Колбасин Елисей Яковлевич - Воейков, с его сатирою "Дом сумасшедших"

матер³алы объ Александрѣ Ѳедоровичѣ Воейковѣ. Кромѣ огромнаго его дневника, подъ заглав³емъ: "Мои поденныя Замѣтки", мы пользуемся еще двумя, также собственноручными "Памятными книжками" его и "Книгой хвален³й, или Псалтирью на росс³йскомъ языкѣ", которая, замѣтно, была неразлучна съ Воейковымъ въ послѣднее время, ибо она вся исписана его дорожными, домашними и литературными замѣтками послѣдняго пер³ода. Другими же свѣдѣн³ями мы обязаны людямъ, знавшимъ коротко покойнаго Воейкова. Одинъ изъ родственниковъ его, г. Павловъ, сообщилъ намъ также много интереснаго, за что мы и приносимъ ему свою искреннюю благодарность.}. Вотъ что въ немъ сказано:

   "А. А. (то есть, Александра Андреевна, жена Воейкова, урожденная Протасова, племянница Жуковскаго, воспѣтая имъ подъ именемъ "Свѣтланы") - Александра Андреевна рѣшила выдавать прибавлен³я къ "Инвалиду" книжками. Что-то будетъ? Горе, горе, горе живущимъ на землѣ!"

   Потомъ, перевернувши нѣсколько страницъ, читаемъ: "Мировая. У Воейкова литературный завтракъ, на коемъ присутствовали: Жуковск³й, Крыловъ, Александръ Ивановичъ Тургеневъ, Гнѣдичъ, Козловъ, баронъ Дельвигъ и Баратынск³й.... Воскресни Господи, помози намъ и избави насъ имене ради твоего."

   Но видно трудно было воскреснуть дряхлому "Инвалиду" и, несмотря на покровительство первостатейныхъ литераторовъ-пр³ятелей, несмотря на то, что Баратынск³й, пр³ѣхавш³й изъ Финлянд³и вмѣстѣ съ Дельвигомъ, далъ своихъ стиховъ для "Новостей Литературы" и "Славянина", что Козловъ обѣщалъ дать балладу "Вечеръ послѣ грозы",- дѣла по "Инвалиду" съ каждымъ днемъ запутывались.

   "Новая бѣда!" говоритъ Воейковъ. "Ничего не помогаетъ! газетная экспедиц³я сердится за жалобы на неисправное доставлен³е "Инвалида" подписчикамъ. Надобно отписываться, оправдываться тогда, когда я хотѣлъ бы плакать и грустить. Я боленъ душою и тѣломъ.... О, долги, долги! доведете вы меня до бѣды! К-ва подала ко взыскан³ю два заемныя письма на меня въ 1,500 р. Управа благочин³я предписала частному приставу описать мое недвижимое имѣн³е, а въ случаѣ, если онаго нѣтъ, то движимое. О не выѣздѣ же изъ города и не передачѣ вещей въ друг³я руки - имѣть надзоръ. Какой срамъ! Я жаловался, въ свою очередь, Ш* на экспедиц³ю: она совсѣмъ не занимается своею должностью и о безпорядочной пересылкѣ "Инвалида" безпрестанныя происходятъ жалобы."

   Но одинъ частый случай выручаетъ на время Воейкова, и онъ съ добродушной, веселой безпечностью заноситъ въ свой дневникъ: "....Итакъ, безпокойства о долгахъ кончились. Во вторникъ взношу деньги. Однакожь, сдѣлай милость, Воейковъ! берегись долговъ, безпорядочности, это, рано или поздно, доживешь до бѣды".

   И бѣда, въ самомъ дѣлѣ, явилась и стала передъ нашимъ безпечнымъ редакторомъ въ самомъ гадкомъ и безобразномъ видѣ. Знакомый его, Пезаров³усъ {Мы это разсказываемъ по собственноручнымъ запискамъ Воейкова; но насколько онъ былъ неправъ или правъ противъ Пезаров³уса - мы этого не знаемъ.}, узнавъ объ растроенныхъ дѣлахъ по редакц³и "Инвалида", объ отсутств³и статей, вздумалъ отнять у Воейкова послѣднее его спокойств³е и достоян³е.

   "Печальное, уб³йственное извѣст³е,- пишетъ Воейковъ,- извѣст³е о злодѣйскомъ покушен³и Пезаров³уса. Онъ подставилъ израненнаго и крестами обвѣшаннаго полковника, который будетъ просить лично Императора и графа Аракчеева о томъ, чтобы ему отдали "Инвалидъ." Господи, постави на камени нозѣ мои и исправи стопы моя. Вскую оставилъ мя еси?"

