Ходасевич Владислав Фелицианович - О себе

на, к которому хозяин почему-то питал пристрастие, - этих Родэнов у него было несколько. Гостиная служила артистической комнатой в дни собраний; в ней же Корней Чуковский и Гумилев читали лекции ученикам своих студий - переводческой и стихотворной. После лекций молодежь устраивала игры и всяческую возню в соседнем холле - Гумилев в этой возне принимал деятельное участие. Однажды случайно я очутился там в самый разгар веселья. "Куча мала!" - на полу барахталось с полтора десятка тел, уже в шубах, валенках и ушастых шапках. Фрида Наппельбаум, маленькая поэтесса, показала мне пальцем:

   - А эта вот - наша новенькая студистка, моя подруга.

   - А как фамилия?

   - Нина Берберова.

   - Да которая же? Тут и не разберешь.

   - А вот она, вот, в зеленой шубке. Вот, видите, нога в желтом ботинке? Это ее нога.

   К гостиной примыкала столовая, зверски отделанная дубовой резьбой, с витражами и камином - как полагается. Обеды в ней были дорогие и скверные. Кто не готовил сам, предпочитал ходить в столовую Дома Литераторов. Однако и здесь часов с двух до пяти было оживленно: сходились сюда со всего Петербурга ради свиданий - деловых, дружеских и любовных. Тут подавались пирожные - роскошь военного коммунизма, погибель Осипа Мандельштама, который тратил на них все, что имел. На пирожные он выменивал хлеб, муку, масло, пшено, табак - весь состав своего пайка, за исключением сахару: сахар он оставлял себе.

   Пройдя из столовой несколько вглубь, мимо буфетной, и свернув направо, попадали в ту часть "Диска", куда посторонним вход был воспрещен: в коридор, по обеим сторонам которого шли комнаты, занятые старшими обитателями общежития. Здесь жил кн. С. А. Ухтомский, один из хранителей Музея Александра III, немного угрюмый с виду, но обаятельный человек, впоследствии арестованный и расстрелянный вместе с Гумилевым; жил пушистый седой старик Липгардт, говоривший всегда по-французски, историк искусства, известный великой щедростью по части выдачи "сертификатов" на старинные картины. Ходил анекдот о том, как некто, владелец какого-то очередного шедевра, просил Липгардта удостоверить, что картина принадлежит кисти Греко. "Ну зачем Греко? - будто бы сказал Липгардт, - это же дутая величина! Уж давайте я вам напишу, что это Тициан!"

   Из своей комнаты в кухню и обратно то и дело с кастрюлечкой шмыгала маленькая старушка - М. А. Врубель, сестра художника. Соседкой ее была Е. П. Леткова-Султанова, свояченица К. Е. Маковского, в молодости знавшая Тургенева, Достоевского, сама писавшая в "Русском Богатстве". Жил еще в том же коридоре Аким Волынский, изнемогавший в непосильной борьбе с отоплением. Центральное отопление не действовало, а топить индивидуальную буржуйку сырыми петросоветскими дровами (по большей части еловыми) он не умел. Погибал от стужи. Иногда целыми днями лежал у себя на кровати в шубе, в огромных калошах и в меховой шапке, которою прикрывал стынувшую лысину. Над ним по стенам и по потолку, в зорях и облаках, вились, задирая ножки, упитанные амуры со стрелами и гирляндами - эта комната была некогда спальней г-жи Елисеевой. По вечерам, не выдержав, убегал он на кухню, вести нескончаемые беседы с сожителями, а то и просто с Ефимом, бывшим слугой Елисеевых, умным и добрым человеком. Беседы, однако же, прерывались долгими паузами, и тогда в кухне слышалось только глухое, частое топотание копыт: это ходил по кафельному полу поросенок - воспитанник Ефима.

   Коридор упирался в дверь, за которой была комната Михаила Слонимского - единственного молодого обитателя этой части "Диска". Здесь была постоянная толчея. В редкий день не побывали здесь - Всеволод Иванов, Михаил Зощенко, Константин Федин, Николай Никитин, безвременно погибший Лев Лунц и семнадцатилетний поклонник Т. А. Гофмана - начинающий беллетрист Веньямин Каверин. Тут была колыбель "Серапионовых братьев", только еще мечтавших выпустить первый свой альманах. Тут происходили порою закрытые чтения, на которые в крошечную комнату набивалось человек по двадцать народу: сидели на стульях, на маленьком диване, человек шесть - на кровати хозяина, прочие - на полу. От курева нельзя было продохнуть. Сюда же в дни дисковских маскарадов и балов (их было два или три) укрывались влюбленные парочки. Богу одному ведомо, что они там делали, не смущаясь тем, что тут же, на трех стульях, не раздеваясь, спит Зощенко, которому больное сердце мешает ночью идти домой.

   Комната Волынского потому еще была холодна в особенности, что она примыкала к библиотеке, которая ничем не отапливалась. Книги в ней были холодны, как железо на морозе. Однако их было довольно много, и они были недурно подобраны, так что обитатели "Диска" порой могли наводить нужные справки, не выходя из дому.

   Наконец, в том же коридоре помещалась ванная, излучавшая пользу и наслаждение, которые трудно оценить в достаточной мере. Записываться на ванну надо было у Ефима, и ждать очереди приходилось долго, но зато очутиться наконец в ней и смотреть, как вокруг, по изразцовой стене, над иссиня-черным морем с белыми гребнями носятся чайки, - блаженства этого не опишешь!

