от же разительный запах прогорклого деревянного масла и
невычищенной квашни, та же невозможность достать чистой посуды или пищи, за
исключением вечных яиц. Проездив неделю таким образом, вы и сами убеждаетесь
в невозможности достать здесь или завести что-либо порядочное. Нет, -
думаете вы, - нужна еще тысяча лет, - и с этими мыслями вдруг въезжаете в
помещичью, хотя и соломой крытую, усадьбу. Все зелено и приветливо. Видно,
что здесь, на степи, дорожат каждой веткой. Там старые ивы нагнулись над
прудом, здесь молодые тополи вперегонку тянутся вверх, а в сторонке
где-нибудь виден древесный питомничек. Перед балкончиком пестрый партер, и
всюду чистые дорожки, по которым ежедневная утренняя роса не мочит ног и не
портит обуви. Вы входите в дом: насекомых нет, зловония нет; все чисто, все
прибрано к месту. Вас встречают небогато, но мило одетая хозяйка; фортепиано
и ноты показывают, что она, худо ли, хорошо ли, играет. Между тем хозяин,
загорелый и усталый, возвращается с работ. Стол накрывают чистейшей
скатертью, - гордость домовитой хозяйки. Суп без всяких убийственных запахов
и - о роскошь! - кусок сочного ростбифа со стаканом хорошего вина. Может
быть, этого вина и не большой запас, но оно есть, и радушно предлагается
гостю. Вечером вы засыпаете на мягкой свежей постели. Разве это не
волшебство? Утром вам предлагают до подставы хотя старомодный, но все-таки
покойный экипаж; хомуты целы и смазаны. Мы берем в пример небогатых
помещиков. Правда, все виденное вами стоило хозяевам неимоверных хлопот и
усилий. Хозяйка, быть может, не только не в состоянии выписывать арбузов из
Милютиных лавок, а даже купить цветочных семян для своего партера. Но у нее
есть добрые соседки, и она им скажет: "берите у меня сколько угодно семян
резеды и корней георгин, я в нынешнем году отвела множество отводков, а мне
одолжите астр". Одним словом, вы слышите тут присутствие чувства красоты,
без которого жизнь сводится на кормление гончих в душно-зловонной псарне".
Еще две - наконец последние - цитаты из деревенских очерков Фета.
Первая из них говорит о том, что в своих цивилизаторских устремлениях Фет
помнит и о жертвах, приносимых этому процессу; он с сочувствием приводит
слова одного своего знакомого помещика: "Никто более нас с вами не способен
оценить блага нового жизненного строя, блага цивилизации. Но, воля ваша,
нельзя подчас не пожалеть о многом хорошем, первобытном, могучем, ежедневно
смываемом набегающей волной этой цивилизации". Другая цитата относится к
фетовской философии искусства; критикуя ремесленно-тенденциозную поделку
художника Шервуда, Фет говорит: "Задачей художника, очевидно, не было
создать картину, требующую, как всякое произведение свободного искусства,
уловления момента, самобытно играющего собственною жизнию". Обе приведенные
цитаты по-своему дополняют и идеологию среднепоместного "консервативного
почвенничества", развиваемую Фетом в его центральном публицистическом труде,
и тот принцип "эстетики жизни", который оказывается таким направляющим для
его практической деятельности.
Завершая обзор деревенских очерков Фета - без чего наше представление о
личности поэта было бы явно односторонним, - необходимо вернуться к началу
этого обзора и сделать существенную поправку к приведенному двустишию А.
Жемчужникова: стихам Фета незачем "искупать" прозу Шеншина - ибо это
неразделимые стороны одного и того же явления русской культуры и искусства
второй половины XIX века.