Мережковский Дмитрий Сергеевич - Старый вопрос по поводу нового таланта

!" Можно ли обвинять писателя за это отсутствие сознательной, намеренной тенденции, дает ли оно достаточное основание для признания его деятельности праздной, ничтожной или прямо развращающей, вредной для общества?

   Прежде, чем приступить к этому трудному и чрезвычайно запутанному вопросу, я вынужден сделать следующую оговорку: в настоящее время в нашем обществе распространился тип фанатических поклонников так называемого "чистого искусства", утверждающих, что всякая тенденция, как бы она ни была искренна и глубока,- настоящая пагуба для художника, что первое и самое важное его качество - полный общественный индифферентизм, высокомерное презрение к насущным запросам современной жизни и какое-то на деле невозможное и невиданное олимпийское бесстрастие. Самое слово "тенденция" ненавистно для этих людей. Термины "искусство", "красота", "эстетика" получили в неопрятных руках пошлый опереточный характер и до такой степени осквернены нечистоплотными прикосновениями, что теперь просто страшно и гадко употреблять эти слова. Вслушайтесь в голоса фанатических проповедников чистого искусства, и вы поймете, что под видом эстетики, красоты они защищают свой собственный индифферентизм. Эти люди считают за личное оскорбление всякий намек на тенденцию, только потому, что она прямо бьет им по лицу, напоминает им, что есть общественный суд и совесть. Они искренне ненавидят всякий проблеск идеи в художественных произведениях, потому что идея может только осветить их полное нравственное падение. Боясь света, они закрывают глаза на все и забиваются в узкий, темный угол своей "чистой", в сущности же чрезвычайно неопрятной эстетики. Конечно, не с этой мнимо-эстетической точки зрения намерены мы защищать в последующем изложении художественное творчество, не отмеченное резкой окраской. Если нам и придется употреблять иногда слова, донельзя оскверненные и опошленные, в этом не наша вина и, конечно, такое вынужденное совпадение терминов не может подать повод вдумчивому читателю отнести нас к толпе фанатических поклонников "чистой красоты", возводящих в символ веры полную нравственную беспринципность художника. Антипатию к лагерю подобных эстетиков современного опереточного пошиба мы не в состоянии выразить с достаточной силой и энергией. Наше коренное, принципиальное отличие от них заключается в том, что они отрицают в искусстве всякую возможность тенденции, и если решаются признать некоторые произведения с очевидно-тенденциозной окраской - великими, то все-таки утверждают, что велики они отнюдь не благодаря тенденции, а лишь несмотря на нее; мы же, будучи бесконечно далекими (раз навсегда просим читателя иметь это в виду) от каких ни было бы, тем более неопрятно-эстетических нападок на тенденцию, признаем за ней громадное, не только жизненное, но и художественное значение, так как она несомненно является одним из самых роскошных, неисчерпаемых источников поэтического вдохновения. Разве не резкая боевая тенденциозность, ответившая на жгучие вопросы дня, создала стих Ювенала¹² и высокохудожественные образы некоторых сатир Щедрина, вдохновение Барбье¹³ и бессмертные политические памфлеты Свифта, песни Некрасова и "Châtiments" Виктора Гюго¹⁴? Вот почему все наши возражения будут направлены отнюдь не против самой тенденции, а лишь против узкой, фанатически нетерпимой формулы некоторых из ее приверженцев, которая гласит: "вне тенденции для художника нет спасения". После этого маленького вынужденного отступления обращаемся к самому вопросу.

   Конечно не жизнь - для искусства, а искусство - для жизни, так как целое значительнее своей части, а искусство - только часть жизни. Мы вполне признаем принципы научной этики, утилитарианской нравственности даже по отношению к искусству, мы убеждены, что и оно, как всякая человеческая деятельность, имеет конечной целью и результатом достижение наибольшей суммы возможного счастья. Но весь вопрос заключается в качестве, характере, свойствах этого счастья. Все человеческие деятельности легко и удобно классифицируются в две обширные группы: группу деятельностей распределяющих и накопляющих. К первой группе относятся все деятельности социальные (как напр. политическая борьба партий, распространение среди масс идей и принципов, добытых научной социологией, наконец даже художественное творчество с резко обозначенным направлением и яркой тенденциозностью), к этой же группе относятся все деятельности, имеющие в виду непосредственное достижение общественной пользы и возможно равномерное, справедливое распределение между всеми членами общества того основного фонда человеческого счастия, который в данный момент имеется в распоряжении, благодаря второй группе деятельностей, накопляющих и увеличивающих этот основной капитал.

