* В. Розанов, "Опавшие листья. Короб второй и последний", 1915 г., 516 c. Ц. 2 руб.
Вот он высыпал перед нами "последний" (?) свой короб этих литературных "летучек", листков, афоризмов...
Листья пожелтелые по ветру летят...
Нынешняя книжка становится, как номер третий, в ряд с "Уединенным" и первым томом "Опавших листьев". Это все "интимная", более нежели домашняя, более нежели откровенная, совсем и всецело "розановская" литература, - в своем типе, несомненно, единственная в нашей "словесности" (да и в какой литературе есть еще такая?).
Если хотите, это "литературный элемент" in ipso {сам по себе, в чистом виде (лат.).}, чистая стихия "слова", возведенная в свой абсолют. Sic volo - sic scribo {как хочу, так пишу (лат.).}... И недаром автор книги опять говорит о себе, с тем же "нестеснением":
"У меня никакого нет стеснения в литературе, потому что литературы есть просто мои штаны. Что есть "еще литературы", и вообще что она объективно существует, - до этого мне никакого дела".
Эти книги - осуществление протагоровского: "Человек есть мера всех вещей"... Осуществление именно в протагоровском смысле - "достоверности частных впечатлений". Так как речь идет о философе, то мы можем позволить себе это "метафизическое" определение. Сократовская стихия - стихия "достоверности общего" - вот что совершенно чуждо Розанову.
И странным контрастом с этой верой в убегающее "частное" стоит розановская преданность началу государственности. Государственный принцип он всегда готов защищать против личного, и этим "консерватизмом" объясняется половина его "пыхтящей" ненависти ко всему, где ему мерцает огонек "левизны"... Клейнмихель, которого он вдруг собрался защищать в этой книжке, пожалуй, в самом деле ему ближе Герцена.
Из литературных отголосков в книге всего интереснее афоризмы о Гоголе. О Гоголе у Розанова всегда выходит как-то "необыкновенно", и тут есть какое-то тайное "сродство душ". Без гоголевской "абсолютности" Розанов дышит, однако, по-видимому, тем же воздухом "небытия".