Кирпичников Александр Иванович - Макбет

авлен³я Макбета, не считая вѣроподобнымъ, чтобы человѣкъ, поддавш³йся страсти до такой степени, могъ исполнять съ чест³ю свои высок³я обязанности. По хроникѣ жестокость Макбета противъ Макдуффа до нѣкоторой степени мотивирована тѣмъ, что Макдуффъ не явился на работу и началъ сноситься съ врагами короля, стало быть нарушилъ свой долгъ; въ трагед³и же онъ только отказался пр³ѣхатъ па праздникъ. Въ хроникѣ Макбетъ идетъ самъ съ войскомъ на непокорнаго и измѣнившаго ему вассала; въ трагед³и онъ расправляется съ его невинной семьей посредствомъ подосланныхъ уб³йцъ. Впрочемъ, поэтъ и самъ, повидимому, забылъ это свое отступлен³е отъ источника, и въ концѣ IV дѣйств³я Россе разсказываетъ Макдуффу о взят³и его замка и объ истреблен³и всѣхъ его вассаловъ, что, конечно, было невозможно для нѣсколькихъ подосланныхъ уб³йцъ.

   Критика почти единогласно видитъ въ трагед³и "Макбетъ" рѣдк³я даже y Шекспира драматическ³я и сценическ³я достоинства; но та же безпристрастная критика должна признать, что эта трагед³я написана нѣсколько наскоро, не такъ глубоко обдумана, какъ друг³я пьесы Шекспира того же пер³ода его дѣятельности. Кромѣ вышеуказаннаго противорѣч³я, это болѣе всего сказалось въ довольно длинномъ д³алогѣ между Малькольмомъ и Макдуффомъ, который безъ натяжки, безъ предвзятаго намѣрен³я находить совершеннымъ все безъ исключен³я, что создано Шекспиромъ, едва ли можно признавать психологически вѣроятнымъ.

   Начать съ того, что Малькольмъ, какъ всѣ изгнанники, слишкомъ внимательно слѣдитъ за тѣмъ, что дѣлалось въ Шотланд³и, чтобы не знать, насколько возненавидѣлъ Макбетъ Макдуффа, и, какъ всѣ изгнанники, скорѣй наклоненъ ошибаться въ обратную сторону - излишняго довѣр³я. Главное же: Макдуффъ не такой младенецъ, чтобы счесть Малькольма негодяемъ только на основан³и его собственныхъ словъ, въ которыхъ такъ явно звучитъ непомѣрное преувеличен³е. Жизнь принцевъ на виду у всѣхъ, особенно въ чужой странѣ, а на основан³и разговора съ Малькольмомъ Макдуффъ могъ убѣдиться развѣ въ одномъ недостаткѣ будущаго короля - крайней его нервности и болѣзненной страсти къ самообвинен³ю, которое сильно напоминаетъ "признан³я" Гамлета передъ Офел³ей въ 1-й сценѣ III дѣйств³я. Также мало естественно и слѣпое довѣр³е Макдуффа къ самовосхвален³ямъ Малькольма. Читатели видятъ, что Шекспиръ взялъ этотъ д³алогъ изъ своего легендарнаго источника съ весьма незначительными измѣнен³ями (при чемъ, однако, съумѣлъ придать ему особое драматическое значен³е, соединивъ его въ одну сцену съ ужаснымъ извѣст³емъ, которое приноситъ Макдуффу Россе, что обусловливаетъ увѣренность зрителя въ предстоящей гибели Макбета именно отъ руки Макдуффа); но то, что умѣстно въ наивномъ эпосѣ, гдѣ идолище самъ говоритъ о себѣ:

  

   А я, идолище поганое..,

  

   неумѣстно въ серьезной драмѣ.

