Друзья Пушкина. Том I.
М., Правда, 1984
Фигура родного дяди А. С. Пушкина, довольно известного в свое время поэта, входившего в круг Карамзина, человека образованного и не лишенного разнообразных дарований, столь колоритна, и воздействие его, личное и литературное, на поэта-племянника (хотя и не слишком долговременное) столь несомненно, что обойти Василия Львовича в списке друзей Пушкина было бы несправедливо. А поскольку из всех известных контактов Пушкина, из всех факторов, формировавших его личность, неотделимую от творчества, влияние Василия Львовича первое по времени, то с него и начинается книга о друзьях Пушкина.
Так случилось, что в раннем детстве, которое в душе каждого человека оставляет обычно самые дорогие воспоминания на всю жизнь, Александр Сергеевич Пушкин был обделен материнской и отцовской лаской. Знаменитые иронические строки "Евгения Онегина" были как раз той самой шуткой, в которой всегда есть доля правды:
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю народа,
О Рождестве их навещать
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они...
И так, дай бог им долги дни!
Из этих шутливых правил Пушкин всю жизнь делал два исключения: он любил сестру и брата - и отнюдь не по большим праздникам, но изо дня в день тревожился, заботился о них, а в последнее десятилетие неустанно помогал им. С Василием Львовичем было несколько по-иному: литературные взаимоотношения подчас заслоняли родственные связи, и Пушкин во многом разделял те симпатии и одновременно ту иронию, которые проявляли к дядюшке-поэту их общие литературные друзья: Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, братья Н. И. и А. И. Тургеневы. Но при этом нельзя забывать, что первоначальное знакомство Пушкина со всеми названными и многими другими литераторами произошло именно через Василия Львовича. Пушкин не слишком преувеличивал, говоря, что дядюшка-поэт его "с музами сосватал", и называя Василия Львовича "парнасский мой отец". (Впрочем, искренняя благодарность не мешала Пушкину "обыгрывать" и шутливый вариант "парнасского родства": "Нет, нет - вы мне совсем не брат: // Вы дядя мне и на Парнасе".)
Отец братьев Пушкиных, дед великого поэта, артиллерийский подполковник Лев Александрович был верным слугою императора Петра III и в 1762 г. отказался присягнуть совершившей дворцовый переворот Екатерине II. Мало сказать, что на этом оборвалась его служебная карьера,- он был посажен под арест на два года и чудом избежал более сурового наказания. В поэтическом переложении внука события выглядели так;
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Мнних {*} верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.
{* Фельдмаршал, приближенный Петра III, не признавший Екатерину II.}
Дед Пушкина не то чтобы присмирел, но, выйдя из крепости через два года, перебрался в Москву, зажил на широкую ногу, соединив расточительное хлебосольство с барским самодурством, и в службу более не вступал (тем более, что был он обладателем 3000 крепостных душ), да и в Петербурге не появлялся, ограничиваясь поездками в родовое имение Болдино. Непреклонный нрав деда Пушкина проявился и в семейной жизни: первая жена его умерла после тяжелых семейных раздоров; он женился вторично - на Ольге Васильевне Чичериной, от которой у него было четверо детей: сыновья Василий и Сергей и дочери Анна и Елизавета. Л. А. Пушкин кз оппозиции ко всяким екатерининским учреждениям не отдал сыновей в Московский университет, зато дал им блестящее домашнее образование. Василий Львович знал не только французский язык и литературу, но и латынь, немецкий, итальянский. Вдобавок он был одарен чувством юмора, способностью импровизации и некоторыми артистическими задатками. Нужно ли говорить, что, едва выйдя из отроческих лет, он стал желанным гостем в московских салонах, непременным участником домашних спектаклей и всех иных развлечений. По обычаям века Василий Львович был записан в гвардию, но прослужил совсем недолго и в 1797 г. уже числился поручиком в отставке, каковым оставался до конца дней.