   Нисколько не отрицая громадной важности первой группы деятельностей распределяющих, социальных, можно вместе с тем признавать не меньшую важность за группой деятельностей накопляющих, которые, не имея в виду непосредственного достижения общественной пользы и равномерного распределения суммы достигнутого счастия, направляя усилия лишь к тому, чтобы отодвинуть как можно дальше пределы человеческого сознания и чувствительности, открывают иногда новые совершенно непредвиденные горизонты для беспредельного движения науки и прогресса. Поясню мою мысль примерами. Возьмем деятельности служителей так называемой "чистой науки", какого-нибудь химика, зоолога, ботаника, открывающих новое химическое тело, новый вид животных или растительных организмов: их открытия могут и не иметь прямого отношения к общественной пользе, но они необходимо должны и будут иметь, по крайней мере, косвенное отношение к реальному благу человечества: не говоря уже о том, что эти открытия могут подать повод для какого-нибудь технического изобретения, для усовершенствования какой-нибудь отрасли прикладной науки, они раздвигают пределы человеческого знания и тем самым увеличивают сумму благ, которые впоследствии группа социальных деятельностей будет стремиться равномерно и справедливо распределить между людьми. Но раз мы признали целесообразной деятельность служителей чистой науки, на основании того же самого принципа, т. е. принципа полезности деятельности не только распределяющей, но и накопляющей, нам неминуемо придется признать столь же целесообразной деятельность служителей искусства - притом не только таких, которые резкой тенденциозностью своих произведений непосредственно стремятся к достижению общественной пользы (что соответствует техническим изобретениям в научной деятельности), но и таких, которые служением идеалу красоты, "вдохновением, звуками сладкими и молитвами" увеличивают общую сумму эстетических наслаждений, доступных человечеству. Статуя, картина, музыкальная пиеса, антологическое стихотворение Фета, Тютчева, Анакреона или лирическое описание природы в новеллах г. Чехова, по-видимому, совершенно бесцельные с точки зрения деятельности распределяющей, стремящейся к непосредственному достижению общественной пользы,- оказываются и значительными, и ценными, и полезными с точки зрения деятельности накопляющей: разве они не содействуют прогрессивному усовершенствованию эстетического вкуса и впечатлительности, которые приносят нам такую массу высоких и бескорыстных наслаждений, разве лучшие из них не открывают человеческому глазу и уху целые миры новых колоритов, форм, звуков, ощущений и разве тем самым они не раздвигают пределов человеческой чувствительности, не обогащают ее основного фонда, подобно тому как научная деятельность химика, зоолога или ботаника, открытием нового химического тела, животного или растительного организма расширяет границы человеческого знания, увеличивает его основной капитал и через это способствует накоплению возможно большей суммы счастия, доступной всему человечеству. Но если это так, то всякая художественная, хотя бы и не тенденциозная картина, статуя, музыкальная пиеса, стихотворение Фета или поэтическая новелла таких писателей, как г. Чехов, должны считаться полезными, ценными и вполне оправданными с точки зрения научной утилитарианской нравственности.

   Можно признавать громадное значение и красоту таких произведений, как сатиры Ювенала, песни Барбье и Некрасова, в которых резкая, глубоко искренняя тенденциозность проистекает из самой сущности творческого темперамента художника, и вместе с тем понимать не только поэтическую, но и жизненную ценность таких произведений, как "Илиада" Гомера или "Ромео и Джульетта" Шекспира, в которых нет и следа какой-нибудь тенденции. Дело в том, что мои возражения направлены не против того, что тенденция возможна, но против того, что она составляет необходимое условие, sine qua non {необходимое условие (лат.).- Ред.} признания художественных произведений ценными и значительными.

