Южаков Сергей Николаевич - Англо-русская распря

  

   Весь цивилизованный мир взволнован ныне ожиданием самых грозных событий. Готовится столкновение между Россией и Англией, и никто не может предвидеть ни исхода этого столкновения, ни возможного размера его, ни значения для остальных народов, ни вероятной роли, которая должна выпасть на долю этих народов. Вместе со страшными событиями, столь фатально и с такою роковою необходимостью надвигающимися на смущённый мир, надвигается и полная неизвестность будущего. Что принесёт это будущее? Что оно ниспровергнет и уничтожит, что породит и возвысит? На что надеяться, чего ожидать, к чему готовиться - всё это вопросы, столь же тревожные и страшные, сколько и неразрешимые. Ничего не гарантировано, и всё становится вопросом - такова ужасная формула грядущих событий. Но неужели, - спрашивает изумлённый мир, - какой-нибудь клочок песчаной степи вроде Пенде, или даже ничтожный для таких необъятных империй как Россия и Англия культурный оазис вроде Герата, заслуживают подобной борьбы, подобных ожиданий и опасений? Неужели весь цивилизованный и нецивилизованный мир может быть взволнован и потрясён в его основах из-за подобных пустяков? Рисковать всем, идти навстречу полной неизвестности, приготовляться ко всяким последствиям, распространять всеобщую тревогу - и всё затем, чтобы решить вопрос о клочке территории, ничтожной по размерам, бедной населением, заброшенной в самую непроходимую глушь дикой, невежественной и нищей страны! Такие вопросы задаются всюду. С редким единодушием немцы, французы, австрийцы, мадьяры ставят эти вопросы. В Англии и в России не менее единодушно общество и печать делает тоже самое. Никто не желает войны, всеми почитаются поводы к ней ничтожными и бессмысленными, все опасаются её, и никто не надеется на неё, даже обе спорящие стороны, и тем не менее война надвигается, и усилия обеих сторон избегнуть её покуда разбиваются о какую-то роковую бессмысленную необходимость воевать. Но точно ли эта роковая необходимость так уж бессмысленна? Точно ли борьба затевается из-за Пенде, или из-за разногласия в донесениях русского и английского генералов?

   Конечно, искать нравственного смысла в кровопролитиях и взаимных разорениях культурных наций было бы напрасно, и с этой точки зрения всякая война бессмысленна, но исторический смысл таких крупных событий как столкновение двух мировых держав должен быть, и исторического бессмыслия в этом столкновении быть не может. Франко-германская война объявлена была из-за дипломатической щепетильности, но конечно её смысл исторический был в ином месте. Весь мир знал, что война эта будет, и что она неизбежна. Она и разразилась, а из-за чего она была объявлена - к историческому смыслу самого события ни мало не относится. Тоже и теперь. Весь мир, европейский и азиатский, давно ожидает этой войны и давно почитает её неизбежною. Она и будет. Сегодня ли, завтра, или ещё позже, из-за Пенде, из-за Кореи, из-за Босфора, или из-за дипломатической щепетильности, но она будет, - это все знают и чувствуют, хотя и не все высказывают, и не все сознаются. Ясно, следовательно, что не в Пенде и не в разногласиях двух рапортов следует искать смысла надвигающейся грозы. Исторический смысл событий вскрывается далеко не так просто, и его объяснение лежит даже не в одной политической истории сталкивающихся стран, а во всей совокупности их культуры, быта, истории, их исторических условий и задач.

   Мировые войны (а предстоящая война должна быть и будет мировою в самом полном и точном смысле слова) имеют мировое значение и мировой смысл. Мировые причины управляют их течением, началом и окончанием. Мировые войны конца XVIII и начала XIX столетий имели такое значение и такой смысл в смене сил, управляющих судьбами цивилизованных народов и направляющих их историю. Франция явилась представительницею новых сил, потребовавших себе места и даже господства в мире. Третье сословие, буржуазия, капитализм - таковы были эти силы, и мировые войны той эпохи окончились торжеством новых сил, хотя их представительница, Франция, и понесла в конце концов военное и политическое поражение. Мировые войны, началом которых может быть предстоящая англо-русская, тоже не могут быть ни чем иным, кроме борьбы мировых исторических сил, мировых начал, принципов, общественных групп и интересов. Ими, этими мировыми войнами должна определиться снова общественная физиономия цивилизованного мира, направление его истории, ближайший характер его культуры. Буржуазный капиталистический режим, дошедший (в Европе) до самого крайнего выражения именно в Англии и притом именно в лице Англии перенёсший своё господство и в международные отношения, этот режим встречает в лице России страну не буржуазную и не капиталистическую, а построившую свою культуру на идее крестьянства; борьба между двумя мировыми колоссами поневоле явится борьбою между двумя режимами, проверкою их состоятельности и их значения и роли в будущем. В этом - смысл борьбы, и в этом же её причина, ибо обе страны, следуя каждая не более, как логике своей культуры и требованиям своей истории, пришли на Востоке в такое соприкосновение, что ужиться рядом не могут и, покуда не преобразовали своего внутреннего строя по образцу противника, не должны уживаться, не уживутся, как бы того государственные люди обоих государств ни желали. Как и каким путём дошли Россия и Англия до такого взаимного положения - этот вопрос и составляет предмет настоящего этюда.