Несомненное, хотя во времена Пушкина уже несколько старомодное остроумие, незлобивый нрав и добродушие - не в отца и не в пример младшему брату (отец поэта был истеричен и себялюбив) - сделали В. Л. Пушкина всеобщим добрым знакомым и даже своего рода достопримечательностью дворянской Москвы.
Женился В. Л. Пушкин на одной из первых московских красавиц, Капитолине Михайловне Вышеславцевой, но брак их оказался несчастливым, а бракоразводный процесс - скандальным. Обвиненный в "прелюбодейной связи с вольноотпущенною девкою", Василий Львович "с горя" уехал в Париж вместе с Анной Николаевной Ворожейкиной, остававшейся верной гражданской женой ему до самой его смерти (у них было двое незаконных детей, которым В. Л. Пушкин не мог дать свою фамилию, но оставил имущество). По случаю проводов Василия Львовича в чужие края и была сочинена шутливая пародия И. И. Дмитриева, которую так любил А. С. Пушкин.
За два года (1803-1804) В. Л. Пушкин побывал во Франции, Германии, Англии. Но более всего понравился ему Париж, где он пополнял свою библиотеку великолепными редкими изданиями и брал уроки декламации у знаменитого актера Тальма. В политических перипетиях Василий Львович не слишком стремился разобраться. Своему близкому приятелю Н. М. Карамзину он писал: "Французы ласковы и любят иностранных. Красавиц везде много, но должно признаться, что нигде нет столь любезных женщин, как во Франции". Возвратился он одетый с парижской иголочки, надушенный французскими духами, в модных ажурных чулках и не слишком смущенный тем, что за время его отсутствия синод признал его виновным в нарушении святости брака и определил "подвергнуть семилетней церковной епитимий с отправлением оной в течение шести месяцев в монастыре, а прочее время под смотрением его духовного отца".
Современные пушкиноведы считают, что, описывая наряд графа Нулина, Пушкин вспоминал о триумфальном возвращении из Парижа своего дядюшки:
Себя казать, как чудный зверь,
В Петрополь едет он теперь
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулков a jour {*}.
{* ажур, ажурные (франц.).}
И хотя о прототипах пушкинских героев всегда приходится говорить лишь предположительно, приведенное описание к Василию Львовичу вполне подходит.
Война 1812 года и пожар Москвы были для него ударом страшным и неожиданным (французы под водительством Наполеона I оказались не столь ласковыми, как померещилось Василию Львовичу в Париже). Добравшись с превеликими трудами до Нижнего Новгорода, он писал П. А. Вяземскому: "Я вижу, что ты грустишь о Москве, да как и не грустить о кормилице нашей. Другой Москвы не будет, а час от часу разорение столицы нам будет чувствительнее. Я потерял в ней все движимое мое имение. Новая моя карета, дрожки, мебели и драгоценная моя библиотека - все сгорело. Я ничего вынести не мог; денег у меня не было, и никто не помог мне в такой крайности. Что делать? Я благодарю теперь бога, что он осенил щитом своим храбрые наши войска, поражающие бегущего злодея. Аттила нашего века покрыл себя вечным стыдом, и бедствия наши ни малейшей не принесли ему пользы".
Возвратившись в Москву, он скоро зажил прежней беспечной жизнью, "вращаясь" в литературных кругах, толкуя о журнальных новинках, пытаясь, несмотря на мучившую его подагру, сохранить важный вид и светские манеры, подвергаясь бесконечным, как правило, беззлобным насмешкам своих сверстников и в особенности литераторов младшего поколения. При этом В. Л. Пушкин был членом Общества любителей российской словесности, представителем в Москве петербургского литературного общества "Арзамас" (куда по выходе из Лицея вступил и его племянник) и, наконец, радушным хозяином популярного в Москве литературного салона на Старой Басманной, где бывали И. И. Дмитриев, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, Е. А. Баратынский, А. А. Дельвиг, Адам Мицкевич и многие другие писатели.
