О воздушныхъ мостахъ критики
"Аполлонъ", No 2, 1909
Знаменательныхъ событ³й такъ много записываетъ теперь истор³я искусства, такъ много отмѣчаетъ эта добросовѣстная и добродушная истор³я искусства неожиданнаго, что сестрѣ ея, безпристрастной и суровой теор³и искусства, давно пора использовать накопивш³йся матер³алъ и дать отчетъ о событ³яхъ съ точки зрѣн³я выяснившейся ихъ цѣнности. Пора взяться теор³и искусства за свое зодческое творчество. Пора разобрать матер³алъ, сваленный равнодушной жизнью въ одну общую груду. Пора приняться за постройку новыхъ воздушныхъ замковъ.
Ибо что же, какъ не воздушные замки, строитъ теор³я искусства? Если истор³я ведетъ лѣтопись художественнымъ событ³ямъ внѣ зависимости отъ того или иного господствующаго м³ровоззрѣн³я, то теор³я искусства никакъ не можетъ - и не должна - оставаться независимой отъ общаго философскаго м³росозерцан³я ея носителя. Философ³я - теор³я м³ра - предопредѣляетъ эстетику - теор³ю искусства. Послѣдняя же предопредѣляетъ критику.
Думы и чаян³я современнаго человѣчества живы подъ звѣздою мистической философ³и. Такая теор³я м³ра глубже многаго иного умѣетъ цѣнить и лелѣять область искусства,- мистическую по преимуществу. И современная теор³я искусства широко расправляетъ окостенѣвш³я было крылья свои, вольныя теперь болѣе, чѣмъ когда либо. И вотъ, возникаютъ воздушные замки. И уже перекидываетъ дерзко современная критика искусства съ этихъ еще недостроенныхъ замковъ свои легк³е воздушные мосты прямо въ жизнь, прямо на взрыхленный творчествомъ черноземъ земного искусства. Радугами свѣтятъ мосты эти.
A подъ ними бездна з³яетъ иронически. Но пока не будемъ глядѣть внизъ. Sursum corda. Полетимъ по звѣздамъ.
"По Звѣздамъ". Такъ озаглавлена новая книга Вячеслава Иванова, съ интересомъ читаемая теперь не только его единомышленниками и друзьями, но и всѣми, кому не чужды философск³я, религ³озныя и эстетическ³я искан³я современности. Книга состоитъ изъ ряда статей, печатавшихся ранѣе въ различныхъ журналахъ, и охватываетъ пер³одъ времени съ 1904 года по нынѣшн³й. Если не все, чѣмъ жили мы эти шесть лѣтъ, то во всякомъ случаѣ все отвлеченное, волновавшее насъ за послѣднее время вмѣстила въ себя эта замѣчательная книга, и тонко, умно говоритъ съ нами языкомъ, достойнымъ ея глубокаго содержан³я.
То, что было сказано выше о неразъединимомъ взаимоотношен³и современной художественной критики (въ широкомъ смыслѣ) съ современной эстетикой и философ³ей, - въ полной мѣрѣ иллюстрируется книгою Вяч. Иванова. Критика такъ тѣсно связана y него съ эстетикой и съ его религ³озно-философскими идеями, вся книга вообще является столь компактной и цѣльной, что говорить о любой статьѣ, въ ней содержащейся,- значитъ говорить о всей книгѣ, и, быть можетъ, даже больше,- значитъ говорить о ея авторѣ. Какого бы вопроса ни коснулся онъ, тотчасъ же все кристализуется подъ его перомъ въ строго законченныя формы своеобразнаго его м³ровоззрѣн³я. Въ статьѣ по литературной критикѣ находишь строен³е кристалловъ эстетическихъ, въ статьѣ по эстетикѣ открываешь то же самое строен³е кристалловъ философскихъ. Все держится крѣпкимъ сцѣплен³емъ частей. И въ кристальные воздушные замки эстетики Вяч. Иванова вѣришь, и легко въ нихъ входишь по воздушнымъ мостамъ его критики.