   Раз в неделю приходил парикмахер, раскидывавший свою палатку в той же ванной, и тогда тотчас образовывался маленький клуб из бреющихся, стригущихся и ожидающих очереди. Пришел парикмахер и в самый тот день, когда начался штурм Кронштадта. Георгий Иванов, окутанный белым покрывалом, предсказывал близкий конец большевиков. Я ему возражал. Прибежала молодая поэтесса Ирина Одоевцева, на тоненьких каблучках, с черным огромным бантом в красновато-золотых волосах. Повертелась, пострекотала, грассируя, - и убежала, пообещав подарить мне кольдкрему. Кольдкрема этого, впрочем, я по сей день не дождался... О, люди!

   Пройдя через кухню и спустившись этажа на два по чугунной винтовой лестнице, можно было очутиться еще в одном коридоре, где день и ночь горела почерневшая электрическая лампочка. Правая стена коридора была глухая, а в левой имелось четыре двери. За каждой дверью - узкая комната в одно окно, находящееся на уровне тесного, мрачного колодцеобразного двора. В комнатах стоял вечный мрак. Раскаленные буржуйки не в силах были бороться с полуподвальной сыростью, и в теплом, но спертом воздухе висел пар. Все это напоминало те зимние помещения, которые в зоологических садах устраиваются для обезьян. Коридор так и звался "обезьянником". Первую комнату занимал Лев Лунц - вероятно, она-то отчасти и сгубила его здоровье. Его соседом был Грин, автор авантюрных повестей, мрачный туберкулезный человек, ведший бесконечную и безнадежную тяжбу с заправилами "Диска", не водивший знакомства почти ни с кем и, говорят, занимавшийся дрессировкою тараканов. Последнюю комнату занимал поэт Всеволод Рождественский, в ту пору - скромный ученик Гумилева, ныне - усердный переводчик всевозможных джамбулов.

   Между Грином и Рождественским помещался Владимир Пяст, небольшой поэт, но умный и образованный человек, один из тех романтических неудачников, которых любил Блок. Пяст и был Блоку верным и благородным другом в течение многих лет. Главным несчастием его жизни были припадки душевной болезни, время от времени заставлявшей помещать его в лечебницу. Где-то на Васильевском острове жила его жена с двумя детьми. Весь свой паек и весь скудный заработок отдавал он семье, сам же вел существование вполне нищенское. Высокий, довольно плотный, с красивым, несколько "дантовским" профилем (высокий лоб, нос с горбинкой, слегка выдающийся подбородок), носил он шапку с наушниками и рыжий короткополый тулуп, не доходивший ему до колен. Из-под тулупа видны были знаменитые серые клетчатые брюки, известные всему Петербургу под именем "пястов". На ногах - прикрученные веревками остатки какой-то обуви, столь, однако ж, гремевшей при ходьбе, что громыхание пястовских шагов всегда слышно было за несколько комнат. Подобно Волынскому, он не умел управляться со своею печуркой, а впрочем, кажется, нечем было и управляться, потому что он и дрова свои отдавал семье. Томимый морозом, голодом и тоской, до поздней ночи, а то и всю ночь он бродил по Дому Искусств, порой останавливаясь, ломая руки и скрежеща зубами. Когда все укладывались, он отправлялся в концертный зал, громыхал по нему так, что звенели подвески хрустальных канделябр, и голосом, отдававшимся в рояле, читал стихи, которые вскоре переходили в дикие, одному ему понятные импровизации. Кончилось тем, что зал стали запирать на ночь. Тогда разыгралась маленькая история, которую не следовало бы рассказывать, потому что она до крайности жалка, но которую я расскажу, потому что самая жалкость в ней покрывается безысходным человеческим страданием. Дело в том, что после концертного зала Пяст нашел себе прибежище в помещении, совершенно противоположном по размерам и назначению. Находилось оно в том коридоре, где жили дисковские "нотабли". В нем было тепло, но оно было рядом с комнатою Султановой и поблизости от комнаты Волынского. Вой Пяста не давал спать всему коридору. Состоялся военный совет, на котором было постановлено "помещение" запирать, а ключ класть в условное место. В первую же ночь Пяст долго туда ломился, потом понял, в чем дело, и впал в подлинное отчаяние. С воплями он промчался по всему "Диску", по двору, выбежал на Морскую, пробежал по Невскому на угол Мойки и, взлетев на третий этаж, очутился там, где жил я. С хлопаньем дверей, с грохотом, остановился он в передней и, обливаясь слезами, ломая руки, закричал:

   - Окаянные! Что они со мной сделали! Одно место у меня было, одно место осталось на всей земле - отняли, заперли! О, проклятые!

   Та часть Дома Искусств, где я жил, когда-то была занята меблированными комнатами, вероятно, низкосортными. К счастию, владельцы успели вывезти из них всю свою рухлядь, и помещение было обставлено за счет бесчисленных елисеевских гостиных: пошло, но импозантно и, уж во всяком случае, чисто. Зато самые комнаты, за немногими исключениями, отличались странностью формы. Моя, например, представляла собою правильный полукруг. Соседняя комната, в которой жила художница А. В. Щекотихина (впоследствии уехавшая за границу, здесь вышедшая замуж за И. Я. Билибина и вновь увезенная им в советскую Россию), была совершенно круглая, без единого угла, - окна ее выходили как раз на угол Невского и Мойки. Комната М. Л. Лозинского, истинного волшебника по части стихотворных переводов, имела форму глаголя, а соседнее с ней обиталище Осипа Мандельштама представляло собою нечто столь же фантастическое и причудливое, как и он сам, это странное и обаятельное существо, в котором податливость уживалась с упрямством, ум с легкомыслием, замечательные способности с невозможностью сдать хотя бы один университетский экзамен, леность с прилежностью, заставлявшей его буквально месяцами трудиться над одним недающимся стихом, заячья трусость с мужеством почти героическим - и т.д. Не любить его было невозможно, и он этим пользовался с упорством маленького тирана, то и дело заставлявшего друзей расхлебывать его бесчисленные неприятности. Свой паек, как я уже говорил, он тотчас же выменивал на сладости, которые поедал в одиночестве. Зато в часы обеда и ужина появлялся то там, то здесь, заводил интереснейшие беседы и, усыпив внимание хозяев, вдруг объявлял:

   - Ну, а теперь будем ужинать!

