Главная » Книги

Короленко Владимир Галактионович - М. Г. Петрова. В. Г. Короленко: Высота примиряющей мысли, Страница 3

Короленко Владимир Галактионович - М. Г. Петрова. В. Г. Короленко: Высота примиряющей мысли


1 2 3

1, 242, 245, 248, 249.
   72 Редакторская книга В. Г. Короленко // РГБ. Ф. 135. Разд. I. Карт. 21. Ед. хр. 1380.
   73 Неотправленное письмо В. Г. Короленко А. В. Луначарскому, май 1920 г. // Волга. 1991. N 1. С. 134.
   74 Дневниковая запись от 12 января 1918 г. // Короленко Вл. Дневник 1917-1921. С. 78.
   75 Короленко В. Г. Полн. посмертное собр. соч. Т. XV. С. 165.
   76 Короленко В. Г. Дневник. Т. IV. С. 182.
   77 Короленко В. Г. Дневник. Т. III. С. 81.
  
   390
  
   слово: "Созидание будущего дается трудным общим напряжением всех живых элементов страны", и "в этой творческой работе литература играет значительную роль"78.
   Не став революционером, Короленко, однако, не превратился в контрреволюционера. Революционную романтику своего поколения он оценивал "с двух сторон". И даже его отношение к террору 1870-х годов не совпадает с тем почти всеобщим судилищем, которое ведется последние десятилетия.
   В 1897 г. он сочувственно ссылался на "пламенный дифирамб молодежи" французского историка Ж. Мишле, ибо "в ее стремлениях, в ее почти всегда "неблагоразумных" увлечениях Мишле видел пифическое опьянение пророчества, священное беспокойство под влиянием таинственных голосов грядущего"79. Вместе с тем его "всегда возмущало слишком раннее вовлечение юношества в "политику"": "несколько поколений прошло эту школу скороспелок. И за это Россия теперь платится"80.
   В "Истории моего современника" он вспоминал о склонности вчерашних гимназистов действовать "очень радикально и очень наивно", разделываясь со всяческим "старьем" методом "Пы-башке и к чорту!".
   Вообще в этой книге нельзя найти однотонных красок в изображении революционной среды. Воспроизводя духовный облик своего современника, Короленко делится с читателем многими тревогами и сомнениями. В последнем авторском предисловии к "Истории моего современника", написанном в 1919 г., он говорит об исторических предчувствиях своего поколения и о его "старых ошибках и трудно искоренимых привычках", предлагая взглянуть на него "с некоторым участием" (6, 7).
   К "нигилистическому периоду" в жизни своего поколения Короленко относился отчужденно, а крайние его формы осуждал. Не так яростно и не с тех позиций, как Достоевских "бесов", но достаточно твердо. С. Г. Нечаев для него циник и "революционный обманщик", отличавшийся "кроме замечательной энергии и преданности своему делу, изрядной беззастенчивостью" (7, 376); "нечаевское дело было характерно для нигилистического периода", с его "крайним рационализмом и математи-
  
   78 В. Г. Короленко о литературе. С. 594.
   79 Короленко В. Г. "Молодые стремления" в освещении "философского идеализма" // РГБ. Ф. 135. Разд. I. Карт. 13. Ед. хр. 70. Л. 1.
   80 Дневниковая запись от 30 января 1918 г. // Короленко Вл. Дневник 1917-1921.
  