   Мы уже видели, до какой степени отрицание пользы, приносимой нетенденциозными художниками,- несправедливо, мы сейчас увидим, что кроме того оно - неразумно. Творческий процесс не механический - а бессознательный, непроизвольный, органический, о чем может свидетельствовать каждый истинный художник и все, кому случалось наблюдать возникновение первого психического импульса, составляющего самое зерно художественного произведения. Сознание, критическая работа, научная подготовка составляют ряд очень существенных моментов, либо предшествующих творческому акту, либо следующих за ним, но специальное отличие этого акта от всех других душевных состояний и эмоций заключается именно в его бессознательном, органическом и непроизвольном характере. Истинно художественные произведения не изобретаются и не делаются, как машины, а растут и развиваются, как живые, органические ткани. С этим положением можно, пожалуй, спорить, так как, к несчастию, психология творчества еще слишком мало разработана для того, чтобы подтвердить незыблемыми научными доказательствами этот эмпирический закон, хотя я вполне уверен, что высказанная мною мысль не встретит возражений среди лиц, мало-мальски знакомых по наблюдению или собственному опыту с процессом возникновения художественных произведений. Но раз вы согласились с тем положением, что творческий акт не есть механическое, сознательное приспособление, а явление органическое, непроизвольное,- вам неминуемо придется признать и то, что творческому акту невозможно и неразумно предписывать какие бы то ни было внешние, не от него зависящие законы и теоретические формулы, подобно тому, как нельзя путем каких бы то ни было внешних механических приспособлений изменить внутреннее морфологическое строение органа, по произволу управлять биологическими процессами в животной или растительной ткани. В этом смысле художник так же не властен по произволу изменить в своем собственном произведении какую бы то ни было, даже самую ничтожную черту, как садовник, культивирующий растение, не властен прибавить или отнять у цветка ни один лепесток. Тенденция вполне законна, если она является таким же бессознательным, непроизвольным, органическим продуктом художественного темперамента, как и все другие элементы, входящие в состав творческого акта, но только что она навязывается извне, как теоретическая формула, она либо портит и калечит художественное произведение, либо является мертвым несрастающимся придатком, неспособным омрачить красоты всего произведения: в таком случае она не может слиться, смешаться с ним, как масло не сливается с водой, как палка, приставленная к цветку,- с самим растением. Конечно, критики могут сердиться и выходить из себя по поводу того, что Гораций¹⁵ - не Ювенал, что Фет - не Некрасов, что г. Чехов - не г. Короленко, но это комичное негодование будет так же праздно, неразумно и ненаучно, как негодование биолога по поводу того, что у данной разновидности пять, а не шесть лепестков, что артериальная кровь красного, а не черного цвета.

   Трудно заподозрить такого художника, как Шиллер, в общественном индифферентизме, в отсутствии идейности и глубоко прочувствованной, органически связанной с свойствами его темперамента и, следовательно, вполне законной тенденциозности, а между тем и он определяет творческий акт как что-то непроизвольное, бессознательное, стихийное, над чем не властны никакие внешние предписания, теоретические формулы и рассудочные требования:

  

   "Не мне управлять песнопевца душой",

        Певцу отвечает властитель:

   "Он высшую силу признал над собой,-

        Минута ему повелитель.

   По воздуху вихорь свободно шумит,

   Кто знает, откуда, куда он летит?

        Из бездны поток выбегает:

   Так песнь зарождает души глубина,

   И темное чувство, из дивного сна

        При звуках воспрянув, пылает"¹⁶.

  

  

   Впервые: Северный вестник. СПб., 1888, No 11, отд. II, с. 77-99. Подпись: Д. Мережковский.

   Редакция "Северного вестника", поместив статью Мережковского, в специальном примечании оговорила свое частичное несогласие с ней: "Статья г. Мережковского, расходясь с мнениями некоторых из наших сотрудников лишь в подробностях эстетических воззрений на искусство, в основных своих принципах настолько приближается к этим мнениям, что мы сочли возможным дать ей место на страницах "Северного вестника"".