   Соседями нашими были: художник Милашевский, обладавший красными гусарскими штанами, не менее знаменитыми, чем "пясты", и столь же гусарским успехом у прекрасного пола, поэтесса Надежда Павлович, общая наша с Блоком приятельница, круглолицая, черненькая, непрестанно занятая своими туалетами, которые собственноручно кроила и шила вкривь и вкось - одному Богу ведомо, из каких материалов, а также О. Д. Форш, начавшая литературную деятельность уже в очень позднем возрасте, но с великим усердием, страстная гурманка по части всевозможных идей, которые в ней непрестанно кипели, бурлили и пузырились, как пшенная каша, которую варить она была мастерица. Идеи занимали в ее жизни то место, которое у других женщин порой занимают сплетни: нашептавшись "о последнем" с Ивановым-Разумником, бежала она делиться философскими новостями к Эрбергу, от Эрберга - к Андрею Белому, от Андрея Белого ко мне - и все это совершенно без устали. То ссорила, то мирила она теософов с православными, православных с сектантами, сектантов друг с другом. В особенности любила всякую религиозную экзотику. С упоением рассказывала об одном священнике, впоследствии примкнувшем к так называемой "живой церкви":

   - Нет, вы подумайте, батька-то наш какое коленце выкинул! Отпел панихиду по Блоке, а потом вышел на амвон да как грохнет:

  

   Я послал тебе черную розу в бокале

   Золотого, как небо, аи!

  

   Это с амвона-то! Вы подумайте! Ха-ха-ха! Ну и прелесть!

   Достоинством нашего коридора было то, что в нем не было центрального отопления: в комнатах стояли круглые железные печи доброго старого времени, державшие тепло по-настоящему, а не так, как буржуйки. Правда, растапливать их сырыми дровами было нелегко, но тут выручал нас банк. Время от времени в его промерзшие залы устраивались экспедиции за картонными папками от регистраторов, которых там было какое-то неслыханное количество. Регистраторы эти служили чудесной растопкой, так же как переплеты столь же бесчисленных копировальных книг. Папиросная же бумага, из которой эти книги состояли, шла на кручение папирос. Этой бумагой "Диск" снабжал весь интеллигентский Петербург. На нее же порой можно было выменять пакетик махорки у мальчишек и девчонок, торговавших на Невском. Один листок этой бумаги сохранился у меня по сей день.

   С этими маленькими торговцами (предшественниками будущих беспризорников, которых я уже не застал и не видел) связано у меня одно воспоминание не столь идиллическое. Как я уже говорил, во дворе елисеевского дома некогда находились еще одни меблированные комнаты. Их помещение тоже принадлежало "Диску", но им почти не пользовались по той причине, что оно было кем-то разгромлено и загажено. По человеческой жестокости поселили там одну старую, тяжело больную хористку Мариинского театра. Она день и ночь лежала в своей конуре под грудой тряпья, ожидая смерти. Ей по очереди носили еду. Весной 1921 года приехал в Петербург из Казани поэт Тиняков, начавший литературную деятельность еще лет восемнадцать тому назад, но давно спившийся и загрязнивший себя многими непохвальными делами. Ходили слухи, что в Казани он работал в чрезвычайке. Как бы то ни было, появился он без гроша денег и без пайка. Голодал начисто. Не без труда удалось мне устроить его соседом к умирающей певице. Вскоре он сумел пустить корни (опять по сомнительной части), раздобылся деньжонками и стал пить. Девочки, торговавшие папиросами, почти все занимались проституцией. По ночам он водил их к себе. Его кровать лишь тонкой перегородкой в одну доску, да и то со щелями, с которых сползли обои, отделялась от кровати, на которой спала старуха. Она стонала и охала, Тиняков же стучал кулаками в стену, крича:

   - Заткнись, старая ведьма, мешаешь! Заткнись, тебе говорю, а то вот сейчас приду да тебя задушу!..

   Прежде чем закончить этот очерк, вернемся еще раз в елисеевскую квартиру. Было в ней несколько комнат, расположенных в разных этажах и как бы выпадающих из основного плана. Так, из главного коридора шла деревянная винтовая лестница в верхний этаж. Поднявшись по ней и миновав нечто вроде маленькой гимнастической залы, попадали в бывшую спальню домовладельца, занятую Виктором Шкловским. Этажом ниже коридора, в просторной, но несколько мрачной комнате, отделанной темным дубом, жила бар. В. И. Икскуль, к которой не всем был доступ, но которая умела угостить посетителя и хорошим чаем, и умной беседой - по большей части воспоминаниями о своей долгой и хорошо наполненной событиями жизни. Не раз я ее уговаривал записать или продиктовать хоть отрывки, но она только махала рукой и отмалчивалась с горьковатой улыбкой. В противоположном конце квартиры имелась русская баня с предбанником; при помощи ковров, ее превратили в уютное обиталище Гумилева. По соседству находилась большая, холодная комната Мариэтты Шагинян, к которой почему-то зачастил старый, седобородый марксист Лев Дейч. Мариэтта была глуха. С Дейчем сиживали они, тесно сдвинув два стула и накрывшись одним красным байковым одеялом. "Я его учу символизму, а он меня - марксизму", - говорила Мариэтта. Кажется, уроки Дейча оказались более действительны. Когда Гумилев был расстрелян, Мариэтта выжила его вдову из "Диска" и заняла гумилевские комнаты, населив их своими шумными родственниками.

