозначенныя, сказываются въ немъ съ полной рельефностью. Его тяготятъ несоглас³я приближенныхъ, въ будущемъ видитъ онъ бѣды для своей семьи, и потому пытается примирять враждующихъ вельможъ, соединить ихъ воедино словами дружбы и благочест³я. Какъ дитя, онъ радуется дружеской комед³и, разыгранной въ его угоду лицами, неспособными на примирен³е; какъ больной человѣкъ онъ съ отрадою встрѣчаетъ минуту отдыха, разсчитываетъ на ея продолжен³е,- и посреди до приторности добродѣтельнаго расположен³я духа, внезапно получаетъ извѣст³е о смерти своего брата Кларенса. Тутъ къ его сердцу подступаютъ и ужасъ передъ судомъ Бож³имъ и болѣзненная чувствительность, про которую мы говорили, и дѣйствительная братская любовь, на время позабытая. Душу леденящими словами, истиннымъ воплемъ сердца встрѣчаетъ король Эдвардъ роковое извѣст³е, и на долю его, одного изъ самыхъ незначительныхъ лицъ драмы, выпадаютъ строки, принадлежащ³я къ лучшимъ памятникамъ Шекспировой поэз³и:

  

   Имѣлъ я духъ сгубить родного брата,

   И я рѣшусь помиловать раба?...

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Кто мнѣ напомнилъ, какъ мой бѣдный братъ,

   Порвавши связи съ Варвикомъ могучимъ,

   Сталъ за меня и бился за меня?

   Кто мнѣ напомнилъ, какъ въ бою тяжеломъ,

   Когда Оксфордъ меня одолѣвалъ,

   Онъ спасъ мнѣ жизнь и ласково сказалъ мнѣ:

   "Живи и будь царемъ, мой милый братъ!"

   Кто мнѣ напомнилъ, какъ въ холодномъ полѣ,

   Полузамерзш³е, лежали мы,

   И онъ меня закрылъ своей одеждой,

   A симъ, больной, полунагимъ остался

   Подъ леденящимъ сводомъ темной ночи?...

  

   Нужно ли говорить о томъ, какое дѣйств³е производитъ этотъ вопль о погибшемъ, этотъ пароксизмъ братской любви въ устахъ умрающаго человѣка и короля Англ³и?

   Женскихъ лицъ въ драмѣ немного: первое и плѣнительнѣйшее изъ нихъ несомнѣнно леди Анна, несчастная супруга короля изверга. Мы знаемъ очень хорошо, что женщинамъ не нравится характеръ леди Анны, и даже мног³е изъ горячихъ поклонниковъ Шекспира не шутя упрекаютъ за него поэта. По мнѣн³ю поклонниковъ этихъ, творецъ "Ричарда III-го", всегда готовый смотрѣть на женщинъ съ слишкомъ средневѣковой точки зрѣн³я, умышленно совмѣстилъ въ леди Аннѣ всѣ шатк³я, ребяческ³я и слабыя стороны женскаго характера. Защищать шекспировыхъ героинъ мы не беремся: Кордел³я и Дездемона въ этомъ случаѣ краснорѣчивѣе всякой защиты; что же касается до леди Анны, то, по нашему мнѣн³ю, она не только не представляетъ поэта, по чему нибудь оскорбительнаго, но напротивъ, кажется намъ прелестною при всѣхъ своихъ слабостяхъ. Леди Анна есть лицо живое, вѣрное во всѣхъ поколѣн³яхъ, стоящее не одного пристальнаго изучен³я, но и всей симпат³и читателя. Она не имѣетъ героизма Кордел³и, это правда; у нея шатк³й, женск³й разумъ, какъ она сама сознается; при первомъ своемъ появлен³и на сцену, она совершаетъ величайшее дѣло непостоянства, на какое только можетъ быть способна женщина,- но изъ за этого еще нельзя бросать камня въ одно изъ трогательнѣйшихъ создан³й Шекспира. М³ръ наполненъ женщинами въ родѣ леди Анны,- хотя, по счаст³ю для нихъ, въ томъ же м³рѣ рѣдко встрѣчаются демоны-соблазнители, подобные Глостеру. Натура Анны - страстная и вспыльчивая, не знающая границъ въ своихъ порывахъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ неспособная на продолжительный гнѣвъ, и смягчающаяся тѣмъ полнѣе, чѣмъ ужаснѣй были минуты ея недолгаго раздражен³я. Это натура чистаго, горячаго, благороднаго ребенка, вѣчно нуждающагося въ надзорѣ и любящемъ руководствѣ, вѣчно впадающаго въ бѣду, чуть его предоставятъ собственному произволу. Всѣ побужден³я этой натуры идутъ изъ чистаго источника; лишенная всякой зоркости на худое, она легко поддается каждому обольщен³ю, если оно прикрыто маской любви, страдан³я, чистаго раскаян³я. Безсил³е леди Анны передъ страстной рѣчью есть недугъ всѣхъ преданныхъ женщинъ; ея способность скоро забывать старую любовь показываетъ въ ней существо, полное жизни и жаждущее любви живой, а не мертвой. Безъ этого, какъ все бы могли мы объяснить ея вниман³е къ человѣку, который зарѣзалъ ея мужа, ея отца, и еще при гробѣ послѣдняго, едва умывши свои кровавыя руки, осмѣлился произнести передъ всю признан³я отчаянной страсти? Не физическая же красота Ричарда ее обольстила, не увлеклась же она положен³емъ Глостера, въ то время не имѣвшаго ни силы, ни общественнаго уважен³я, да еще и запятнаннаго во всѣхъ отношен³яхъ! Ее просто увлекъ голосъ раскаян³я и преданности; ея довѣрчивое сердце не могло предугадать обмана въ человѣкѣ, который подставилъ ей свою грудь и съ воплемъ требовалъ смерти; наконецъ, ея женское самолюб³е увлеклось мысл³ю о любви мужа, всѣмъ страшнаго, который никогда