   О смысле этой оговорки в известной мере можно судить по тому, что за год до того в том же "Северном вестнике" (1887, No 9,- см. в наст. издании с. 266-274) печаталась рецензия Н. К. Михайловского (без подписи), в которой тот же сборник "В сумерках", который рассматривал Мережковский, объявлялся "сумеречным" "полутворчеством" и делалось заключение, что настроение и образы Чехова "бесчеловечны". Еще ранее, в 1886 г. (No 6), А. М. Скабичевский выступал с анонимным критическим отзывом о сборнике "Пестрые рассказы" в том же "Северном вестнике".

   Один из редакторов "Северного вестника", А. Н. Плещеев, в конце 1887 г. привлек к участию в этом журнале Чехова. Но когда Чехов прислал в редакцию рассказ "Именины", Плещеев сообщил ему (6 октября 1888 г.), что не видит в рассказе "никакого направления", и особенно недоволен был насмешливым изображением "человека 60-х годов" (см.: Слово, сб. 2, с. 257-258).

   Таким образом, оговорка редакции о частичном несогласии со статьей Мережковского может быть истолкована как несогласие с утверждением автора статьи об идейной значительности чеховских произведений Возможно и другое объяснение, на которое указывал А. Н. Плещеев в письме от 6 октября 1888 г. (ЛН, т. 68, с. 332): недовольство одного из сотрудников журнала, М. А. Протопопова (крайне прямолинейного утилитариста, которого эстетическая сторона в литературе совсем не интересовала), тезисом Мережковского о полезности "бестенденциозных" произведений. 16 ноября 1888 г. Плещеев сообщал, что Протопопов ушел из "Северного вестника" из-за статьи Мережковского (Там же, с. 338). Сам же Плещеев с восторгом отозвался об этой статье, которая, по его мнению, "лучше всего, что говорили о вас рецензенты <...> свежо, молодо и крайне симпатично" (Там же, с. 332).

   Мережковский писал свою статью, будучи студентом 22 лет. Впоследствии, захваченный религиозно-мистическими идеями символизма и ницшеанства, он проявил равнодушие к эстетическим и нравственным идеалам собственной молодости.

   Но уже и в этой статье при всей верности ее основных положений сказался будущий автор программного документа русского декаданса "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы" (СПб., 1893; дата под текстом: 1889), в котором, кстати сказать, отмечаются разрушение традиционных литературных форм, импрессионистичность произведений Чехова (с. 82-84). Мережковский пытается определить настроение Чехова, прибегая к туманным формулировкам и выражениям, вроде: "мистическое чувство природы" (с. 85), "неясное, неуловимое, почти непередаваемое волнение"; "в мелочах микроскопических, не уловимых обыкновенным глазом таится самая сущность, душа предмета" (с. 78). Эта ранняя статья содержала зерна более поздних мистических и теософских откровений Мережковского; творчество Чехова представилось Мережковскому импонирующим его идеалистически окрашенному субъективистскому эстетизму. Самый пафос, главная мысль статьи, получившие отражение в ее заглавии ("Старый вопрос..."), состояли в защите "чистого", бестенденциозного творчества, осуждать которое несправедливо и неразумно, хотя в то же время критик отмежевывался от фанатических приверженцев так называемого "чистого искусства".

   В письме Чехова к А. С. Суворину от 3 ноября 1888 г. содержится подробная, и притом насмешливо скептическая, оценка статьи Мережковского. Критикуя его рассуждения общего характера (о том, что творческий процесс протекает бессознательно и непроизвольно), Чехов не принял и характеристику своих рассказов и упрекнул автора статьи в тенденциозности, чрезмерной осторожности и претенциозности. "Мережковский пишет гладко и молодо, но на каждой странице он трусит, делает оговорки и идет на уступки - это признак, что он сам не уяснил себе вопроса... Меня величает он поэтом, мои рассказы - новеллами, моих героев - неудачниками, значит, дует в рутину. Пора бы бросить неудачников, лишних людей и проч. и придумать что-нибудь свое. <...> Делить людей на удачников и на неудачников - значит смотреть на человеческую природу с узкой, предвзятой точки зрения..." (Чехов. Письма, т. 3, с. 54-55).

