uot; жизни русского средневековья ничем не отличалась от "поэзии" византийской жизни: и там, и тут определяющим оставалась борьба за власть. Однако характер этой борьбы, роль и место в ней женщин, сфера и формы их участия в создании русской и византийской исторической "поэмы" имели принципиальные отличия, расходясь в главном, мировоззренчески - в представлениях о женской доле, о смысле их жизни, их предназначении как матерей, жен, правительниц.
Великая княгиня Софья Витовтовна, потеряв мужа и став фактически неограниченной властительницей на Руси, думает не о себе, не об устройстве своей дальнейшей личной судьбы, а исключительно о будущем своего сына, живет его заботами, соперничеством с действительными и мнимыми претендентами на занятый Василием великокняжеский стол. Не о себе, не о своей личной судьбе помыслы и Марфы Борецкой, вдовы влиятельного новгородского посадника, а о сохранении свобод и прав Великого Новгорода, укреплении его независимости, приумножении его богатства.
Иное дело Феофания. Она занята только собою, живет в свое удовольствие, потакает всем своим желаниям, стараясь взять от жизни все, что можно, максимально используя свое положение императрицы, не задумываясь ни о своем будущем, ни о будущем своих детей, тем более о настоящем и будущем Византии. Она вся во власти собственных страстей, капризов, прихотей. Без каких-либо угрызений совести подсылает она опостылевшему ей мужу раба с ядом, расчищая дорогу к трону своему любовнику. А спустя несколько лет, после недолгого колебания, даст ключи от потайного хода к спальне нового ее мужа другому своему любовнику, который, убив безоружного императора, "освобождает" для себя место на троне и занимает его.
Такая "поэзия" жизни была на Руси в силу национальных ее традиций, высоких нравственных требований к правителям и строгости женского воспитания просто невозможна. Даже в условиях императорской России XVIII в., в период расцвета фаворитизма, ни один из временщиков и на миг не мог вообразить, представить себя претендентом на пустовавшую десятилетиями мужскую половину Российского престола. В этом одно из главных отличий "поэзии" русской и византийской дворцовой жизни, что Полевой уловил, подметил и отразил в своей исторической прозе.
Однако, в целом, Полевому-беллетристу в те годы не работалось, сказывалось явно неэпическое состояние его духа и настроения. Кроме повести "Дурочка" (1839), благосклонно встреченной Белинским, отметившим "прекрасную мысль", лежащую в ее основании {Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. III. С. 100-101.}, остаются незамеченными "Были и небылицы Ивана Балакирева" (1842), "Старинные сказки об Иванушке-дурачке", повесть-сказка "Градской глава" (1844) и другие его произведения. Но зато, совершенно для себя неожиданно, Полевой раскрывается, как драматург.
В 1838-1845 годах Он создает около сорока пьес - "Дедушка русского флота" (1838), "Елена Глинская", "Иголкин, купец новгородский" (1839), "Параша-сибирячка" (1840)) "Костромские леса" (1841. О подвиге Ивана Сусанина), "Русский моряк. Историческая быль" (1843), "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь" (1845) и др., прокладывая новые пути в драматургическом освоении событий национальной истории. Многие из его пьес были тепло встречены зрителями, выдержали по нескольку представлений, сыграв определенную роль в развитии отечественной исторической драматургии. Петербургских зрителей привлекала не только патриотическая настроенность пьес Полевого, но и сочувственное изображение простых людей, оказавшихся на пересечении жизненно важных для судеб России исторических событий. И именно простых людей, петербургских горожан не оставила равнодушной смерть Полевого {О жизни и деятельности Полевого см. единственную, написанную в советское время книгу: Евгеньев-Максимов В. Е. и Березина В. Г. Николай Алексеевич Полевой. Курск, 1946; Иркутск, 1947.}.
28 февраля 1846 года, в день его похорон, как вспоминал современник, по пути следования траурной процессии "народная толпа ...росла все более и более, и когда гроб внесли в церковь, то даже ограда ею переполнилась; все стремились отдать последний долг усопшему русскому талантливому писателю и тяжелому труженику, испившему много горечи в своей недолговременной жизни, Николаю Алексеевичу Полевому" {Лохвицкий И. В. Из давно прошедшего. // Русская старина. 1895. No 8. С. 156.}.
Он был похоронен на "литераторских мостках" Волкова кладбища, где успокоились и навсегда примирились многие литературные и общественные деятели России...