  

         Ни къ другу, ни къ врагу

   Не обращался съ ласковой мольбою.

  

   Неужели же эти побужден³я презрѣнны, неужели они могутъ набросить тѣнь на характеръ леди Анны и дать поводъ къ осужден³ю Шекспировыхъ понят³й о женщинѣ? Да ежели бъ наконецъ леди Анна была дѣйствительно тѣмъ, что хотятъ видѣть въ ней иные комментаторы, то есть пустою дурою; еслибъ въ ея существѣ не было началъ святыхъ и чистыхъ - то какъ же объяснить послѣ того восхищен³е Глостера послѣ ея ласковаго прощан³я? Такъ можетъ радоваться только демонъ, смутивш³й душу ангела; а для ангела плохая характеристика въ глупости и женскомъ непостоянствѣ. Когда въ четвертомъ дѣйств³и, король Ричардъ уничтожаетъ гнѣвъ королевы Елизаветы, матери имъ зарѣзанныхъ принцевъ, и даже выпрашиваетъ у ней соглас³е на бракъ съ ея дочерью, такая побѣда не исторгнетъ изъ его души никакихъ радостныхъ криковъ. "Насилу-то смягчилась непостоянная дура", холодно говоритъ онъ вслѣдъ королевѣ, и въ этомъ случаѣ онъ правъ, какъ нельзя болѣе: побѣдѣ надъ Елизветой радоваться не стоитъ. Леди Анна - дѣло иное, и вотъ почему, обольстивъ ее, человѣкъ-демонъ доходитъ до проявлен³й безпредѣльнаго восхищен³я. Нѣтъ, и повторяемъ это съ полнымъ убѣжден³емъ: леди Анна есть достойный цвѣтокъ въ роскошномъ цвѣтникѣ Шекспировыхъ женщинъ; свѣтлое создан³е, не теряющее своего блеска въ созвѣзд³и другихъ свѣтлыхъ и болѣе безгрѣшныхъ создан³й, которымъ цѣлый свѣтъ по справедливости удивляется. Подобно Кордел³и, она является лишь въ самомъ небольшомъ количествѣ сценъ драмы, но вездѣ является живою, вѣрною себѣ, возбуждающею наше безграничное сострадае³е. Мы не знаемъ ничего умилительнѣе сценъ, въ которыхъ снова является это бѣдное дитя, созданное для любви и счаст³я, и является передъ нами обольщеннымъ, покинутымъ, и какъ будто въ насмѣшку надъ его долею, осыпаннымъ всѣми наружными признаками велич³я. Трудно удержаться отъ слезъ въ тѣ минуты, когда Стенли приходитъ звать леди Анну въ церковь для коронован³я: такое сочетан³е неизбѣжнаго велич³я съ безутѣшной скорбью могло бы одно прославить всякаго поэта, но у Шекспира подобныя сближен³я родятся безпрестанно, и подмѣчать ихъ значило бы писать новый этюдъ въ добавлен³е къ этюду нашему. Королева Елизавета, которой мы сейчасъ только коснулись, говоря о леди Аннѣ, есть дѣйствительно, если не дура, какъ называетъ ее король Ричардъ, то во всякомъ случаѣ женщина пустая и вялая. Поэтъ очертилъ ее съ небрежностью; но обыкновенная сила таланта сказалась сама собой и помимо всякой заботы со стороны творца. Елизавета стоитъ предъ нами какъ живая. Елизавета Грей, впослѣдств³и жена и вдова короля Эдварда, родилась въ небогатомъ семействѣ, вышла замужъ за небогатаго дворянина и служила образцомъ нехитрыхъ мѣщанскихъ добродѣтелей до той поры, когда Эдвардъ, самъ человѣкъ не блистательный, не плѣнился ею и не возвелъ ее съ собою на тронъ британск³й. Елизавета была уже не молода во время своего второго брака; вмѣстѣ съ ней, въ семью Эдварда вошла многочисленная толпа ея родственниковъ, которымъ надавали титловъ и чиновъ въ ущербъ людямъ болѣе достойнымъ. Это породило ссоры и интриги, въ которыхъ королева не могла не принять участ³я. И дворъ, и народъ не были расположены къ Елизаветѣ, хотя, полнаго пристраст³я