   391
  
   ческим расчетом", с "железной дисциплиной" конспиративных кружков, связанных кровью и обманом (6, 131, 132).
   В "Истории моего современника" есть фигура "разрушителя Эдемского", привлекавшегося по нечаевскому делу. Совершенно в духе бесовской традиции он проповедует "необходимость кровавого террора" и "миллиона голов", грозит "уничтожить подлое человечество" и произвести "новый человеческий род", но сам кончает должностью ярмарочного смотрителя со "сторонними доходами от купечества" (6, 132-133).
   Короленко обозначил некое темное облачко на горизонте семидесятничества. Для Достоевского это было не облачко, а огромная черная туча, предвещающая неминуемую историческую катастрофу.
   Речь шла о роковом искусе всех поколений революционеров ("цель оправдывает средства"). Короленко вспоминает, как этот зловещий тезис обсуждался в кружке молодежи и лишь один-единственный участник обсуждения уперся: "Но лично про себя скажу: не мог бы. Рука бы не поднялась" (6, 144).
   Для Короленко этот ответ стал одной из "определяющих минут" жизни: "Россия должна была пережить свою революцию, и для этого нужно было и базаровское бесстрашие в пересмотре традиций, и бесстрашие перед многими выводами. Но мне часто приходило в голову, что очень многое было бы у нас иначе, если бы было больше той бессознательной, нелогичной, но глубоко вкорененной нравственной культуры, которая не позволяет некоторым чувствам слишком легко, почти без сопротивления, следовать за "раскольниковскими" формулами" (6, 144).
   Если для Достоевского бесовство - неизменный спутник революции, для Короленко оно - отклонение от ее преобразовательной энергии. (Большевиков, совершивших в октябре 1917 г. антидемократический вооруженный переворот, Короленко называл контрреволюционерами). "Многие считают, - писал он в 1919 г. - что революция отменяет все существующие законы нравственности и правды, забывая, что, наоборот, революция имеет целью только развить их дальше", без них - сворачивает на бездорожья реакции81. Революционная среда не должна быть кастовой, не должна навязывать народу свою волю. Меру справедливости всякого революционного переворота надо искать в общем сознании народа и его участии в управлении своими
  
   81 Короленко В. Г. Земли! Земли! С. 111.
  
   392
  
   судьбами. Поэтому Короленко считал гибельным путь превращения политической партии в самодовлеющий организм со своею собственной "малой нравственностью", отвечающей "требованиям данной минуты". Только "большая, элементарная, общая, просто человеческая, а не партийная" нравственность гарантирует от "страшных, трагических компромиссов этического характера"82.
   Он жил в эпоху революций, но с годами все больше отвращался от "химических", т. е. искусственных, воздействий на действительность; чуждался партийной, кружковой тактики, не говоря уже о подполье. В июне 1893 г. очень неохотно, под давлением Н. К. Михайловского, дал согласие на участие в нелегальной газете партии "Народное право": "долго отнекивался", ибо давно считал себя "нереволюционером", действующим "в пределах легальных возможностей", - вспоминал народоправец Н. С. Тютчев83. В 1905 г. ближайший друг Н. Ф. Анненский уже не смог вовлечь его в партию народных социалистов, хотя она была открытой, легальной, за что Ленин честил ее ликвидаторской, соглашательской и проч., и проч. (В 1917 г. Короленко голосовал за эту партию).
   Во время первой встречи с Л. Н. Толстым весной 1886 г. Короленко был настроен на спор, ибо тогдашнее толстовское увлечение "непротивлением злу насилием" казалось ему "слишком простым, слишком удобным и легким" (8, 131). Сам он отвергал крайние формулы: и "око за око, зуб за зуб", и "подставляй правую щеку после левой". С посещением Хамовников совпала работа над "Сказанием о Флоре" (1886), где Короленко дал притчевое решение проблемы насилия. Сам он считал противление законным правом человека при защите "своего достоинства, независимости и свободы", обязанностью - при защите близких, доблестью - при защите обездоленных и гонимых. Герой сказания Гамалиот убежден, что "люди должны быть братьями, а Божий мир хорош...", но он вынужден обнажить свой меч перед жестокостью и коварством, ибо "насилие питается покорностью, как огонь соломой". Вступая на путь борьбы, он просит всевышнего не о победе (он готов принять и поражение) - он просит уберечь его от заблуждений и несправедливых ударов (2, 236-237).
  
   82 Речь В. Г. Короленко на вечере памяти Н. Ф. Анненского 17 декабря 1912 г. // Литературная газета. 1993. 18 авг.
   83 В. Г. Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962. С. 85, 87.
  