   И вотъ начинается цѣлое огромное дѣло. Редакторъ нашъ въ ужасномъ положен³и. Онъ также легко поддавался горю, какъ и радости, поэтому можно судить, что испытывалъ онъ въ это время! Намъ даже грустно выписывать его безсильныя, горьк³я строки.

   А дѣло между тѣмъ росло. Къ числу враговъ присоединяются еще новые, именно - два вѣчно-неразлучныхъ писателя.... Именъ ихъ называть нечего, а пусть одинъ будетъ, положимъ; г. -ъ, а другой г. -ь {Въ "Сѣверной Пчелѣ" (No 37, 1859 г.) было сказано: "Авторъ называетъ участниковъ въ немъ (въ этомъ дѣлѣ) окончательными буквами ихъ фамил³й: г. - ъ и г. -ь. Къ чему эта скромность? Назовемъ ихъ прямо: Булгаринъ и Гречь".}.

   "Могъ ли я ожидать,- разсказываетъ Воейковъ:- что на порогѣ ждетъ меня вѣсть уб³йственная, громовая? Безчестный извергъ -ъ подалъ на меня въ комитетъ доносъ, съ желан³емъ отнять у меня "Инвалидъ." Къ счаст³ю, Жуковск³й, какъ ангелъ утѣшитель, прискакалъ изъ Павловскаго, успокоиваетъ и утѣшаетъ меня. Но какой тутъ покой!"

   "Хлопоталъ, и бѣгалъ, и скакалъ, какъ бѣшеный. Подлый корыстолюбецъ - г. -ь, проповѣдующ³й добродѣтель, и вольность, и равенство, не устыдился изъ денегъ, изъ зависти сочинить на меня доносъ, поданный -ъ, и самъ своею рукою переписалъ его! За то какое презрѣн³е оказываютъ имъ обоимъ всѣ честные люди; что выслушали они отъ Жуковскаго, Р* и Василья Николаевича Берха.... Между тѣмъ, мое положен³е жестоко.... Что будетъ съ дѣтьми и женою моею, если бездѣльникамъ посчастливится отнять у меня "Инвалидъ"? Я буду нищ³й: ибо потерялъ 6,000 рублей отъ - а, какъ сотрудникъ его газеты; 2,000 рублей доходу, какъ профессоръ русской словесности въ Артиллер³йскомъ училищѣ. Азъ же на тя, Господи, уповахъ. Въ руку твою жреб³и мои: избави меня изъ рукъ врагъ моихъ и отъ гонящихъ мя."

   Когда это дѣло кипѣло и двигалось впередъ, когда на одной сторонѣ стоялъ Пезаров³усъ съ своимъ израненымъ полковникомъ, а на другой -ъ и -ь, у Воейкова въ довершен³е всего возникъ прежн³й процессъ съ книгопродавцемъ Глазуновымъ.

   Процессъ этотъ, нисколько нелюбопытный для читателя, важенъ однако для нашей, еще никѣмъ нетронутой истор³и литературныхъ разбирательствъ въ Росс³и, тѣмъ, что въ немъ принялъ участ³е Аракчеевъ, потомъ Милорадовичъ. Участ³е послѣдняго понятно; какъ губернаторъ столицы, онъ конечно долженъ былъ войти въ это дѣло, но вмѣшательство Аракчеева было необыкновенно. Неизвѣстно, как³я только побудительныя причины были къ тому: минутное ли прежнее знакомство съ авторомъ "Дома Сумасшедшихъ", или же просто капризъ; но какъ бы то ни было, Аракчеевъ самъ пересмотрѣлъ все дѣло, принялъ сторону, совершенно правую, сатирика, и вообще онъ велъ себя въ дѣлѣ этомъ съ мягкой деликатностью.

   "Не знаю, какъ графъ обращается съ другими,- пишетъ Воейковъ,- и строгъ ли онъ съ подчиненными; я же не могу нахвалиться его нѣжностью, ласковымъ обращен³емъ и разсудительностью. Я говорилъ съ нимъ очень твердо и смѣло и видѣлъ, что с³е не досаждало ему и было пр³ятно."

   Первое и вѣроятно послѣднее вмѣшательство Аракчеева въ процессъ чисто-литературный не осталось безъ послѣдств³й. Воейковъ былъ оправданъ. Но спокойств³е это было непродолжительно: кромѣ прежняго, неконченнаго дѣла съ Пезаров³усомъ, полковникомъ и компан³ей, присоединились еще новыя мелк³я непр³ятности.

   "Сердце мое предчувствовало,- говоритъ Воейковъ:- и я, въ шесть часовъ вечера, въ понедельникъ, воротился изъ Царскаго Села, гдѣ противъ обыкновен³я было очень мнѣ грустно и я даже по очаровательнымъ садамъ его не прогуливался. Сидѣлъ дома и читалъ "Задига." Что ни говори, а Вольтеръ - философъ глубокомысленный и тонко зналъ свѣтъ и сердце человѣческое!