   Так жил Дом Искусств. Разумеется, как всякое "общежитие", не чужд он был своих мелких сенсаций и дел, порой даже небольших склок и сплетен, но в общем жизнь была очень достойная, внутренне благородная, главное же - как я уже говорил - проникнутая подлинным духом творчества и труда. Потому-то и стекались к нему люди со всего Петербурга - подышать его чистым воздухом и просто уютом, которого лишены были многие. По вечерам зажигались многочисленные огни в его окнах - некоторые видны были с самой Фонтанки, - и весь он казался кораблем, идущим сквозь мрак, метель и ненастье.

   За это Зиновьев его и разогнал осенью 1922 года.

  

   Четвертый том сочинений В. Ф. Ходасевича составляет та часть его наследия, которая особенно тесно связана с биографией автора. Это прежде всего его мемуарная проза. Помимо книги "Некрополь", подготовленной перед смертью им самим, Ходасевич написал и напечатал множество мемуарных очерков разного характера. Часть из них собрана в настоящем томе в разделе "Воспоминания". Так же как и критические статьи Ходасевича (см. т. 1, 2 наст. изд.), все мемуарные очерки печатаются по прижизненным авторским публикациям, с восстановлением пропущенных мест и исправлением немалочисленных неточностей, какие были допущены в нью-йоркском издании 1954 г. "Литературные статьи и воспоминания" (повторенном в 1982 г. под названием "Избранная проза"). В настоящем томе очерки условно разделены составителем на два подраздела - "О себе" и "О современниках" - в зависимости от преобладающей установки на автобиографическое или объективно-мемуарное повествование.

   Впервые включаются в сочинения Ходасевича его письма, завершающие издание. Ряд писем впервые публикуется по архивным источникам (см. вступительную заметку к разделу "Письма").

   Хотя в Списке условных сокращений (см. т. 1 наст. изд.) последним упоминается 8-й выпуск альманаха "Минувшее", в комментариях к данному тому даются ссылки и на следующие выпуски альманаха в сокращении, образованном по аналогии: ЭМ-9, М-12, М-13, М-14 и т.д.

   Комментаторы тома: "Некрополь", "Воспоминания" - Н. А. Богомолов; "Письма" - И. П. Андреева; два очерка с одинаковым названием "Горький" в "Некрополе" и "Воспоминаниях", а также очерк "Прогресс" и письма к М. Горькому комментировала И. А. Бочарова.

  

  

   В творчестве Ходасевича значительное место занимают мемуарные очерки, не вошедшие в книгу "Некрополь", а оставшиеся на страницах журналов и газет русской эмиграции. Попытки собрать их воедино предпринимались дважды: в 1954 г. Н. Н. Берберовой в кн. "Литературные статьи и воспоминания" и в 1982 г. Г. Поляком и Р. Сильвестром в кн. "Белый коридор" (вышла как первый том "Избранной прозы" Ходасевича, однако второго тома так и не последовало). Обе книги отличаются неточностями текстологии (особенно первая) и небрежностью комментариев (вторая, т.к. в первой комментариев не было вообще). В нашем издании публикуются лишь избранные страницы мемуарной прозы Ходасевича, разбитые на два раздела: "О себе" и "О современниках". Очерки расположены не в последовательности их написания и публикации, а по хронологии жизни автора.

  

   О себе (с. 187). - Новая русская книга. 1922. No 7. С. 36-37.

  

   С. 187. ...я сам заболел туберкулезом позвоночника. - См. в воспоминаниях А. И. Ходасевич: "В 1916 году мы как-то были приглашены на день рождения поэтессы Любови Столицы. У нее была загородная дача под Подольском. День был ясный и теплый. Поужинали, изрядно все выпили, в комнате было душно. Владя вышел на балкон и в темноте шагнул с балкона на землю, а балкон был почти на втором этаже. Он не упал, но встал так твердо, что сдвинул один из спинных позвонков. Вскоре у него начались боли в спине, и после долгих исследований выяснилось, что у него начался туберкулезный процесс в позвоночнике" (Ново-Басманная, 19. М., 1990. С. 399 / Публ. Л. В. Горнунга).

   "Русские Ведомости", "Власть Народа", "Новая Жизнь" - московские газеты, в которых Ходасевич сотрудничал.

   ...началась советская служба... - Подробнее см. в воспоминаниях "Законодатель", "Пролеткульт и т.п.", "Книжная Палата", "Белый коридор" (наст. том).

   ...заведовал Московским отделением "Всемирной Литературы". - Осенью 1918 г. Ходасевич предложил изд-ву несколько томов своих переводов при условии выплаты ему аванса. Значительного аванса ему предложить не могли, поэтому был реализован следующий вариант: Ходасевич назначался заведующим московским отделением изд-ва, ему авансом выдавалось жалованье, а потом он его отрабатывал.

   ...затеял вместе с П. П. Муратовым Книжную лавку писателей. - О П. П. Муратове см. коммент. к статье "Магические рассказы" (т. 2 наст. изд.). О лавке подробнее см. в воспоминаниях М. Осоргина "Книжная лавка писателей" (НН. 1989. No 6).