   393
  
   Во время второй встречи с Толстым в 1902 г. произошла, казалось бы, парадоксальная перемена позиций. Великий непротивленец "рассуждал <...> как максималист", оправдывая крестьянскую "грабижку" и даже индивидуальный террор ("Я все-таки не могу не сказать: это целесообразно"), а Короленко поддерживал "государственность" и "правильные средства" для достижения благих целей. При этом, с одной стороны, отдавал должное "удивительному самоотвержению" русской революционной интеллигенции, идущей "на убийство и на верную смерть", с другой - понимал, что она действует, как слепой Самсон, рушащий здание, которое должно погрести под своими обломками и виноватых, и правых (8, 139, 140). Это, если угодно, "противоречие" оставалось у Короленко всю жизнь. Между прочим, во время третьей встречи в 1910 г. старший сказал младшему: "Противуречия... самое дорогое"84.
   Короленко полагал, что максимализм Толстого возрастал вместе с революционной волной; у него самого происходило нечто обратное. Он писал, что в разгар революции 1905 г. чувствовал даже "более резкое отвращение" ко "всякого рода "непосредственным" способам решения социальных вопросов"85. И в то же время: "Но если вся Россия не окитаилась и еще политически не умерла, то, конечно, это благодаря в значительной степени (если не всецело) "левым"", "тем разнообразным группам людей, которые погибали, но не гнулись" (10, 469).
   Такого "противуречия" требовала позиция исторического равновесия, когда лодку слишком клонило влево, перейти на правый борт, когда вправо - на левый борт, иначе можно опрокинуться.
   Так он поступил во время первой русской революции. 2 декабря 1905 г. С. Д. Протопопов записал в своем дневнике о первом номере бесцензурного сатирического журнала "Жупел" (с участием М. Горького, К. Бальмонта, А. Куприна, И. Бунина и др.): "Хорош и картинки хорошие. Влад. Галакт. консервативно настроен. Он находит, что "пошло и по-холопски" набрасываться на царя и ругать его при первых лучах свободы. Отстает В. Г. от жизни! Вот что делает время даже над выдающимися людьми
  
   84 Короленко Вл. "Самые болезненные наши искания..." // Литературная газета. 1993 г. 18 авг.
   85 Письмо В. Г. Короленко С. Д. Протопопову от 3 сентября 1910 г. // РГАЛИ. Ф. 389. Оп. 1. Ед. хр. 61.
  
   394
  
   <...> Вообще современное движение на левом фланге В. Г-чу не нравится; не нравится пересолами, бахвальством, несправедливостью. Сами винят в насилиях, делая их, и т. д."86. В тех же числах, 29 ноября 1905 г. Короленко пишет жене и дочерям о своем "названном брате" В. Н. Григорьеве, с которым был исключен из Петровской академии. В качестве члена Московской городской думы Григорьев выдержал натиск крайних партий, требовавших выдать миллион на "немедленное вооружение". При виде беснующейся толпы (800 человек) гласные попадали в обморок, и "Григорьеву пришлось надеть цепь и объявить отказ". "Он молодцом", - комментирует Короленко, а поведение мятежников рисует иронически ("В толпе особенно бесновался Тан")87. Для иронического равновесия он упоминает и призыв "Московских ведомостей" "к православному народу" выйти на красную площадь, чтобы сказать "грозное слово"88, т. е. косвенный призыв к погромам.
   Вообще стиль и манера поведения левых радикалов и черносотенцев казались Короленко родственными, так сказать, во злобе и хамстве. В 1909 г. он сопоставлял воззвания "известного публициста ретроградного лагеря, г. Иловайского" с "тоном Марата в "Друге Народа""89. В 1915 г. писал о статьях большевика Г. А. Алексинского, выдержанных в бранчливом духе Ленина, что они "отмечены тоном нововременски-революционным. Тон хлесткий, но дурной даже в тех случаях, когда он бывает прав. Иной полемики, как на почве гнусных обвинений, он не понимает"90. В 1918 г. пишет об одном полтавском большевике: "прежде организовывал черную сотню, потом стал "революционером""91. За "вечно-крикливым тоном" максималистов левого и правого толка он различал типологическое родство ненавистничества. С призывом "Поменьше свирепости, господа!" (9, 102) Короленко обращался и к дворянской, и к пролетарской диктатуре.
  