   "Возвратясь, я нашелъ письмо отъ директора военной типограф³и. Онъ пишетъ: "Для донесен³я исправляющему должность начальника главнаго штаба Его Величества нужно имѣть свѣдѣн³е: кто сочинитель статьи О понтонахъ, и по какому случаю оная къ вамъ доставлена, и собственное ли желан³е его было напечатать ту статью въ военныхъ вѣдомостяхъ?" Я тотчасъ отвѣчалъ, что сочинитель оной генералъ-майоръ Фитцтумъ лично далъ мнѣ с³ю статью для помѣщен³я въ "Инвалидѣ", и даже позволилъ исправить въ слогѣ."

   "Удивительное сцѣплен³е напастей: бѣда за бѣдою. Ну, Воейковъ, держись! За простой анекдотъ о томъ, что одна женщина родила звѣря, начальникъ и другъ мой, генералъ Засядко разсердился на меня, какъ будто за умышленное злодѣйство. Ему представилось, что жена его, нынѣ беременная, отъ воображен³я родитъ медвѣдя. Теперь это немудрено будетъ: ибо она видѣла предъ собою звѣря разъяреннаго. Прощайте, ваше превосходительство! прощайте, Александръ Дмитр³евичъ. А! вижу, что съ вами надо быть осторожну въ словахъ, а я привыкъ давно растегивать свою душу въ дружескомъ обращен³и."

   Тутъ несчастный Воейковъ рѣшительно теряется и, по безсил³ю своего характера, то впадаетъ въ какое-то странное суевѣр³е, то ожесточается противъ всего, то хватается за новые планы.

   "Горе, горе, горе живущимъ на землѣ! - пишетъ онъ: - со вторника на середу Елисавета Максимова З*** видѣла сонъ, и сонъ чудный: - знакомая женщина, въ черномъ платьѣ, которую она, однакожь, въ лицо не узнала, подошла къ ней и сказала: "я умру, и ты умрешь". Она со слезами разсказала объ этомъ мужу. Черезъ четверть часа послѣ того, мужъ получилъ мою записку о кончинѣ сестры Марьи Андреевны и, несмотря на мужество своего характера, испугался. Жена его также беременна.... Господи! неужели сонъ сей пророческ³й?"

   "Сей день достопамятенъ тѣмъ, что няня Авдотья отъ срама и отъ мерзавца Якова скрылась въ Рязань, въ объят³я Т-ва. Она жила 19 лѣтъ въ нашемъ домѣ, очень умна и все дѣлать мастерица; но зла, воруетъ отъ покупокъ и развратна. Ничего нѣтъ святаго!"

   "Былъ въ маленькомъ театрѣ. Возвратясь домой, разгорячился до подлости и прибилъ дурака Алексашку за то, что онъ забылъ истопить печь".

   "Привелъ въ порядокъ бумаги свои по "Инвалиду" и разложилъ ихъ для скорѣйшаго пр³искан³я по годамъ. Послалъ отвѣтъ въ комитетъ".

   "Дѣлай людямъ добро! Пьянешка ²осифъ лежитъ боленъ съ перепоя, программа не сдѣлана, сижу самъ и едва успѣваю. - Жуковск³й пр³ѣхалъ изъ Павловска. Онъ не совѣтуетъ мнѣ идти въ царскосельск³е директоры лицея. Да будетъ воля Бож³я, а доказательства Жуковскаго нелѣпы и смѣшны".

   "Получилъ жесток³й и несправедливый приказъ отъ генерала Засядки, за употреблен³е слишкомъ многихъ эпитетовъ для показан³я степеней прилежан³я, дарован³я и успѣховъ въ наукахъ Артиллер³йскаго училища офицеровъ и юнкеровъ. Впередъ для меня наука!"

   "Былъ у Кутузова и у Куницына за извѣстнымъ дѣломъ.... Куницынъ обнадеживаетъ, а у Кутузова былъ кто-то посторонн³й и помѣшалъ мнѣ объясниться. Вечеръ провелъ у графа Ком. и М***".

   "Всѣ бѣгутъ, всѣ оставляютъ меня! только и нахожу отраду и поддержку въ домѣ Карамзина. Онъ одинъ, одинъ не отталкиваетъ отъ себя несчастнаго и убитаго Воейкова".

   "Бѣдный, добродѣтельный старецъ Сергѣй Михайловичъ потерялъ единственную дочь свою Варвару Сергѣевну, скончавшуюся 7-го апрѣля горячкою, которая есть слѣдств³е огорчен³й, сдѣланныхъ отцу ея корыстолюбивымъ властолюбцемъ".