   Показательно для отношения к Мережковскому самого Чехова письмо его к С. П. Дягилеву от 12 июля 1903 г. в ответ на приглашение редактировать журнал "Мир искусства": "...с другой стороны, как бы я ужился под одной крышей с Д. С. Мережковским, который верует определенно, верует учительски, в то время как я давно растерял свою веру и только с недоумением поглядываю на всякого интеллигентного верующего. Я уважаю Д<митрия> С<ергеевича> и ценю его и как человека, и как литературного деятеля, но ведь воз-то мы если повезем, то в разные стороны" (Чехов. Письма. т. 11, с. 234).

  

   ¹ Ришпен Жан (1849-1926) - французский поэт и писатель, автор романов и рассказов о современных нравах и на исторические сюжеты.

   ² Копэ (Коппе) Франсуа (1842-1908) - французский поэт и беллетрист, автор сентиментально-натуралистических повестей и рассказов из жизни парижских рантье, лавочников и гризеток.

   ³ Банвиль Теодор де (1823-1891) - французский писатель.

   ^2а Спенсер Герберт (1820-1903) - английский философ-позитивист. Имеется в виду его работа "Происхождение и деятельность музыки" (1857). Проводимая Мережковским мысль - в заключительном абзаце статьи.

   ⁴ ..."с нею одною жизнью дышал, ручья разумел лепетанье, и говор древесных листов понимал, и чувствовал трав прозябанье"...- Несколько измененные строки из элегии Е. А Баратынского "На смерть Гете" (1832).

   ⁵ ... "была ему звездная книга ясна, и с ним говорила морская волна".- Из той же элегии.

   ⁶ Есть прелесть бездны на краю.- Измененная цитата из трагедии А. С. Пушкина "Пир во время чумы". У Пушкина в песне Председателя: "Есть упоение в бою, // И бездны мрачной па краю...".

   ⁷ Сборник А. П. Чехова "Рассказы" вышел в издании А. С. Суворина (СПб., 1888) и включал в себя следующие произведения: "Счастье", "Тиф", "Ванька", "Свирель", "Перекати-поле", "Задача", "Степь", "Тина", "Тайный советник", "Письмо", "Поцелуй". До 1899 г. сборник выдержал еще 12 изданий.

   ⁸ ...воспевать "красу долин, небес и моря"...- Цитата из стихотворения Н. А. Некрасова "Поэт и Гражданин" (1856).

   ⁹ Служение красоте, "вдохновение, звуки сладкие, молитвы"...- Измененная цитация стихотворения А. С. Пушкина "Поэт и толпа" (1828), цитируемого в том же стихотворении Некрасова.

   ¹⁰ ...в личности армейского офицера, мечтающего об идеальной и несуществующей "сиреневой барышне"...- Штабс-капитан Рябович из рассказа "Поцелуй" (1887), вошедшего в сборнике Чехова "Рассказы" (СПб., 1888).

   ¹¹ А! - сказала - ты и мною... (и т. д.) - из стихотворения Я. П. Полонского "В прилив" (1872).

   ¹² Ювенал, Децим Юниц (ок. 60 - ок. 130) - римский сатирик.

   ¹³ Барбье, Анри-Огюст (1805-1882), французский поэт-сатирик.

   ¹⁴ ..."Ch&#226;timents" Виктора Гюго.- "Возмездия", сборник политических стихотворений Виктора Гюго (1853).

   ¹⁵ Гораций (65 г. до н. э.- 8 г. до н. э.) - римский поэт.

   ¹⁶ "Не мне управлять песнопевца душой // При звуках воспрянув пылает"...- строфа из баллады Ф. Шиллера "Граф Габсбургский" (1803) в переводе В. А. Жуковского.