звы пролетарства вещественного. Обе неисцелимы везде, где слабость и скудость личная не восполняется и не укрепляется плодотворным общением любви и духа народного. Но то, что теперь недоступно Западу, доступно нам и нашим единокровцам, особенно же единоверцам славянам.
Кстати, о славянах. Некоторые журналы называют нас насмешливо славянофилами, именем, составленным на иностранный лад, но которое в русском переводе значило бы славянолюбцев22. Я со своей стороны готов принять это название и признаюсь охотно: люблю славян. Я не скажу, что я их люблю потому, что в ранней молодости, за границей России, принятый равнодушно, как всякий путешественник в землях неславянских, я был в славянских землях принят как любимый родственник, посещающий свою семью; или потому, что во время военное, проезжая по местам, куда еще не доходило русское войско, я был приветствуем болгарами не только как вестник лучшего будущего, но как друг и брат23; или потому, что, живучи в их деревнях, я нашел семейный быт своей родной земли; или потому, что в их числе находится наиболее племен православных, следовательно, связанных с нами единством высшего духовного начала; или даже потому, что в их простых нравах, особенно в областях православных, таятся добродетели и деятельность жизни, которые внушили любовь и благоговение просвещенным иностранцам, каковы Бланки и Буэ. Я этого не скажу, хотя тут было бы довольно разумных причин, но скажу одно: я их люблю потому, что нет русского человека, который бы их не любил; нет такого, который не сознавал бы своего братства с славянином и особенно с православным славянином. Об этом, кому угодно, можно учинить справку хоть у русских солдат, бывших в Турецком походе24, или хоть в московском гостином дворе, где француз, немец и италиянец принимаются как иностранцы, а серб, далматинец и болгарин - как свои братья. Поэтому насмешку над нашею любовию к славянам принимаю я так же охотно, как и насмешку над тем, что мы русские. Такие насмешки свидетельствуют только об одном: о скудости мысли и тесноте взгляда людей, утративших свою умственную и духовную жизнь и всякое естественное или разумное сочувствие в щеголеватой мертвенности салонов или в односторонней книжности современного Запада.
Восстановление наших частных умственных сил зависит вполне от живого соединения с стародавнею и все-таки нам современною русскою жизнию, и это соединение возможно только посредством искренней любви. Иные твердят о своих патриотических чувствах, а "людей в Киеве ничем зовут", как царь Калин в сказке25, или ругаются над неученою Русью, как чиновник в повести Достоевского, высказавшего (не знаю, сознательно или нет) в этом презрении Девушкина к мужику и бабе страшное оправдание его собственных страданий. Иные уверяют, что вся будущность русская заключается в грамматическом знании русского языка26, как будто бы язык, а не вся духовная сила русского человека, создал нашу великую родину. Она приняла многих, ей служили многие; но ее корни живут и питаются только в душе русских людей. Все эти мнимые формы любви не любовь. В них суждение самое доброжелательное может признать только холодное благоволение или ту гордую благотворительность, которой лучшим выражением считаю я статью в "Земледельческой газете" прошлого года 12 февраля, начинающуюся снисходительными похвалами смышлености и толку русских крестьян, а оканчивающуюся тем, что автор рассказывает с одобрением, как староста вылечил кликуш посредством чего-то вроде рекрутского осмотра27. Не так понимаю я любовь и общение.