   86 Там же. Ед. хр. 20. Л. 64.
   87 В. Г. Богораз - писатель, участник народовольческого движения.
   88 В. Г. Короленко. Эпистолярный портрет. По неопубликованным письмам В. Г. Короленко к родным (1892-1919) // Согласие. 1994. N 1. С. 182.
   89 Короленко В. Г. Полн. сор. соч. Пг., 1914. Т. 9. С. 260.
   90 Письмо В. Г. Короленко С. Д. Протопопову от 25 мая 1915 г. // РГАЛИ. Ф. 389. Оп. 1. Ед. хр. 61.
   91 Дневниковая запись от 12 января 1918 г. // Короленко Вл. Дневник 1917-1921.
  
   395
  
   Сам он мечтал о рыцарстве в борьбе, о "разграничении ненависти и негодования", ибо "ненависть к противнику, усиливающая, пожалуй, удары во время борьбы, - всегда портила дело свободы". "Великодушие невозможно при ненависти, а оно необходимо. В борьбу <...> приближающуюся с роковой неизбежностью, - необходимо ввести этот принцип рыцарства. Это роль интеллигенции, даже так называемой революционной интеллигенции" (1887)92.
   В дневнике Короленко 1916 г. есть рассуждение об отошедшем рыцарстве войны, вместе с которым "умерло "право и закон войны" <...> И оттого она теперь общепризнанное преступление"93. Впрочем, "общепризнанность" была, скорее, намечающейся тенденцией, чем фактом. Правда, следом за поздним Л. Толстым шли А. Куприн, Л. Андреев "Красного смеха", И. Бунин, Ф. Крюков, Д. Мережковский. Но рядом существовали и "казарменные патриоты" (по слову Короленко), и романтика "театра военных действий", расцветшая в 1914 г.
   Что же говорить о романтическом подходе к "закону революции", находящемуся в начале века на взлете? Д. С. Мережковский заявил в 1906 г.: "теперь уже русская революция - бессознательная религия"94. Блок и в 1919 г. утверждал: "путь среди революций" - "верный путь"95. "Право и закон революции" стали отмирать лишь во второй половине XX в. (для Короленко гораздо раньше).
   Но, поскольку исторические законы также не имеют обратной силы, неразумно отказывать Полтавскому бою в поэзии (как поступал Ин. Анненский), или называть рыцаря революции Ивана Каляева - "убийцей", или забывать, что символизм был заряжен преобразовательной энергией, презирал "куцие конституции" и жаждал вселенского преображения.
   Короленко конституцию не презирал, даже "куцую". Он назвал царский Манифест 17 октября 1905 г. "самой торжественной минутой нашей истории", ибо он полуоткрывает перед русским человеком дверь "для выхода на путь лучшей, свободной жизни" ("Письма к жителю городской окраины", 1905)96. А это
  
   92 Короленко В. Г. Дневник. Полтава, 1925. Т. I. С. 62-63.
   93 Короленко С. В. Книга об отце. Ижевск, 1968. С. 266.
   94 Мережковский Д. Пророк русской революции. К юбилею Достоевского. СПб., 1906. С. 39.
   95 Блок А. Собр. соч. М.; Л., 1963. Т. 7. С. 355.
   96 Короленко В. Г. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 359.
  