   С. 188. Грифцов Борис Александрович (1885-1951) - литературовед и переводчик. Янтарев (Бернштейн) Ефим Львович (1880-1942) - поэт и журналист. Яковлев Александр Степанович (1886- 1953) и Осоргин Михаил Андреевич (1878-1943) - прозаики. Линд Михаил Васильевич - переводчик и беллетрист.

   Моя жена... - А. И. Ходасевич.

   Поместились в санатории. - См. в очерках "Здравница", "Горький", "Диск" (наст. том), "Во Пскове" (В. 1935. 24 октября; перепеч. - Ходасевич Вл. Колеблемый треножник. М., 1991), "Поездка в Порхов" (В. 1935. 9, 16 мая; перепеч. - ЛО. 1989. No 11).

   ...я на 1 ¥ месяца. - Неточность. Ходасевич находился в здравнице около трех месяцев (см. очерк "Здравница").

   С. 189. "Серапионовы братья" - группа писателей, сформировавшаяся из участников литературных студий Дома искусств.

   "Звучащая раковина" - небольшая группа молодых поэтов, учеников Н. С. Гумилева, в которую входили К. К. Вагинов, И. М. и Ф. М. Наппельбаум, Н. Н. Берберова, Н. К. Чуковский и др. В 1922 г. был издан сб. стихов "Звучащая раковина".

   ...в Покровском уезде... - Описка. В Порховском уезде.

   ...кое-какие события личной жизни... - Имеется в виду роман с Н. Н. Берберовой. Ходасевич нарочито не упоминает свои идейные расхождения с политикой советской власти: введение нэпа, усиление цензурных преследований и закрытие частных издательств, а также сильно подействовавшие на него смерть Блока и убийство Гумилева.

  

   Младенчество (с. 190). - В. 1933. 12, 15, 19 октября.

   Н. Н. Берберова вспоминала об этом очерке: "Когда он начал печатать свою повесть "Младенчество", "левая" часть эмигрантской общественности была возмущена: кому интересны его воспоминания детства? Что он, Лев Толстой, что ли? Давление было столь сильным, что ему пришлось бросить начатую книгу" (Берберова. С. 703). О некоторых событиях ранней биографии Ходасевича рассказывается также в воспоминаниях его второй жены, А. И. Ходасевич (Ново-Басманная, 19. М., 1990 / Публ. Л. В. Горнунга).

  

   С. 190. Старший из моих братьев... - Михаил Фелицианович (1865-1925), известный московский адвокат и коллекционер произведений искусства, отец художницы В. М. Ходасевич.

   ...сестра, ближайшая ко мне по времени рождения... - Евгения Фелициановна, в первом браке Кан, во втором Нидермиллер (1876-1960).

   Веньямин - сын Иакова и Рахили, умершей при его родах (Быт, 35, 16-18).

   С. 192. ...первое слово, сказанное Державиным... - См.: "Примечания достойно, что когда в 44 году явилась большая, весьма известная ученому свету комета, то при первом на нее воззрении младенец, указывая на нее перстом, первое слово выговорил: "Бог"" (Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С. 25).

   ..."есть же разность..." - Из поэмы А. С. Пушкина "Езерский" (1832-1833).

   С. 193. Зайчуров - кот друзей Ходасевича.

   ..."Легко мне жить и дышать мне не больно". - Из ст-ния А. А. Фета "Измучен жизнью, коварством надежды..." (1864?).

   С. 194. ...в Париж на выставку. - Речь идет о Всемирной выставке в Париже в 1889 г., к открытию которой была сооружена Эйфелева башня.

   С. 197. Гейтен Лидия Николаевна (1857-1920), Рославлева Любовь Егоровна (1877-1904), Джури Аделина Антоновна (1872-1963), Федорова 2-я Софья Васильевна (1879-1963), Домашева 2-я Евдокия Петровна (1882-?), Гельцер Екатерина Васильевна (1876-1962) - известные балерины Большого театра.

   Вальц Карл Федорович (1846-1929) - декоратор и машинист сцены в Большом театре.

   Клодт Николай Александрович (1865-1918) - художник.

   Коровин Константин Александрович (1861-1939) - живописец; с 1899 до 1910 г. - художник, а с 1910 г. - главный декоратор московских императорских театров.

   С. 199. Гинекей - женская половина в греческом доме.

   С. 203. ...баба Ивана Никифоровича... - См.: Н. В. Гоголь, "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем", гл. III. Ср. черновой набросок Ходасевича "Я помню в детстве душный летний вечер..." (БП. С. 287).

   С. 206. ...я взял у Майкова... - Из ст-ния "Весна! выставляется первая рама..." (1854). Подробнее см. в очерке "Парижский альбом. VI".

   Одна современная поэтесса... - Н. Н. Берберова. Однако она считала первым своим ст-нием не "Казачью колыбельную песню", а "Молитву" М. Ю. Лермонтова (см.: Берберова. С. 42).

   Мясницкий (Барышев) Иван Ильич (1854-1911) - популярный в конце века драматург.

   С. 207. ...вроде апологов Дмитриева... - Имеется в виду сб. И. И. Дмитриева "Апологи в четверостишиях" (1826). Пушкин и Языков пародировали эти апологи в цикле "Нравоучительные четверостишия".

   "Очи черные" - романс на стихи Е. П. Гребенки, популярный с 1850-х годов (Песни русских поэтов. Л., 1988. Т. 1. С. 518).

   "Глядя на луч пурпурного заката" - романс на стихи П. А. Козлова (Там же. Т. 2. С. 259).