Общение заключается не в простом размене понятий, не в холодном и не в эгоистическом размене услуг, не в сухом уважении к чужому праву, всегда оговаривающем уважение к своим собственным правам; но в живом размене не понятий одних, но чувств, в общении воли, в разделении не только горя (ибо сострадание чувство слишком обыкновенное), но и радости жизненной. Только такого рода общение может возвратить нас к началам жизни, нами утраченной, и привести нас из состояния безнародной отвлеченности и мертвой самодовольной рассудочности к полному участию в особенностях, характере и физиономии народа. Наши школьнические полузнания развились бы до науки и развили бы науку, внеся в нее великие и до сих пор ей чуждые начала, отличающие нас от западного мира с его латино-протестантскою односторонностью, с его историческим раздвоением. В нашем быте отозвалось бы то единство, которое лежало искони в понятии славянской общины и которое заключается не в идее дружинного договора германского или формального права римского (то есть правды внешней), но в понятии естественного братства и внутренней правды {В истории нашей Руси идея единства общинного лежала всегда как основной камень всех общественных понятий; но долго происходила борьба мелких общин с идеей великой общины. Наконец, идея единства великой общины восторжествовала, после кровавых смут, ополчением всей Руси за Москву и избранием царя - молодого Михаила. Тогда обнаружилось, что единство, казавшееся следствием исторической случайности при царях Рюриковичах, было действительно делом Русской земли.}. В художестве наступила бы новая эпоха; и оно перестало бы влачиться бессильно по стезе рабского подражания, а стало бы выражать свободно и искренно (посредством звука, или слова, или формы) идеалы красоты, таящиеся в душе народной; ибо корень искусства есть любовь, формальное же изучение его есть не что иное, как приобретение материяльных средств для успешнейшего выражения любимого идеала; но без этого идеала и без любви к нему искусство есть только ремесло. Профессор может сказать ученику или богач своему подрядчику: "напиши победу Александра Невского над шведами", и ученик или подрядчик напишет русого молодца в завитках, который бьет и рубит более или менее рыжих или русых молодцов. Он может сказать: "напиши победу Пожарского над Литвой", и опять ученик или подрядчик напишет такого же русого молодца в завитках, который бьет и рубит более или менее русых или черноволосых молодцов; но во всем этом нет и признака художества, ото всего этого веет могильным холодом. Только в живом общении народа могут проясниться его любимые идеалы и выразиться в образах и формах, им соответственных; но для того, чтобы оживилась наука, быт и художество, чтобы из соединения знания и жизни возникло просвещение, мы должны, сознавая собственное свое бессилие и собственные нужды, слиться с жизнию Русской земли, не пренебрегая даже мелочами обычая и, так сказать, обрядным единством как средством к достижению единства истинного и, еще более, как видимым его образом.
Я знаю, что многие говорят с пренебрежением об этих мелочах и что петербургские журналы объявляют во всеуслышание, что народность не в бороде и не в зипуне28. Я не спорю. Не имею притязаний на монополию любви к России и не изъявляю сомнения насчет чувств наших критиков. Я готов не только признать в них любовь к нашей Святой Руси, но готов признаться и в том, что это чувство похвальнее во многих из них, чем во мне: во мне оно невольно и прирожденно; во многих из них оно - чувство, приобретенное волею и рассудком и, так сказать, наживное. Но, с другой стороны, от этой разницы в начале чувства происходят, может быть, разные понятия о предметах и разные взгляды на народность. Тонкие, невидимые струны, связывающие душу русского человека с его землею и народом, не подлежат рассудочному анализу. Может быть, нельзя доказать, чтобы русская песня была лучше италиянской баркаролы или тарантеллы; но она иначе отзывается в русском ухе, глубже потрясает русское сердце. Точно так же для русского глаза особенно приятны образы, окружавшие его детство и встречавшие его взгляд на свободе сельского простора. Нападение на русское платье есть нападение на свободу вкуса и чувства, нисколько не посягающую на чужой вкус и чужое чувство; оно будет разумно только тогда, когда будет доказано, что фрак разумнее или удобнее зипуна, или когда художники произнесут приговор о сравнительном изяществе нарядов. До тех пор отвержение одежды только потому, что она русская одежда, должно казаться несколько странным, чтобы не сказать: несколько оскорбительным.
Конечно, о таких мелких подробностях не стоило бы упоминать, но не мешает и упомянуть, чтобы привести мысль и чувство так называемой образованной публики к большей простоте (необходимому условию того жизненного общения, о котором я уже говорил). Только в этой безыскусственной простоте может пробудиться возможность искусства, науки и разумного быта; ибо только в живом общении с народом выходит человек из мертвенного одиночества эгоистического существования и получает значение живого органа в великом организме; только при нем может всякая здравая мысль и всякое теплое чувство, возникшее в каждом отдельном лице, сделаться достоянием общим и получить влияние и важность, не изъявляя и не имея притязаний на важность и влияние; только при нем возможно то просвещение, к которому Запад стремится безнадежно и которого достигнуть не может вследствие своего внутреннего раздвоения. Конечно, для каждого из нас перевоспитание самого себя сопряжено с немалым трудом; но труда жалеть не должно, когда предположенная цель есть возрождение жизненных начал в нас и развитие истинного просвещения в Святой Руси.
