Леонтьев Константин Николаевич - Плоды национальных движений на православном Востоке

о этот способ действия, эта ложь, это всеобщее соглашение искусственного и притворного пристрастия приносит свою долю пользы отечеству, ибо действует возбуждающим образом на большинство читателей (то есть на тысячи и тысячи умов, в политике недалеких). Но что ж делать? У всякого свои наклонности. Для меня сильный человек сам по себе, яркое историческое и психологическое явление само по себе дорого даже и в Мексике или на мысе Доброй Надежды, а тем более в славянской среде, которую я боготворил бы, если бы она не была вообще так похожа на самую серую, самую казенную, самую до швов истасканную общеевропейскую демократию. Мне дорог Бисмарк как явление, как характер, как пример многим, хотя бы и доказано было, что он нам безусловный враг. Мне жалок Гладстон, который употребил силу своего характера и своего ума на то, чтобы сознательно двинуть когда-то великую, своеобразную родину свою как можно дальше по пут и все т ого же проклятого прогресса, все той же уравнительной бессмыслицы. Он жалок мне, хотя бы он был тысячу раз друг России. Россия еще недостаточно умом самобытна, и потому дурные политические и культурные примеры для нее опаснее политических врагов. Внешние враги, войны, даже открытые бунты там и сям для России не должны быть страшны. Ее ближайшая будущность, ее ближайшие триумфы несомненны. Страшны должны быть для нее пошлые примеры и вялые влияния. Сомнительна долговечность ее будущности; загадочен смысл этой несомненной будущности, ее идея. И я ли один так думаю? Нет, я знаю, многие в этом согласны со мною. Только не скажут громко, а лишь "приватно" пошепчут...

   Поэтому и князь Николай должен быть дорог не только и не столько как союзник России, сколько как славянин, высоко и своеобразно развившийся, поэт, полководец, политик, герой в живописной национальной одежде.

   Но если... (положим)... если в самом деле сбудется то, о чем я говорил?.. Если он воцарится в Белграде?

   Не облечется ли он в "Европу" всячески - и в прямом, и в переносном смысле? Если даже и в Черногории уже занадобился какой-то "кодекс", если для составления этого "кодекса" отыскался даже кровный черногорец Богишич², то чего же ждать от либерального пансербизма? Если сам Бисмарк в столь разнородной и содержательной когда-то Германии стал (хотя бы невольно, а не преднамеренно, как Гладстон), стал орудием космополитической ассимиляции, то что же против этого течения может сделать самый энергический и даровитый Король небольшого и духом ничуть не оригинального племени?

   Сила обстоятельств превозможет его!

   О, ненавистное равенство! О, подлое однообразие! О, треклятый прогресс!

   О, тучная, усыренная кровью, но живописная гора³ всемирной истории! С конца прошлого века - ты мучаешься новыми родами. И из страдальческих недр твоих выползает мышь! Рождается самодовольная карикатура на прежних людей: средний рациональный европеец, в своей смешной одежде, не изобразимой даже в идеальном зеркале искусства; с умом мелким и самообольщенным, со своей ползучей по праху земному практической благонамеренностью!

   Нет! - никогда еще в истории до нашего времени не видал никто такого уродливого сочетания умственной гордости перед Богом и нравственного смирения перед идеалом однородного, серого, рабочего, только рабочего и безбожно бесстрастного всечеловечества!

   Возможно ли любить такое человечество?!

   Не следует ли даже ненавидеть не самих людей, заблудших и глупых, - а такое будущее их, всеми силами даже и христианской души?!

   Следует! Следует! Трижды следует! Ибо сказано: "Возлюби ближнего твоего и возненавидь грехи его!"

    

  

   Я кончил и спрашиваю себя: неужели не ясно теперь, что племенная политика как правительств, так и самих наций есть в наше время - не что иное, как одна из форм всемирной революции, один из самых сильнейших способов космополитического все-смешения?

   Я говорил о самой России и Турции со дней Парижского трактата; о свободной Греции и объединенной Румынии; о болгарах, купивших первоначальную свободу свою отторжением от Вселенской Церкви, и о неизбежном в более или менее близком будущем пансербизме, не могущем, по-видимому, ничего дать, кроме - самой обыкновенной современно-европейской плоскости "передового" стиля.

   Везде - на всем этом обширном протяжении от Ледовитого океана до Средиземного моря и от Великого океана до пределов Западной Европы - за последние 30 с небольшим лет космополитическая революция сделала неимоверные успехи. Везде ослабление религиозного чувства; везде демократические наклонности (даже и бескорыстные у многих); везде больше противу прежнего сходства с Западом в быте, привычках, понятиях и модах!