   С. 209. Иоанн Кронштадтский (И. И. Сергиев; 1829-1908) - настоятель Андреевского собора в Кронштадте, один из наиболее популярных церковных деятелей конца XIX и начала XX в. Святой Православной Церкви (1990).

  

   Парижский альбом. VI (с. 210). - Д. 1926. 11 июня.

  

   С. 210. Первые, помнится, были о сестре Жене... - См. подробнее в очерке "Младенчество".

   С. 211. Круглов Александр Васильевич (1853-1915) - очень популярный в конце XIX и начале XX в. писатель, автор множества детских книг.

  

   Законодатель (с. 214). - Д. 1926. 21 февраля; под загл. "Новый Ликург". Печ. по: В. 1936. 23 апреля.

  

   С. 220. Ногин Виктор Павлович (1878-1924) - советский государственный и партийный деятель, в 1917 г. - нарком труда и промышленности, в 1918-1921 гг. - зам. наркома труда.

   С. 221. Ликург (XI-VIII вв. до н.э.) - легендарный спартанский законодатель.

   Солон (между 640 и 635 - ок. 559 до н.э.) - афинский архонт в 594 г. до н.э., знаменитый законодатель.

   С. 222. ...завидуя Фоке... - из басни И. А. Крылова "Демьянова уха" (1813).

  

   Пролеткульт и т.п. (с. 223). - ПН. 1925. 17 июня; под загл. "Как я "культурно-просвещал"". Печ. по: В. 1937. 23 января.

   Появление второго варианта статьи было вызвано двумя датами, широко отмечавшимися в СССР: столетием со дня смерти Пушкина, к которому было приурочено начало выпуска академического Полного собрания сочинений поэта и издание многочисленных книг о Пушкине, а также приближающимся двадцатилетием Октябрьской революции. Об отношении Ходасевича к пролетарской поэзии см. также в его статьях: Пролетарская поэзия // Новая жизнь (Москва). 1918. 9 июля; Пролетарские поэты // СЗ. 1925. Кн. XXVI.

  

   С. 223. Каменев был автором значительного количества статей о литературе, начиная со сб. "Литературный распад" (СПб., 1908-1909).

   Александровский Василий Дмитриевич (1897-1934), Герасимов Михаил Прокофьевич (1889-1939), Казин Василий Васильевич (1898-1981), Полетаев Николай Гаврилович (1889-1935) - пролетарские поэты, входившие также в группу "Кузница".

   Плетнев Валериан Федорович (1886-1942) - драматург, критик, один из руководителей Пролеткульта.

   С. 225. Журнал "Горн" выходил в 1918-1923 гг.

   ...статью о книжке стихов Герасимова. - "Стихотворная техника Михаила Герасимова" (Горн. 1918. No 1).

   ...я довольно сочувственно отзывался о нем... - В статье "Сборник пролетарских писателей" (Русские ведомости. 1918. 20 февраля; подпись: Сигурд).

   С. 226. Родов Семен Абрамович (1893-1968) - поэт и литературный критик, теоретик РАППа. Подробнее о нем см. в статье Ходасевича "Господин Родов" (Д. 1925. 22 февраля) и в воспоминаниях о Горьком (наст. том).

   С. 228. Хвольсон Орест Данилович (1852-1934) - физик, почетный академик, автор трудов по электричеству; Павлов Иван Петрович (1849-1935) - академик, знаменитый физиолог, лауреат Нобелевской премии 1904 г.; Модзалевский Борис Львович (1874-1929) - выдающийся пушкинист.

  

   Книжная Палата (с. 229). - В. 1932. 10, 17 ноября.

  

   С. 229. Ходили слухи... что он позволял себе давать начальству советы и указания... - См., напр., в воспоминаниях З. Н. Гиппиус: "...он (Брюсов. - Коммент.) сразу же пошел в большевицкую цензурную комиссию, - не знаю, как она у них там называется, чуть ли не сделался ее председателем, и заявил себя цензором строгим, беспощадным, суровым" (Гиппиус З. Н. Стихотворения. Живые лица. М., 1991. С. 251-252).

   С. 230. ...на углу Моховой и Воздвиженки. - Поскольку география расположения учреждений и квартир существенна для понимания смысла, приведем адреса упоминаемых мест. Книжная палата первоначально находилась на углу Моховой и Воздвиженки, потом была переведена в район Б. Пироговской ул. Брюсов жил на Б. Мещанской (пр. Мира), а Ходасевич - недалеко от Книжной палаты, в 7-м Ростовском пер. Типография И. Д. Сытина находилась в районе Страстной (Пушкинской) пл.

   С. 233. ...Амстердам, Антверпен, Филадельфия... - Из книг такого рода нам известны лишь "Занавешенные картинки" М. Кузмина, выпущенные в 1920 г. в Петрограде, но помеченные Амстердамом.

   С. 234. Недавно М. Осоргин... - Имеется в виду его статья "Рукописные книги Московской лавки писателей" (Временник Общества друзей русской книги. Париж, 1932. Вып. 3). Ходасевич рецензировал этот сборник (В. 1932. 2 июня). См. также: Богомолов Н. А., Шумихин С. В. Книжная лавка писателей и автографические издания 1919-1922 годов // Ново-Басманная, 19. М., 1990.

   С. 235. ...сборника "Поэзия Армении"... - Полное название: "Поэзия Армении с древнейших времен до наших дней" (М., 1916).

   ..."Армянский сборник" издательства "Парус"... - Имеется в виду кн. "Сборник армянской литературы" (Пг., 1916).