Что до меня касается, то, приглядываясь к бесплодным усилиям многих к добру и пользе, прислушиваясь к общим жалобам Европы на безжизненность, на бессвязность, на бесплодность общества, я не могу не считать отрадным такого состояния, в котором каждое частное лицо, как бы ни было низко или высоко его звание, как бы ни были скромны или блистательны его способности, чувствует, что уже одним нравственным достоинством своей жизни оно вносит значительный вклад в общую сокровищницу и что, с другой стороны, сколько бы оно ни вносило в нее, оно всегда получает из нее во сто крат более, чем может принести.
В настоящем издании собраны статьи русских критиков и эстетиков 40-50-х гг. XIX в.; все они написаны и опубликованы (в России или за ее пределами) в период с 1842 по 1857 г.
Составители отнюдь не претендовали на то, чтобы с необходимой полнотой представить в сборнике целый этап в развитии русской эстетики, - эта задача невыполнима в рамках одной книги; поэтому были отобраны такие документы, которые обладают наибольшей репрезентативностью по отношению к основным идейно-эстетическим течениям середины XIX в. Применительно к 40-м гг. это - демократическое западничество (в двух его разновидностях), славянофильство и "официальная народность"; применительно к 50-м - революционно-демократическое направление, русский "эстетизм" и направление "молодой редакции" "Москвитянина". В настоящем издании не представлены работы И. В. Киреевского, переизданные в его сборнике "Критика и эстетика" (М., 1979); публикуемая же статья А. А. Григорьева не вошла в состав его сборника "Эстетика и критика" (М., 1980).
Целый ряд работ, включенных в настоящий сборник, в советское время не перепечатывался; некоторые работы (часто в извлечениях) публиковались в изданиях, носивших преимущественно учебный характер (последнее из них: Русская критика XVIII-XIX веков. Хрестоматия. Сост. В. И. Кулешов. М., 1978). Статьи, вошедшие в сборник, публикуются полностью (за исключением статей Ю. Ф. Самарина и М. Н. Каткова - см. ниже, с. 516, 529-530).
Тексты печатаются либо по наиболее авторитетным изданиям академического типа (В. Г. Белинского, А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского), либо по первой и, как правило, единственной прижизненной публикации. (Заметим попутно, что вышедшие до революции посмертные издания некоторых представленных в сборнике авторов дефектны в текстологическом отношении.) О принципе публикации статей П. В. Анненкова, см. на с. 527-528.
При публикации текстов сохранена орфографическая вариантность одних и тех же слов: реторический и риторический и т. д., а также параллелизм типа: противоположный и противуположный, вызванный одновременным употреблением книжных и разговорных форм данного слова. Не менялось и написание таких слов, как сантиментализм, буддгаистический, нувелист, венециянский и т. д., которое являлось характерным для той эпохи. По возможности сохранены и пунктуационные особенности подлинника. В соответствии с современной нормой исправлялись лишь написания произведений, обозначения национальностей и т. п., которые не несут смысловой нагрузки. Неточное цитирование не оговаривается.
Весь материал сборника расположен по хронологическому принципу.
В состав Примечаний входят: краткая биобиблиографическая справка об авторе, указание на источник текста и постраничные примечания.
В Примечаниях приняты следующие сокращения:
Белинский - Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 1-13. М., 1953-1959;
Гоголь - Гоголь Н. В. Полн. собр. соч., т. 1-14. [Л.], 1940-1952;
Григорьев - Григорьев А. Литературная критика. М., 1967;
Чернышевский - Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. 1-16. М., 1939-1953.
Письма к Дружинину - Летописи Гослитмузея, кн. 9. Письма к А. В. Дружинину (1850-1863). М., 1948.
Составители приносят глубокую признательность Ю. В. Манну, рецензировавшему рукопись сборника и сделавшему ряд ценных замечаний.
Алексей Степанович Хомяков (1804-1860) - идейный вождь славянофильства, историк, теолог, публицист, поэт, драматург, эстетик. В 1821 г. получил степень кандидата по математическому отделению Московского университета (экзамены сдавал экстерном). В 1839 г. написал статью "О старом и новом" - первый программный документ славянофильства. В 1840-1850-е гг. сочетал разработку глобальных проблем развития русского искусства с анализом конкретных произведений (Л. Н. Толстого, А. Ф. Писемского и других). Об эстетических взглядах Хомякова см.: Анненкова Е. И. Проблема народности в русской критике и публицистике середины XIX века. Л., 1974; Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830-1850-е годы. М., 1978; Christoff P. К. An introduction to nineteenth-century Russian slavophilism. A study in ideas. Vol. 1. A. S. Khomiakov. s'Gravenage, 1961.