Вотъ великолѣпная статья "О Шиллерѣ". Хотя написана она по случаю чествован³я памяти поэта въ 1905 году, и, казалось бы, должна носить чисто критическ³й характеръ, однако здѣсь затрагиваются все тѣ же цѣиные и типичные для м³ровоззрѣн³я Вяч. Иванова эстетическ³е вопросы о Д³онисѣ, о диѳирамбическомъ воодушевлен³и, о соборномъ началѣ. И все это какъ нельзя лучше объединено въ одно архитектоническое цѣлое. Воздушный мостъ крѣпко соединяетъ здѣсь замокъ эстетики съ земнымъ своевольнымъ искусствомъ. Другой образецъ столь же цѣльнаго архитектурнаго произведен³я являетъ со бою критическая статья "Байронъ и идея анарх³и", гдѣ мысли Вяч. Иванова о проблемѣ свободы находятъ себѣ частичное подтвержден³е и иллюстрац³ю въ разбираемой имъ поэмѣ Байрона ,Островъ1. (Между прочимъ, наиболѣе блестящими страницами этой статьи необходимо признать изслѣдован³е лирической гармон³и байроновской поэмы).
Но есть y Вяч. Иванова и так³е критическ³е мосты, ступить на которые рѣшится не всяк³й: слишкомъ ужъ неустойчивы они именно въ мѣстѣ примычки ихъ къ землѣ.
Возьму, какъ примѣръ, блестящую статью о "Цыганахъ" Пушкина. Общефилософск³е и эстетическ³е взгляды и вѣрован³я Вяч. Иванова неминуемо приводятъ его къ необходимости дѣлать въ этой статьѣ критическ³е выводы очень неожиданные. Авторъ различаетъ въ поэмѣ Пушкина "три формац³и, послѣдовательное наслоен³е которыхъ, несмотря на художественную законченность произведен³я, внимательному взгляду выдаетъ постепенность его вызрѣван³я и хранитъ отпечатокъ моментовъ душевнаго роста художника". Первая формац³я сводится къ общему лиризму, вторая - къ байронизму. Третью формац³ю характеризуетъ преодолѣн³е Байрона и "торжество хора надъ утвержден³емъ уединенной воли: слѣдовательно, по преимуществу сцена какъ бы хорового суда надъ Алеко въ формѣ заключительной рѣчи стараго Цыгана". Принципъ соборнаго начала, о которомъ мечтаетъ авторъ "Кризиса индивидуализма" въ своихъ философскихъ изыскан³яхъ, здѣсь на лицо. Но, говоря далѣе о пушкинскомъ таборѣ, какъ объ общинѣ анархической, Вяч. Ивановъ придаетъ этой общинѣ тотъ характеръ религ³озности и богопокорства, о которомъ Пушкинъ, на мой взглядъ, и не думалъ, когда писалъ своихъ "Цыганъ". Мечты и чаян³я Вяч. Иванова о соборности во имя любви къ Богу такъ реальны, его вѣра въ содержан³е этихъ чаян³й такъ сильна, что незамѣтно для самого себя онъ переноситъ свои мечты и чаян³я на пушкинск³я строки и придаетъ имъ содержан³е совсѣмъ неожиданное и своеобразное. Вячеславъ Ивановъ признаетъ анархическ³й союзъ лишь какъ общину, проникнутую одною верховною идеей, и притомъ идеей въ существѣ своемъ религ³озной. Такова, по мнѣн³ю автора, община пушкинскихъ цыганъ. И ей противупоставляетъ Пушкинъ, по мнѣн³ю Вяч. Иванова, богоборство абсолютно самоутверждающейся личности Алеко.
Напрасно сталъ бы кто искать въ этомъ изслѣдован³и документально подтвержденныхъ доводовъ въ пользу такого именно пониман³я Пушкинымъ своихъ "Цыганъ". Такихъ доводовъ въ статьѣ нѣтъ. Есть лишь убѣжденно повторяемое утвержден³е, что пушкинск³е цыганы живутъ ,въ глубокомъ и мудромъ соглас³и воли съ волей, вольности съ вольностью - и общей воли и вольности съ волею Бога, благословляющаго вольность. Утвержден³е это авторъ подкрѣпляетъ слѣдующей строкою изъ "Цыганъ":
Птичка гласу Бога внемлетъ...
Однако, ссылка на эту строку поэмы представляется тѣмъ менѣе убѣдительной, что приведена она Пушкинымъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ говорится именно не о цыганскомъ таборѣ, не объ общинѣ, но объ Алеко:
Подобно птичкѣ беззаботной,
И онъ, изгнанникъ перелетный,
Гнѣзда надежнаго не зналъ...