   С. 236. ...взрыва в Леонтьевском переулке. - Взрыв в помещении Московского комитета РКП(б) 25 сентября 1919 г., в результате которого погибло 12 человек и 55 было ранено. Подробнее см. в очерке Ходасевича "Черепанов" (наст. том).

   ..."Скрижаль Пушкина"... - История этой статьи рассказывалась неоднократно как в научной печати (см., напр., рец. П. Е. Щеголева: Книга и революция. 1920. No 2), так и в беллетристике (см., напр.: Осоргин М. А. Заметки старого книгоеда. М., 1989. С. 25-28).

   С. 237. Сакулин Павел Никитич (1868-1930) - литературовед, академик.

   Заметка-то ведь не Пушкина, а Жуковского... - "Скрижалью Пушкина" Гершензон посчитал примеч. В. А. Жуковского к ст-нию "Лалла-Рук". Подробнее см.: Рукою Пушкина. М.-Л., 1935. С. 490-492.

   ...в шляпкинком описании бумаг Пушкина... - Имеется в виду кн.: Шляпкин И. А. Из неизданных бумаг А. С. Пушкина. СПб., 1903. Однако на самом деле запись Пушкина была опубл. В. Е. Якушкиным в труде "Рукописи Пушкина, хранящиеся в Румянцевском музее в Москве" (Русская старина. 1884. No 12). Сразу после публикации Якушкину было указано на ошибку в атрибуции, которую он признал.

   Некто Ш. - очевидно, философ и литературовед Густав Густавович Шпет (1880-1937).

   С. 238. Бухарин только что выпустил свою "Экономику переходного периода". - Первое издание книги Н. И. Бухарина вышло в 1920 г. Книги с портретом В. И. Ленина, действительно, представляют собою библиографическую редкость.

   Щелкунов Михаил Иванович (1884-1938) - издательский деятель, книговед, библиофил.

   С. 239. Клестов-Ангарский Николай Семенович (1879-1943) - литературный критик, издательский работник.

   В. Г. Лидин - см. коммент. к письму 39 в наст. томе.

  

   Парижский альбом. VII (с. 262). - Д. 1926. 25 июля. Отклик на смерть Ф. Э. Дзержинского.

  

   С. 262. Герценовские торжества состоялись 20 января 1920 г. в Большом театре. В газетном отчете писалось: "20 января в Большом театре состоялось торжественное заседание членов ВЦИК, Московского совета и фабрично-заводских комитетов, посвященное памяти А. И. Герцена. Заседание открывается "Интернационалом" в исполнении оркестра Большого театра под управлением Кусевицкого. Затем артистами государственных театров Неждановой и Южиным был исполнен "Эгмонт" Бетховена с симфоническим оркестром. С большой речью выступил тов. Каменев. <...> После речи тов. Каменева начались приветственные речи, посвященные Герцену. Выступили: М. К. Лемке, Мархлевский, тов. Садуль, тов. Рязанов. Затем артисты московских театров прочли отрывки из произведений Герцена, прочтено было несколько стихотворений, посвященных памяти Герцена. С большой речью о Герцене выступил Нарком тов. А. В. Луначарский" (Известия. 1920. 21 января). Следует отметить, что 21 января в Малом театре Московский союз писателей устроил еще одно чествование Герцена, на котором выступил и Ходасевич (Известия. 1920. 22 января).

   "Эрнани" - опера Дж. Верди (1844). На самом деле Нежданова пела "Эгмонт" (см. предыдущий коммент.).

   ...два Эфроса... - искусствовед и поэт Абрам Маркович (1888-1954) и театральный критик Николай Ефимович (1867-1923).

   Жилкин Иван Васильевич (1874-1958) - поэт и прозаик.

   С. 263. Садуль Жак (1881-1956) - деятель французского рабочего движения, участвовал в гражданской войне на стороне Красной Армии.

   С. 264. Доктор Моро - герой романа Г.Уэллса "Остров доктора Моро" (1896).

   Покойного Виленкина... - Александр Абрамович Виленкин (1883?-1918), присяжный поверенный, председатель Московского союза евреев-воинов, был расстрелян ВЧК по делу "Союза защиты родины и свободы". Протоколы его допросов см.: Красная книга ВЧК. Т. 1. С. 107-110. Упоминание Виленкина Ходасевичем могло быть вызвано заметкой: Дзержинский расстреливает // Сегодня. 1926. 22 июля (двумя днями ранее в той же газете было опубл. ст-ние Ходасевича "Двор").

   - Меня боятся, но... - Вероятно, имеется в виду следующее место из речи Ф. Э. Дзержинского "Вопросы труда и зарплаты в промышленности": "Это может произойти в течение дня, если боятся Дзержинского, а если это не Дзержинский, - будет идти целую неделю, целый месяц..." (Дзержинский Ф. Э. Избранные произведения: В 2 т. 3 изд., испр. и доп. М., 1977. Т. 2: 1924-1926. С. 484; впервые - Правда. 1926. 8 июля).

   С. 265. Воровский Вацлав Вацлавович (1871-1923) - большевик, советский государственный деятель. Ходасевич был знаком с ним.

   ...у "европейца" X! - Видимо, имеется в виду Леонид Борисович Красин (1870-1926), нарком торговли и промышленности, полпред в Великобритании и Франции.

  

   Здравница (с. 266). - В. 1929. 14 марта.

   См. также: Беседы В. Д. Дувакина с М. М. Бахтиным. М., 1996. С. 78-87.