   Съ другой стороны то же сравнен³е трагед³и съ ея источникомъ, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, наглядно показываетъ намъ, какъ свободно и съ какой художественной цѣлесообразностью драматургъ воспользовался своимъ грубоватымъ матер³аломъ. Всѣ характеры, начиная съ героя и героини, созданы имъ цѣликомъ; цѣликомъ создано и развит³е внутренней трагед³и въ душѣ Макбета, который по хроникѣ былъ довольно пошлой игрушкой адскихъ силъ и слѣпой судьбы. Такой же пошлой эгоисткой, дальнѣйшая судьба которой вовсе не интересовала читателя, была въ хроникѣ и жена Макбета, изъ которой въ пьесѣ вышелъ едва ли не самый трагически ужасный характеръ во всей новой литературѣ; ея ужасная душевная болѣзнь и самоуб³йство созданы поэтомъ. Изъ слабаго Дункана онъ сдѣлалъ идеалъ кроткаго и благороднаго государя {*}. Свободно создана и ужасающая по своему контрасту съ предыдущимъ и послѣдующимъ добродушная болтовня полупьянаго невыспавшагося привратника (3-я сцена II дѣйств³е) {Извѣстно, что она ужаснула своимъ реализмомъ Шиллера, который въ своемъ переводѣ Макбета (въ другихъ мѣстахъ очень точномъ) замѣнилъ ее благочестивымъ утреннимъ гимномъ. } и т. д. {Кто въ 7-ой сценѣ III дѣйств³я видитъ указан³е на прежнее намѣрен³е Макбета (предшествующее началу пьесы), убить Дункана, долженъ, конечно, и это отнести на счетъ свободнаго создан³я поэта. Но мы полагаемъ, что такое толкован³е словъ лэди Макбетъ противорѣчитъ характеру героя.}. Не подлежитъ сомнѣн³ю, что какъ во время появлен³я Макбета на сценѣ, такъ и y послѣдующихъ поколѣн³й, до нашего включительно, зрителей особенно восхищало соединен³е въ этой трагед³и глубокой психологической правды со смѣлой и красивою фантастикой {*}. Основу послѣдней поэтъ получилъ изъ хроники, но эту довольно тощую основу онъ разработалъ свободно и художественно: онъ ввелъ въ 5-ую сцену III дѣйств³я античную Гекату и всю 1-ую сцену IV дѣйств³я, въ которой изображено послѣднее роковое свидан³е героя съ вѣдьмами, обставилъ чрезвычайно роскошно и эффектно. Кромѣ того, онъ на свой, такъ сказать, страхъ ввелъ два новыхъ фантастическихъ момента: въ началѣ II дѣйств³я, когда первое преступлен³е Макбета уже рѣшено безповоротно, сцену съ кинжаломъ, служащую какъ бы предвкушен³емъ предстоящихъ герою мучен³й и появлен³е окровавленной тѣни Банко на королевскомъ пиру (для чего онъ долженъ былъ перемѣстить это уб³йство, происходящее въ хроникѣ послѣ королевскаго пира, на нѣсколько часовъ впередъ. Выше упомянуто, что еще при жизни поэта, почти немедленно послѣ появлен³я трагед³и, эта ужасная тѣнь вошла въ поговорку; трудно указать даже y Шекспира другую сцену, равную этой по внутреннему и внѣшнему драматизму.

   {* I, 7. Слова Макбета:

   Дунканъ царилъ такъ доблестно и кротко,

   Высок³й санъ такъ чисто сохранялъ, и т. д.}

  

   Обѣ эти прибавки: кинжалъ и тѣнь Банко - галлюцинац³и глубоко потрясенной души Макбета, и, стало быть, поэтъ остается въ нихъ на почвѣ живой дѣйствительности, тогда какъ въ сценахъ съ вѣдьмами на-родное вѣрован³е заставляетъ его представить вымышленное реально существующимъ. Но, какъ извѣстно, во время создан³я "Макбета" колдовство и сношен³я съ злыми духами вовсе не были простонародными вѣрован³ями или переживан³емъ, а глубокимъ убѣжден³емъ даже правящихъ классовъ, которое находило себѣ весьма серьезное примѣнен³е въ юридической практикѣ {На основан³и закона 1603 г. въ первые годы царствован³я ²акова было казнено не мало женщинъ, заподозрѣнныхъ въ колдовствѣ.}.