Не вмѣщаетъ, по моему, также и пушкинск³й типъ Алеко того содержан³я, какое придаетъ ему Вяч. Ивановъ. Гдѣ подтвержден³е элемента богоборства въ характерѣ Алеко? Настойчивое, неоднократное утвержден³е имѣется, но оно не подтверждено ни одной строчкой поэмы. Наоборотъ, y Пушкина, въ приведенномъ выше сравнен³и Алеко съ "птичкой Бож³ей" имѣются слѣдующ³е стихи:
Проснувшись поутру, свой день
Онъ отдавалъ на волю Бога...
Прежде чѣмъ придти къ своимъ оригинальнымъ выводамъ по поводу пушкинскихъ "Цыганъ", Вяч. Ивановъ разбираетъ рядъ критическихъ отзывовъ, порожденныхъ этой поэмой, въ томъ числѣ и извѣстную пушкинскую рѣчь Достоевскаго, съ его знаменитой фразой: "Смирись, гордый человѣкъ, и прежде всего сломи свою гордость, смирись, праздный человѣкъ, и прежде всего потрудись на родной нивѣ" и т. д. Сличая мнѣн³е Достоевскаго о "Цыганахъ", съ "подлиннымъ свидѣтельствомъ поэмы", Вяч. Ивановъ находитъ, что оно "наполовину принадлежитъ самому Достоевскому", который "слишкомъ узко понялъ Пушкина". Въ такомъ же отношен³и къ "подлинному свидѣтельству поэмы" стоитъ, по моему, и самъ Вяч. Ивановъ, который, какъ мнѣ кажется, понялъ Пушкина слишкомъ широко.
И это очень знаменательно.
Знаменательно то, что каждый изъ насъ, чтущихъ ген³й Пушкина, читаетъ въ пушкинскихъ "Цыганахъ" своихъ "Цыганъ" и въ этихъ своихъ "Цыганахъ" находитъ "подлинное свидѣтельство поэмы". И_б_о п_о_д_л_и_н_н_о н_е т_о, ч_т_о н_а_п_е_ч_а_т_а_н_о, н_о т_о, ч_т_о п_о э_т_о_м_у н_а_п_е_ч_а_т_а_н_н_о_м_у п_р_о_ч_т_е_н_о. Вѣдь только глупая веревка Хемницера есть "верв³е простое", a м³ръ - не простой м³ръ, какъ Пушкинъ - не простой Пушкинъ. Въ глубинахъ его ген³я каждый изъ насъ ищетъ и находитъ для себя то, что считаетъ подлиннымъ и цѣннымъ: Бѣлинск³й - свое, Достоевск³й - свое, Вячеславъ Ивановъ - свое. Всяк³й, кто имѣетъ свои философск³я убѣжден³я и эстетическ³я воззрѣн³я, видитъ въ м³рѣ свой м³ръ и въ Пушкинѣ - своего Пушкина. Самородные взгляды въ области искусства можетъ высказывать лишь та критика, которая опирается на самородныя эстетическ³я и философск³я воззрѣн³я. Потому Вяч. Ивановъ, конечно, правъ, когда онъ дѣлаетъ свои оригинальные выводы по поводу поэмы Пушкина,- правъ, когда съ воздушнаго замка своей эстетики перекидываетъ въ жизнь свой красивый критическ³й мостъ въ стилѣ всего замка. Но правъ также и тотъ, кто, надѣясь на свои собственныя зодческ³я силы, отказывается по этому воздушному мосту войти въ его высок³й замокъ. Красота же этого своеобразнаго моста прежде всего въ оригинальности художественной чеканки отдѣльныхъ его частей. Стоитъ только вспомнить, съ какой тонкой изысканностью и удивительной мѣткостью открываетъ Вяч. Ивановъ никѣмъ, кажется, ранѣе не отмѣченныя фонетическ³я достоинства разбираемой поэмы Пушкина.
Впрочемъ, на статьѣ Вяч. Иванова о "Цыганахъ" я остановился сейчасъ лишь какъ на примѣрѣ. Я взялъ эту во всѣхъ отношен³яхъ блестящую критическую статью только для того, чтобы показать, как³е иногда прекрасные, но неустойчивые перекидываетъ критика мосты съ воздушныхъ замковъ своей эстетики и философ³и - въ жизнь.
