Мережковский Дмитрий Сергеевич - Воспоминания о Д. С. Мережковском

="justify">   Мережковский пишет открытое письмо Гауптману. С величайшим терпением объясняет почтенному писателю, что такое большевизм, чем он угрожает миру, кто такой Горький, что он сделал с русской интеллигенцией, а главное, что за Горьким - Ленин и что помощь, о которой Горький взывает, - помощь не России, а трещащей по всем швам советской власти, русской компартии и ГПУ.

   Единственный результат - меры, принятые Комитетом помощи голодающим по доставке продовольственных посылок адресатам непосредственно, с собственноручной обратной распиской, без вмешательства большевистского распределительного аппарата. На ход мировой истории это, однако, не влияет ни в малейшей степени. Но зато чревато последствиями совершившееся, увы, признание Европой большевиков...

  

  

   Что оно неизбежно - почти не было сомнений уже после поездки в Россию Герберта Уэллса и его книги "Россия во мгле". В этой книге знаменитый английский писатель утверждает, что, хотя большевики и ужасны и коммунизм - глупость, никакое другое правительство в настоящее время в России невозможно, и советует эмигрантам поскорее с большевиками примириться.

   Слишком явно, что тут Уэллс говорит то, чего от него ждет подготовляющий признание большевиков Ллойд Джордж ("Торговать можно и с каннибалами" - его знаменитая фраза). Но что Уэллс, этот "первый соучастник каннибаловых пиров", как его называет Мережковский, на стороне Советов - неверно. Он вообще ни на чьей стороне - нигде. Безответствен и беспринципен, и в этом - достойная пара Горькому.

   "В том, что произошло и происходит сейчас в России, - говорит в своей книге Уэллс, - большевики так же виноваты, как австралийское правительство". Эта фраза, достойная не то что Горького, а такого большевизантствующего сноба, как Бернард Шоу (не тем будь помянут), Ллойд Джорджу тоже как нельзя более на руку.

   Отвечая на совет Уэллса "примириться с большевиками", Мережковский рассказывает, как в Москве несколько человек детей, в возрасте от 10 до 14 лет, убили и съели своего товарища. Зачинщик, десятилетний мальчик, не проявил на суде ни малейшего раскаяния, а лишь сказал, что человеческое мясо на вкус "сначала - ничего, а потом пахнет".

   "Не кажется ли Вам, - спрашивает Уэллса в открытом письме Мережковский, - что примиренье с большевиками, которое Вы нам так горячо рекомендуете, тоже "сначала - ничего, а потом пахнет"?

   Но, подобно Бодлеру, тщетно пытавшемуся доказывать своей собаке, давая ей нюхать флакон с духами, что хороший запах приятнее дурного, Мережковский был бессилен удержать Европу в ее влечении к большевизму. Ей нравится "аромат Сталина".

   Между тем "каннибалы", еще не будучи признаны, но в признании уверенные, начинают наглеть. В тот же день, когда "Известия" печатают излияния Эррио по поводу советских "достижений", где он между прочим заявляет: "Президент Пуанкаре просил меня передать советскому правительству свою признательность", в этот же самый день Луначарский, на съезде работников печати, произносит речь, в которой говорит: Франция поняла, что с этим бандитом Пуанкаре она далеко не уедет. Она послала нам другую важную птицу, Эррио, который, посовав свой нос туда-сюда, уже телеграфировал, что наша власть крепка. Пусть, однако, эти буржуи поторапливаются: прежде чем начать отхватывать куски пожирнее, они могут взлететь на воздух от революционного взрыва.

  

  

   Но и после признания большевиков Мережковский борьбу с ними не прекращает. Он разоблачает их подпольную работу в Европе, не устает повторять истины, "ставшие, - как он говорит, - банальными прежде, чем они стали понятными".

   Одна из таких истин - невозможность большевиков порвать свою связь с коминтерном (или с коминформом, что одно и то же), отказаться от всемирной революции и пропаганды, какие бы они ни давали на этот счет обещания. Верить этим обещаниям - величайшая глупость, тем более что своих планов большевики не скрывают, даже если и распускают для видимости эти почтенные учреждения.

   "Некоторые факты современности, - говорит Мережковский в статье о подпольной работе большевиков во Франции, - до того невероятны, до того абсурдны, что невольно начинаешь подозревать у их авторов состояние безумия".

   И он приводит один из таких фактов:

   "В один прекрасный день, по не вполне для самого себя понятным причинам, правительство мирной и процветающей страны открывает свои двери группе иностранных террористов. Те не скрывают, что их главная, даже единственная цель - подготовка террора и что намеченная жертва - именно эта страна. Тем не менее правительство этой страны, не довольствуясь обычным приемом, окружает заговорщиков почестями и вниманием, дарит им дворец в центре города и, чтобы облегчить им работу по подготовке переворота, ставит их под защиту дипломатической неприкосновенности".

   "Что сказали бы мы, - спрашивает в заключение Мережковский, - если б услышали историю вроде этой несколько лет тому назад? Думаю, что мы даже не нашли бы ее забавной ввиду ее полной неправдоподобности и совершенного абсурда".

   "Впрочем, правительства европейских стран, - замечает он в другой статье на ту же тему, - не то чтобы не отдавали себе отчета в происходящей, на их глазах и с их попустительства, подрывной работе большевиков, но они пребывают перед этой зловещей картиной, точно зачарованные, в состоянии полной прострации, и единственная их забота - это скрыть от страны грозящую ей опасность".

   В 1922 году, во время конференции в Рапалло, распространяется слух о переговорах Святого Престола с представителями советского правительства о заключении конкордата. Газеты печатают отчеты о рауте и фотографии, на которых папские кардиналы сняты пьющими с советским комиссаром по иностранным делам Чичериным за здоровье Ленина. Мережковский обращается к Пию XI с письмом, в котором не может скрыть своего возмущения.

   "На святой земле Италии, - пишет он в этом письме, - служители Западной Церкви, рукой, касавшейся Св. Даров, пожимают окровавленную руку величайших в мире убийц и святотатцев. Ведают ли, что они творят?" И Мережковский предупреждает папу, что, если "дело тьмы" совершится и конкордат между Святым Престолом и интернациональной бандой, именующей себя "русским советским правительством", будет подписан, соединение церквей, о котором мечтали лучшие русские умы, станет навсегда невозможным. В конце он выражает надежду, что Бог этого ужаса не попустит - наместник Христа, благословляющий царство Антихриста.

   В ответ на это аббат Шарль Кене, секретарь архиепископа парижского монсиньора Шапталя, издает против Мережковского совершенно непристойную по грубости брошюру. Если не знать, кто ее автор, то можно подумать, что это - член какой-нибудь погромной организации, вроде "Союза русского народа", а никак не лицо, принадлежащее к просвещенному кругу католического духовенства. Но Рим с этим не считается и возводит аббата Кене в кардинальский сан.

   Конкордат, однако, не подписан. Но Мережковский себя не обманывает. Он понимает, что его вмешательство тут ни при чем.

  

  

   "Мировая совесть! Мы с Вами кое-что о ней знаем", - восклицает Мережковский в открытом письме Эмилю Бюре, редактору парижской газеты "L'Ordre", в ответ на его просьбу высказаться по поводу обращенного к "мировой совести" воззвания группы русских писателей в России.

   И он подводит итог своей антибольшевистской деятельности. Он рассказывает, как в 20-м году, вырвавшись живым из могилы, он с наивностью думал, что "мировая совесть" молчит только оттого, что правда о России не известна и что стоит эту правду открыть, как мир, содрогнувшись и возмутившись, кинется тушить пожар - не русский, а свой, спасать - не Россию, а себя от общей гибели.

   "И я призывал, вопил, умолял, заклинал, - признается он. - Мне даже стыдно сейчас вспомнить, в какие только двери я не стучался. Меня отовсюду выпроваживали с позором, даже не как назойливого нищего, а как последнего дурака, который не может утешиться о пропаже своих "серебряных ложек", украденных во время пожара..."

   "И вот, в лоне вашей европейской свободы, перед зрелищем ужасающего равнодушия, с каким вы относитесь к собственной гибели, я задыхался, как задыхаются заключенные в "пробковых камерах" Чека. Вы, наверно, ужаснетесь моей неблагодарности, но я иногда спрашиваю себя, какая из двух "пробковых камер" хуже - наша или ваша?"

   В начале 30-х годов всеми признанные большевики становятся "баловнями Европы". Мережковский продолжает с ними борьбу, но его голос сквозь стены "пробковой камеры" до мира не долетает. Иностранная пресса больше Мережковского не печатает или требует от него статей не политических. А издания русские, где он продолжает писать и где появляются его статьи против большевиков, самые значительные, иностранцам недоступны. Ни одна из этих статей ни на один европейский язык не переведена.

   Что он здесь, в Европе, кончит свои дни в "пробковой камере", от которой его не избавит даже смерть, - этого себе представить Мережковский, при всей живости своего воображения, не мог. Но катастрофу, вторую мировую войну, он предчувствовал, когда еще как будто ничто ее не предвещало. Ему даже казалось, что эта катастрофа будет гибелью Человечества - новой "Атлантидой". В 23-м году, отвечая на анкету швейцарского ежемесячника "La Revue de Genève" о "будущем Европы", он в его январской книжке печатает краткую, но очень яркую статью. Если опустить обычные в таких случаях оговорки, надежды и комплименты, то будущее Европы выражается для Мережковского одним словом: антропофагия.

   Но сейчас об этом страшном пророчестве лучше не вспоминать. Как сказала еще в начале первой мировой войны З. Гиппиус:

  

   В часы неоправданного страданья

   И нерешенной битвы

   Нужно целомудрие молчанья

   И, может быть, тихие молитвы.

  

  

  

   Печатается по кн.: Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1953. С. 43-48.

   Относительно года рождения Д. С. Мережковского источники разноречивы. В ряде ранних изданий годом рождения считается 1866 (например, в хорошо известном историкам литературы "Биобиблиографическом указателе новейшей русской беллетристики в 11-ом томе Энциклопедического словаря института Гранат. В изданиях более новых чаще называется другая дата - 1865-ый год.

   ¹ Вышеславцев Борис Петрович (1877-1954) - философ, автор книги "Русская стихия у Достоевского" (Берлин, 1923) и ряда статей, напечатанных в "Современных записках", "Возрождении", "Новом журнале", "Гранях" и др. В 1922 г. Вышеславцев вместе с Бердяевым и другими философами был выслан советским правительством за границу. Вместе с Бердяевым редактировал эмигрантский журнал "Путь".

   Самый значительным его произведением считается книга "Этика преображенного эроса".

   ² О В. Вейдле см. в примечаниях к его очерку "Ходасевич издали-вблизи" в настоящем издании.

   ³ Мочульский Константин Васильевич (1892-1948) - литературовед, автор книг о Гоголе, Достоевском, Блоке, Белом, Брюсове, Вл. Соловьеве.

   ⁴ Цетлин Марк Осипович (1882-1946) - писатель, поэт, критик, переводчик. Печатался также под псевдонимом Амари. В эмиграции вышел его сборник стихотворений "Прозрачные тени" и поэма о декабристах "Кровь на снегу".

   ⁵ Бахтин Николай Михайлович (1895-1950) - филолог, критик; его статьи печатались в "Числах", "Звене", "Новом журнале".

   ⁶ Дикой Борис Владимирович (1908-1942), настоящая фамилия Вильде - поэт. Участник французского Сопротивления, он был арестован и 23 февраля 1942 г. расстрелян.

   ⁷ Закович Борис Григорьевич (род. в 1907) - поэт. Уехал из России в 1920 г. Автор сборника стихотворений "Дождь идет над Сеной". Его стихи печатались в "Числах", "Сборниках Союза поэтов", "Журнале содружества", "Русских записках", "Встречах", альманахе "Круг" и вошли в антологии "Якорь", "Эстафета", "На Западе".

   ⁸ Голенищев-Кутузов Илья Николаевич (1904-1969) - поэт, переводчик, литературовед. В 1955 г. вернулся в СССР.

   ⁹ Головина Алла Сергеевна (1909-1987) - поэтесса, сестра известного эмигрантского поэта А. Штейгера. Начала печататься с 1931 г. в журнале "Воля России". В 1935 г. вышел сборник ее стихотворений "Лебединая карусель". Стихи ее вошли в антологии "Якорь", "На Западе", "Муза диаспоры", "Содружество".

   ¹⁰ Кельберин Лазарь Израилевич (род. в 1907) - поэт, автор сборника "Идол" (Париж, 1929) и стихотворений, напечатанных в "Сборниках Союза поэтов", "Числах", "Современных записках", "Круге" и в антологиях "Якорь" и "На Западе". Писал рецензии на книги эмигрантских авторов - Ю. Фельзена, М. Слонима, М. Цетлина, Ю. Мандельштама, А. Ремизова и др.

   ¹¹ Кнут Давид (наст. имя Фихман Давид Миронович, 1900-1955) - поэт, прозаик, автор поэтических сборников "Моих тысячелетий", "Вторая книга стихов", "Сатир", "Парижские ночи", "Настоящая любовь", "Избранные стихи".

   ¹² Кузнецова Галина Николаевна (1902-1976) - поэтесса, прозаик, мемуаристка. Родилась в Киеве. Эмигрировала в 1920 г. Жила в Турции, Чехословакии, Франции. В 1949 г. переехала в США. Автор сборника рассказов "Утро" (1930), романа "Пролог", сборника стихотворений "Оливковый сад" (1937) и воспоминаний о Бунине "Грасский дневник".

   ¹³ Мамченко Виктор Андреевич (1901-1982) - поэт, автор сборников стихотворений "Тяжелые птицы", "Звезды в аду", "В потоке света", "Земля и лира", "Певчий час", "Воспитание сердца", "Сон в холодном доме". В своей книге воспоминаний поэт К. Померанцев пишет о Мамченко: "Он был близок со всем интеллектуально-литературным Парижем, а умнейшая и столь же ядовитая Зинаида Гиппиус считала его своим "другом No 1", говорила, что он ей напоминает святого Иоанна Креста, и посвятила ему свою поэму "Последний круг"... В ее устах оценки такого рода являлись редчайшим исключением" (Померанцев К. Сквозь смерть. Лондон, 1986. С. 63).

   ¹⁴ Мандельштам Юрий Владимирович (1908-1943) - поэт.

   ¹⁵ Смоленский Владимир Алексеевич - поэт, автор сборников "Закат", "Наедине", "Счастье", "Собрание стихотворений" и посмертно вышедшей книги "Стихи" (1957-1961).

   ¹⁶ Софиев Юрий (псевдоним Бек-Софиева Юрия Борисовича, 1899-1975) - поэт, автор сборников "Без последствий" (1933) и "Ночью" (1937).

   ¹⁷ Штейгер Анатолий Сергеевич (1907-1944) - поэт, автор сборников "Этот день" (1928), "Эта жизнь" (1931), "Неблагодарность" (1936), "Дважды два четыре" (опубликован посмертно в 1950 г. в известном эмигрантском издательстве "Рифма", специализировавшемся на публикации поэтических сборников). Стихи Штейгера включены в лучшие антологии зарубежной поэзии: "Якорь", "На Западе", "Муза диаспоры". В своих мемуарах "Встречи" Ю. Терапиано посвятил барону А. Штейгеру отдельную главу и писал о нем как об "одном из главных выразителей парижской ноты... Штейгер сдержан, точен, глубок и правдив".

   ¹⁸ Червинская Лидия-Давыдовна (1907-1988) - поэтесса; сборники стихотворений: "Приближения" (1934), "Рассветы" (1937), "Двенадцать месяцев" (1956).

   ¹⁹ Фельзен, Юрий (псевдоним Фрейденштейна Николая Бернардовича, 1894-1943) - писатель-прозаик.

   ²⁰ Шаршун Сергей Иванович (1899-1975) - художник, писатель.

   ²¹ "Новый корабль" - литературный журнал, издававшийся в 1927-1928 гг. в Париже под ред. В. Злобина, Ю. Терапиано, Льва Энгельгардта. Вышло четыре номера. В журнале принимали участие З. Гиппиус, Д. Кнут, Г. Адамович, Д. Мережковский, В. Ходасевич, А. Ладинский, А. Штейгер, Н. Берберова, Н. Бахтин и др.

  

  

   Печатается по кн.: Терапиано Ю. Встречи. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1953. С. 22-35.

   Терапиано Юрий Константинович (1892-1980) - поэт, прозаик, критик, мемуарист. Поселился во Франции в начале двадцатых годов. Первый сборник стихотворений "Лучший звук" вышел в 1926 г. После второй мировой войны была издана его повесть "Путешествие в неизвестный край" (1946), сборник мемуарных и историко-литературных эссе "Встречи" (1953) и поэтические сборники "Странствие земное" (1950), "Избранные стихи" (1963) и "Паруса" (1965). Статьи Терапиано в течение пятидесяти лет печатались во многих эмигрантских газетах, журналах и альманахах.

   ¹ Кроме Терапиано из числа эмигрантских писателей-мемуаристов о Мережковском оставили воспоминания З. Гиппиус, М. Цетлин, М. Алданов, В. Злобин, И. Одоевцева, Н. Берберова, В. Яновский. Воспоминания Яновского, возможно, и точны в деталях, но подбор их свидетельствует о недоброжелательности мемуариста:

   "Салон Мережковских напоминал старинный театр, может быть, крепостной театр. Там всяких талантов хватало с избытком, но не было целомудрия, чести, благородства. (Даже упоминать о таких вещах не следовало.)

   В двадцатых годах и в начале тридцатых гостиная Мережковских была местом встречи всего зарубежного литературного мира. Причем молодых писателей там даже предпочитали маститым. Объяснялось это многими причинами. Тут и снобизм, и жажда открывать таланты, и любовь к свеженькому, и потребность обольщать учеников.

   Мережковский не был, в первую очередь, писателем, оригинальным мыслителем, он утверждал себя главным образом как актер, может быть, гениальный актер... Стоило кому-нибудь взять чистую ноту, и Мережковский сразу подхватывал. Пригибаясь к земле, точно стремясь стать на четвереньки, ударяя маленьким кулачком по воздуху над самым столом, он начинал размазывать чужую мысль, смачно картавя, играя голосом, убежденный и убедительный, как первый любовник на сцене. Коронная роль его - это, разумеется, роль жреца или пророка.

   ...Поводом к его очередному вдохновенному выступлению могла послужить передовица Милюкова, убийство в Halles, цитата Розанова-Гоголя или невинное замечание Гершенкройна. Мережковскому все равно, авторитеты его не смущали: он добросовестно исправлял тексты новых и древних святых и даже апостолов. Чуял издалека острую, кровоточащую, живую тему и бросался на нее, как акула, привлекаемая запахом или конвульсиями раненой жертвы. Из этой чужой мысли Дмитрий Сергеевич извлекал все возможное и даже невозможное, обгладывал, обсасывал ее косточки и торжествующе подводил блестящий итог-синтез: мастерство вампира! (Он и был похож на упыря, питающегося по ночам кровью младенцев.)

   Проведя целую длинную жизнь за письменным столом, Мережковский был на редкость несамостоятелен в своем религиозно-философском сочинительстве. Популяризатор? Плагиатор? Журналист с хлестким пером?.. Возможно. Но главным образом гениальный актер, вдохновляемый чужим текстом... и аплодисментами. И как он произносил свой монолог!.. По старой школе, играя "нутром", не всегда выучив роль и неся отсебятину, - но какую проникновенную, слезу вышибающую отсебятину!" (Яновский В. Поля Елисейские. Нью-Йорк: Серебряный век. С. 134-135).

   Совсем иной портрет Мережковского нарисовала Н. Берберова: "Д. С. интересовался интересным, это было ясно с первого произнесенного им слова. Он создал для себя свой мир, там многого недоставало, но то, что ему было необходимо, там всегда было. Его мир был основан на политической непримиримости к Октябрьской революции, все остальное было несущественно. Вопросы эстетики, вопросы этики, вопросы религии, политики, науки - все было подчинено одному: чувству утери России, угрозы России миру, горечи изгнания, горечи сознания, что его никто не слышит в его жалобах, проклятиях и предостережениях. Иногда все это было только подводным течением в его речах, которое в самом конце вечера вырывалось наружу:

   - ...и вот потому-то мы тут! - Или:

   - ...и вот потому-то они там!

   Но чаще вся речь была окрашена одним цветом:

   - Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России?

   Она думала минуту.

   - Свобода без России, - отвечала она, - и потому я здесь, а не там.

   - Я тоже здесь, а не там, потому что Россия без свободы для меня невозможна. Но... - он задумывался, ни на кого не глядя. - На что мне, собственно, нужна свобода, если нет России? Что мне без России делать с этой свободой?

   И он замолкал, пока она искала, что бы такое сказать, слегка ироническое, чтобы в воздухе не оставалось этой тяжести и печали". (Берберова Н. Курсив мой. Нью-Йорк: Russica, 1983. С. 280.)

  

  

   Печатается по журналу "Возрождение" (1956. No 53. С. 108-114).

   Злобин Владимир Ананьевич (1894-1967) - поэт. Кроме сборника "После ее смерти" (1951) публиковал стихи в "Новом корабле", "Звене", "Современных записках", "Числах", "Возрождении", "Новом журнале", "Литературном современнике", "Опытах", "Гранях". Перу Злобина принадлежат также книга о З. Гиппиус "Тяжелая душа" и довольно многочисленные статьи о Гиппиус, Мережковском, Г. Иванове, Пастернаке, Оцупе, Набокове. Стихи Злобина вошли в антологии "Якорь", "На Западе", "Содружество", "Источник".

   ¹ "Европа смотрит на СССР" (фр.).

   ² "Царство Антихриста" (фр.).

   ³ Нансен, Фритьоф (1861-1930) - норвежский исследователь Арктики, ученый и государственный деятель. В 1906-1908 гг. был послом в Англии. После первой мировой войны занимался проблемами репатриации пленных. Получил Нобелевскую премию мира в 1922 г.