   Вѣдьмы или колдуньи (Witches) {Герой въ 1-ой сценѣ IV акта называетъ ихъ weird sisters - роковыми сестрами.} "Макбета" - очень сложныя фигуры: въ нихъ объединены древнегерманск³я вѣщ³я жены, о почитан³и которыхъ говоритъ еще Тацитъ, темныя воспоминан³я о богиняхъ и дѣвахъ - служительницахъ боговъ (у скандинавовъ валкир³и) съ литературными пре-ан³ями о библейскихъ волшебницахъ и о классическихъ пророчицахъ: ихъ исключительное служен³е злу и ихъ внѣшнее безобраз³е въ 1-ой и 3-ьей сценѣ I дѣйств³я - неизбѣжное слѣдств³е благочестиво христ³анскаго взгляда на всѣ остатки языческой древности. Призраки 1-й сцены IV дѣйств³я (голова въ шлемѣ, окровавленное дитя, дитя въ коронѣ съ вѣтвью) надо думать, заимствованы поэтомъ изъ безконечно богатаго арсенала чернокнижной литературы XVI вѣка, имѣвшей вл³ян³е и на дѣйствительную жизнь во времена Шекспира {Есть и другое объяснен³е, приписывающее изобрѣтен³е этихъ ужасовъ самому поэту (голова воина есть голова самого Макбета, отрубленная Макдуффомъ; окровавленное дитя - самъ Макдуффъ вырѣзанный изъ чрева матери; дитя съ короною и вѣтвью Малькольмъ, приказавш³й нарубить вѣтви. См. А new Variorum edition - by Horace Howard Furness. Philadelphia. Vol II 1873. 207, 8); но оно отзывается натяжкою.}.

   Первыми толкователями Макбета, конечно, были англ³йск³е режиссеры и актеры эпохи Шекспира и послѣдующихъ. Но о томъ, какъ ставили эту трагед³ю при жизни ея автора, мы почти не имѣемъ свѣдѣн³й {Только Форманъ свидѣтельствуетъ, что въ 1610 г. лэди Макбетъ и самъ герой (?) напрасно старались смыть кровь съ своихъ рукъ, и тѣнь Банко во время тоста за отсутствующаго усѣлась сзади Макбета. См. Н. И. Стороженко 174-5.}; при реставрац³и трагед³ю передѣлали почти до неузнаваемости. Знаменитый Гаррикъ {Род. 1716 г., выступилъ въ Лондонѣ 1741 г., Макбета игралъ съ 1741 г., сошелъ со сцены 1776 г., ум. 1779 г.} изображалъ Макбета грустнымъ, даже скорбнымъ, человѣкомъ, сильнымъ отъ природы, но подавленнымъ страстью, которая оказалась гораздо сильнѣе его; игравшая съ нимъ вмѣстѣ артистка Притчардъ изображала лэди Макбетъ больше фур³ей, чѣмъ женщиной, и слѣдовательно понимала этотъ характеръ слишкомъ односторонне; истинной создательницей этой роли была мистриссъ Сидонсъ, проявлявшая въ игрѣ своей нѣкоторую мягкость и женственность, а въ то же время и ужасную силу страсти; но съ III дѣйств³я y нея замѣчался сильный упадокъ духа, вполнѣ объяснявш³й и сцену лунатизма и ея насильственную смерть. Въ этомъ же родѣ играла лэди Макбетъ и знаменитая Ристори {Подробнее о Макбетѣ на сценѣ см. въ выше названной прекрасной статьѣ Н. И. Стороженко, стр. 176-192. О мистриссъ Сидонсъ и др. лэди Макбетъ см. H. H. Furness l. с. стр. 415-428.}.

   Первый вл³ятельный разборъ трагед³и и ея главнаго характера далъ Авг. Вильг. Шлегель въ своихъ "лекц³яхъ о драматическомъ искусствѣ и литературѣ", которыя онъ читалъ въ 1808 г., а напечаталъ въ 1809 г. и которыя вскорѣ были переведены на главные европейск³е языки. Вотъ содержан³е этого разбора:

   Шекспиръ хотѣлъ изобразить честолюбиваго, но благороднаго человѣка, который поддается могучимъ дьявольскимъ ухищрен³ямъ; всѣ преступлен³я, на которыя его толкаетъ стремлен³е обезпечить за собою плоды своего перваго злодѣян³я, не могутъ стереть съ его образа печати прирожденнаго героизма. Въ уб³йствѣ Дункана нужно различать три момента. Первая мысль о преступлен³и исходитъ отъ существъ, всецѣло отдавшихъ себя на служен³е злу.

