Кантемир Антиох Дмитриевич - (О переводе)

  

  

   Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.

   Л., "Советский писатель", 1960.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Предисловие к "Песням" Анакреонта

   Предисловие к "Письмам" Горация

   Таблица Кевика-философа. Предисловие к читателю

   "Разговоры о множестве миров" г-на Фонтенелла. Предисловие к читателю

  

   А. Д. Кантемир - первый русский поэт-просветитель, один из зачинателей новой русской литературы и ее сатирического направления.

   Страстный обличитель врагов просвещения, сторонников допетровских порядков, Кантемир усиленно занимался переводческой деятельностью, стремясь познакомить русских читателей с лучшими памятниками мировой литературы. Он переводил с древнегреческого, латинского, французского и итальянского языков.

   Первый сохранившийся перевод Кантемира - "Сатиры" Буало (1727). Он перевел "Таблицу Кевика-философа" (1729) и "Разговоры о множестве миров" Фонтенеля (1730), все оды Анакреонта ("Песни" - 1736) и послания Горация ("Письма" - 1742). Им переведены также "Повсеместная история" Юстина (1737) и "Персидские письма" Монтескье (перевод не сохранился).

   Взгляды Кантемира на основные вопросы теории и практики переводческого искусства изложены в предисловиях и примечаниях к переводам.

  

  

   Сочинения, письма и избранные переводы кн. А. Д. Кантемира. Со статьею и с примечаниями В. Я. Стоюнина. Редакция изд. П. А. Ефремова, тт. I-II. СПб., 1867-1868.

  

  

   Анакреонтовы песни, которые у древних были в великом почтении, не меньшее в нашем веке заслужили, как скоро их Генрих Стефан печатным тиснением свету показал. Всех почти народов читатели согласно неподражаему простоту и острые притом выдумки усмотрели в сем сочинении старого греческого стихотворца, для чего многие переводы сих песен на разных языках сочинены. Такое общее о Анакреонте доброе мнение побудило меня сообщить его и нашему народу чрез русской перевод. Старался я в сем труде сколь можно более его простоте следовать; стихи без рифм употребил, чтоб можно было ближе оригинала держаться; и следовал тексту греческому издания госпожи Дасьер. Употреблял некогда и другие два издания, а именно Барнесово от 1721 году да Матерово... оба лондонской печати, и всех трех переводами и изъяснениями немало пользовался. Читатели судить будут о удаче моей, извиняя неисправности трудностию дела.

  

  

   Гусль моя. Гусль и гусли равно в русском употребительны; в греческом стоит barbitos, у древних орудие муссикийское, нам неизвестное.

   Свирепы челюсти. В греческом стоит: пропасть зубов.

   Женам дала ль что. В сем стихе следовал я Матерову переводу, который благорассудно к вопросу было ль что дать женам прибавляет было, чем намерение Анакреонтово гораздо лучше изъясняется. В греческом слово от слова стоит: Женам уже не имела. Что убо дала? Красоту.

   Стал стучаться. Любовь есть имя женского полу, потому надлежало бы говорить стала стучаться, да здесь любовь значит Купидона, бога любви, и потому мужеска полу.

   И с круглогрудными девки. Греческое слово глубокогрудная значит, по мнению госпожи Дассиер, высока, хорошего стана. Я отважил новое слово круглогрудная, которое, чаю, не худо, греческому соответствует, понеже груди круглые, а наипаче, когда невелики и тверды, немалая суть девицам красота.

   Громкий голос. В греческом стоит жидкий или текущий голос; на нашем языке так не говорят.

   Сороки сделал ты. Пословица была у греков: говорливее вороны; у нас, чаю, говорят: говорунья, как сорока.

   В камень обратилася. В греческом стоит: камень стала. Гораздо стихотворнее, да меня мера стиха изобразить ту речь не допустила..

   В ластовицу быструю. В греческом стоит: и дочь некогда Пандионова полетела ластовицею-птицею. Сожалею, что и по-русски так говорить не можно.

   Хмелем венчан. В греческом стоит: киссос, трава нам незнакомая; хмель знакомее и силу речей авторовых не отменяет.

   Смеющися. Грады смеющися. Отважил я сие речение, греческому следуя; я чаю, не худо изображает веселие городов.

  

   Между всеми древними латинскими стихотворцами, я чаю, Гораций одержит первейшее место. Удачлив в составе речений, искусен в выборе прилагательных, смел в вымыслах, изображает оные с силою и сладостию. В сочинениях его делу слог соответствует, забавен и прост в сатирах и письмах своих, высок и приятен в своих песнях; всегда сочен и так наставлениями, как примерами к исправлению нравов полезен. Для того творения его не только в его временах Августу Кесарю и знатнейшим римлянам были любезны, но и чрез слишком семнадцать веков при всех ученых людях во всех почти народах заслужили себе многое почтение. Для того и я, желая дать на нашем языке опыт перевода латинских стихотворцев, чаял, что не мог бы сыскать лучшего, а из его сочинений выбрал я его "Письма", для того что они больше всех его других сочинений обильны нравоучением. Почти всякая строка содержит какое-либо правило, полезное к учреждению жития. Перевел я те "Письма" на стихи без рифм, чтоб по-близку держаться первоначального, от которого нужда рифмы часто понудила бы меня гораздо отдаляться. Ведаю, что такие стихи иным стихами, за тем недостатком рифмы, не покажутся; но ежели они изволят прилежно примечать, найдут в них некое мерное согласие и некий приятный звон, который, надеюся, докажет, что в сочинении стихов наших можно и без рифмы обойтися.

   Предводительми и примером нам в том служат многих народов искусные стихотворцы. Италианские творцы почти всех латинских и греческих перевели на таких стихах без рифмы (versi sciolti {<Белые стихи (итал.).>} у них называемые); знаменитый меж ними перевод Виргилия Аннибалом Каром и Лукреция Маркетием, которые два перевода почти ни в чем от подлинников своих не отстают. Да и новые творения у них на таких стихах сочинены, какова есть Триссинова "Освобожденная Италия", "Italia liberata". Между агличанами не должно забыть славный Мильтонов "Потерянный рай". Можно б еще много других напомянуть, если б я не опасался излишно продолжить речь свою. В многих местах я предпочел переводить Горация слово от слова, хотя сам чувствовал, что принужден был к тому употребить или слова, или образы речения новые и потому не вовсе вразумительные читателю, в латинском языке неискусному. Поступок тот тем извиняю, что я предприял перевод сей не только для тех, которые довольствуются просто читать на русском языке "Письма" Горациевы, по-латински не умея; но и для тех, кои учатся латинскому языку и желают подлинник совершенно выразуметь. Да еще и другая польза от того произойдет, ежели напоследок те новые слова и речения в обыкновение войдут, понеже чрез то обогатится язык наш, который конец в переводе книг забывать не должно.

   К тому мне столь больше надежда основана, что те введенные мною новые слова и речения не противятся сродству языка русского, и я не оставил оных силу изъяснить в приложенных примечаниях, так чтоб всякому были вразумительны, нужны были теперь те примечания; со временем оные новизны, может быть, так присвоены будут народу, что никакого толку требовать не будут. Нужнее еще было изъяснить обычаи древние, обряды и другие вещи, и имена лиц, о которых в "Письмах". Горациевых упоминается, понеже без того не только мало бы услаждение читатель от них получить мог, но часто были бы и совсем невразумительны. Для того примечания большую часть труда моего составляют, хотя оные от большой части я занял у Дассиера и других толкователей Горациевых.

   Буде мое предприятие угодно покажется читателям, можно бы уповать, что со временем другие искуснейшие люди не только довершат перевод всех Горациевых сочинений, но и других стихотворцев римских и латинских чрез перевод русский с народом: нашим обзнакомят, отчего произошла бы немалая польза к распространению наук в нашем отечестве, которому одна только та слава отчасти недостает.

  

  

  

   Кевик-философ чудные премены жития человеческого первый из древних новым видом писания так искусно изобразил, что затем у всех чрез столько веков таблица сия в великом была почтении. В ней он усладительное соединял полезному, и правило жития так совершенное показал, что можно его в нравоучителях иметь не за последнего. Краткость книжки не позволила ему изъяснить все пространно, да по величине ее все, что нужно, собрал, а наипаче фортуны (счастья) начертание и ее непостоянство столь совершенно описаны, что, если бы люди прилежно словам его внимать хотели, могли бы жить гораздо покойнее. Все то побудило меня на нашем языке издать сей древний премудрости остаток; я нарочно прилежал сколько можно писать простее, чтобы всем вразумительно. Перевод мой имеет несколько разниться с подлинником, понеже я переводил с французского, а он писан по-гречески; однако же разница та будет состоять в одном только складе, и разум авторов изрядно и точно в французском переводе сохранен.

  

  

   Книжка сия, как скоро от господина Фонтенелла издана, почти на все языки переведена и от разных народов с подобным наслаждением и жадностию читана, к немалой славе сочинителя. В ней он неподражаемым искусством полезное забавному присовокупил, изъясняя шутками все, что нужнее к ведению в фисике и астрономии, так что всякому, кто с прилежанием читать любит, из нее легко научиться довольной части тех наук. Для того я чаял нашему народу некую услугу показать переводом ее на русский язык. Труд мой был небезважен, как всякому можно признать, рассуждая, сколь введение нового дела нелегко. Мы до сих пор недостаточны в книгах филозофских, потому и в речах, которые требуются к изъяснению тех наук. Следственно, уповаю, что погрешения и недостатки перевода, в рассуждении трудности моего восприятия, мне будут оставлены.

   Приложил я к ней краткие примечания, для изъяснения так чужестранных слов, которые и не хотя принужден был употребить, своих равносильных не имея, как и для русских, употребленных в ином разумении, нежели обыкновенно чинится.. Итак я надеюся, что в сих примечаниях всем невразумительным словам сея книги довольный толк сыскаться имеет.

  

  

   ¹ Аналогичные примечания Кантемира к переводам "Писем" Горация и "Разговоров о множестве миров" Фонтенеля в издание не включены.