  

   В своей "Истории цивилизации в Англии" Бокль высказал убеждение, что цивилизованный мир культурных народов Европы и Америки дошёл до той степени развития и прогресса, когда губительные и разорительные украшения старых летописей, войны, становятся всё реже, всё невозможнее. И в самом деле, наблюдателю середины пятидесятых годов этого столетия и вправду могло показаться, что мир начинает питать сильное отвращение к войнам, и что ныне чрезвычайно трудно натравливать нации друг на друга. С 1815 г. до 1853 г. не было в Европе ни одной войны между её европейскими членами; война 1828-29 гг., ведённая между Россией и Турцией, была по Боклю столкновением между самыми отсталыми державами Европы; остальные войны были междоусобиями, борьбою партий или племён внутри государства. Наконец самая большая европейская война 1853-56 гг. вызвана опять-таки русско-турецкою войною, т. е. столкновением между самыми отсталыми европейскими державами. Все эти соображения тешили английского мыслителя-гуманиста и заставляли его предвещать для Европы долгий мир и всё меньшую случайность войны! Увы! Предсказаниям этим не суждено было сбыться, и история четверти столетия, протёкшей со смерти Бокля, как бы взялась опровергнуть знаменитого историка. В 1859 г. вспыхнула война между Францией и Австрией, в 1860 г. - между северной и южной Италией, в 1861-65 гг. - война между севером и югом американской республики, в 1862 г. - турко-черногорская война, в 1863-64 гг. - польское восстание, в 1864 г. - мексиканская экспедиция, в 1864-65 гг. - датско-германская война, в 1866 г. - австро-прусская война, с 1866 по 1868 г. - критское восстание, 1870-71 гг. - великая франко-германская война, в 1875 г. - герцеговинское восстание, в 1876 г. - война между Турцией и славянскими княжествами, в 1877-78 гг. - между Турцией и Россией. и наконец с тех пор и по сие время мир постоянно живёт под гнётом ожидания большой европейской войны. Я не считал войн, которые вели державы в Азии, Африке и т. д., не указал на войны Англии с Китаем, Бирмою, Персиею, Абиссиниею, ашантиями, Трансваальскою республикою, Малаккою, Афганистаном, Египтом, Суданом, племенами Кафиристана, Гималаев и т. д., на войны России в Средней Азии и на Кавказе, на войны Франции в Алжире, Тунисе, Тонкине, Мадагаскаре. А между тем всё же и эти войны были ведены по крайней мере частью державами культурного мира. Но не говоря уже обо всех этих ежегодных и обильных кровопролитиях, одни крупные войны последних тридцати лет унесли миллионы жертв, разорили громадное пространство земли, истратили миллиарды, собранные кровавым народным трудом. Такова та цивилизация, которою готов был гордиться Бокль; таковы те культурные нации, в которые готов был верить английский мыслитель! Впрочем, я вовсе не намерен лить бесплодные слёзы о людской испорченности и трогать читателя отвратительными картинами человеческого прогресса XIX в., а желаю в этом небольшом этюде, хотя немного уяснить - если не смысл событий, надвигающихся на нас, подобно какому-то тлетворному, но неотвратимому смерчу (так как в этих событиях нет человеческого смысла), то по крайней мере их причинное соотношение с другими историческими фактами и явлениями. Эти события, т. е. предвидимая Европою война между Россией и Англией, и будут предметом этого очерка, в котором я намерен осветить их по крайней мере настолько, чтобы каждый мог знать и видеть их место в ряду явлений современной истории.

   Война между Россией и Англией, говорят, неизбежна; так по крайней мере говорят газеты Германии и Австрии, Англии и России. Я не знаю, неизбежна ли война в 1885 году (хотя и мне она представляется довольно вероятною), но я убеждён, что при современном культурном состоянии Европы, при принципах, руководящих иностранною политикою всех без исключения наций, эта война (или даже ряд войн) рано или поздно неизбежна. Вся прошлая история двух государств, вся прошлая история Востока, того Востока, на котором они встречаются и сталкиваются, подготовила и создала положение вещей, при котором Россия и Англия превратились в двух соперниц, которым обеим вместе не может быть места в Азии. На первый раз это покажется парадоксом, так как известно, что Азия велика и обильна, и что если порядку в ней мало, зато места много. Однако, не надо забывать, что и Англия и Россия ходом истории взяли на себя задачу ввести в Азию этот "порядок", которого так мало, ну а насколько способны они вводить в Азию порядок (говоря высоким слогом "культуру"), насколько они готовы творить это дело мирно и дружно, - показал пример Турции, этого в сущности лишь небольшого уголка азиатского Востока! Поясню эти мысли обстоятельнее.