Так продолжалось без малого еще двадцать лет - до того самого дня, когда был разослан его друзьям и знакомым пригласительный билет с печальным текстом: "Александр Сергеевич и Лев Сергеевич Пушкины с душевным прискорбием извещают о кончине дяди своего Василия Львовича Пушкина, последовавшей сего августа 20 дня в два часа пополудни..." На похоронах В. Л. Пушкина в Донском монастыре была вся литературная Москва. Единственным наследством, которое досталось Пушкину после смерти дяди, была печатка XVIII в., когда-то полученная Василием Львовичем от отца. В 30-х годах Пушкин запечатывал этой печатью свои письма.
Поэтическое творчество В. Л. Пушкина было скромным по своему значению, часто не глубоким по содержанию, но для своего времени довольно ярким и новаторским по форме. Недаром любимым его поэтом был автор искрометных песен французской революции П.-Ж. Беранже. Одну из песен Беранже Василий Львович перевел на русский язык. Если верить мемуаристам, Василий Львович, почувствовав приближение кончины, доплелся до полок с книгами, вытащил томик Беранже и, прижимая его к сердцу, отошел в иной мир. Дядюшка-поэт был талантливым версификатором, но, право, трудно теперь говорить о том, что из его творений сохранилось бы в памяти, если бы не "знатное родство" с величайшим поэтом России. Если до появления южных поэм Пушкина, принесших ему огромную славу, в переписке современников мелькают слова "племянник Василия Львовича", то после 1822-1823 гг. Василия Львовича стали именовать: "дядя Пушкина". Впрочем, наиболее проницательные из друзей угадывали "поэтическое соотношение" дяди и племянника еще раньше. В 1815 г. П. А. Вяземский писал К. Н. Батюшкову: "Что скажешь о сыне Сергея Львовича? Чудо и все тут. Его Воспоминания {Стихотворение А. С. Пушкина "Воспоминания в Царском Селе".} вскружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражении, какая твердая и мастерская кисть в картинах. Дай бог ему здоровия и учения и в нем прок и горе нам. Задавит каналья! Василий Львович, однако же, не поддается и после стихов своего племянника, которые он всегда прочтет со слезами, не забывает никогда прочесть и свои, не чувствуя, что по стихам он племянник перед тем".
Однако некоторые басни, послания, сатиры, переводы Василия Львовича, написанные в духе карамзинской реформы русского литературного языка, т. е. без славянизмов и архаизмов, живым понятным стихом, стали своего рода школой для юного Пушкина. Русским стихом В. Л. Пушкин владел отменно и не раз доказывал это, что было не так-то легко во времена Державина, Крылова и Жуковского. Приведем характерную для его творчества "Сказку":
Шестидесяти лет Пульхерия старушка,
Которая в свой век была
Кокетка и вострушка,
Мечтала, что еще пленять она могла,
И что амуры вкруг прелестницы резвились.
Но в зеркале себя увидев невзначай,
Сказала, прослезясь: "Веселие, прощай!
Как зеркала переменились!"
(1821)
Или вот басенка еще короче:
Змея ужалила Маркела.
Он умер? - Нет, змея, напротив, околела.
(1808)
Вдобавок Василий Львович был яростным полемистом, "не щадя живота своего" бросавшимся на литературных недругов и защищавшим друзей. Эту черту его впоследствии подметил Н. Г. Чернышевский: "В. Л. Пушкиным, одним из ревностных приверженцев карамзинского направления, были сделаны две или три счастливые вылазки в стан противников - вылазки, если и не имевшие влияния на ход борьбы - В. Л. Пушкин не был авторитетом даже в то блаженное время, когда авторитетам не было числа - то, по крайней мере, заслужившие благосклонную улыбку в его литературных патронах и наделавшие досады врагам". Врагами В. Л. Пушкина и того литературного круга, который он представлял, были прежде всего основатели "Беседы любителей русского слова" - сановник и писатель А. С. Шишков и драматург - А. А. Шаховской. Именно в противовес "Беседе..." Жуковский и друзья его, среди которых почетное место занимал Василий Львович, создали литературное общество "Арзамас". Прием В. Л. Пушкина в "Арзамас" был обставлен столь торжественно и забавно, что легенды об этом долго еще распространялись в обеих столицах.