   - Нѣмцы злодѣйски оклеветали меня передъ генераломъ. Они хотятъ отнять у меня мѣсто инспектора Артиллер³йскаго училища. Директорство по лицею не удается. Берегись, Воейковъ, будь остороженъ, веди себя благоразумно".

   "Отъ Алек. Ив. Тургенева письмо оскорбительное и огорчительное: можно много терпѣть, но всякому терпѣн³ю человѣческому есть границы: кто не объявляетъ своего права на опекунство надо мною? кто не вмѣшивается въ дѣла мои? Боже, подкрѣпи и даруй мнѣ смирен³е и терпѣн³е".

   "Жестокое письмо отъ А. А. и уб³йственное отъ Жуковскаго. Ек. Аф. совершенно овладѣла имъ".

   "Жду съ надеждою, а больше со страхомъ Жуковскаго. Что могу я ожидать отъ глупца, который живетъ въ эѳирѣ, который погубилъ собственное счастье, исполняя волю Ек. Афан., сошедшей съума на слезахъ ложной чувствительности и пожертвован³яхъ"?

   "А. А. отказался дать совѣтъ о лицейскомъ директорствѣ. Жалк³й Воейковъ! тебѣ велятъ жить своимъ умомъ, а ты его давно прожилъ. И въ этомъ случаѣ можешь сказать: мнѣ жить нечѣмъ!"

   Мы нарочно дѣлаемъ эти выписки, которыя лучше всего характеризуютъ Воейкова. Тутъ не надо толкован³й: онъ весь здѣсь виденъ, съ его пустотою, безсил³емъ, раздражен³емъ противъ тѣхъ, которые дѣлали ему добро (какъ напр. Жуковск³й). - Онъ, впрочемъ, и не могъ претендовать на искреннюю любовь другихъ, по своему уклончивому, льстивому и мелкому характеру, бойкому только у себя, въ комнатѣ, но униженно заискивающему при первомъ удобномъ случаѣ.

   Находясь въ такомъ дѣйствительно жалкомъ и горькомъ положен³и, Воейковъ въ довершен³е всего получилъ отъ одного писателя, бывшаго своего пр³ятеля, вызовъ на дуэль.

   "Неистовый и гнусный Б*,- разсказываетъ Воейковъ въ своемъ дневникѣ,- написалъ ко мнѣ вызовъ на дуэль. Я отвѣчалъ, что готовъ и что онъ можетъ явиться къ Вас. Алек. Пер., которому скажу услов³я дуэли. Вотъ они: изъ двухъ пистолетовъ одинъ долженъ быть заряженъ пулею, другой не заряженъ. По жреб³ю выбирать и, приставивъ къ груди, стрѣлять. Я не люблю шутокъ, съ нѣкотораго времени не дорожу жизнью. А въ этомъ дѣлѣ говоритъ чувство оскорбленной чести, правота и народная гордость".

   "На другой денъ. Цѣлое утро прождалъ, что Б* въ неистовствѣ и разъяренный явится къ моему секунданту Пер. вызывать рѣшительно и назначить день - стрѣляться: но, увы! онъ не приходилъ".

   "Черезъ денъ. Б*, выведенный изъ терпѣн³я и посрамленный насмѣшками Дельвига, рѣшился въ самомъ дѣлѣ стрѣляться, если я не дамъ ему письменнаго свидѣтельства, что не называлъ его трусомъ. Съ симъ предложен³емъ пр³ѣзжалъ ко мнѣ поэтъ Р*. Сначала, я рѣшительно отказалъ ему; потомъ поѣхалъ съ нимъ къ Вас. Алек. Пер-му, котораго можно дѣлать судьею въ дѣлѣ чести. Онъ рѣшилъ, что мнѣ неунизительно увѣритъ Б* письмомъ, что я не называлъ его трусомъ. Письмо написано и окончено тѣмъ, что я прошу Б* оставить меня въ покоѣ и забыть, что я существую на свѣтѣ".

   Процессъ по "Инвалиду" между тѣмъ тянулся, терзалъ несчастнаго Воейкова, отнималъ послѣдн³я душевныя его силы. Прежн³й авторитетъ его окончательно начиналъ падать и въ литературномъ кружкѣ. Его ужь не любили, его уже не слушали. Одинъ только нашъ стихотворецъ, графъ Хвостовъ, еще боялся критическихъ замѣчан³й угасающаго сатирика. Желая задобрить его, Хвостовъ, бывъ въ Переславлѣ-Залѣсскомъ, призвалъ воейковскаго старосту, увѣщевалъ его повиноваться властямъ, собрать часть оброка и отправить къ сатирику, сильно нуждавшемуся въ деньгахъ. Воейковъ дѣйствительно получилъ эти деньги; но, разузнавъ всю истор³ю эту отъ самаго же Хвостова, съ горечью произнесъ: "все погибло для Воейкова, его страшится - одинъ только графъ Хвостовъ"! Кажется, что въ это же время, подъ вл³ян³емъ душевной горечи, онъ и написалъ на него свою ѣдкую сатиру:

  

   Хвосты есть у синицъ,

   Хвосты есть у лисицъ,

   Хвосты есть и у кнутовъ,-

   Такъ бойся же Хвостовъ!