   Европа гордится цивилизацией, культурою, прогрессом. Гордящиеся сыны общеевропейского культурного отечества и просвещённого века обыкновенно забывают при этом, что если известный характер цивилизации и культуры и составляет собственность и особенность Европы и XIX в., то этого уже никак нельзя сказать про "цивилизацию и культуру" вообще. И до современной европейской цивилизации, и наряду с нею были и существуют весьма многообразные типы старых культур, совершенно отличающиеся от европейской и развившиеся самобытно и независимо от европейской цивилизации. Ряд древних культур (Египта, Финикии, Вавилоно-Ассирии, Иудеи, Ирана, классического мира) и ряд современных восточных культур (мусульманская, китайская, индостанская) представляют собою именно такое самобытное развитие оригинальных и вполне особенных культур. Здесь не место входить в характеристики этих различных типов человеческой культуры; для нас довольно будет помнить, что вообще все известные истории культуры, при всём своём многоразличии, разнообразии и даже противоположности, могут быть подведены под две главные категории: культуры прогрессивные (научные) и культуры застоя и циклического развития (жреческие). Поставленные в скобках характеристики далеко не исчерпывают собою различия между ними и даже не дают причинного истолкования этого различия, но лишь намекают на наиболее распространённые признаки обеих категорий. Их можно бы было тоже назвать свободными и деспотическими, но и эта характеристика была бы неполна и относилась бы лишь к крайним выражениям обоих типов. Истолкования их различия надо искать гораздо глубже и преимущественно в международной истории стран, приобретших своей культуре способность прогрессировать, а не вертеться как белки в колесе. При известных условиях международных отношений цикличность исторического движения является неизбежною, и смена периодов развития, процветания, склонения, упадка и наконец падения представляется фатальною. При других условиях цивилизация лишь переживает от времени до времени кризисы и находит в себе достаточно силы и живучести для продолжения прерванного кризисом прогресса. Такова могла быть классическая культура, но совокупность внешних условий её существования привела и её к типу циклического движения. Такова - ныне европейская цивилизация, и покамест нет основания предполагать, чтобы ей грозила в близком будущем серьёзная опасность. Европейская цивилизация прогрессивна. Не таковы были древние и сохранившиеся доселе цивилизации Востока. Много тысячелетий, гораздо дольше, нежели Европа, живёт Восток культурною жизнью, но во всё это долгое время, все многочисленные сменившие друг друга и столь различные цивилизации не отличались способностью постоянного прогресса, все они были и ныне представляются культурами застоя, или циклического движения. Фатально и неизбежно наступает в истории каждой такой культуры момент, когда она начинает склоняться к упадку, государство разлагается, самая раса до известной степени вырождается. Дело кончалось обыкновенно появлением новой, свежей расы, покорявшей, порабощавшей и истреблявшей старую расу и её культуру и начинавшей развитие сызнова. Новая раса, создавшая в свою очередь более или менее цветущую материальную (а иногда и духовную) культуру, более или менее могущественное государство, приходила опять к упадку, разложению, вырождению и даже вымиранию и т. д. Так шла история Востока тысячелетия, пока на Западе не выделился наконец из ряда подобных же культур тип прогрессивной культуры. Как это случилось в Европе, и почему этого не случилось в Азии, - вопрос, конечно, весьма интересный, но сегодня нам не подлежащий. Для нашей цели довольно, что именно так, а не иначе произошло, и что пока Восток вертелся в своём заколдованном циклизме, Запад всё шёл и шёл вперёд и достиг наконец такой высоты материальной и умственной культуры, что борьба Востока с Западом (проходящая через древнюю, средневековую и даже частью новую историю) оказалась уже невозможностью. Запад мог задавить весь Восток с его сотнями миллионов жителей неизмеримым превосходством своей культуры. Тогда-то началась борьба уже не с Востоком, а из-за Востока: борьба Голландии с Португалией, Англии с Голландией и Францией из-за Индии, борьба Англии и Франции с Россией из-за Турции, соперничество в Средней Азии, Персии, Китае и т. д. Что же делал Восток, пока в течении столетий Европа раздиралась войнами из-за него, войнами, которые спасли его от полного покорения Европою? Что он делал? - Продолжал своё предопределённое, издревле установившееся историческое движение; различные его члены довершали цикл своей культуры. Этим путём постепенно одна культура за другой приходила к упадку, одно государство за другим теряло былое могущество, раса за расою вырождалась. В одной части Азии раньше, в другой позже, но в течении последних двух столетий повсюду старые восточные культуры завершили циклы своего развития, пришли к полному упадку, государства к разложению заживо, господствующие расы к вырождению. В одном месте раньше, в другом позже, но повсюду в Азии наступила пора обновления; пришла повсюду пора старым культурам и государствам рухнуть и уступить место новым, но на этот раз повсюду это обновление прежним способом оказалось невозможным. Смена культур и рас новыми разбилась о неподвижность, наложенную на Восток Западом. Так Европа не допустила ни разу Турцию уничтожить номинальное государство Персидское, но она же не допустила падения и Турции в 1838 г. вследствие возмущения Египта. На индийские и индостанские движения наложила руку Англия, на среднеазиатские - интердикт был наложен Россией, на североафриканские - Францией и Англией. Таким-то путём весь обширный Восток очутился в совершенно новом историческом положении; его культуры сказали повсюду своё последнее слою, но сменить их новыми, которые возродили бы на Востоке жизнь и движение, не дозволено внешнею силою, и вот повсюду над Востоком господствует нечто политически, культурно и нравственно мёртвое. Труп Оттоманской империи, труп Персидского царства, полутруп Китая, а кругом и между - целая плеяда умерших, но сохранённых историей государственных мумий. Такова картина Востока. Атмосфера смерти, умерших культур, безжизненных государств, вырождающихся рас, - такова атмосфера восточной жизни от берегов Великого океана до берегов Средиземного моря. Всюду одна картина, один процесс то умирающих цивилизаций, то уже мёртвых, но продолжающих существовать вопреки смерти и исторической логике. Но жизнь человеческая не умерла на Востоке, а если люди живут, то жизнь эта должна рано или поздно возродить и социальную и историческую жизнь. Восток, конечно, возродится и должен возродиться, а так как старый путь возрождения чрез смену рас, чрез нашествия, истребления и т. д. уже невозможен, то Востоку приходится искать другого исхода, и, по-видимому, ему остался всего один исход, хотя к нему и много путей. Этот исход: переработать свои культуры по типу прогрессивному. Но глубокая принципиальная грань лежит между этими типами, грань, трудно переходимая, и вот в её то переходе тою или другою частью Востока и лежит историческая сущность "восточного вопроса" или, как его с некоторых пор правильнее окрестили, - восточного кризиса. Восточный кризис заключается в переходе стран Востока от типа неподвижных культур к типу прогрессивному, причём вдобавок старые культуры пришли в полный упадок, а господствующие расы к вырождению, а частью и вымиранию (турки, персы).

   Но если это, так сказать, - формула восточного кризиса, то осуществление её в разных странах весьма различно. Так, в Японии старая культура, войдя в общение с европейскою, нашла в себе достаточно жизненности для того, чтобы самой начать над собою работу пересоздания. Эта работа уже совершена русскою культурою, отклонённою татарщиною от европейского типа к развитию по восточному типу и только в XVII ст. начавшею внутреннюю работу переформирования. В других странах, наряду с господствующею расою, преданною восточной культуре, существуют подвластные племена, склонные к прогрессу, и освобождением которых и совершается процесс возрождения Востока (пример - Европейская Турция). Наконец, в третьих странах новая европейская культура насаждается европейскими (т. е. английскими, французскими или русскими) завоевателями. Таковы процессы восточной истории, конечное значение которых одно и то же: приобщение Востока к западной культуре.

   Но это конец концов. Начало же и середина отделены от него ещё целым морем человеческой крови и слёз. Россия и Англия с двух сторон нанесли и каждодневно наносят тяжкие удары старому восточному миру; с двух сторон они начали работу пересоздания восточной культуры по новому, более высокому типу, но конечно работа эта ими начата не ради Востока и вовсе не в его интересах. Собственная тысячелетняя история привела их к этой задаче и, приведя к ней, поставила не рядом для общего дела, а лицом к лицу для взаимной помехи.

   Но как это случилось, и каким путём Россия и Англия силою исторической логики были приведены к задаче разрешения восточного кризиса?

  

   В прошлой главе я старался показать, в чём сущность восточного кризиса. Болезнь всего Востока от Китая до Турции - смерть восточных культур, разложение восточных политических сил, вырождение господствующих рас; болезнь эта периодически и неизменно повторяется в разных странах Востока во всё многотысячелетнее культурное бытие его, постоянно излечиваясь одним и тем же путём. Обанкротившиеся культуры низвергались и уничтожались силою; обессилевшие политические тела разносились на части нашествиями; выродившиеся культурные расы истреблялись огнём и мечом; на место умершей культуры воцарялось варварство, которое и начинало сызнова свою историю, фатально повторяя те же этапы роста, процветания, упадка и разрушения. Но ныне ход всемирной истории наложил запрещение на последний фазис восточного цикла, разрушение заказано, а существование вопреки историческому смыслу и логике приказано; но как это могло произойти? Откуда явилась и народилась историческая сила, оказавшаяся в состоянии сказать "стой!" "великому и могучему" Востоку?

   Эта сила - европейская цивилизация. Но почему же она, нанося с одной стороны самые тяжкие и непоправимые удары азиатским культурам, с другой стороны охраняет их эфемерное существование и не позволяет завершиться естественному и столько раз уже повторявшемуся процессу? На этот вопрос я постараюсь хотя отчасти ответить с этой главе.

   В то время, когда Европа была бедна и погружена в беспробудное варварство, Восток был не беднее, если не богаче, своего современного состояния. Он был богат своею материальною культурою, произведениями своего искусства и произведениями своей почвы. Это ныне столь жалкое в сравнении с западным восточное искусство казалось тогда полудикой Европе недосягаемым идеалом. Персидские и индийские ткани, дамасская сталь, восточные драгоценности, южные плоды, - всё это возбуждало удивление средневекового Запада, всё это было предметом оживлённой торговли с Востоком. Торговля эта была источником процветания прибрежий Средиземного моря. Когда Васко да Гама открыл морской путь в Индию, тогда торговля перешла в руки атлантических наций. Торговля с Востоком обогащала нации; естественно, поэтому, что из-за неё началось ревнивое соперничество между нациями атлантического прибрежья. Португалия, Испания, Франция, Англия и Голландия вступили в состязание из-за первенства в заманчивой торговле с отдалённым Востоком, а более всего из-за индийской торговли.

   Национальные антипатии, воспитанные прошедшею историею, питаемые невежеством, суевериями и вероисповедными расколами, - всё это уже само по себе представляло слишком достаточно горючего материала, а тут ещё привошел элемент торгового соперничества на Востоке. Торговое соперничество выразилось в стремлении монополизировать сношения с Востоком (преимущественно с Индиею), а для такой монополизации необходимо было прежде всего стать на Востоке твёрдою ногою в политическом смысле. Отсюда стремления к завоеваниям на берегах Индийского и Великого океанов и бесконечные войны между европейскими державами из-за владений в Индии. Сначала имели успех португальцы, которые и утвердились довольно прочно в Индии, но вытеснены они были оттуда голландцами после ожесточённых и кровопролитных войн. В этот же период появляются на индостанских берегах первые английские и французские фактории. По вытеснении португальцев из Индостана, возгорелась борьба за преобладание между Англией, Голландией и Францией. После целых веков кровопролитных и разорительных войн, Англия вытеснила своих соперниц с Ост-Индского полуострова и действительно захватила обладание берегами Индостана. Окончательно это было достигнуто в начале XIX века, во время наполеоновских войн; но пока шли эти столетия борьбы за главный рынок Востока, условия этого рынка и отношения его к рынку европейскому радикально изменились.

   Европа шла вперёд, Восток стоял на месте или даже свершал своё периодическое склонение к упадку. Вследствие этого вышло то, что европейская культура не только догнала восточную, но скоро и окончательно оставила её позади себя. Произведения Европы оказались и лучше, и дешевле произведений Востока. Европа более не нуждалась в произведениях азиатского искусства. И если борьба в Индостане и вообще восточных водах возгорелась из-за стремления монополизировать торговлю произведениями Азии, то ныне это оказывалось совершенно излишним и бесполезным. Значение азиатского рынка вообще, а индийского в частности радикально изменилось. Европа стала нуждаться в этих рынках вовсе не для закупки на них и вывоза к себе необходимых и потребляемых ею произведений Азии, а для помещения на них собственных произведений, для сбыта продуктов собственной промышленности. Такой радикальный переворот произошёл, конечно, не вдруг, и наступил он не для всех европейских наций одновременно, не для всех в одной степени.

   Англия первая почувствовала этот переворот в торговых отношениях Европы и Азии и первая воспользовалась им в свою пользу, т. е. в пользу торговых и промышленных воротил своих. Блестящие морские успехи в течение трёхсотлетней борьбы со всеми морскими державами континента обеспечили за Англией не только окончательную победу над своими соперниками в Индостане, но и вообще в европейских колониях на всём земном шаре. Таким образом, монополизируя в свою пользу торговлю с культурным Востоком, Англия в тоже самое время монополизировала и торговлю с многими варварскими, полудикими и совершенно дикими побережьями. Торговля эта тоже представляла немалую выгоду, немалый источник обогащения для британских коммерсантов и мореплавателей; но тут условия были уже с самого начала радикально иные. Здесь с самого начала надо было являться с произведениями промышленности, продуктами собственной культуры и обменивать их на сырьё в виде металлов, слоновой кости, кож, произведений южной природы и, наконец, на человеческий товар, невольников. Здесь, на африканских, американских, австралийских и полинезийских берегах, Англия впервые вступала на тот путь экономического развития, по которому она пришла к современному наружному блеску односторонней культуры; в этих сношениях впервые вырабатывался будущий тип английских торговых сношений со всем миром, укладывающийся в формулу "купи дёшево сырой продукт, переработай его в произведение промышленности и возврати первоначальным производителям в тридорогую цену". Таким-то образом преобладание на море и успехи колонизационной английской системы натолкнули её на обращение к обрабатывающей промышленности не для удовлетворения собственных потребностей, но для эксплуатации других. Обогащаемая монополизированною торговлею с Востоком и экономическою эксплуатацией колоний и варваров-соседей, споспешествуемая внутренним миром под сенью свободных и в своём роде образцовых учреждений, недосягаемая для нападения извне, Англия начала быстро развивать свою материальную и духовную культуру. Уже в XVII ст. английский гений поставил своё отечество во главе европейского прогресса, и с тех пор это почётное место, как в области умственной, так и материальной культуры, никогда не было потеряно островитянами Британии. Но это быстрое развитие материальной культуры требовало, чтобы и внешние отношения соответствовали внутренним, т. е. чтобы рядом с быстро возраставшими успехами национальной промышленности расширялся и сбыт её произведений. Англия начинала чувствовать потребность в обширных рынках, на которых она могла бы поместить продукты своей промышленности и закупить сырьё для переработки. Европа обставлялась протекционизмом, а в начале XIX ст., по мысли Наполеона, установилась так называемая континентальная система с целью подорвать английскую промышленность. Как опасно слишком беззастенчиво эксплуатировать собственные колонии - показал Англии пример североамериканских колоний, отложившихся от метрополии вследствие этой чрезмерной экономической эксплуатации. В таком положении, видя перед собой запертыми европейские рынки, потеряв главный колониальный рынок, английская промышленность обратила свои взоры на Восток. Доселе она приобретала владения в Индии с целью монополизировать в пользу своих купцов торговлю индийскими произведениями, теперь она должна была позаботиться о помещении своих собственных произведений под угрозою сильного торгово-промышленного кризиса, который в ту трудную для Англии годину мог стать роковым. Для прежней цели было довольно господствовать над прибрежьями; теперь надо было открыть внутренние рынки. После Англия поняла, что для этого вовсе не необходимо политическое завоевание страны, но тогда ещё она жила старыми традициями того времени, когда для монополизации торговли действительно было нужно политическое господство. Следуя этим традициям, Англия предприняла ряд завоеваний во внутренней Индии, и первая четверть настоящего столетия решила участь Индостана. Он был покорён, и рынок в 250.000.000 потребителей был открыт для английской промышленности и торговли. Совпадающие с этими событиями великие изобретения Уатта, Аркрайта и др., применивших пар и механический двигатель к мануфактурной и вообще обрабатывающей промышленности, двинули эту промышленность так быстро вперёд, что, как ни велик был индостанский рынок, британская промышленность оказалась в силах удовлетворить его запросам, заменив прежние предметы потребления новыми, английского изделия. Тысячелетия жила Индия культурною жизнью, переживая не раз эпохи упадка и процветания, силы и слабости, но через всю эту историю она пронесла нетронутою свою, в своём роде замечательную, материальную культуру. Она не только кормилась собственною пищею, но и прочие предметы потребления она производила сама. Она одевалась в собственные ткани, которые своею красотою и добротностью славились далеко за пределами ост-индского полуострова и вывозились в страны Востока и Запада. Равным образом, металлические изделия, глиняная посуда, изделия из дерева, предметы роскоши и украшения, предметы искусства и т. д., всё это производилось самою Индиею для собственных потребностей, а частью и вывозилось. Миллионы кустарей-ремесленников были заняты работою над этими производствами и снабжали сотни миллионов своих соотечественников необходимыми предметами потребления. В Индии, как известно, занятия наследственны, и тысячи каст распределяют между собою разные самые мелкие специальности. Тысячелетняя история освятила это деление и приспособила, в силу закона наследственности, каждую касту к её специальным занятиям. На такие же касты дробился и многомиллионный контингент кустарей, занимавшихся обрабатывающею промышленностью. Но вот вторглись на индийский рынок английские продукты. Машинное производство, применение пара, усовершенствованные способы химические и механические, - всё это понизило цену английского товара до размера, по которому индостанские кустари не могли уже производить свои предметы. Английский товар начал быстро вытеснять туземный; дешевизна была в его пользу. На Индию обрушился ужасный беспримерный кризис; особенно жесток и пагубен он был для касты ткачей. Эта некогда богатая, процветающая каста, одевавшая в свои произведения не только 250 миллионов своих соотечественников, но и высылавшая их за пределы Индостана, считала в своей среде несколько миллионов членов. На неё первую обрушилось новое отношение рынков Англии и Востока; английские ткани, внезапно и в самой метрополии удешевлённые изобретениями Уатта и Аркрайта, нахлынули в Индостан и, понизив сильно цены на мануфактуры, сразу оставили всю касту без работы и хлеба. Ужасно это выговорить, но это факт, записанный в летописях истории: каста ткачей умерла с голоду. Это было в начале XIX века. Весь мир (и сама Англия) содрогнулся от этого мора волею английской торговли, от этого истребления голодом в течение полугода несколько миллионов недавно богатых, трудолюбивых и искусных кустарей-ремесленников. Трагическая судьба индийских ткачей слишком громка, слишком ужасно рельефна, но она была только началом. В таких размерах, правда, бедствие больше не разражалось, но каждое новое удешевление различных продуктов английского производства, удешевление, создаваемое быстрыми усовершенствованиями, подрывало шаг за шагом то одно, то другое туземное производство и не так эффектно, но не менее верно истребляло касту за кастой. Таким-то путём весьма быстро вслед за политическим подчинением Индостана, последовало его полное экономическое порабощение. Четверть миллиарда жителей Индо-Британской Империи стали одеваться в английские ткани, есть из английской посуды, резать английскими ножами, охотиться английскими ружьями, пилить английскими пилами и т. д. и т. д. и всё это получать на английских же кораблях!

   Значение индийского рынка для Англии этим выясняется само собою. На индийском рынке англичане закупают хлопок, шёлк-сырец, и др. сырьё, всё это перевозят на родину на английских судах, у себя дома перерабатывают в предметы потребления и возвращают Индии. Таким образом, Индия содержит весь тот английский коммерческий флот, который возит эти предметы взад и вперёд; она содержит те миллионы британских рабочих, которые работают на английских фабриках над предметами индийского потребления; и она же выплачивает (пополам с этими английскими рабочими) прибыль английским фабрикантам, негоциантам, арматорам. Во что всё это обходится Индии, и сколько получает Англия из своих индийских владений - можно себе составить некоторое понятие и из этого беглого очерка. Правда, содержа несколько миллионов английских рабочих и матросов, Индия, взамен того, перестала содержать те миллионы своих соотечественников, былых кустарей-ремесленников, которые вымерли с голоду... Кислое утешение!..

   Покорив индийский рынок, Англия не могла на этом остановиться, так как с размножением населения британского острова, с быстрым умножением капиталов и со столь же быстрым прогрессом усовершенствований производство продолжало свой рост. Индийский рынок оказался уже тесен; Англия начала систематически расширять его. Турецкое господство стёрло в странах Леванта следы прежней культуры, которая способна была бы дать некоторый отпор английскому товару; договоры же с Турцией, заключённые частью раньше, частью же в XIX ст., открыли свободный доступ английской торговле, и скоро Англия могла уже считать тридцатимиллионное царство османов своею экономическою данницею, своим рынком. Отсюда уже, с начала XIX ст., политика систематического охранения оттоманского господства, как наиболее благоприятного для поддержания в стране экономической отсталости. Уже в 1828-29 гг. Англия обнаружила ту же политику, которая в 1853 г. привела к первой восточной войне, а затем ещё недавно грозила новой войною в 1878 г. Но об этом я буду подробнее говорит в одной из последующих глав, а теперь будет довольно указать на тот важный факт, что пример экономического покорения левантского рынка, без покорения политического, мог многое выяснить английскому правительству. Он мог показать и доказать, что для экономического порабощения и эксплуатации вовсе нет надобности в политическом подчинении страны. Варварские и полуварварские правительства, в соединении со свободою торговли (читай: свободой эксплуатации), лучше обеспечивают экономическое порабощение, нежели завоевание, так как надёжнее увековечивают культурную и экономическую отсталость.

   Действительно, во второй четверти нашего столетия замечается поворот в английской колониальной и восточной политике. Если с одной стороны, мы ещё и замечаем старые традиции, выразившиеся в довершении покорения Индостана, в попытке покорения Афганистана и в разных других присоединениях, то с другой стороны, выступает впервые и политика принудительного открывания рынков без завоевания. За это время Англия силой оружия открывает рынки Японии, Китая, Персии, Бирмы, Сиама, но экономическое покорение этих рынков оказалось далеко не одинаково легко. Если и не трудно было захватить рынки Персии, индокитайских государств, Афганистана, то совсем иначе дело оказалось в Китае и Японии, где старая культура вступила в борьбу с пришлецами. Особенно сомнительною оказывается борьба в Японии, где туземная цивилизация начала быстро входить в общение и сближение с европейскою и обещает здоровый прогресс. Что касается Срединной Империи, то хотя впервые англичане принудили китайцев открыть торговые сношения ещё в сороковых годах, но только со второй китайской войны, в конце пятидесятых годов, китайский рынок со своими 400.000.000 потребителями действительно открылся для английской промышленности. Рынок этот уже и теперь приобрёл для англичан серьёзное значение, но конечно далеко не в такой мере, в какой это могло бы случиться, если бы удалось и тут как в Индии уморить с голоду десятки миллионов кустарей-ремесленников, заменив все их произведения английским товаром; но удастся ли это - покажет будущее. Наконец, в 60 годах проникли английские товары в Среднюю Азию через Кашмир, так что и эта страна уже числится в списке английских рынков на Востоке. А что значит для Англии рынок, - я более подробно пояснил на примере Индии, этого пока главного рынка английской индустрии; в меньшем размере, но те же соображения применимы и ко всем остальным "рынкам".

   Весь непокорённый европейцами Восток представляется для Англии какою-то особою системою "рынков", обязанных содержать тот - столько-то миллионов англичан, другой - столько сотен тысяч, а этот третий - даже просто несколько тысяч, а все в совокупности обязаны доставить англичанам средства для английского комфорта.

   Известно, что Англия добывает у себя, на своей почве, продуктов далеко менее, нежели необходимо для прокормления её населения, но тем не менее это население кое-как прокармливается, а культурные классы живут в таком богатстве и окружены таким комфортом как нигде в мире. Обилие капиталов в Англии изумительное, несмотря на роскошную жизнь её культурных классов, несмотря на громадные затраты на украшения страны. Откуда всё это? Всё это разница между покупною ценою сырого продукта на иностранных рынках и ценою обработанного продукта, возвращаемого его производителям, а главная часть этих рынков именуется Востоком. Восток кормит миллионы английского населения, Восток доставляет ежегодно громадные средства, проживаемые англичанами среднего и высшего класса, и на которые они обставляют себя таким блеском и комфортом.

   Однако, корень этого эльдорадо лежит в экономической отсталости Востока. По-видимому, англичане это понимают. Отсюда их охранительная политика на Востоке, заключающаяся в сопротивлении всякому расширению европейского господства, всякому возникновению какого-либо нового даже восточного могущества, всякому освобождению способных к культуре и прогрессу племён. Конечно, первая сторона задачи представляется для Англии наиболее важною, и тут она ревниво бережёт Восток.

  

   В прошлой главе я указал на главные моменты в истории английских восточных отношений, на штандпункты [точка зрения (н е м. Standpunkt] английских восточных интересов. Сохранение и расширение рынков английской вывозной торговли, - такова руководящая нить английских восточных интересов. Производя громадное количество изделий промышленности, совершенно не соответствующее собственной потребности, прокармливая миллионы своих рабочих, обогащая свои средние классы и содержа свой громадный коммерческий флот сбытом этих изделий на рынках Востока и закупкою сырья на этих рынках для обработки, - Англия самым жизненным образом заинтересована в охранении этих рынков, в их удержании за английскою торговлею. А постоянно расширяя своё производство - она не менее жизненно заинтересована в возможности расширения сбыта, в открытии новых и окончательном завоевании прежних рынков. Мы видели, что именно в этом направлении развивалась английская восточная политика в XVII-XIX вв. Рядом войн с европейскими державами (Россией, Францией, Голландией) Англия старалась предохранить уже добытые рынки; рядом войн с восточными державами (Персией, индусскими и индокитайскими государствами, афганцами, Кашмиром, Китаем, Японией, африканскими племенами и т. д.), она открывала себе новые рынки. Такова её политика, определяемая в высшей инстанции интересами её промышленности и торговли. Но чтобы выяснить себе детали этой политики, её выражение в истории нашего века, необходимо рассмотреть обстоятельнее ряды исторических сил и течений, содействующих и противодействующих задачам английской восточной политики. Это я и постараюсь сделать теперь.