Статья "О возможности русской художественной школы" печатается по тексту первой публикации; "Московский литературный и ученый сборник на 1847 год". М., 1847, с. 317-358. Подпись: А. С. Хомяков. В данной публикации опущены подстрочные примечания, в которых автор приводил во французском оригинале цитируемые в тексте высказывания (см. с. 130).
28 июля 1846 г. Хомяков сообщал А. Н. Попову: "Я готовлю последнюю свою статью. <...> Многое из основных принципов будет по необходимости не только смело думано, но и смело выражено, без чего оно осталось бы совершенно непонятным" (Хомяков А. С. Полн. собр. соч., т. 8. М., 1900, с. 168). По выходе сборника Хомяков писал тому же адресату: "Перечитывая, нахожу только строгое и последовательное изложение начал" (там же, с. 170).
1 Имеется в виду статья "Мнение русских об иностранцах" ("Московский литературный и ученый сборник за 1846 год". М., 1846).
2-3 Автором анонимной рецензии на "Сборник исторических и статистических сведений о России и народах, ей единоверных и единоплеменных" (изд Д. В.[алуев], т. 1. М., 1845), опубликованной в "Отечественных записках" (1846, No 7), был К. Д. Кавелин. Его поддержал Т. Н. Грановский, ответивший на исторический пассаж в публикуемой статье Хомякова "Письмом из Москвы" ("Отеч. зап.", 1847, No 4). В свою очередь Хомяков напечатал "Возражение на статью г. Грановского..." ("Моск. гор. листок", 1847, No 86, 22 апр.), вызвавшее "Ответ г-ну Хомякову" Грановского ("Моск. ведомости", 1847, 26 апр.). Полемика завершилась "Ответом на ответ г. Грановского" Хомякова ("Моск. гор. листок", 1847, 6 мая).
4 Имеется в виду речь В. Гюго при приеме в Академию Сент-Бева 27 февр. 1845 г. и труд Л. Блана "История десяти лет" (т. 1-5, 1842-1845). Указано Б. Ф. Егоровым.
5 Имеется в виду (но очень вольно интерпретируется) отчет Ж. Санд об упомянутом выше заседании Академии ("Реформа", 1845, 3 марта). Указано Б. Ф. Егоровым.
6 Имеются в виду философы и публицисты Д.-Ф. Штраус и Б. Бауэр.
7 Намек на статью Я. А. Линовского (см. примеч. 24 к статье В. Н. Майкова).
8 Пюзеизм (пусеизм) - направление в англиканской церкви, тяготевшее к католицизму В 1845 г. А. И. Тургенев, возобновляя свои корреспонденции из Европы ("Москвитянин", 1845, No 1), сообщал: "Ньюман, глава пусеистов, отделился от англиканской церкви; это, конечно, будет поводом к сильным раздорам" (Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники (1825-1826 гг.). Л, 1964, с. 228).
9 Славянофильская концепция европейского просвещения представлена также в статьях И. В. Киреевского "Обозрение современного состояния литературы" и "О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России" (см.: Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1979, с. 154-192, 293-332).
10 Здесь, как и во всей статье, Хомяков не стремится точно передать суждения своих оппонентов, поэтому адресаты его полемики часто устанавливаются предположительно. В данном случае подразумевается, вероятно, В. Н. Майков, открывший ученый отдел журнала "Финский вестник" (1845, No 1) статьей "Общественные науки в России"; в этой работе "создание национальной науки" мыслится в тесной связи с "критическим разбором" западной науки (см.: Майков В. Критические опыты, с. 548). Примечательно, что в продолжении этой статьи, не опубликованной при жизни автора и вряд ли известной Хомякову, Майков прямо писал: "Знание истории и статистики России в самом полном объеме должно служить основанием будущего усовершенствования нашего..." (там же, с. 603).
11 Помимо статьи, указанной в примеч. 1, см. также "Письмо в Петербург" ("Москвитянин", 1845, No 2) и "Мнение иностранцев о России" ("Москвитянин", 1845, No 4).