   Разница между самой Россией и православным Юго-Востоком, впрочем, та, что в первой с 81 года начался все больший и больший переворот к охранительной реакции и в действиях власти, и в стремлениях мысли; а на Юго-Востоке - ничего подобного еще не заметно и не может даже и быть, ибо там власти общей и сильной нет, а мысль своя еще незрела и европеизмом еще не пресыщена, - не доросла еще до той потребности независимости от Запада, к которой порывается эта национальная мысль у нас - на всех поприщах.

   Вот разница.

   Но (с другой стороны) если мы вообразим себе две картины всего православно-мусульманского Востока: одну времен Государя Александра Павловича, 20-х годов, или даже и времен Императора Николая, 30-40-х годов, а другую - современную нам, - то, разумеется, мы будем поражены при виде тех успехов, которые сделала и на Востоке за истекшие полвека всемирная революция.

   Вообразим себе сперва время Николая Павловича и султана Махмуда, - положим, даже и после освобождения Эллады.

   Какое разнообразие нравов, положений, законов, обычаев, воспитания и вкусов! Какое еще твердое единство Православия!

   Была разнородность власти в России, на Босфоре, в Египте, в Греции, Сербии, Черногории, Молдавии, Валахии. Была поразительная пестрота жизни, но было упорное и покорное духовное единение в Церкви. Государь русский на Севере; Патриархи на греческом Юге. В России крепостное право и властное, богатое, покойное, в высших своих слоях столь изящное и тонкое дворянство. Николай Павлович; Филарет; Пушкин. Какая триада! Не бедна духом, должно быть, была жизнь первой половины этого века в России, - если ее "почва" произвела трех таких исполинов - Церкви, Царства и поэзии! И все они трое были в умственной связи; все трое признавали друг друга.

   На Юге турецкое крутое и грубо-распущенное владычество; молодая еще тогда, новая, эллинская свобода, - по гражданскому идеалу, положим, не самобытная, уже вполне западная, но по густой еще закваске турко-византийской старины поневоле, так сказать, в самой жизни чрезвычайно оригинальная. Соединение большой набожности в массе населения, большой патриархальной и пастушеской наивности с древним риторством и самой новейшей французской демагогией... Какие вожди недавней народной свободы еще живы и действуют. Какие разнообразные и сильные характеры! Колокотрони, Караискаки, Каподистриа, Миаули, Канарис, Метакса, Колетти, Маврокордато, Кундуриоти...

   Кто русской партии, кто французской, кто английской; кто был дипломатом иностранной державы (Каподистриа), кто английским жандармом на Семи островах (Караискаки), кто врачом (Колетти), кто граф (Метакса), кто купец или моряк... Колетти, Колокотрони в фустанеллах, как корсары лорда Байрона; Кундуриоти и Миаули в шальварах (а Миаули при этом и в роскошных шелковых чулках); только Маврокордато, Каподистриа и гр. Метакса (к сожалению!) - в сюртуках...

   В Сербии старый Милош, в такой же расшитой одежде, как теперь кн. Николай Черногорский. Хитрый, твердый, старинный человек; свинопас и князь; освободитель отчизны и приятель турецких пашей (которые даже дарили ему негритянок). Старый Милош, который сам рассказывал, что однажды похоронил живого священника вместе с мертвецом за то, что тот, вопреки строгому запрещению брать с бедных больше таксы, потребовал с одной неимущей вдовы несколько золотых.

   В Черногории, свободной от турка, неприступной, бесплодной, светом почти забытой, суровой до свирепости, - владыкой Митрополит Православный, светский государь [самодержавный] [как малый папа] - над горстью своевольных и воинственных горцев.

   В Молдавии и Валахии - богатых, хлебородных - крепостное право, как у нас (с местными особенностями); дворянство полуазиатское и полуфранцузское, еще православное, но распущенное в нравах, давно забывшее оружие; народ - простодушный, робкий, привычный к рабству. В каждом княжестве по господарю, вассалу Турции, и по дивану (совету), довольно своеобразному учреждению в разнородной среде восточных христиан. Монастыри богатые, многолюдные, "преклонимые" Св. Местам Востока. В общей картине жизни, в языке, духе, нравах этой Молдо-Валахии - странная смесь греко-византийского, парижского, славянского, турецкого...

   В Болгарии - безусловное, безмолвное, давнее подчинение туркам; ни дворянства своего, ни духовенства собственно болгарского, ни даже многочисленного и сильного торгового класса из болгар. Духовенство греческое; богатая часть купечества греческая; начальство - турецкое. Болгары - только земледельцы, пастухи, ремесленники и мелкие торговцы. Они к туркам привычны, сыты, просты и дики до того, что местами по настоянию греческих епископов паши их насильно толпами загоняли в храмы молиться по праздникам. Болгары того времени так же равны между собою, так же просты и дики, как черногорцы, но черногорцы свободолюбивы и чрезвычайно воинственны, а болгары тогда - были трудолюбивы, робки, не воинственны и порабощены турку, как порабощен был своему дворянству народ вассальной и сословной Молдо-Валахии...