  

   С. 266. Бокова-Сеченова Мария Александровна (1839-1929) - жена знаменитого физиолога И. М. Сеченова. Предание о том, что она была прототипом Веры Павловны в романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?", не соответствует действительности. См.: Рейсер С. А. Легенда о прототипах "Что делать?" // Труды Ленинградского библиотечного института. Л., 1957. Т. II. С. 115-126; а также коммент. С. А. Рейсера в кн.: Чернышевский Н. Г. Что делать? Л., 1975.

   С. 267. "Переписка" - кн. "Переписка из двух углов", составленная из писем М. О. Гершензона и В. И. Иванова друг к другу, написанных во время пребывания в "здравнице".

   Профессор Г. - Александр Петрович Губарев (1858-1931). Книга "Оперативная гинекология" была издана в Петербурге в 1910 г. и в Москве в 1915 г.

   С. 268. Фирсов Николай Николаевич (1864-1934) - историк, профессор Казанского университета.

   С. 269. Аксельрод-Ортодокс Любовь Исааковна (1868-1940) - видная деятельница русского революционного движения, член группы "Освобождение труда", партии меньшевиков. Автор многих книг по философии и истории литературы.

   ...заметил Брейгель.... - Ср. в прозаическом наброске 1938 г. "Атлантида": "Чтобы закрыть дырку в обоях, хозяин повесил снимок с картины Брейгеля, купленный за франк вместе со стеклом; человеческие головы, лишенные туловища, похожие на уродливые картофелины, стремятся пожрать друг друга; самая тощая носатая морда воткнула единственный зуб в самую толстую, как тупой нож в подушку" (т. 3 наст. изд.). Здесь явно имеется в виду эскиз к картине Питера Брейгеля Старшего "Битва Масленицы и Поста" (ок. 1559; см.: Tout l'oeuvre peint de Bruegel l'Ancien / Introduction par Charles de Tolnay; documentation par Piero Bianconi. [P., s,a.]. P. 92). Впрочем, не исключено, что в комментируемом пассаже Ходасевич мог подразумевать гравюры по рисункам Брейгеля "Кухня толстых" и "Кухня худых".

   С. 271. Бунин Юлий Алексеевич (1858-1922) - писатель, старший брат И. А. Бунина.

  

   "Диск" (с. 273). - В. 1939. 7, 14 апреля.

  

   С. 273. Вейнер Петр Петрович (1879-1931) - искусствовед, издатель журн. "Старые годы".

   С. 274. Прав был поэт... - Двустишие принадлежит самому Ходасевичу.

   Дом Ученых, Дом Литераторов, Дом Искусств - обо всех этих учреждениях существует довольно большая литература. См. библиографию в примеч. М. В. Безродного к републикации очерка Ходасевича "Поездка в Порхов" (ЛО. 1989. No 11).

   С. 275. ...гастрономического торговца Елисеева. - Согласно разысканиям М. В. Безродного, дом, в котором размещался "Диск", принадлежал не владельцу фирмы "Бр. Елисеевы" Г. Г. Елисееву, а его родственнику С. П. Елисееву, не имевшему к торговому товариществу отношения (ЛО. 1989. No 11. С. 105).

   С. 276. Фрида Наппельбаум - Фредерика Моисеевна Наппельбаум (1902-1958), поэтесса, дочь знаменитого фотографа М. С. Наппельбаума.

   Ухтомский Сергей Александрович (1880-1921) - скульптор, сотрудник Русского музея.

   Липгардт Эрнест Карлович (1847-1934) - искусствовед, художник, член общества "Старый Петербург".

   С. 277. Леткова-Султанова - см. коммент. к ст-нию "Гостю" (т. 1 наст. изд.). Ее воспоминания о Доме искусств см.: Красная панорама. 1928. No 12.

   Волынский (Флексер) Аким Львович (1863-1926) - искусствовед, литературный критик.

   Слонимский Михаил Леонидович (1897-1972) - известный советский прозаик. Его воспоминания о Доме искусств см.: Слонимский М. Завтра. Л., 1987.

   ...колыбель "Серапионовых братьев"... - В состав этой группы, помимо названных Ходасевичем Всеволода Вячеславовича Иванова (1895-1963), Михаила Михайловича Зощенко (1895-1958), Константина Александровича Федина (1892-1977), Николая Николаевича Никитина (1895-1963), Льва Натановича Лунца (1901-1924), Вениамина Александровича Каверина (наст. фам. Зильбер; 1902-1989), входили Н. С.Тихонов, Е. П. Полонская и некоторые другие молодые писатели.

   С. 278. Иванов Георгий Владимирович (1894-1958) - поэт, прозаик, с которым Ходасевич в 20-30-е годы находился в продолжительном конфликте (см.: Богомолов Н. А. Георгий Иванов и Владислав Ходасевич // Русская литература. 1990. No 3).

   Одоевцева Ирина (Рада Густавовна Гейнике; 1895-1990; по другим источникам - род. в 1903) - поэтесса, прозаик, мемуарист, с 1922 г. - жена Г. В. Иванова.

   Грин (Гриневский) Александр Степанович (1880-1932) - прозаик. Жизнь в Доме искусств отразилась в его рассказе "Крысолов" (1924).

   С. 279. Рождественский Всеволод Александрович (1895-1977) - впоследствии известный советский поэт.

   Пяст (Пестовский) Владимир Алексеевич (1886-1940) - поэт, мемуарист, стиховед, переводчик. Подробнее см. в статье Ходасевича "Памяти В. А. Пяста" (наст. том).

   С. 280. Щекотихина (Щекатихина-Потоцкая) Александра Васильевна (1892-1967) - художница, жена И. Я. Билибина с 1923 г.

   Билибин Иван Яковлевич (1876-1942) - изв