Василий Львович не без успеха пытался сформулировать свое литературное кредо в стихах:
Ученым быть не грех, но грех во тьме ходить:
Невежда может ли отечество любить?
Не тот к стране своей усердие питает,
Кто хвалит все свое, чужое презирает,
Кто слезы льет о том, что мы не в бородах,
И, бедный мыслями, печется о словах!
Но тот, кто следуя похвальному внушенью,
Чтит дарования, стремится к просвещенью.
К. Н. Батюшков был прав, говоря, что некоторые послания В. Л. Пушкина "писаны слогом чистым и всегда благородным". Но не ошибался и В. А. Жуковский, внося в эту оценку уточнение:
Послушай, Пушкин, друг, твой слог отменно чист,
Грамматика тебя угодником считает,
И никогда твой вкус не ковыляет,
Но кажется, что ты подчас многоречист...
Однако истинную славу (разумеется, в узком по тем временам кругу литераторов) принесла Василию Львовичу ходившая по рукам в списках коротенькая поэма - в ней всего 155 строк - "Опасный сосед", написанная в 1811 г. В легкомысленном сюжете автор ухитрился не только нарисовать забавные бытовые сценки, но и заклеймить и осмеять своих литературных врагов. Вот, скажем, описывает он, казалось бы самым невинным образом, катание по Москве в санях, запряженных парой рысаков. И тут же язвительная стрела летит в архаиста А. С. Шишкова:
Кузнецкий мост и вал, Арбат и Поварская
Дивились двоице, на бег ее взирая.
Позволь, Варяго-Росс, угрюмый наш певец,
Славянофилов кум, взять слово в образец,
Досель в невежестве коснея, утопая,
Мы парой двоицу по-русски называя,
Писали для того, чтоб понимали нас.
Ну, к чорту ум и вкус! Пишите в добрый час.
Герой этой фривольной истории Буянов прославлен в "Евгении Онегине": "мой брат двоюродный Буянов // В пуху, в картузе с козырьком // (Как вам, конечно, он знаком)". Литературного отпрыска дядюшки Пушкин называет своим двоюродным братом и в письме к Вяземскому беспокоится: "Что-то с ним будет в потомстве? Крайне опасаюсь, чтоб двоюродный брат не почелся моим сыном. А долго ли до греха". Благодаря предусмотрительности автора "Евгения Онегина" потомство разобралось что к чему, и "Опасный сосед" занял свое скромное место в истории литературы. Правда, при жизни автора "Опасный сосед" напечатан не был {В 1815 г. в Мюнхене вышло в нескольких экземплярах литографированное издание поэмы, о котором сам автор не знал. Теперь это ненаходимая редкость.}. За границей он появился в печатном виде в 1855 г., а в России - лишь в начале нашего века. Василий Львович только сокрушенно вздыхал, когда приятели подтрунивали над ним: "Эх, брат, Василий Львович, много-много написал ты на своем веку, а все-таки лучшее твое произведение нецензурный "Опасный сосед", да и тот приписывают не тебе, а твоему племяннику".
После этого престарелому поэту оставалось только при жизни сочинить собственную эпитафию, что он и сделал:
Здесь Пушкин наш лежит; о нем скажу два слова,
Он пел Буянова и не любил Шишкова.