   Вѣщ³я сестры встрѣчаютъ Макбета, упоеннаго побѣдой, удовлетворившаго свою жажду славы. Онѣ представляютъ ему дѣломъ судьбы то, что въ дѣйствительности можетъ быть только дѣломъ его собственныхъ рукъ и внушаютъ довѣр³е къ своимъ словамъ немедленнымъ осуществлен³емъ перваго предсказан³я. Непосредственно за тѣмъ ему представляется удобный случай убить короля; жена Макбета заклинаетъ мужа воспользоваться имъ; она убѣждаетъ Макбета съ пламеннымъ краснорѣч³емъ; ея софизмы облекаютъ преступлен³е въ какое-то ложное велич³е. На долю Макбета не приходится почти ничего, кромѣ самаго факта уб³йства; онъ настолько взволнованъ и растерянъ, разсудокъ его такъ отуманенъ, что онъ не въ силахъ сопротивляться вл³ян³ю, толкающему его руку.

   Раскаян³е не только непосредственно слѣдуетъ за уб³йствомъ, оно даже предшествуетъ ему; угрызен³е совѣсти ни днемъ, ни ночью не даютъ покоя Макбету. Но теперь онъ запутался въ адскихъ сѣтяхъ. Поистинѣ ужасно видѣть, какъ прежн³й смѣлый воинъ, прямо смотрѣвш³й въ лицо смерти, теперь, изъ страха передъ загробной жизнью, цѣпляется съ возрастающею энерг³ею за свое земное существован³е, которое становится съ каждымъ днемъ все мучительнѣе, и безжалостно сбрасываетъ съ дороги все, въ чемъ его мрачная подозрительность чуетъ опасность.

   И все же, несмотря на отвращен³е, которое намъ внушаютъ его злодѣян³я, мы не можемъ вполнѣ отказать ему въ сочувств³и; мы оплакиваемъ гибель столькихъ благородныхъ качествъ; мы какъ бы противъ желан³я восхищаемся и въ самомъ концѣ борьбою смѣлой воли съ робкой совѣстью.

   Можно было бы подумать, что въ этой трагед³и мы встрѣчаемся съ всемогущимъ рокомъ греческой драмы: въ основѣ лежитъ вмѣшательство сверхъестественныхъ силъ, съ которыми послѣдующ³я событ³я связаны тѣснѣйшимъ образомъ. Есть тутъ также и двусмысленныя предсказан³я, буквальное осуществлен³е которыхъ губитъ тѣхъ, кто полагается на нихъ. Но не трудно доказать, что Шекспиръ проявилъ въ своей драмѣ болѣе просвѣщенный взглядъ, чѣмъ былъ y древнихъ. Онъ хочетъ показать, что борьба добра и зла въ этомъ м³рѣ совершается по волѣ Провидѣн³я, Которое обращаетъ проклят³я, навлекаемыя на себя одними людьми, въ благословен³е для другихъ....

   По развит³ю дѣйств³я Макбетъ является прямой противуположностью Гамлету; здѣсь событ³я развертываются одно за другимъ съ поразительной быстротой... Трудно постичь, какъ Шекспиръ нашелъ возможность вмѣстить въ так³я узк³я рамки не только массу происшеств³й, фактовъ внѣшнихъ, но и изображен³й души человѣческой, раскрывающей передъ нами тайники свои! Кажется, будто съ часовъ времени сняты гири, и оно вертится безъ перерыва и задержекъ. Ничто не можетъ сравниться по силѣ съ этой возбуждающей ужасъ картиной! Достаточно упомянуть о подробностяхъ уб³йства Дункана, о кинжалѣ, мелькающемъ передъ глазами Макбета, о появлен³я тѣни Банко на пиру, о ночныхъ блуждан³яхъ лэди Макбетъ - что можно сказать обо всемъ этомъ такого, что не ослабило бы непосредственнаго впечатлѣн³я зрителя?.. Только одинъ Шекспиръ умѣетъ изображать ужасное съ такой силой и въ то же время не переходить границъ прекраснаго {Буквально "это сцены единственныя и встрѣчаются только y этого поэта; иначе трагическая муза должна была бы смѣнить свою маску на голову Медузы" Изд. Heidelb, 1811 II, 2, стр. 156-161.}.