   396
  
   был для него путь, хотя и постепенный, но исторически разумный, как и тот период, "когда революционная интеллигенция, оставив хождение в народ, свернула на путь политической борьбы за конституционное ограничение самодержавия"97. (Революционность, идущая конституционным путем, - это для Короленко не противоречивое сочетание!). Короленко был против тактики "бойкотизма" (в частности, против бойкота первой Думы в 1906 г.); за диалог с властями, будь то нижегородский губернатор Баранов или советский нарком Луначарский (Троцкого, однако, отказался принять).
   Оценка террора была у Короленко в основном неизменной и отчасти напоминала отношение к мужицким "своим средствиям": трагическая неизбежность, с одной стороны, историческая бесплодность и даже пагубность - с другой; тем большая пагубность, что террор применяла революционная интеллигенция, т. е. сознательная и просвещенная сторона. России нужны не "железные репрессии" самодержавия и не террористические акты, совершаемые "передовой молодежью", - "страна нуждается только в определенном и новом праве" (8, 241-242).
   Короленко считал террор "роковой ошибкой", но чувства, которые вели к нему, были ему "близки и понятны" (7, 212), а люди, идущие во имя идеала на гибель, представлялись "освещенными вершинами". "Я не террорист. Объясняю террор невыносимым правительственным гнетом, подавившим естественное стремление к самодеятельности русского общества. Знаю, что стали террористами люди, раньше не помышлявшие о терроре, и считаю людей, гибнущих теперь на виселицах, одними из лучших русских людей (речь идет о народовольцах. - М. П.). Очевидно, правительство, обратившее против себя такое отчаяние и такое самоотвержение, идет ложным и гибельным путем" (7, 190). "Первое марта было просто актом отчаяния" - ответом на возвращение реакции, но "цареубийство не послужило толчком для дальнейшего движения, и Россия пережила еще долгий период реакции, может быть более долгий, чем было бы без этого..." (7, 266).
   В русской истории была разыграна драма гаршинского "Красного цветка", где "бедный безумец" сражается с иллюзией зла, "но около этой иллюзии развернулась <...> вся душевная
  
   97 Короленко В. Г. Земли! Земли! С. 41.
  
   397
  
   драма самоотвержения и героизма, в которой так ярко проявляется красота человеческого духа" (8, 243-244).
   Когда эта иллюзорная, гибельная и, казалось бы, отвергнутая тактика вновь вернулась на круги своя, Короленко написал 22 февраля 1901 г. (в связи с убийством министра Н. П. Боголепова, совершенным эсером П. В. Карповичем): "Значит - новое начало старой истории <...> через 20 лет опять вернулись ко временам террора и покушений. Путаемся, точно в темную ночь по бездорожью!"98.
   В дневниковой записи от 2 апреля 1902 г. (об убийстве министра внутренних дел Д. С. Сипягина, которое и Л. Н. Толстой счел "целесообразным") сквозь общую, так сказать, типологическую оценку террора проглядывает и невольное восхищение самоотвержением и героизмом эсера С. В. Балмашева (такое же отношение у Короленко было к И. П. Каляеву, фотография которого хранилась в архиве писателя, и к Е. С. Сазонову): "Это - русская история идет по колеям и буеракам к простой и ясной цели, устанавливая "своими средствами" ответственность советников и министров <...> По общим отзывам - смерть Сипягина не вызвала сожаления ни в каких кругах. Говорят, умер он мужественно". Покойный министр был, по аттестации Короленко, человек "ограниченный, неразвитый, с мировоззрением ретроградного предводителя дворянства", уверенного в своем праве "знать только интересы дворянства и кроме них - ничего и никогда не видеть". Главная черта юноши-"убийцы" (Короленко ставит это слово в кавычки) - "замечательная твердость и "чистота" в выполнении задуманного плана. Этим любуются даже противники. Юноша пошел на смерть!". И наотрез отказался от просьбы о помиловании99.
   В дневниковой записи от 21 марта 1905 г., в связи с убийством великого князя Сергея Александровича эсером Каляевым и арестом группы террористов (среди них была сестра жены Владимира Галактионовича П. С. Ивановская), он вновь рассуждает о бесплодности "своих средств": "Террор носится в воздухе, и это-то опасно. Опасно в обе стороны: каждый частный успех ободряет, вызывает подражание, и центр борьбы невольно переносится из сферы широких сознательных общественных сил в партизанскую борьбу немногих решительных людей... Страсть
  
   98 Короленко В. Г. Письма: 1888-1921. С. 166.
   99 Короленко В. Г. Дневник. Т. IV. С. 298-299, 303.
  