  

   Еще разъ, на коротк³й разъ, удалось Воейкову украсть у судьбы нѣсколько радостныхъ дней. Счастье какъ будто къ нему вернулось, но для того, чтобъ уйдти отъ него навсегда.... Вотъ что онъ разсказываетъ:

   "Испуганный своимъ злодѣйствомъ -ь, обруганный, какъ подлецъ, моимъ добрымъ Жуковскимъ, пылкимъ Р*** и Гнѣдичемъ, прибѣжалъ ко мнѣ и увѣрилъ, что онъ уговоритъ своего разбойника и друга -а - взять назадъ бумагу свою. По совѣту Жуковскаго, я пошелъ къ -а - въ 7 часовъ вечера и съ нимъ къ - у -. Щадя его, сколько возможно, я прочиталъ ему истор³ю хорошихъ дѣлъ, за коими послѣдовала цѣпь дѣян³й одно другаго подлѣе, одно другаго безсовѣстнѣе. Онъ далъ мнѣ слово ѣхать къ управляющему дѣлъ по комитету раненыхъ и взять назадъ бумагу. И Александръ Ивановичъ Тургеневъ, забывъ вражду ко мнѣ, сильно и съ благородствомъ вступился за меня".

   "На другой день. Встрѣтился на Невскомъ проспектѣ съ -ъ, у котораго на лицѣ написанъ срамъ и угрызен³е совѣсти. Онъ искренно готовъ поправить испорченное, онъ забылъ и про нашу дуэль, и сказалъ мнѣ, что сдѣлалъ доносъ изъ отчаян³я. Не понимаю этой эдиповой загадки, а желалъ бы разгадать и, если возможно, помочь ему. Онъ очень жалокъ и совсѣмъ потерялся".

   "Черезъ день. Все еще дѣло не кончено съ -ъ - и можетъ имѣть непр³ятныя послѣдств³я. Жду не дождусь, чтобы приняться за работу литературную. Жуковск³й на балѣ у графа Кочубея говорилъ о, замыслахъ Пезаров³уса,- а - и - а - противъ моего "Инвалида", и о томъ, какъ Пезаров³усъ старается, чтобъ "Инвалидъ" сдѣлали казенною газетою, а его - издателемъ, разумѣется, съ большимъ жалованьемъ."

   "На слѣдующ³й день. Наконецъ, Павелъ Васильевичъ Кутузовъ, помуча порядочно - а -, возвратилъ ему бумагу его объ "Инвалидѣ" (писанную и переписанную рукою его друга - а -). И я вздохнулъ свободно! Вечеромъ получилъ отъ - а - дружескую записку, заплакалъ, побѣжалъ обнять его, нашелъ тамъ благороднаго Р*** и просидѣлъ очень пр³ятно до десяти часовъ."

   "Черезъ нѣсколько дней. Начинаю опять знакомиться съ счастьемъ, съ поэз³ею и съ природою. Перевелъ нѣсколько стиховъ! Куражъ Мг. Woyekoff! впередъ!

   "Ѣздилъ въ Павловскъ къ Жуковскому; засталъ его на порогѣ. Онъ обрадовалъ меня вѣсточкою, что вдовствующая Императрица, безъ вѣдома его, назначила его учителемъ будущей Великой Княгини, супруги Михаила Павловича. Для меня это пр³ятнѣе и выгоднѣе, чѣмъ самому быть Ея учителемъ. Куражъ, мосье Воейковъ!"

   Но внутренняго, душевнаго куража, самаго драгоцѣннаго для каждаго писателя, уже не могло быть въ душѣ мосье Воейкова. Онъ выдохся окончательно, все разсчитывалъ на Жуковскаго, да на другихъ сильныхъ друзей своихъ, усиленно пересматривалъ, провѣтривалъ и перечищалъ свои старые стихи,- и все напрасно: новаго онъ ничего уже не могъ сдѣлать. Онъ въ это время работалъ болѣе, чѣмъ когда либо въ своей жизни, и писалъ, и передѣлывалъ, и выправлялъ всѣ свои сочинен³я. Онъ готовилъ ихъ тогда для новаго издан³я. Первая часть состояла изъ послан³й, сатиръ, лирическихъ и мелкихъ стихотворен³й; вторая - "Сады" Делиля; третья - Виргил³евы эклоги и георгики; въ четвертую частъ должна была войти поэма "Искусства и науки". Кромѣ того, онъ переводилъ тогда цѣлые огромные отрывки: "О гибели Камбизовой арм³и въ пескахъ Лив³йскихъ", "О дамской хим³и", и неусыпно работалъ по редакц³и своихъ журналовъ. Сатиру свою "Домъ Сумасшедшихъ" подвергнулъ третьей редакц³и, вписывалъ туда цѣлыя, огромныя новыя строфы, но сатира отъ этого ничего не выигрывала, а теряла много....