12 Имеются в виду книжка К. М. Кодинского "Упрощение русской грамматики" (Спб., 1842) и посвященные ей критические замечания Белинского (см.: Белинский, 9, 328-345).
13 Дж. Макадам изобрел шоссейную дорогу из щебня.
14 Гуано - птичий навоз; Либиховый компост - удобрительные смеси, названные по имени немецкого химика Ю. Либиха; барда - гуща, остаток от перегона хлебного вина. О естественнонаучных интересах и практической деятельности Хомякова см.: Завитневич В. З. А. С. Хомяков, т. 1, кн. 1. Киев, 1902, с. 236-260; Christoff P. К. A. S. Khomiakov on the agricultural and industrial problem in Russia.- In: Essays in Russian history. Hamden, 1964, p, 132-159.
15 Кабала - древнееврейское мистическое учение и связанные с ним обряды.
16 Предваряя публикацию в "Москвитянине" (1845, No 1) отрывков из биографии X. Стефенса, И. В. Киреевский писал: "Он постоянно искал той неосязаемой черты, где наука и вера сливаются в одно живое разумение, где жизнь и мысль одно, где самые высшие, самые сокровенные требования духа находят себе не отвлеченную формулу, но внятный сердцу ответ" (Киреевский И. В. Критика и эстетика, с. 204).
17 Цитата из "Лагеря Валленштейна" Ф. Шиллера (сцена 11).
18 Имеется в виду понятие "рефлексия", которое в начале 1840-х гг. развивал Белинский (см., например, статью "Стихотворения М. Лермонтова". - Белинский, 4, 518 и др.).
19 Имеется в виду Белинский, который в соответствии с гегелевским делением поэзии на "художественную" и "естественную", противопоставлял произведения Пушкина русскому фольклору (см.: Статьи о народной поэзии, 1841). По Гегелю, "естественная поэзия", сопутствовавшая ранним стадиям исторического развития, безлична и выражает только "природную духовность"; новому же времени присуща "художественная поэзия", существенной чертой которой является организующая мысль автора (см.: Гегель Г.-В.-Ф. Эстетика в 4-х т., т. 3. М., 1971, с. 505-509).
20 После книги Ф.-А. Вольфа "Введение в Гомера" (1795), возбудившей "гомеровский вопрос", в "Илиаде" и "Одиссее" часто видели собрания народных песен. Любопытно, что Гоголь в том же 1847 г. решительно высказался (в "Выбранных местах...") в пользу авторства Гомера (см.: Гоголь, 8, 241).
21 Ср. аналогичную оценку этого произведения в статье Ю. Ф. Самарина (наст. изд., с. 177-178).
22 Термин "славянофил" появился в 1804 г. в связи с выходом "Рассуждения о старом и новом слоге..." А. С. Шишкова; его ввели литературные противники последнего (см..: Лотман Ю., Успенский Б. Споры о языке в начале XIX века как факт русской культуры ("Происшествие в царстве теней, или Судьбина российского языка" - неизвестное сочинение Семена Боброва). - "Учен. зап. Тартуского ун-та", вып. 358, 1975, с. 211, примеч. 55). В 1840-е гг. этим термином пользовались в основном западники - для обозначения своих идеологических противников. Славянофил А. И. Кошелев замечал: "А называть нас следовало не славянофилами, а, в противоположность западникам, скорее, туземниками или самобытниками. <...> Мы себе никаких имен не давали, никаких характеристик не присваивали..." (Кошелев А. И. Записки. Берлин, 1884, с. 78).
23 Хомяков принимал участие в русско-турецкой войне 1828-1829 гг., проходившей на территории славянских государств.
24 См. примеч. 23.
25 Цитата из былины "Калин-царь".
26 Возможно, полемический выпад против Ф. И. Буслаева, автора книги "О преподавании отечественного языка" (ч. 1-2. М., 1844).
27 Имеется в виду статья А. Чихачева "Мелкие опытные замечания по нравственной части сельского хозяйства" ("Земледельческая газета", 1846, No 13, 12 февр., с. 98-101).
28 Подобные высказывания (см., например, в статье Белинского "Россия до Петра Великого".- Белинский, 5, 127) восходят к гоголевскому определению: "...истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа" ("Несколько слов о Пушкине".- Гоголь, 8, 51).