   398
  
   будится и в обществе и в народе, но сознание растет медленнее быстро развивающегося процесса... Общество и народ - закипают, но кипяток - бурлит на месте, а не течет вперед..."100.
   Та же невеселая мысль высказана в письме к жене от 4 декабря 1906 г.: "...русская жизнь вся бьется в заколдованном круге и ищет выхода <...> Последовательны вполне лишь максималисты и черная сотня, но эта последовательность как раз ничего не решает. А наш журнал выбрал кадет и терзает их за то, что они не указали выхода. Ну так где же выход "эн-эсов"? <...> Мой вывод из этого, который я старался внушить товарищам: большая терпимость к чужим исканиям выхода, широкие соглашения и союзническая, самая хотя бы тщательная, но не враждебная критика взаимных действий"101.
   Одно из таких "внушений" мы находим в письме Короленко к Н. Ф. Анненскому от 29 декабря 1906 г. Прежде всего ему не понравился подзаголовок "Указ о грабеже" в "Хронике внутренней жизни" А. В. Пешехонова ("Русское богатство", 1906, декабрь): "Достаточно было бы написать: "указ об общине", а сущность его осветить в тексте. Мы ведь решили избегать криминально резких кличек...". В последнем сборнике энэсов Владимиру Галактионовичу особенно неприятно, с каким "победоносным видом" и "язвительными упреками" А. Б. Петрищев "пристает к кадетам" за их пристрастие к "легальной деятельности" и за намеченные лозунги думской борьбы: "ответственное министерство и широкая демократическая местная реформа". Такую полемику Короленко называет "самодовлеющей" и неразумной, ибо в результате "раздоров и слишком узкой партийности" выигрывают "враги всякой свободы". "Можно держаться сколько угодно "левее кадет", но жизнь явственно показала и продолжает показывать, что ближайшие и очень важные битвы произойдут едва ли не правее еще кадетских позиций и идти вместе еще долго". Намерение энэсов ориентироваться на "активную Россию", которая "уходит в подполье", вызывает замечание: "Положение таково, что выход очень труден, и выход этот не указывается простыми формулами. Террор - вещь простая, яркая, непобедимая для правительства. Но и сам он не побеждает. Он - символизирует жизненность подавленной нации. Но он только дезорганизует правительство, а не организует усло-
  
   100 Дневник В. Г. Короленко за 1905 г. // Указ. изд. С. 231.
   101 В. Г. Короленко. Эпистолярный портрет. С. 185.
  
   399
  
   вья новой жизни. Русский народ или никогда не выйдет из современного кризиса, или выйдет путем организации на демократических началах"102.
   Еще одно программное "внушение" содержится в письме 1907 г. П. Ф. Якубовичу, хранителю народовольческого Грааля в редакции "Русского богатства": "Кадеты грешны во многом. Много ошибок делали и другие партии, действовавшие прямее и смелее кадет. Нужно вынести из этого опыта соответствующие поучения. Кадеты должны понять, что отрицательные задачи, вроде оберегания Думы во что бы то ни стало, - не дают ничего. Левым нужно понять, что немедленная социализация всех областей жизни есть только повторение (славянофильской по существу) сказочки об Иванушке, который без наук все науки превзошел и может без просвещения, без политического опыта и культуры разрешить одним махом сложнейшие вопросы социального строя, над которыми так тяжело работает европейская мысль и европейский опыт в более свободных условьях. Я с удовольствием помышляю об огромных успехах, какие народное сознание сделало в эти два-три года. Но в то же время ни мало не сомневаюсь, что это показывает лишь природные способности новичка в политической культуре и никогда (или по крайней мере со времен юности) не думал, что наш народ уже готов стать учителем удивленного мира, как это думает даже европеец Каутский. Поэтому я убежден (и в этом, если хотите, подхожу к кадетам), что наша революция даст в конце концов широкую реформу, политическую и аграрную, а дальнейшее будет уже делом эволюции"103.
   "Центральный террор" эсеров был приостановлен после Манифеста 17 октября, но началась "эпидемия экспроприации", в которую влились и большевистские "эксы" по добыванию денег для партии. Эта эпидемия принесла "разъедающую атмосферу вульгарно-анархической психологии" (9, 507). "Случайные идейно-революционные элементы уходили из отравляющей душу полосы, экспроприация все больше приближалась к простому разбою, иногда в самых отвратительных и жестоких формах" (9, 502). В ответном "кровавом вихре карательных экспедиций" власть отменяла "общесудные гарантии" и "выступала судьей в собственном деле" (9, 472, 475). "Русский поезд мчится в темноте дальше и дальше по старым изношенным рельсам..." (9, 515).
  