   Результатъ былъ одинъ: старое оставалось по старому, то есть попрежнему не имѣло особенныхъ достоинствъ, за исключен³емъ развѣ "Дома Сумасшедшихъ",- а новое ему не удавалось. Съ редакц³ей "Инвалида" онъ промаялся еще два, три года; но, несмотря на всѣ усил³я и рвен³е, въ декабрѣ, 1826 года, у Воейкова былъ отнятъ "Инвалидъ". Хотя онъ попрежнему оставался повидимому въ довольно близкихъ сношен³яхъ со всѣми лучшими литераторами, но литературное одиночество его обнажилось вполнѣ. Объ немъ стали говорить болѣе, какъ о несчастномъ человѣкѣ, чѣмъ о литераторѣ. Порой, какъ бы напоминая прошедшее, ему удавалась новая эпиграмма, которыми онъ славился когда-то,- но и новая эпиграмма выходила теперь повторен³емъ прежняго:

  

   Ага, попалась мышь,- умри, спасенья никакого!

   Ты грызть пришла здѣсь Дмитр³ева томъ,

   Межъ тѣмъ, какъ у меня валялись подъ столомъ

   Творен³я Хвостова.

  

   Или же:

  

   Для храма новаго явилось ново чудо:

   Хвостовъ скорпалъ стихи и, говорятъ, не худо.

  

   Но стишками подобными было невозможно теперь обратить на себя вниман³е. На глазахъ самого Воейкова, наступило другое время: новое поколѣн³е занимало мѣсто прежняго. Привычки стараго литературнаго м³ра начинали уже забываться, сглаживаться, пр³обрѣтен³е имени въ литературѣ дѣлалось труднѣе На сценѣ уже были Гоголь, Пушкинъ, Языковъ и Крыловъ. Время шло, явились новые интересы, по рукамъ ходила рукописная комед³я Грибоѣдова,- слѣдовательно, теперь было не до "Дома Сумасшедшихъ". Эпоха была другая, только не для, Воейкова. Онъ попрежнему суетился, хлопоталъ, не оставлялъ своей литературы и службы, ходилъ въ Академ³ю, подбиралъ и сочинялъ остроты на сотоварищей - академиковъ, Шишкова и Хвостова, почти постоянно бывалъ веселъ, и только порою ѣдкая горечь давила его сердце.

   Въ одинъ дождливый октябрск³й вечеръ, въ домѣ его играли въ фанты - вопросы и отвѣты. Поэтъ Языковъ, бывш³й на этомъ вечерѣ, отвѣчалъ безпрерывно стихами остро и пр³ятно; наконецъ, спросили у задумавшагося Воейкова: въ какое животное онъ хотѣлъ бы быть обращеннымъ? Онъ печально отвѣтилъ:

  

   Признаться. я не хлопочу

   Быть превращенъ въ орла иль галку;

   Какъ русск³й, шпорамъ и бичу

   Предпочитая палку,

   Осломъ я быть хочу.

  

   Но всякое серьезное раздумье, даже тоска, были непродолжительны и не въ духѣ характера Воейкова, горячо, но минутно все чувствовашаго. Вся жизнь его была отрывочнымъ сцѣплен³емъ вспышекъ, гнѣва, лихорадочной работы и порывистыхъ свѣтскихъ развлечен³й. Очень добрый и чувствительный по душѣ, онъ и подъ конецъ жизни, какъ и въ началѣ, жилъ спустя рукава, и съ вѣчнымъ своимъ самодовольств³емъ и мелкимъ самолюбивымъ ропотомъ исписывалъ свой дневникъ замѣтками такого рода:

   "1833 г. Хромоног³й редакторъ Русскаго Инвалида {Это не острота: Воейковъ дѣйствительно былъ хромой. Возвращаясь съ одного обѣда, въ 1824 г., онъ былъ опрокинутъ кучеромъ въ Садовой улицѣ, совершенно расшибъ себѣ жилы у лѣвой ноги и большую бедренную кость. Печальное происшеств³е это имѣло для него свои хорош³я послѣдств³я: оно соединило Воейкова съ его семействомъ, съ которымъ онъ, по нѣкоторымъ семейнымъ непр³ятностямъ, былъ въ продолжительной разлукѣ.} сдѣлалъ пр³ятную прогулку изъ села Рыбацкаго на Невск³е пороги. Воейкову исполнилось 54 года. Погода стояла ясная и теплая".

   "1834. Беззакон³е и гадость... Старичокъ Воейковъ пошаливалъ. Искренн³е мои и друзья мои, видя язву мою, отступили, вдали стоять ближн³е мои. Я согбенъ и поникъ чрезмѣрно, весь день хожу мраченъ. (Псаломъ Давидовъ, XXXVII).

   "1835 г. Въ Троицынъ день и въ Духовъ, Воейковъ сдѣлалъ отмѣнно-пр³ятную прогулку по Невѣ, на кладбище Пороховаго завода, къ могилкамъ двухъ Олегъ."

   "Воейковъ обѣдалъ у Жуковскаго, завтракалъ у Козлова, посѣтилъ Крылова."

   "1835. Воейкову исполнилось 56 лѣтъ отъ рожден³я, въ селѣ Рыбацкомъ, на Бугоркахъ."

   "1836. Въ субботу, старый переводчикъ Садовь, Александръ Ѳедоровичьъ Воейковъ сидѣлъ дома. Онъ много сочинялъ."

   "1836. Воейковъ болѣнъ, Воейковъ одинъ, всѣ други его теперь при дворѣ - на балѣ."

   "1836 г., августа 30, исполнилось беззубому Александру Ѳедоровичу Воейкову 57 лѣтъ, а онъ все рабъ грѣха и въ грязи пачкается. Горе, горе, горе!"

   "1837 года, въ Петроградѣ, Воейковъ былъ на вершокъ отъ смерти. П³явки спасли!"

   "Старый редакторъ Русскаго Инвалида, при жаркой погодѣ, сдѣлалъ пр³ятнѣйшую поѣздку. Воейковъ - критикъ опять расцвѣлъ душою! Онъ дѣлалъ благоразумные планы на будущее время."

   "1838. Старому хрычу Воейкову будетъ ударъ, если онъ не станетъ воздержаваться."

   "Воейковъ заболѣлъ. Онъ сидитъ дома, мучимый флюсомъ, зудомъ въ ногахъ и безсонницею."

   "Горе, горе, горе! Враги мои живы, сильны и многочисленны ненавидящ³е мя безвинно. Да будутъ постыждены и поражены ужасомъ всѣ враги мои, да возвратятся, и будутъ постыждены мгновенно. (Изъ псалма Давидова.)

   "1839 г. Журналистъ Александръ Воейковъ сдѣлалъ пр³ятную прогулку въ Островки, деревню генералъ-лейтенанта Павла Васильевича Чоглокова. Время провелъ чудесно - по свѣтски. Была пр³ятельница моя, графиня Полина Т*. Я читалъ и импровизировалъ стихи по-французски."

   Дальнѣйшихъ выписокъ не дѣлаемъ. Они и безъ того, кажется, характеристически представляютъ подвижность и смѣшен³е душевныхъ интересовъ нашего автора.... Это было основан³емъ его характера, и потому то при всѣхъ усил³яхъ онъ ничего не могъ сдѣлать серьезнаго ни въ жизни, ни въ литературѣ. При самолюб³и и избалованности, онъ до того вѣрилъ въ самаго себя, что даже не замѣчалъ, что съ каждымъ новымъ днемъ онъ дѣлается какимъ-то литературнымъ анахронизмомъ.