   Къ этимъ прочувствованнымъ и красиво выраженнымъ положен³ямъ А. B. Шлегеля шекспировская критика XIX вѣка можетъ присоединить не много такого, что должно считаться болѣе или менѣе общепризнаннымъ.

   Прежде всего характеристику Макбета, сдѣланную Шлегелемъ, необходимо дополнить указан³емъ на его чрезмѣрно сильно развитое, особенно для храбраго воина и практическаго дѣятеля, воображен³е; онъ не только не проявляетъ страха смерти въ бою, напротивъ - является однимъ изъ хладнокровнѣйшихъ и лучшихъ полководцевъ и бойцовъ, но онъ самъ говоритъ о себѣ:

  

   А было время чувства замирали

   При крикѣ совъ, а отъ ужасныхъ сказокъ

   На головѣ вставали волоса

   Какъ будто въ нихъ дышала жизнь (V, 5).

  

   Онъ трепещетъ передъ всѣмъ, что приближается къ сверхъестественному. На такого человѣка предсказан³я вѣдьмъ, предсказан³я, изъ которыхъ одно исполняется немедленно, не могли не произвести огромнаго впечатлѣн³я, столь сильнаго, что весь его нравственный обликъ какъ бы мгновенно переродился и y этого вѣрнѣйшаго вассала вдругъ является мысль о цареуб³йствѣ.

   Но покамѣстъ онъ еще настолько честный человѣкъ, что быстро отбрасываетъ эту ужасную мысль и успокаивается на рѣшен³и:

  

   Когда судьбѣ угодно

   Меня вѣнчать, то пусть меня вѣнчаетъ;

   Я ей не помогу!

  

   Безъ сомнѣн³я, онъ имѣетъ въ виду тотъ древн³й законъ, въ силу котораго престолъ могъ правильно достаться ему при малолѣтствѣ принцевъ. Въ слѣдующей же сценѣ (I, 4) наступаетъ для него неожиданное разочарован³е, и мысль о преступлен³и снова овладѣваетъ его потрясеннымъ мозгомъ. Онъ говоритъ про себя:

  

   Померкните, свѣтила, въ небесахъ!

   Не озаряйте замысловъ моихъ! {*}

   Пускай ударъ мой ниспадетъ впотьмахъ:

   Рука вѣрна: она не промахнется.

   {*Въ оригиналѣ; своихъ черныхъ и глубокихъ желан³й; пустъ глазъ не видитъ руки; пустъ совершится, на что со страхомъ посмотритъ взоръ. }

  

   Однако ясно, что еслибъ Макбетъ былъ предоставленъ самому себѣ, онъ снова нашелъ бы возможность возложить отвѣтственность на судьбу и остался бы чистымъ, если не въ помышлен³яхъ, то по крайней мѣрѣ въ дѣлахъ своихъ. Но тогда выступаетъ на сцену лэди Макбетъ, натура несравненно болѣе опредѣленная и рѣшительная. У нея сильный и ясный умъ, но полное отсутств³е всякой нравственной сдержки. Она говоритъ о мужѣ:

  

             Королемъ ты будешь!

   Но я боюсь: въ твоей душѣ такъ много

   Любови млека {*}, что не изберешь ты

   Пути кратчайшаго. Въ тебѣ, я знаю,

   И гордость есть и жажда громкой славы,

   Но нѣту зла, ихъ спутника. Престола

   Путемъ прямымъ желалъ бы ты достигнуть.

   {* Ориг. "млека человѣческой нѣжности".}

  

   Считая это невозможнымъ, лэди увѣрена, что съумѣетъ вдохнуть въ мужа свой непоколебимый духъ.