   102 РГБ. Ф. 135. Разд. II. Папка 14.
   103 Там же. Кар. 9. Ед. хр. 29.
  
   400
  
   "Если был среди этого ужаса голос, напоминавший о законе <...> если был человек, пытавшийся стать между револьвером террориста и безнаказанностью вопиющего беззакония, - то это был только мой голос, и это был только я..." (10, 637), - с горечью писал Короленко, когда его обвинили в подстрекательстве к убийству карателя Филонова, совершенного эсерами, в то время как Владимир Галактионович добивался законного суда для обеих сторон. "Господа террористы <...>, - писал потрясенный Короленко Н. Ф. Анненскому 19 января 1906 г., - наплевали на все, считая, очевидно, что палить и палить, не разбирая даже обстоятельств, - единственная панацея <...> Это показывает мне еще раз и с особой ясностью, как необходимо мне, в качестве писателя, - отгородиться ясной и определенной чертой от партии с подобной тактикой <...> У них своя линия, чужих приемов борьбы они признать не хотят, - ну, а я считаю, что могу кое-что сделать своими приемами, и не хочу, чтобы кто-нибудь их смешивал с "тактикой партии". Это для меня теперь вопрос важный и существенный, и я хочу, чтобы мои товарищи104 знали это мое очень устойчивое настроение <...> Вдобавок - и органически мне это чуждо" (10, 418-419).
   Когда в 1912 г. А. И. Иванчин-Писарев вошел в редакцию эсеровских "Заветов", Короленко потребовал убрать его имя из печатного списка близких сотрудников "Русского богатства" (фактически сотрудничество прервалось еще в 1907 г.), а перед Н. С. Русановым поставил вопрос о выборе между журналами.
   В дневниковой записи от 16-18 декабря 1917 г. Короленко рисует картину вырождения и саморазоблачения террора: "Ореол террора сильно меркнет. Обратная сторона насилия правительства - он просто отпечатывает в обратном направлении те же формы. Уже в лице Савинкова он выступил в виде революционного декаданса, а Мария Спиридонова иллюстрирует, как опасно смешивать "террористическую решимость" с способностью государственного деятеля. "Террор, которым Чернов так легкомысленно грозил большевизму, теперь применен другой стороной и "поднял свой лик". Нужно сказать, что лик отвратительный: какой-то получеловек, что-то вроде центавра, олицетворение анархического насилия, соединенного с кабацким дебоширством"105.
  
   104 В редакции "Русского богатства" к эсерам были так или иначе близки П. Ф. Якубович, А. И. Иванчин-Писарев и Н. С. Русанов.
   105 Короленко Вл. Дневник 1917-1921. С. 54-56.
  
   401
  
   Февральскую революцию Короленко встретил, как долгожданный "светлый праздник", не забыв напомнить о снисходительности к "слугам старого режима, которые уже вредить не могут"106. В мае 1917 г. он различил, что на место "милостивого царя" претендует "царица-революция". Летом, после полтавской пробы "всеобщей подачи голосов", заметил, что "многое издали кажется красивее, чем вблизи", ибо "народ не развит политически, его мнения детски неустойчивы и изменчивы". А в сентябре написал: "Вот мы и дожили до "революции", о которой мечтали, как о недосягаемой вершине стремлений целых поколений. Трудновато на этих вершинах, холодно, ветрено", но и "любопытно чрезвычайно"107. Овеянная романтическими ветрами, идея революции спустилась на землю, чтобы пройти испытания реального воплощения, от которого революцию 1905 г. избавило поражение.
   Короленко знал, что "история далеко не всегда разумна и не всегда строится по законам здравого смысла" (8, 377), но такого жестокого эпилога для своего поколения он вряд ли ожидал: "диктатура штыка" "сразу подвинула нас на столетия назад", превзойдя "самые безумные мечты царских ретроградов"108.
   Величавое и спокойное противление большевистскому насилию над жизнью и человеком звучит в его послеоктябрьской публицистике и в "Письмах к Луначарскому" (1920), где он взывает отказаться от "схематического эксперимента", грозящего стране "неслыханными бедствиями". Обещанного ответа на свои письма он не получил.
   И все же остался миротворцем и проявлял терпимость и в отношении к большевикам, а при угрозе реставрации старого режима напоминал, что "в революции не одни ошибки, но и подавлявшаяся правда"; надеялся, что у властителей страны пробудится "собственный здравый смысл" (НЭП считал "поворотом несомненным" к жизни)109.
   И среди "звериной свалки" Короленко не утратил ни "высоты примиряющей мысли", ни веры в творческие силы жизни, ни доверия к человеческой природе. Он писал 22 января 1919 г. А. Г. Горнфельду: "Все так перемешалось, что трудно что-нибудь отличить и, присматриваясь к среднему типу участника в междо-
  