   Лучшее для него время давно уже прошло, время появлен³я сатиры "Дома Сумасшедшихъ." Потомъ онъ жилъ насчетъ ея въ литературѣ слишкомъ долго, и даже въ послѣднее время, т. е. въ 1838 году, передѣлывалъ эту же самую сатиру, внося туда людей другой эпохи и интересовъ, какъ напримѣръ Бѣлинскаго, Сенковскаго и другихъ. Считая себя великимъ критикомъ, онъ видѣлъ въ Бѣлинскомъ одно нахальство. Это впрочемъ понятно, при его самолюб³и и литературномъ сиротствѣ. Но спрашивается: кто воспитывался на критикахъ его, Воейкова, и кому они принесли пользу? Какъ критикъ, Полевой былъ несравненно выше Воейкова; какъ журналистъ, г. Булгаринъ сдѣлалъ конечно полезнаго мало, но зато по крайней мѣрѣ десять тысячъ человѣкъ пр³охотилъ къ русскому чтен³ю. Воейковъ и того не сдѣлалъ. Чѣмъ же объяснить ту любовь, которою онъ такъ долго пользовался отъ первокласныхъ нашихъ поэтовъ? Рѣшить, право, довольно трудно. Мы думаемъ такъ: Воейковъ обладалъ очень хорошимъ вкусомъ въ поэз³и, былъ чистосердеченъ въ своихъ литературныхъ сужден³яхъ, связанъ родствомъ и дружбою съ первыми нашими литераторами; кромѣ того былъ веселъ, остръ, находчивъ, обладалъ обширнымъ образован³емъ, и это едва ли не было главною причиною его продолжительной, но не прочной славы. Публика, хотя инстинктивно, но поняла это раньше, а потому-то Воейковъ и не пользовался у ней, какъ критикъ и журналистъ, никакимъ значен³емъ. Да и что въ самомъ дѣлѣ она могла извлечь изъ его стиховъ безъ поэз³и, изъ его "Новостей Литературы", изъ "Славянина", изъ отдѣла, считавшагося остроумнымъ, "Хамелеонистики", которымъ восхищались только его друзья, да завидовалъ Хвостовъ и подобные ему литературные несчастливцы? Публика на этотъ разъ не ошиблась: въ глазахъ ея, Воейковъ написалъ одну вещь: сатиру "Домъ Сумасшедшихъ", которая развлекла ея вниман³е - да сдѣлалъ потомъ нѣсколько удачныхъ переводовъ изъ древнихъ классиковъ. О "Садахъ" же и говорить нечего, потому что сама поэма Делиля не заслуживаетъ никакого серьезнаго вниман³я,- тѣмъ болѣе не стоило ея переводить на русск³й языкъ и еще болѣе гордиться славою переводчика Делиля.

   Но Воейковъ очень много трудился по части открыт³я спондеевъ въ русскомъ стихосложен³и,- скажутъ намъ. Довольно слѣдующихъ стиховъ,чтобъ показать успѣшность его въ этомъ предпр³ят³и:

  

   Пусть говорятъ галломаны, что мы не имѣемъ спондеевъ!

   Мы ихъ найдемъ, исчисля дѣян³я Россовъ:

   Галлъ, Персъ, Пруссъ, Хинъ, Шведъ, Венгръ, Турокъ, Сармагь и Саксонецъ,-

   Всѣхъ побѣдили мы, всѣхъ мы спасли, и всѣхъ охраняемъ!

  

   Въ заключен³е скажемъ: четыре поэтическ³я и литературныя эпохи пронеслись надъ головою Воейкова: время Державина, Княжнина и Хераскова, потомъ время Капниста, Мерзлякова и Озерова, далѣе - Жуковскаго, Гнѣдича, Батюшкова, Крылова и наконецъ Пушкина, Гоголя, Грибоѣдова и Бѣлинскаго. Отъ Державина до поэта Туманскаго включительно, онъ зналъ всѣхъ лично, но, сочувствуя каждой эпохѣ, онъ не могъ быть настоящимъ дѣятелемъ ни одной изъ нихъ. Въ сатирическомъ талантѣ его не было ни малѣйшей капли творчества,- это была одна раздраженная горечь, безъ серьезнаго огня. Онъ правду только чувствовалъ по отношен³ю къ себѣ, только собственная боль заставляла его вспоминать, что на свѣтѣ болѣютъ и друг³е. Безпрерывно воюя съ своими, часто мнимыми врагами, онъ въ сущности не воевалъ ни съ кѣмъ, хотя имѣлъ всегдашнее притязан³е на злаго сатирика. Продолжительная слава его при жизни и по смерти есть лучшее доказательство, какъ мало у насъ взвѣшиваютъ дѣятельность людей.... Хорош³й другъ своего кружка, Воейковъ былъ плохой другъ русскаго общества,- и вотъ почему, при недостаткѣ творческихъ способностей, онъ ничего не могъ внести благотворнаго въ свою дѣятельность. Она прошла шумно, но безъ всякихъ послѣдств³й....

   Писатель этотъ также кончилъ, какъ и началъ свое литературное поприще: незадолго до своей смерти, задѣтый за живое дружескою насмѣшкою нашего ген³альнаго лѣнивца, Ив. Ан. Крылова, Воейковъ по обыкновен³ю встрепенулся всѣмъ своимъ самолюб³емъ, взглянулъ на Крылова, какъ на врага, и написалъ стихи, чрезвычайно мѣтко выразивши состоян³е нашей литературы въ послѣдн³е дни жизни Воейкова:

  

   Державинъ спитъ въ сырой могилѣ;

   Жуковск³й пишетъ чепуху;

   И ужь Крыловъ теперь не въ силѣ

   Сварить "Демьянову Уху".

  

   Этимъ мы заключимъ нашу характеристику о Воейковѣ.