В июле 1811 г. Василий Львович Пушкин, отправляясь в Петербург в надежде издать некоторые свои сочинения, направленные против шишковистов, взял с собою племянника Александра, которого решено было определить в открывавшийся Царскосельский лицей. Чуть ли еще не в дорожной карете двенадцатилетний мальчик попал в атмосферу литературной борьбы, взаимных стихотворных уколов и импровизаций, которой дышал его дядюшка. Друзьями В. Л. Пушкина в Петербурге были и многие будущие декабристы и все будущие "арзамасцы". А. С. Пушкин поступал в Лицей уже со сложившимися литературными вкусами и пристрастиями. Этим он, несомненно, обязан В. Л. Пушкину, с которым неразлучно провел несколько месяцев в квартире на Мойке перед переездом на долгие шесть лет в Царское Село. Определив племянника в Лицей, Василий Львович еще заехал к нему в декабре 1811 г. перед возвращением в Москву, и они расстались на пять лет. В пушкинской "Программе записок", которую считают важным автобиографическим источником, первая запись под 1811 годом: "Дядя Василий Львович". В 1816 г. В. Л. Пушкин вновь посетил северную столицу для торжественного вступления в "Арзамас" и вместе с В. А. Жуковским и П. А. Вяземским побывал у племянника в Лицее. Трудно даже представить себе ту громадную перемену, которую он обнаружил: неуклюжий мальчик, жадно слушавший литературные разговоры и стихи, превратился за пять лет в Поэта, и не нужно было большого воображения, чтобы представить себе, сколь многое ждет его в будущем. С тех пор Василий Львович всегда относился к племяннику с восхищением, удивлением и даже некоторым страхом перед непостижимой тайной гениальности.
Следующая разлука дяди и племянника была уже не на пять, а на десять лет. За это время акценты в их отношениях несколько переместились. Детское восхищение дядюшкой-поэтом постепенно сменилось у А. С. Пушкина иронией и шутливым тоном, характерным для многих его упоминаний о Василии Львовиче в письмах к друзьям. При этом Пушкин сохранил доброжелательство и даже профессиональное уважение: он интересовался, как идут дела с первым сборником стихотворений дядюшки (1822 г.), и торопил П. А. Плетнева, взявшего на себя хлопоты по этому изданию. Что касается дядюшки, то, узнав о царской немилости и ссылке, постигших племянника, он несколько струхнул: в переписку с Пушкиным долгое время не вступал и даже отговаривал И. И. Пущина от поездки к опальному поэту в Михайловское.
Тут еще как на грех случилось происшествие, несколько поколебавшее сохранявшиеся родственные чувства Василия Львовича. В октябре 1824 г. в Москве скончалась любимая сестра его, старая дева Анна Львовна Пушкина. Племянник-поэт относился к ней вполне по-родственному и помнил, как она баловала его в детстве. Это от нее при отъезде в Лицей он получил сто рублей "на орехи", которые позаимствовал да позабыл возвратить Василий Львович. В Москве шутили, что привязанности В. Л. Пушкина "делятся на три степени: первая - сестра Анна Львовна, вторая - князь Вяземский, третья - однобортный фрак, который выкроил он из старого сюртука по модному французскому покрою". Сразу же после кончины Анны Львовны друг Василия Львовича слезливый стихотворец П. И. Шаликов напечатал в "Дамском журнале" стихотворное соболезнование:
Брат лучший, лучшую утративший сестру!
Я знаю, слез, тобой струимых, не сотру!
Василий Львович вскоре и сам оплакал покойницу!
Где ты, мой друг, моя родная,
В какой теперь живешь стране?
Блаженство райское вкушая,
Несешься ль мыслию ко мне?
Все эти стихотворные некрологи сообщил Пушкину А. А. Дельвиг, приехавший в Михайловское в апреле 1825 г. Пушкин так был рад приезду долгожданного друга, что настроение у него было веселое (да ему ведь еще не исполнилось 26 лет!). Короче говоря, на свет появилась такая шутливая "Элегия на смерть Анны Львовны" - плод коллективного творчества Пушкина и Дельвига:
Ох, тетенька! ох, Анна Львовна,
Василья Львовича сестра!
Была ты к маменьке любовна,
Была ты к папеньке добра,
Была ты Лизаветой Львовной
Любима больше серебра;
Матвей Михайлович, как кровный,
Тебя встречал среди двора.