   Она встрѣчаетъ Макбета лест³ю и ласкою; она дѣлаетъ видъ, будто и не догадывается объ его колебан³яхъ, не можетъ допустить и мысли о подобной слабости; она заботится только о томъ, чтобы лицо Макбета при гостяхъ не выражало его душевнаго настроен³я; она же превосходно владѣетъ собою и разсыпается передъ королемъ въ изъявлен³яхъ будто бы самой простодушной благодарности!

   Между 6-ою и 7-ою сценами, повидимому, надо предполагать разговоръ Макбета съ женою, въ которомъ онъ, руководимый ею, но воображающ³й себя вполнѣ свободнымъ, клялся ей страшными клятвами, что Дунканъ, обидѣвш³й его назначен³емъ себѣ наслѣдника, не выѣдетъ живымъ изъ его дома. Но просидѣвъ нѣкоторое время за столомъ съ добрымъ Дунканомъ и мучимый заранѣе раскаян³емъ, онъ вышелъ подумать. Въ монологѣ, съ котораго начинается 7-ая сцена, онъ вполнѣ убѣдительно доказываетъ себѣ, что задуманное имъ предпр³ят³е совершенно безумно, не говоря уже объ его ужасной безнравственности. Входитъ лэди Макбетъ, прекрасно понимавшая, что происходитъ въ душѣ Макбета и старающаяся не выпускать его изъ-подъ своего вл³ян³я. Макбетъ предлагаетъ ей отказаться отъ плана уб³йства, такъ какъ онъ желалъ бы сохранить за собою то "золотое мнѣн³е", которое онъ заслужилъ во всемъ народѣ. Будто пораженная такою неожиданностью, лэди въ отвѣтъ на это разражается упреками, выбирая нарочно самые ядовитые: мужа-воина упрекаетъ она въ возмутительной трусости: онъ былъ храбръ и рѣшителенъ только подъ вл³ян³емъ выпитаго вина; теперь только она оцѣнила его любовь - при чемъ тутъ любовь, она, можетъ быть, и сама не могла бы объяснить; но она прекрасно сознаетъ, что упрекъ въ отсутств³и любви крайне тяжелъ для мужа; она называетъ его клятвопреступникомъ! Замѣтивъ, что онъ начинаетъ опять склоняться на ея сторону, она спѣшитъ занять его подробностями и представить дѣло чрезвычайно удобоисполнимымъ. Увлеченный ею, Макбетъ придумываетъ новую хитрость, и цареуб³йство уже рѣшено безповоротно.

   Съ этого момента настоящ³й уб³йца - лэди Макбетъ - уходитъ на задн³й планъ, а на первый выступаетъ самъ Макбетъ. Онъ терзается душою; его мучитъ галлюцинац³я; но онъ смѣло идетъ къ своей цѣли и достигаетъ ея! По совершен³и преступлен³я, его внутренн³я мучен³я еще болѣе усиливаются, доходятъ до невѣроятной степени: онъ на минуту даже поддается паническому ужасу, и лэди идетъ вмѣсто него возвратить кинжалы слугамъ Дункана. Но это уже послѣднее проявлен³е ея силы и послѣднее же проявлен³е его сознательной слабости.

  

   "По сводамъ замка

   Неумолкаемый носился вопль;

   Гламисъ зарѣзалъ сонъ! За то отнынѣ

   Не будетъ спать его уб³йца Кавдоръ" и пр.

  

   Когда обнаружилась смерть Дункана, Макбетъ ведетъ себя чрезвычайно умно и цѣлесообразно; онъ притворяется мастерски, какъ самый опытный и хладнокровный уб³йца, тогда какъ его жена принуждена прибѣгнуть къ самому банальному средству - обмороку (который, можетъ быть, является полуискусственнымъ результатомъ потрясен³я). Слѣдующее крупное и обдуманное преступлен³е, уб³йство Банко - уб³йство пьяныхъ слугъ Дункана совершено внезапно, будто по вдохновен³ю, - Макбетъ всецѣло беретъ на свою отвѣтственность; онъ и предпринимаетъ его и самъ себя раздражаетъ противъ ненавистнаго ему будущаго родоначальника королей и производитъ руками наемныхъ имъ обманутыхъ уб³йцъ: королеву, которая уже теперь мечтаетъ о тихомъ снѣ въ могилѣ (III, 2) онъ отстраняетъ отъ всякаго участ³я въ страшномъ дѣлѣ, предоставляя ей воспользоваться только сладкими плодами его. Это - такое проявлен³е деликатной нѣжности въ его какъ бы одичавшей душѣ, которое трогаетъ насъ даже противъ воли {По собственной же иниц³ативѣ и плану онъ совершаетъ и послѣднее путешеств³е къ "вѣщимъ сестрамъ".}.

   Только при неожиданномъ появлен³и тѣни Банко на пиру, роли какъ будто опять перемѣняются: Макбетъ - въ безумномъ ужасѣ, а жена поддерживаетъ его и оправдываетъ его въ глазахъ гостей болѣзнью, но вѣдь она не видитъ тѣни убитаго, да и не знаетъ положен³я дѣла. Послѣ этого она появляется только въ V актѣ въ страшной сценѣ сомнамбулизма, когда ея не женски сильная натура оказывается уже не надломленной, а окончательно сокрушенной. За этимъ хотя безсознательнымъ, но невыносимымъ страдан³емъ можетъ послѣдовать только самовольная смерть.

   Конецъ самого Макбета драматичнѣе и величественнѣе. Уже со смерти Дункана онъ мучится непрерывно; онъ завидуетъ мертвецамъ; онъ, по словамъ жены (V, 4), лишился сна, отрады всѣхъ существъ; ошибочно приписывая свои страдан³я предсказан³ю вѣдьмъ относительно Банко, онъ совершаетъ новое преступлен³е, но имъ только ухудшаетъ свое положен³е. Тогда онъ вступаетъ въ отчаянную борьбу съ судьбою, въ глубинѣ души не надѣясь на побѣду, но хватаясь, какъ утопающ³й за соломенку, за предсказан³я призраковъ; онъ проявляетъ нечеловѣческую энерг³ю и рѣшительность, которыя естественно переходятъ въ небывалое ожесточен³е и даже нравственное отупѣн³е; онъ, какъ звѣрь, бросается на окружающихъ, и героизмъ свой проявляетъ только въ храбрости отчаян³я. Окруженный со всѣхъ сторонъ гибелью, онъ забылъ, что значитъ страхъ (V, 4), но за то забылъ и то, что значитъ человѣческое чувство: узнавъ о гибели единственнаго дорогого ему существа, онъ не испытываетъ горести, а только ненависть къ жизни, за которую однако продолжаетъ держаться, на зло врагамъ и себѣ, съ судорожными усил³ями. Убѣдившись въ фальшивой двусмысленности перваго предсказан³я, онъ еще надѣется на второе; обманувшись и въ немъ, онъ вынужденъ признать себя одураченнымъ {Только увѣренность въ своей полной безопасности могла его вызвать изъ неприступнаго замка въ открытое поле.} и побѣжденнымъ; но угроза позоромъ вновь заставляетъ вспыхнуть его энерг³ю, и онъ спѣшитъ выпить до конца свою горькую чашу.

   Въ заключен³е этого краткаго разбора приводимъ два отзыва о Макбетѣ изъ Бѣлинскаго.

   Въ 1840 г. въ своемъ разборѣ комед³и Грибоѣдова велик³й критикъ такъ опредѣляетъ два главныхъ характера этой трагед³и: "Макбетъ Шекспира - "злодѣй, но злодѣй съ душою глубокою и могучею, отчего онъ, вмѣсто отвращен³я, возбуждаетъ участ³е: вы видите въ немъ человѣка, въ которомъ заключалась такая же возможность побѣды, какъ и паден³я, и который, при другомъ направлен³и, могъ бы быть другимъ человѣкомъ. Но есть злодѣи какъ будто по своей натурѣ, есть демоны человѣческой природы, по выражен³ю Ретшера {Heinrich Theodor Rötscher (1803-1871) нѣмецк³й теоретикъ искусства, послѣдователь Гегеля.}, такова лэди Макбетъ, которая подала кинжалъ своему мужу, подкрѣпила и вдохновила его сатанинскимъ велич³емъ своего отвержен³я отъ всего человѣческаго и женственнаго, своимъ демонскимъ торжествомъ надъ законами человѣческой и женственной натуры, адскимъ хладнокров³емъ своей рѣшимости на мрачное злодѣйство. Но для слабаго сосуда женской организац³и былъ слишкомъ не въ мѣру такой сатанинск³й духъ, и сокрушилъ его своею тяжест³ю, разрѣшивъ безумство сердца помѣшательствомъ разсудка, тогда какъ самъ Макбетъ встрѣтилъ смерть, подобно великому человѣку, и этимъ помирилъ съ собою душу зрителя, для котораго въ его паден³и совершилось торжество нравственнаго духа".

   А въ 1846 г., разбирая "Петербургск³й Сборникъ, изд. Н. Некрасовымъ", гдѣ появились "Бѣдные люди" Достоевскаго, Бѣлинск³й говоритъ по поводу Кронебергова перевода трагед³и:

   "Макбетъ" - одно изъ самыхъ колоссальныхъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, самыхъ чудовищныхъ произведен³й Шекспира, гдѣ, съ одной стороны, отразилась вся исполинская сила творческаго его ген³я, а съ другой, - все варварство вѣка, въ которомъ жилъ онъ. Много разсуждали и спорили о значен³и вѣдьмъ, играющихъ въ "Макбетѣ" такую важную роль: одни хотѣли видѣть въ нихъ просто вѣдьмъ, друг³е - олицетворен³е страстей "Макбета", глухо свирѣпствовавшихъ на днѣ души его; третьи - поэтическ³я аллегор³и. Справедливо только первое изъ этихъ мнѣн³й. Шекспиръ - можетъ быть, величайш³й изъ всѣхъ ген³евъ въ сферѣ поэз³и, какихъ только видѣлъ м³ръ, но въ то же время онъ былъ сынъ своего времени, своего вѣка, того варварскаго вѣка, когда разумъ человѣческ³й едва началъ пробуждаться отъ своего тысячелѣтняго сна, когда въ Европѣ тысячами жгли колдуновъ, и когда никто не сомнѣвался въ возможности и прямыхъ сношен³й человѣка съ нечистою силою. Шекспиръ не былъ чуждъ слѣпоты своего времени, и, вводя вѣдьмъ въ свою великую трагед³ю, онъ нисколько не думалъ дѣлать изъ нихъ философическ³я олицетворен³я и поэтическ³я аллегор³и. Это доказывается, между прочимъ, и важною ролью, какую играетъ въ "Гамлетѣ" тѣнь отца героя этой великой трагед³и. "Другъ Горац³о", говоритъ Гамлетъ: "на землѣ есть много такого, о чемъ и не бредила ваша философ³я". Это убѣжден³е Шекспира, это говоритъ онъ самъ, или, лучше сказать, невѣжество и варварство его вѣка, а обскуранты нашего времени такъ и ухватились за эти слова, какъ за оправдан³е своего слабоум³я. Шекспиръ видѣлъ и Богъ вѣсть какую удивительную драматическую и трагическую пружину въ ходѣ Бирнанскаго лѣса и въ томъ обстоятельствѣ, что Макбетъ не можетъ пасть отъ руки человѣка, рожденнаго женою. Дѣло оказалось чѣмъ-то вродѣ плохого каламбура; но такова творческая сила этого человѣка, что, несмотря на всѣ нелѣпости, которыя ввелъ онъ въ свою драму, "Макбетъ" - все таки огромное, колоссальное создан³е, какъ готическ³е храмы среднихъ вѣковъ. Что-то сурово-величаво-гранд³озно-трагическое лежитъ на этихъ лицахъ и ихъ судьбѣ; кажется, имѣешь дѣло не съ людьми, а съ титанами, и какая глубина мысли, сколько обнаженныхъ тайнъ человѣческой природы, сколько рѣшенныхъ великихъ вопросовъ, какой страшный и поучительный урокъ!... Вотъ доказательство, что время не губитъ ген³я, но ген³й торжествуетъ надъ временемъ, и что каждый моментъ всем³рно-историческаго развит³я человѣчества даетъ равно-обильную жатву для поэз³и".