   Какое разнообразие жизненных условий!

   Оно видно и из этого бледного, краткого абриса. Пусть тот, кто помнит еще 40-е и 50-е годы, или тот, кто читал много о былой жизни Турции и ее христиан, - пусть он сделает усилие памяти и даст волю воображению своему.

  

   Полагаю, что не мне одному, а многим русским людям представляется несомненным, что внешние политические условия нашего времени могут быть в высшей степени благоприятны для того разрешения Восточного вопроса, о котором я не раз говорил. Думаю также, что многие согласятся со мной в том, что для этого окончания стоит принести немалые жертвы, тем более что мы не раз приносили эти жертвы для гораздо меньших результатов всё в том же направлении (в 29, в 53, в 77).

   Доказывать здесь подробно и по существу, почему необходимо нам иметь в руках наших Проливы, - я не стану. Я предполагаю это вообще слишком ясным и уже давно понятным делом.

   Я хочу закончить здесь мою и без того слишком длинную речь о "национальных движениях на Востоке" - изложением тех надежд моих на Россию, о которых я не раз мимоходом упоминал. Данилевский справедливо замечает, что при великих исторических переворотах в высшей степени важна одновременность каких-нибудь событий или вообще исторических обстоятельств.

   Вот с точки зрения этой одновременности или этого совпадения - я нахожу в высшей степени важным и благоприятным следующее обстоятельство:

   Восточный вопрос близится к своему окончанию в такое время, когда Россия, переживши либеральный и эгалитарный период своей внутренней политики, вступила в период упорной и решительной реакции про-тиву собственных увлечений этими разрушительными западными идеями.

   И для народов в их жизни, так же как и в личной жизни человека, важно не только какое-нибудь событие само по себе, но важно и то время, в которое это событие случается.

   Если сравнивать историю России с историями многих других наций и древних, и нынешних, то прежде всего в ней замечается какая-то сравнительная бледность, невыразительность, не бурность, не рельефность всего. Худо ли это или хорошо, - не знаю (думаю, однако, что в культурном отношении это дурно, а в собственно-государственном хорошо: твердо, верно).

   Такого же рода бледность, невыразительность, нерешительность, несвязность какую-то и разрозненность усилий - мы замечаем и в упомянутой современной реакции нашей...

   Не фанатично, не круто, не шумно, не выразительно, не резко... Слабо как будто... Так ли "делали" реакцию в других местах и в иные времена!.. И страшно, и отрадно - вспомнить...

   Но, быть может, так и нужно... Медленно, - но верно. Дай Бог!

   Положим, что все это не особенно выразительно; однако, если вспомнить, собрать воедино все то, что у нас происходило и происходит в этом направлении с 81-го года, - и самое лучшее сравнить в общих чертах с тем, что, например, происходило за то же время во Франции, то есть в той передовой стране Европы, за которой все другие нации Запада как бы поневоле позднее идут, - то в результате представится картина весьма утешительная с точки зрения нашего обособления от Запада. <Текст обрывается. - Сост.>

  

   [1] Ее следовало бы озаглавить - "Политика национальностей". - Авт.

   [2] (1603-25)

   [3] Оказалось, что Прокеш-Остен был правее меня. Все это было уже напечатано, когда я приобрел книгу г. Татищева "Внешняя политика Императора Николая". Из нее документально явствует, что Государь руководился не одним "рыцарством", но имел в виду весьма важные государственные интересы. На стр. 348 помещены отрывки из письма гр. Нессельроде к Орлову; в этом официальном документе говорится следующее: "Если бы Мехмеду Али удалось низвергнуть султана, то это обстоятельство имело бы для нас самые вредные последствия". . [4] "Замена соседа слабого и побежденного торжествующим и сильным могла бы состояться только нам во вред". - Авт.

   [4] Значит, я ошибся, не один "инстинкт", но и ясное сознание политических выгод. Такая ошибка приятна.

   [5] Это пророчество Тютчева относится собственно к примирению Польши с Россией; но я им воспользовался здесь в другом, более общем смысле

   [6] Советую по этому поводу прочесть или вспомнить очень умную повесть г. Успенского в "Русской мысли" - "Пиджак и черт". Повесть остроумна и правдива; но, сдается мне, почему-то, что г. Успенский на веру в дьявола негодует по крайней мере столько же, сколько на любовь к "пиджаку". По моему же мнению, - вера в демонические силы есть одно из самых лучших противоядий разрушительному влиянию "пиджака".

   [7]Конечно, эта ближайшая будущность - надежна.