   106 В. Г. Короленко. Летопись жизни и творчества. С. 8, 12.
   107 Там же. С. 19, 23, 31.
   108 Там же. С. 142, 110, 38.
   109 Там же. С. 67, 141, 198.
  
   402
  
   усобной брани, я вижу, что тут преобладает некультурный русский человек, без твердых убеждений и веры. Петлюровец бьет гетманца, но может быть недавно сам был гетманцем. Тоже и относительно многих большевиков, и кроме того, - в обилии вкраплен всюду "уголовный человек", опасный для всякого дела. Отчасти по своему темпераменту, отчасти по болезни я не могу активно участвовать в какой бы то ни было партийной борьбе и неважно разбираюсь в "течениях". Знаю, что "добровольцы", стоящие за "единую", - творили такие же безобразия, как и украинцы. С другой стороны, и у большевиков, и у петлюровцев порой удавалось затронуть человеческие струны. Все это определило мою позицию: среди этой свалки я остаюсь нейтральным и стараюсь только ослабить жестокости. Если при сем случае и мне как-нибудь "попадет на орехи", то по крайней мере знаешь, что стоишь за что-то небольшое, но несомненное и бесспорное. Я серьезно думаю, что среди всех этих течений уже просыпается сознание, что все блуждают во тьме и что пора подумать о человечности. И может быть (скоро или нескоро) из ручейков, разрозненных и слабых, образуется поток, который зальет все. А пока мне кажется, что несколько человек противуположных направлений дышат воздухом и смотрят на солнце отчасти благодаря и моему вмешательству"110.
   Последнее ходатайство милосердия подано в ЧК за 9 дней до смерти.
   В прежнем политическом лексиконе миротворческая позиция осудительно именовалась "соглашательством" и "постепенством" - и лишь накопившаяся к концу XX столетия энергия исторического разочарования в "революционных переустройствах" заставила оценить процесс тихого, но несомненного по своему гуманному направлению развития, который проповедовал человек, названный современниками "нравственным гением".
  
   110 РГАЛИ. Ф. 155. Оп. 1. Ед. хр. 342.
  
  

Другие авторы
  • Архангельский Александр Григорьевич
  • Бахтин М.М.
  • Духоборы
  • Греков Николай Порфирьевич
  • Соловьев Федор Н
  • Васюков Семен Иванович
  • Тихомиров Никифор Семенович
  • Погорельский Антоний
  • Толстой Алексей Николаевич
  • Лунин Михаил Сергеевич
  • Другие произведения
  • Сумароков Александр Петрович - К Подьячему, Писцу или Писарю, то есть, к таковому человеку, который пишет, не зная того что он пишет
  • Соловьев Владимир Сергеевич - Данилевский, Николай Яковлевич
  • Сологуб Федор - Я. Книга совершенного самоутверждения
  • Измайлов Александр Ефимович - Слепой и окулист
  • Эспронседа Хосе - Хосе де Эспронседа: биографическая справка
  • Андерсен Ганс Христиан - Большой морской змей
  • Шаховской Александр Александрович - Шаховской А. А.: биобиблиографическая справка
  • Мережковский Дмитрий Сергеевич - Пушкин с нами
  • Энгельгардт Егор Антонович - Речь произнесенная Президентом Общества (Лицейских друзей Полезного), Е. А. Энгельгардтом в первом его собрании
  • Тарловский Марк Ариевич - Речь о конном походе Игоря, Игоря Святославовича, внука Олегова
  • Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
    Просмотров: 295 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа