чтобы убедиться в тематическом харакгере ломоносовской тишины. Полупереведены из Малерба и пацифистские заклятия:

Assez de funestes batailles

Молчите, пламенные звуки

   и т. д.

   Дело, однако, не в текстовом сближении и не в одном Малербе. {Еще ближе к Ломоносову "похвала тишине" у Ронсара (1-я Пиндар, ода, строфа 7):

  

   Diversement, о paix heureuse,

   Tu es la garde vigoureuse

   Des peuples et de leurs cités.

  

   Возможно, что начало оды Ломоносова представляет перевод именно этих стихов. Опять-таки, дело не в текстовом сближении самом по себе.} Конфликт батализма и пацифизма - основная политическая тема, проходящая чрез всю историю европейской оды. Часто этот конфликт выражает прямым образом борьбу классов; прославление войны - голос дворянских тенденции; похвала тишине - буржуазных. Недаром у Ломоносова широкая программа научно-Экономического строительства развита в одах тишины. Но не всегда это так, хотя бы уже и потому, что абсолютная монархия вела немало и буржуазных войн. Свойственный эпохе абсолютизма догматический, внеисторический тип мышления мог только противопоставить, в неразрешимом затяжном конфликте, два, будто бы абсолютно противоположных состояния войны и мира. Что же все-таки "лучше", военная слава или блага мира, осталось неразрешенным. Достаточно ознакомления с любым крупным одическим поэтом, чтобы убедиться, что именно эта неразрешенность является основной темой всей классической оды. Размагничение метафизических полярностей и этим разрешение конфликта принесла новая реальность, именно реальность промышленного капитализма. На почве промышленного капитализма литературная система классицизма стала быстро отмирать, а с нею и абстрактный конфликт "войны" и "тишины".

   Заметим еще, что вопрос о Гюнтере не следует ограничивать одной хотинской одой, как это повелось после известных, постоянно цитировавшихся высказываний Штелина и Шлецера. Шевырев же (1843 г.), хотя собирается "сличить оды Ломоносова с одами Гюнтера", однако, на деле ограничивается сопоставлением все той же оды Евгению с Хотинской. Между тем, вопрос гораздо сложнее и еще ждет внимательного обследования. Ломоносов (как впрочем и Державин) сплошь да рядом переводит или полупереводит целые строфы Гюнтера. В блестящей оде An die Frau von Bresslerin Гюнтер развивает типичную для немецкой молодежно-бюргерской поэзии (в частности, студенческой) тему: "похвала наукам". Выписываем одну резко-тематическую строфу (в которой, в параллель Ломоносову, надо заметить строгое строфическое уединение темы, а также метод перечня):

  

   Die Musen lohnen ihren Kindern

   Mit innerlicher Freud nnd Ruh,

   Ihr Spielen kann den Gram verhindern,

   Und lockt Geduld und Trost herzu;

   Man lernt die Eitelkeit betrachten,

   Man lernt sie schätzen und verachten,

   Man bessert Wandel und Verstand,

   Man iiberwindet Furcht und Schrecken,

   An welchen Wahn und Einfalt stecken

   Und macht sich Gott und Welt bekannt.¹

   ¹ По бреславльскому и лейпцигскому изд. 1735 г. (тому самому, которое было на руках у Ломоносова), т. IV, стр. 45-49.

  

   Смысловая интонация (этос студенческой гордости) звучит и в Ломоносовском воспроизведении этой строфы:

  

   Науки юношей питают ...

   Науки пользуют везде...

  

   Материалом послужил, конечно, и школьно-известный текст Цицерона (акад. изд., т. I, прим., стр. 300), но образцом превращения Цицероновой мысли в одическую тему послужила строфа Гюнтера. Однако изменилась функция: у Гюнтера моральная самооборона ученой бюргерской молодежи от враждебных ей тенденций феодального государства, у Ломоносова - пафос научно-технической интеллигенции, славящей свою историческую задачу в эпоху дворянской реакции 1740-х годов.

   Число таких функционально переплавленных переложений из Гюнтера у Ломоносова очень велико. Кстати, оды Гюнтера именно этого типа, а вовсе не милитарная (для Гюнтера, архаистическая) ода Евгению, были особенно популярны в немецких университетах в годы марбургского студенчества Ломоносова.

  

  

   Наша небольшая работа направлена к освещению и подкреплению следующих положений:

   1. Классицизм - литературный стиль эпохи абсолютизма. В тех странах, в которых этот общественный строй развился наиболее типическим образом, классицизм достиг наивысшего расцвета и превратился в законченную систему (Франция). Противоположный случай: Англия. Там, где рефеодализация раннебуржуазного общества произошла раньше (Италия), возникают (еще в конце XV и отчетливо в начале XVI вв.) первые признаки классических тенденций;

   2. Относительное единообразие общественного строя европейских стран в эпоху абсолютизма привело к созданию своего рода единой европейской литературы на нескольких языках. Пастораль (в Испании, Италии и Франции), трагедия и ода (во всех странах), монументальная поэма (то же) представляют черты существенного единообразия. Сент-Аман и Херасков, Буало и Кантемир, Малерб и Ломоносов стремятся к той же художественной цели. Однако это тождество цели остается гипотетической величиной,- в меру структурных особенностей каждой страны, - и становится, в последнем счете, лишь директивой единообразия, директивой, всегда наличной в художественном сознании поэтов и никогда не осуществленной (и неосуществимой). Но, хотя и фиктивное, "тождество" послужило основой для сложения литературных взглядов, в корне расходящихся с позднейшими. "Не подражай, своеобразен гений", стали думать только в послеклассическую эпоху; сама эта формула выражала литературное мировоззрение буржуазного индивидуализма. Разоблачение Зависимости зазвучало укором. Напротив, Опиц ставит себе в заслугу подражание Ронсару. Ζἢλος 'ομηρικός "рвение вслед за Гомером" латинских эпиков становится с XVI в. общим явлением "последования". Кантемир "последует" Буало, Ломоносов Малербу, Третьяковский Буало (как автору Намюрской оды), Ротру Корнелю, Сумароков Расиву, и все вместе античности (или, вернее, тому, чем им античность представляется). Конечно, и это литературное мировоззрение никогда не было осуществлено бесспорным образом; всегда были (даже во Франции XVII в.) противоположные тенденции, в атмосфере которых "присвоение" понималось как непохвалвное дело. "Химически чистый" классицизм такая же нереальность, как "химически чистая" общественная формация. Но типическим для всей будущей школы образом Плеяда ставила себе в заслугу "ограбление" (pillage) древних. Обвинения в плагиате, в эпоху классицизма являются зародышевой формой более поздних литературных взглядов, которые сложатся в систему на почве иной общественной формации. В гипотетическом (никогда нереализованном) пределе, абсолютизм создал фикцию единой литературы на разных языках, а не гипотетически, приблизился к этому идеалу настолько, что литературное единство Европы ("польский Ронсар": Кохановский, "датский Мольер": Гольберг, "русский Расин": Сумароков, и т. д.) было относительно осуществлено.

   3. На почве замедленного общественного развития, кажущейся окончательности существующих форм (сословия, абсолютизм, церковь и т. д.) сложилась 1) тенденция к монументальным литературным жанрам, которые должны были быть таким же κτἠμα 'ες ἀεὶ ("зданием навеки"), какими казались социальные установления эпохи, 2) представление о единоспасающем, единственном "правильном" литературном пути, все уклонения от которого объясняются "гофическим варварством", незнанием "истинных" законов поэзии, 3) инерция формы, в особенности, жанровой формы. Арсенал сложившихся жанров, тем (консолидировавшихся для каждого жанра), образов (закрепившихся за темой) и даже готовых словосочетаний переходит из страны в страну (с Запада на Восток, от Италии XVI до России XVIII в.), от поэта к поэту. Субъективная иллюзия каждого сводится к представлению о тождестве его дела с делом предшественника или авторитетного учителя (Ломоносов думает, что он воссоздает оду Малерба). Объективная же реальность заставляет это "то же" быть одновременно и "иным". Таково ведущее противоречие в истории классического стиля.