къ своей роднѣ, она не дѣлала ничего худого, и даже можетъ быть, при другихъ болѣе спокойныхъ годахъ, могла бы прослыть доброю королевою; какъ бы то ни было, посреди политическихъ смутъ, неизвѣстности за свою будущность, ссоръ и вѣчнаго столкновен³я парт³й, Елизавета могла думать только о себѣ, своихъ дѣтяхъ и своихъ неспособныхъ родственникахъ. Нелюбимая братьями короля, тяжко оскорбляемая Глостеромъ и его сторонниками, она горько сѣтуетъ о своей прежней скромной долѣ; но сѣтован³я эти (художественная черта, общая всѣмъ безхарактернымъ женщинамъ) не мѣшаютъ ей высоко цѣнить зван³е королевы, безпрестанно трепетать за свою власть и свое вл³ян³е. Разъ вкусивши почестей, бѣдная женщина привязалась къ нимъ со всей силой своей мѣщанской натуры, но не получила ни энерг³и, нужной для королевы, ни даже способности вполнѣ наслаждаться своимъ велич³емъ. Не смотря на то, Елизавета все таки выше всего цѣнила свой санъ, была готова забыть все на свѣтѣ для его сохранен³я. Всѣ эти тонк³я особенности мелкой души переданы Шекспиромъ съ большою рельефностью. Съ самаго начала драмы жена Эдварда плачется на свою долю, тоскуетъ о прежнихъ безмятежныхъ годахъ, открыто говоритъ, что зван³е британской королевы принесло ей одни оскорблен³я, а между тѣмъ боится всякой перемѣны и не столько жалѣетъ объ умирающемъ мужѣ, сколько заботится о тамъ, что будетъ съ ней самой послѣ его смерти. Когда послѣ смерти короля, Ричардъ Глостеръ наноситъ ударъ всей ея парт³и арестомъ Грея и Вогена; Елизавета, даже еще не зная о ихъ предстоящей казни, почти лишается разсудка со страха. Вмѣсто того, чтобъ соединить вокругъ себя друзей законности, и, принявъ всѣ мѣры для защиты, выжидать своего часа, она запирается въ церкви съ своимъ младшимъ сыномъ, раздражаетъ протектора признаками явнаго недовѣр³я и вмѣстѣ съ тѣмъ не дѣлаетъ ровно ничего, способнаго разрушить его зловредные планы. Плаксивая и пустая женщина, она упускаетъ всѣ случаи въ свою пользу, до послѣдней минуты не помышляетъ о возможности дать отпоръ злодѣю, и, оставаясь истинно неспособною на какое нибудь дѣло, все-таки отчаянно держится за свой безплодный санъ королевы. Самое сострадан³е, возбуждаемое въ насъ Елизаветою въ ту пору, когда на голову ея обрушивается потокъ величайшихъ бѣдств³й, когда лѣта ея, невинные отроки предательски умерщвлены въ Товэрѣ, самое сострадан³е наше, говоримъ мы, какъ-то неполно и перемѣшано съ нѣкоторымъ чувствомъ презрѣн³я. Елизавета выказывается пустою и шаткою даже въ своей ненависти къ Ричарду, уб³йцѣ ея малютокъ. Она встрѣчаетъ губителя вскорѣ послѣ преступлен³я, когда еще тѣла маленькихъ принцевъ не успѣли предаться тлѣн³ю: мы ждемъ отъ нея проклят³й или какого нибудь отчаяннаго дѣла, а она довольствуется многословными упреками, за которыми, въ самомъ скоромъ времени, слѣдуетъ поступокъ истинно позорный, то есть соглас³е за бракъ оставшейся дочери, и съ кѣмъ же - съ Ричардомъ, губителемъ всего ихъ семейства! Тѣмъ или другимъ путемъ, зван³е королевы и почетъ съ нимъ неразлучный будутъ сохранены для Елизаветы. "Дрянная дура!" говоритъ про нее Ричардъ, и эти слова единственная награда несчастной женщины, позабывшей и стыдъ, и мщен³е, и материнскую скорбь для сохранен³я сана, которымъ столько лѣтъ не умѣла пользоваться.

   Не такова королева Маргарита, вдова короля Генриха VI, свергнутаго съ престола и умерщвленнаго представителями Йоркскаго дома. Это королева настоящая и рожденная для королевскаго санъ, это женщина запятнанная кровью и преступлен³ями, но горько поплатившаяся за свое прошлое, и все-таки величавая въ своемъ уничижен³и. Не безъ боя уступила Маргарита свои права во время предпослѣдней борьбы Ланкастеровъ съ Йоркскимъ домомъ: народъ называлъ ее французской волчицей (she wolf of France), и не понапрасну. Она, какъ волчица, грызлась за свое логовище, она выѣзжала верхомъ передъ войсками, собирала дружины и вызывала помощь изъ Франц³и; она издѣвалась надъ умирающимъ Йоркомъ и радовалась, глядя, какъ убивали маленькаго Рутленда, его сына. Изгнанная подъ страхомъ смертной казни Маргарита нѣсколько разъ пробиралась въ Лондонъ, нѣсколько разъ замышляла возстан³е и до послѣдняго часа не переставала звать себя королевою. Для Маргариты санъ королевы выше всего, утрата его тяжеле гибели мужа и сына; о ней она никогда не забываетъ, ею она начинаетъ и заканчиваетъ всѣ свои проклят³я. Сыну Елизаветы говоритъ она:

  

   Вамъ, новаго издѣл³я вельможи,

   Знать не дано, что значитъ - санъ высок³й

   Утратить и оплакивать его...

  

   "Ты мой престолъ взяла", безпрестанно повторяетъ она женѣ Эдварда ²Ѵ, и за то пророчитъ ей отплату, по ея мнѣн³ю, изо всѣхъ отплатъ самую страшную:

  

   Ты, королева,- тамъ же какъ и я

   Переживи свой королевск³й санъ,

   Переживи дѣтей, и плачь надъ ними,

   И все живи,- и наглядись на то,

   Какъ новая захватитъ королева

   Твои права и почести твои!

  

   Даже увидавши прежнихъ своихъ враговъ посреди уничижен³я, она неспособна смягчить своего гордаго сердца, и только можетъ радоваться исполнен³ю своихъ проклят³й, да снова припомнить свои слова о томъ, что значитъ когда-то быть королевою и навсегда проститься съ этимъ зван³емъ. "Теперь ты пузырь за водной глади", повторяетъ она Елизаветѣ,- "теперь ты королева, годная только для театральныхъ подмостковъ! Гдѣ твоя былая радость,- гдѣ вельможи, толпами ходивш³е за тобой? гдѣ войска, тебя сопровождавш³я? Кто становится на колѣни передъ тобою? кто кричитъ въ честь твою: да здравствуетъ королева Британ³и?..." Слова истинно страшныя,- раскрывающ³я передъ нами всю душу этого неукротимаго существа, у порога гроба не имѣющаго силы забыть о прошломъ велич³и. Какая разница съ Елизаветою и ея жалобами по поводу прежней безвѣстной доли и тихихъ радостей!