Однако, этотъ одинъ неустойчивый мостъ, дѣлаетъ ли онъ неустойчивымъ и весь замокъ? Конечно, нѣтъ. Замокъ философскихъ и эстетическихъ идей Вяч. Иванова обширенъ и великъ, много въ немъ залъ, переходовъ и воротъ съ мостами устойчивыми и крѣпкими. И книга "По Звѣздам" служитъ хорошимъ путеводителемъ по этому замку. Преобладающее значен³е въ книгѣ должны имѣть, конечно, статьи по теор³и искусства. Таковы "Символика эстетическихъ началъ", "Поэтъ и чернь", "Копье Аѳины" и знаменательная въ лѣтописи русской литературной критики статья "Кризисъ индивидуализма". Сюда же слѣдуетъ отнести и весь трет³й отдѣлъ книги ("Предчувств³я и предвѣст³я", "О веселомъ ремеслѣ и умномъ весел³и" и "Двѣ стих³и въ современномъ символизмѣ") Всѣ эти статьи, не исключая, конечно, и статей, носящихъ характеръ собственно критическ³й, даютъ обширный матер³алъ для самостоятельныхъ отзывовъ по поводу каждой изъ нихъ,- задача, къ которой я надѣюсь еще вернуться, ибо подробный разборъ книги Вяч. Иванова выходитъ за предѣлы нынѣшней моей темы. Нечего и говорить, что книга "По Звѣздам" съ течен³емъ времени дастъ жизнь цѣлому ряду самостоятельныхъ книгъ и статей,- настолько она значительна и цѣнна. A сейчасъ она конечно вызываетъ бурныя привѣтств³я единомышленниковъ, вызоветъ и страстныя нападки идейныхъ враговъ. Но равнодуш³я современниковъ она не встрѣтитъ: слишкомъ много въ ней того, чѣмъ живо современное искусство. Это растворъ, насыщенный идеями современности, растворъ, въ которомъ нѣтъ ни капли воды, но много пьянящей влаги, которая играетъ блестящей пѣной красоты и изысканности умудреннаго культурой творческаго духа человѣческаго.
- Подлинно для меня въ любомъ авторѣ не то, что имъ написано, но то, что мною по написанному прочтено.- Вотъ, я думаю, девизъ для импресс³онистической критики. Хорошимъ образцомъ такой критики можетъ служить "Вторая книга отражен³й" Иннокент³я Ѳ. Анненскаго. Это рядъ своеобразныхъ интерпретац³й извѣстныхъ литературныхъ типовъ, рядъ оригинальныхъ по замыслу очерковъ на тему о творчествѣ Достоевскаго, Лермонтова, Тургенева, Гейне, Ибсена, Андреева. Впрочемъ, характеристикамъ литературныхъ типовъ отводится во всѣхъ этихъ очеркахъ второстепенное мѣсто. На первомъ стоитъ психолог³я создан³я этихъ типовъ и проблема творчества вообще. Уклонъ симпат³й автора именно въ эту сторону сказывается съ первыхъ же статей книги, объединенныхъ подъ общимъ заголовкомъ "Изнанка поэз³и".
Очевидно, что антитеза: искусство и жизнь - стоитъ передъ авторомъ "Книги отражен³й" во всей ея льдистой остротѣ. Именно изнанка поэз³и (понимаемой въ ея широкомъ и истинномъ смыслѣ, какъ творчество вообще) притягиваетъ Ин. Анненскаго съ особой силой всюду, гдѣ только можно эту изнанку подглядѣть. И здѣсь глазъ его зорокъ, какъ y дикаря. Послѣднее слово написалось y меня, кажется, не даромъ...
Воспринимая м³ръ интуитивно и непосредственно, дикарь въ иные моменты многое понимаетъ въ немъ глубже и острѣе, чѣмъ мы, запряженные въ ярмо культуры. Правда, ярмо это надѣто намъ на шею для того, чтобы общими усил³ями мы могли сдвинуть съ нашего горизонта тяжкую глыбу призрачной нашей реальности и открыть подъ нею иную, болѣе реальную реальность, открыть то, что Вяч. Ивановымъ такъ мѣтко формулировано терминомъ reallora. Но вѣдь дикарю и не надо сдвигать этой глыбы, для того, чтобы познать realiora: глядя непосредственно и просто (какое глубокое это слово!), свободный отъ ярма культуры дикарь видитъ иногда realiora и сквозь геаl³а. Но онъ видитъ, и не знаетъ, не понимаетъ, что онъ видитъ; видитъ, и не можетъ изречь хотя бы ту, тютчевскую "ложь" о видѣнномъ. Ибо онъ дикарь, т_о_л_ь_к_о дикарь.
