Морозов Михаил Михайлович - Шекспир в переводе Бориса Пастернака

ify">   Под звуки флейт приподнимались в лад

   Серебряные весла, и теченье

   Вдогонку музыке шумело вслед.

  

   Такие шедевры, принадлежа Шекспиру, отныне принадлежат и русской поэзии.

   С огромной силой и подкупающей простотой передан патетический последний монолог Клеопатры:

  

   Подай мне мантию. Надень венец.

   Я вся объята жаждою бессмертья.

   Ах, больше этих губ не освежит

   Букет египетского винограда.

   Скорей, скорее, Ира! Мне пора.

   Я чувствую, меня зовет Антоний.

   . . . . . . . . . . . . . . .

   Я воздух и огонь. Другое все

   Я оставляю праху. Вы готовы?

   Вот губ моих последнее тепло.

   Пора прощаться, Ира, Хармиана.

  

   Мы здесь не вправе говорить об отдельных недостатках перевода "Антония и Клеопатры". Как мы уже сказали, этот перевод пока существует еще в рукописи. Пастернак продолжает над ней работать. Все же укажем на продолжающие повторяться у Пастернака случаи упрощения рисунка шекспировской мысли. Так, например, Энобарб в цитированном нами монологе говорит, что плывшая по Кидну Клеопатра "превосходила Венеру на картинах, на которых, как мы видим, работа воображения превосходит работу природы". Итак, картина прекраснее обыденной природы, но Клеопатра все же прекраснее картины. Примат остается за природой. Одно из важных высказываний Шекспира об искусстве и природе. Пастернак упрощенно переводит это место. У него Энобарб говорит, что Клеопатра казалась

  

   Стройней Венеры, а ведь и богиня

   Не подлинность, а сказка и мечта.

  

   Созданные Пастернаком переводы трех трагедий Шекспира - замечательные явления прежде всего потому, что автором этих переводов является большой поэт. Три трагедии, являющиеся исконным достоянием английской литературы, теперь благодаря Пастернаку - в большей степени, чем были до сих пор, - стали также достоянием русской литературы. Немало страниц этих трех трагедий принадлежит теперь русской поэзии, как принадлежат русской поэзии баллады Вальтера Скотта в переводе Жуковского, как принадлежат английской поэзии Гомер в переводе Чэпмена и Омар Хаям в переводе Фитц-Джеральда. И наряду с этим Пастернак в своих переводах Шекспира показал себя настоящим мастером юмора. Он, конечно, сумел бы - освободив его от мертвящих буквализмов - показать нам живого сэра Джона Фальстафа, это "великое солнце юмора", как назвал Пристли "жирного рыцаря".

   Значение разобранных нами переводов Пастернака определяется не только его талантом, - он правильно понял самую задачу театрального перевода. Он, как мы видели, пошел не от текста, а от действующих лиц. И каждое из этих действующих лиц заговорило своим голосом. Только после того как эти переводы не раз будут исполнены на сцене, их ценность обнаружится во всей полноте. А. Д. Попов однажды назвал произведения Шекспира "академией актерского искусства". На Шекспире учатся и будут учиться актеры, целые театральные коллективы. А между тем многим нашим шекспировским постановкам, - в особенности это относится к периферии, - не хватает живого, конкретного ощущения созданных Шекспиром действующих лиц. Главным образом страдают "второстепенные" лица - как раз те роли, на которых учится наша актерская молодежь. В значительной степени тут вина существующих переводов. В своей работе над Шекспиром наш театр стоит перед новым этапом. Наш театр стремится осветить все темные углы шекспировского текста, преодолеть штампы, создать не только характеристики отдельных действующих лиц, но и найти живые отношения между ними. Переводы Пастернака окажут в этом отношении большую помощь нашему театру: они создают одно из необходимых условий для творческих побед нашего театра в его работе над вечно новыми произведениями Шекспира.

  

   Впервые опубликовано в кн.: "Театр. Сборник статей и материалов", М., ВТО, 1944.