   Задача эта - обеспечить сбыт изделиям английской промышленности на рынках Востока, иначе говоря, заставлять жителей этого Востока потреблять английские товары, привозимые на английских кораблях, одеваться в английские ткани, сражаться английским оружием, щеголять английскими украшениями, работать английскими инструментами, есть из английской посуды и т. д. Что нужно для того, чтобы обеспечить это полное господство английской промышленности? Прежде всего, конечно, необходимо иметь право ввозить товары на рынок, необходимо, чтобы это право было осуществлено без затруднений и в полной безопасности, словом - право свободной торговли и страх перед англичанами, строго и беспощадно карающими за малейшее нарушение этой свободы. Этого Англия достигает силою оружия, которое заставляет варварские правительства Востока уважать и бояться царицу морей и волею-неволею предоставлять её сынам совершенную свободу торговать и эксплуатировать своих подданных. Но таким путём добывается только "право" на свободную эксплуатацию жителей той или другой страны Востока. Право это, однако, нужно осуществить, а осуществимо оно лишь при известных условиях внутренних и внешних отношений страны - условиях, которые таким образом и являются истинным обеспечением господства на рынках, а следовательно, и должны быть главным предметом заботливой английской политики. Первым, конечно, условием является состояние местной туземной обрабатывающей промышленности. Это состояние должно быть настолько несовершенно, чтобы изделия туземной промышленности не могли ни в каком случае конкурировать с английскими товарами. Громадные успехи машинного производства, в связи с применением пара и другими техническими усовершенствованиями, позволяют англичанам производить товары по такой цене, по которой ремесленники Востока, конечно, не могут. Поэтому, отсутствие местных капиталов для затраты на местное фабричное производство и неумение воспользоваться ими, если бы и были, ведёт повсюду на Востоке к тому, что конкуренция туземного производства нигде не опасна Англии, и британские товары нуждаются только в одном - в возможности свободно и безопасно проникнуть на восточный рынок, чтобы вслед за тем подорвать местное производство и заменить его продукты изделиями собственной промышленности. Конечно, делается это не сразу, нужно приноровиться к потребностям и вкусам нового рынка, но англичане уже привыкли к этому приспособлению и достигают его довольно скоро. Таким образом, первым условием успехов английской восточной политики является экономическая и культурная отсталость стран, составляющих коллекцию британских рынков. Эта же экономическая и культурная отсталость, т. е., попросту, бедность и невежество, надёжнее всего обеспечивается существованием варварских и деспотических правительств настоящего Востока. Эти правительства достаточно слабы, чтобы дрожать перед Англиею, и чтобы Англия могла во всякую минуту принудить их уважать свободу торговли; эти правительства достаточно тяжелы для своих народов, чтобы мешать всякому прогрессу и гарантировать англичанам экономическую и культурную отсталость многочисленных населений, предназначенных потреблять английские товары и содержать английский комфорт и блеск.

   Но не одна туземная промышленность может явиться конкурентом английской на восточных рынках. Гораздо опаснее промышленность других европейских государств; так действительно было, пока Англия своею прежнею монопольною торговою политикою не обеспечила полное первенство за своею промышленностью. В настоящее же время, при изумительном обилии капиталов в Англии, довольствующихся самыми сравнительно небольшими процентами, при громадных уже затраченных капиталах в форме готовых фабрик, заводов, железных дорог, коммерческого флота и т. д., при замечательной энергии и искусстве английских предпринимателей, Англия не особенно опасается конкуренции других наций, лишь бы условия их торговли не были более благоприятны, нежели её условия. При равных же условиях англичане могут безбоязненно встречать конкуренцию. Старая опытность, умение приспособляться к потребностям и вкусам восточных населений в связи с вышеуказанным превосходством английской экономической культуры, - доставили бы им всё-таки все шансы к торжеству при конкуренции даже на "равных" условиях. Вдобавок, почти нигде этих равных условий не существует; всюду англичане имеют преимущество. Во-первых, потому, что они имеют всюду собственные колонии, как складочные пункты, исходные пункты, а часто даже и место торговли с соседними странами. Во-вторых, они обеспечили всюду целым рядом войн безопасность своим купцам и товарам; другие нации должны ещё это обеспечить, так как мало заключить договор с варварским правительством о свободе торговли, нужно заставить его уважать, а для этого опять-таки необходимо иметь опорные пункты в виде колоний и колониальных войск, нужно иметь достаточно грозный флот. В третьих, англичане всюду "уже" проникли, другим нациям нужно ещё проникать и т. д.

   Одно, чего англичане могут опасаться, - это создания для других наций более благоприятных условий на известном азиатском рынке, что может, например, произойти при завоевании рынка европейскою державой, которая может установить ввозные пошлины на иностранные товары, или наприм., при проложении какою-либо нациею более короткого или более дешёвого пути на рынок, пути, который был бы недоступен англичанам. Вообще, охранение добытых преимуществ сравнительно с другими нациями и противодействие приобретению подобного преимущества кем-либо кроме Англии, - такова эта часть задачи английской политики.

   Сводя ныне ряд благоприятных и неблагоприятных для целей английской восточной политики условий, получим приблизительно следующий список:

  

   свобода торговли на восточных рынках, т. е. беспошлинность и совершенная безопасность. То и другое обеспечивается силою оружия; посему:

   сохранение превосходства этой силы, обеспечиваемое господством на море, обширною колониальною системою с широким распространением повсюду колониальных войск и слабостью восточных правительств;

   экономическая и культурная отсталость восточных наций, называемых по-английски "рынками", а эта отсталость обеспечивается надолго господством варварских правительств;

   сохранение перед европейскими конкурентами преимуществ, даваемых господством на море, колониальною системою и обаянием английского имени на Востоке;

   противодействие всякому такому шагу европейской державы, который бы мог создавать в ущерб англичанам какое-либо преимущество для сбыта неанглийских товаров.

  

   Таковы естественные и нормальные штандпункты английской восточной политики, вытекающие из рассмотрения сил и элементов, содействующих и противодействующих распространению английских изделий на восточных рынках.

   В этом обзоре задач английской восточной политики сами собой наметились и средства, заключающиеся в поддержании варварских правительств Востока, как представляющих гарантию слабости перед Англиею и гарантию экономической и культурной отсталости, но главным образом в сохранении того преимущества, которое даётся Англии перед Азией и Европою (если бы сия последняя пожелала войти в союз с первой) и бесспорным господством на море и колониальною системою, раскинувшею свои сети вокруг все