Ярмо культуры изранило намъ шею, но рѣдко кто изъ насъ видитъ глыбу реальности сдвинутою. Трагед³я наша въ томъ, что, разъ надѣвъ, мы уже не можемъ снять своего ярма. И лишь немногимъ это удается. Авторъ "Книги отражен³й" принадлежитъ къ числу такихъ немногихъ.
Для того, чтобы подглядѣть тайну творческаго духа человѣческаго, для того, чтобы застать его врасплохъ, осторожно надо подходить къ нему, надо подкрадываться къ нему со всѣми повадками дикаря: гдѣ лежа ничкомъ, гдѣ ползкомъ пробираясь далекимъ путемъ обходнымъ. A тутъ ярмо болтается на шеѣ, ненужное; стѣсняетъ одежда излишняя. Для того, чтобы тайну застать врасплохъ,- надо скинуть съ себя и тяжкое ярмо, и лишн³я одежды.
Стоитъ ради тайны обнажиться.
На все это идетъ авторъ "Книги отражен³й", когда зоркимъ глазомъ дикаря прозрѣваетъ многое скрытое отъ насъ въ процессѣ творчества Достоевскаго, Гейне, Лермонтова. Но видѣть еще мало. Надо осознать. И вотъ снова на шеѣ y автора ярмо многодумной культуры. Эта ужъ сумѣетъ помочь все осознать и понять, сумѣетъ разобрать цѣнную добычу. A что именно такое достоян³е эстетики цѣннѣе всего, ею добытаго,- это для меня несомнѣнно. Здѣсь необходимо сказать о стилѣ, какимъ написана "Книга отражен³й". Большая часть очерковъ производитъ такое впечатлѣн³е, какъ будто они первоначально и не предназначались для печати, вообще - для сообщен³я другимъ, но потомъ, однако, были опубликованы. Языкъ Ин. Анненскаго, его манера письма, поражаетъ странной какой то растрепанностью. Фраза иногда обрывается тамъ, гдѣ, казалось бы, только и начаться мысли; причинная связь, какъ будто и безъ надобности, вдругъ нарушается. Правда, иногда бываетъ, что стойкость логическихъ построен³й должна уступить свое мѣсто неожиданнымъ, чисто импресс³онистическимъ мазкамъ мысли, необходимость которыхъ ощущается иной разъ и наперекоръ логикѣ. Однако гдѣ же, все таки, искать причину столь частой недосказанности и растрепанности иныхъ мѣстъ "Книги отражен³й"?
То, что добылъ дикарь,- принялся разбирать очень культурный человѣкъ. Умѣлая систематизац³я, мудрыя сравнен³я, мѣтк³я характеристики,- все y него наготовѣ: ярмо культуры виситъ на шеѣ не даромъ. Но есть, оказывается, въ добычѣ дикаря и такое, о чемъ можно только молчать. A если ужъ говорить,- то говорить языкомъ дикаря. Не онъ ли, не языкъ ли дикаря даетъ себя знать въ книгѣ Ин. Анненскаго?
Или это голова закружилась надъ пропастью и забылъ человѣкъ слова?
Я не знаю, каковъ тотъ замокъ теор³и искусства, куда ведутъ воздушные мосты критики Ин. Анненскаго. Я даже сомнѣваюсь, является ли авторъ "Книги отражен³й" нераздѣльнымъ собственникомъ такого замка. Во всякомъ случаѣ послѣдняя книга его ничего объ этомъ не говоритъ. Однако, очевидно, что строитель этихъ воздушныхъ мостовъ не забываетъ объ одномъ:- о томъ именно, что перекидываются они черезъ бездну, которая тамъ, далеко внизу, з³яетъ иронически. Бездна эта притягиваетъ автора "Книги отражен³й" и онъ часто глядитъ внизъ. Отсюда своеобразный выборъ темъ, отсюда же и какая то недосказанность выводовъ.