   Роль королевы Маргариты невелика, но вся преисполнена великолѣпныхъ лирическихъ мѣстъ, и потому можетъ дать много чудныхъ моментовъ артисткѣ съ дарован³емъ. Какъ вы уже замѣтили въ своемъ мѣстѣ, черезъ избьггокъ лиризма, эта роль не всегда ладитъ съ ходомъ драматическаго дѣйств³я, и не смотря на то, вообразить драмы "Ричардъ III" безъ королевы Маргариты мы не въ состоян³и. Душѣ было бы тяжело, еслибъ, во всемъ этомъ лабиринтѣ кровавыхъ и беззаконныхъ дѣлъ, глаза наши не останавливались на величественной фигурѣ женщины, жестоко пострадавшей за свои преступлен³я и пророчащей еще страшнѣйш³я кары злодѣямъ, наполняющимъ сцену. Потребность высшей справедливости удовлетворена, а нѣкоторая задержка въ движен³и пьесы съ избыткомъ выкупается художественнымъ создан³емъ этой дряхлой, изтерзанной, но не сокрушимой Сивиллы, съ ея жаждой мщен³я, съ безконечной скорьбю объ утраченномъ велич³и.

   Въ создан³и лица герцогини Йоркской, матери короля Ричарда и бабушки младенцевъ задушевныхъ въ Товерѣ, опять таки сказывается поэтъ, безпредѣльный какъ море, и сильный какъ сама природа. Самой черствой душѣ хоть что нибудь окажетъ этотъ безукоризненный, сердцу говорящ³й образъ кроткой старушки, чуждой всѣмъ преступлен³ямъ, вокругъ нея совершающимся, испытавшей всѣ удары враждебнаго рока, оплакавшей все свое, когда-то цвѣтущее семейство, родившей на свѣтъ сына-чудовище, и не смотря на все это, милой и любящей, чуждой всякаго ожесточен³я, до той поры, когда наконецъ послѣднее гибельное дѣло Ричарда, уб³йство дѣтей Эдварда, переполнивъ всѣ мѣры зла, не заставляетъ ее произнести свое тяжелое, материнское проклят³е. Герцогиню Йоркскую мы постоянно видимъ окруженную дѣтьми, въ кругу сиротъ Кларенса, маленькихъ принцевъ, сыновей Эдварда, и всяк³й читатель, когда либо наблюдавш³й за проявлен³ями любви прародительской, неминуемо признаетъ въ старушкѣ типическое лицо бабушки. Ея нѣжныхъ разговоровъ съ внучатами, ея горькихъ сѣтован³й о ихъ участи, никто не смѣшаетъ съ нѣжностью материнской, съ материнской скорбью: тутъ сказывается нѣжность и горе женщины, черезъ старость сближенной съ дѣтствомъ, положившей всю свою честную, любящую душу въ любовь къ внучатамъ. Даже въ ту минуту, когда, поглощенная отчаян³емъ, герцогиня Йоркская проклинаетъ своего сына злодѣя, трезвыя слова получаютъ особенный характеръ отъ одного нѣжнаго выражен³я по поводу погибшихъ младенцевъ. "Малютки души дѣтей Эдварда вдохнутъ отвагу твоимъ врагамъ, и предскажутъ имъ побѣду надъ тобою", произноситъ страдалица, убитая во всѣхъ своихъ привязанностяхъ. Неправильное и полное ласки выражен³е littte souls (малютки души), своей прелестью выдается изо всей рѣчи, вызывая слезу отъ самаго холоднаго цѣнителя.

   Собственно о переводѣ мы не считаемъ нужнымъ распространяться, и скажемъ только, что онъ сдѣланъ не по Колльерову издан³ю. Полемика по поводу колльерова открыт³я, въ прошломъ году разгорѣлась съ новой силою и мы сожалѣемъ откровенно, что у насъ недостало терпѣн³я снова слѣдить за ходомъ этого нескончаемаго спора. Съ годами вопросъ рѣшится, и тогда мы успѣемъ, если будетъ нужно, сдѣлать въ нашемъ текстѣ небольш³я измѣнен³я, сообразно замѣткамъ, открытымъ въ знаменитой рукописи. Равнымъ образомъ читатель почти не найдетъ въ нашихъ примѣчан³яхъ подстрочно-буквальнаго перевода нѣкоторыхъ стиховъ, какъ это было въ примѣчан³яхъ "Кор³олана". Въ "Ричардѣ III-мъ" мы тоже останавливались предъ странностью нѣкоторыхъ, черезчуръ метафорическихъ отрывковъ, и переводили ихъ безъ смягчен³я.

   Такое дѣло, безъ сомнѣн³я, облегчалось отчасти энерг³ею подлинника, отчасти его чистотой отъ эвфуистическихъ пятенъ.