Въ очеркѣ "Мечтатели и избранники" есть так³я строки: "Алмазныя слова поэта прикрываютъ иногда самыя грязныя желан³я, самыя крохотныя страстишки, самую страшную память о паден³и, объ оскорблен³яхъ. Но алмазныя слова и даются не даромъ". Я думаю, что основная тема книги Ин. Анненскаго есть тема сомнѣн³й и мучен³й человѣческаго духа, независимо отъ того, создаетъ онъ алмазныя слова или нѣтъ. Зорко высмотрѣть, застать врасплохъ и схватитъ тайну душевной жизни избранника или простого мечтателя - вотъ цѣль критики Ин. Анненскаго. Не даромъ же по поводу умирающаго Гейне и его "Романцеро" признается онъ: "Я люблю "Истор³и" Гейне потому, что это онѣ когда то унесли y меня иллюз³ю поэта чародѣя и научили угадывать за самыми пестрыми, самыми праздничными изъ его ризъ безпомощную и жалкую наготу"... Глазомъ дикаря изъ пропасти много вѣдь можно достать тайнъ обнаженной души человѣческой. Страница за страницей мелькаютъ мысли о мучительныхъ думахъ Бранда-Ибсена, о добровольномъ страдан³и Софи изъ "Странной истор³и" Тургенева, о тоскѣ "²уды" Андреева, о сомнѣн³яхъ Гамлета, о на смерть раненномъ сердцѣ Гейне, о "надрывахъ и вывертахъ" героевъ Достоевскаго.
И по мѣрѣ того, какъ воспринимаешь всѣ эти мучительныя темы,- все болѣе и болѣе убѣждаешься въ томъ, что своего собственнаго "воздушнаго замка эстетики" y Ин. Анненскаго нѣтъ. Да онъ ему и не нуженъ, этотъ свой собственный замокъ. Была бы твердая земля, откуда начать постройку, откуда кинуть надъ пропастью воздушный мостъ. A куда придется другой конецъ - это для Ин. Анненскаго не важно. Важны тѣ бездны, "соблазнительныя бездны", о которыхъ говоритъ самъ авторъ въ своей мучительной книгѣ. Вотъ как³я слова вкладываетъ онъ, между прочимъ, въ уста Лермонтову: "Я видѣлъ совсѣмъ, совсѣмъ близко так³я соблазнительныя бездны, я посѣтилъ - и съ вами, съ вами, господа, не отговаривайтесь, пожалуста! - так³е сомнительные уголки, что звѣзды и волны, какъ онѣ ни сверкай и ни мерцай, a не всегда то меня успокоятъ". Послѣ этого, кажется, ужъ и не можетъ быть сомнѣн³я въ томъ, что воздушные мосты Ин. Анненскаго только и построены, что для жуткой прогулки надъ бездной.
Въ наиболѣе глубокихъ очеркахъ "Книги отражен³й" слабо сквозятъ - но все же сквозятъ - могуч³е темные лучи одного м³росозерцан³я, вл³ян³я котораго на нашу современность отрицать нельзя. Я говорю о Львѣ Шестовѣ, о его "философ³и трагед³и" (таковъ подзаголовокъ книги "Ницше и Достоевск³й", вышедшей недавно вторымъ издан³емъ). Книгу эту, по глубинѣ ея отравы, по красотѣ ея ирон³и, по дерзости ея бунта смѣло назову я одной изъ значительнѣйшихъ книгъ, вышедшихъ въ Европѣ за послѣднее десятилѣт³е. И, кажется, я не ошибусь, сказавъ, что именно философ³я трагед³и научила Ин. Анненскаго такъ зорко глядѣть въ бездны вмѣстѣ съ Шестовымъ. Не даромъ ихъ обоихъ притягиваютъ тѣ же сокровенныя темы.
Два д³аметрально противоположныхъ принципа лежатъ въ основан³и критическихъ работъ двухъ прошедшихъ передъ нами авторовъ. У одного - увѣренность и синтезъ нашедшаго, y другого - безнадежность и анализъ ищущаго. Одинъ летитъ "по звѣздамъ", вѣритъ въ звѣзды и при свѣтѣ звѣздныхъ лучей спокойно глядитъ на realia. Другого же - "звѣзды, какъ онѣ ни сверкай и ни мерцай", не всегда то успокоятъ. Ибо въ "сомнительныхъ уголкахъ" и на днѣ соблазнительныхъ, иронически з³яющихъ безднъ вспыхиваютъ и сгораютъ иногда так³я солнца, так³я солнца...