Давно ли с Ольгою Сергевной,
Со Львом Сергеичем давно ль,
Как бы на смех судьбине гневной,
Ты разделяла хлеб да соль.
Увы! Зачем Василий Львович
Твой гроб стихами обмочил,
Или зачем подлец попович
Его Красовский пропустил.
Елизавета Львовна - другая сестра Василия Львовича, в замужестве Сонцова. Намек насчет серебра не без яда: Сонцовы были скупы и фамильное серебро берегли пуще глаза. Матвей Михайлович - это Сонцов, муж сестры, свойственник Анны Львовны, относившийся к ней как кровный, т. е. как родной. Наконец, Красовский-цензор Петербургского цензурного комитета. Пушкин послал "Элегию" Вяземскому и получил такой ответ: "Если "Ах тетушка! ах Анна Львовна" попадется на глаза Василию Львовичу, то заготовь другую песню, потому что он верно не перенесет удара". Конечно, элегия попала к Василию Львовичу; он, хотя и перенес удар, почувствовал себя оскорбленным. Пришлось Пушкину посылать Вяземского и брата Льва в качестве парламентеров. В стихотворных строчках, включенных в письмо Вяземскому, Пушкин даже подольстился к Василию Львовичу, назвав его "писателем нежным, тонким, острым". На этот раз письмо было намеренно показано старику и, видимо, произвело должный эффект. Во всяком случае, в июне 1826 г. Дельвиг писал Пушкину: "Вяземский сказал мне, что он уверил Василия Львовича, что Ах, тетушка! ах Анна Львовна написана мною, - и тем успокоил его родственную досаду. Мы очень смеялись над этим". Но все же Василий Львович не скоро остыл. Так оскорбить память тетушки! "А она его сестре 15 тысяч оставила!" - повторял он с горькой обидой. Как-то в Тригорском П. А. Осипова спросила Пушкина, что собственно умного находит он в этой элегии. "Надеюсь, сударыня, - ответил Пушкин, - мне и барону Дельвигу разрешается не всегда быть умными".
Полное примирение между дядей и племянником произошло, по-видимому, только 8 сентября 1826 г., когда возвращенный из ссылки Пушкин, после разговора с императором в Чудовом дворце, без предупреждения как снег на голову появился у дядюшки на Старой Басманной. С того дня, как Василий Львович отвез мальчика в Петербург, прошло больше пятнадцати лет. Неузнаваемо переменилась Москва, неузнаваемо переменились дядя и племянник. Щеголеватый и еще недавно молодившийся Василий Львович стал сдавать на глазах. По воспоминаниям современников, в те годы это был уже "старик, чуть движущийся от подагры, его мучившей, небольшой ростом... с седыми немногими оставшимися еще волосами".
Тонкий знаток биографии и творчества А. С. Пушкина Т. Г. Цявловская, изучая листы рукописей поэта, заполнявшиеся в ноябре 1826 г. (когда Пушкин ненадолго возвратился в Михайловское), определила восемь профильных зарисовок, сделанных Пушкиным, как попытку запечатлеть этот новый облик Василия Львовича - "перепуганного дяди опального поэта". Франт XVIII века превратился в беззубого старика.
В последние четыре года жизни В. Л. Пушкина отношения с племянником были неплохие. Бывая в Москве, Пушкин неизменно посещал дядюшку. Так, еще до появления в печати своего "Путешествия в Арзрум" он рассказывал о поездке на Кавказ в доме Василия Львовича. Известно, как любил Пушкин слушать и записывать рассказы людей уходящих поколений о прошлом. В этом смысле Василий Львович не был для него исключением. Надо отдать должное и дядюшке-поэту: с упоением декламировал произведения Пушкина в Обществе любителей российской словесности, перевел на французский язык и напечатал "Черную шаль" и даже пытался в стихотворной повести "Капитан Храбров", над которой работал в конце 20-х годов, подражать "Евгению Онегину".
Самым последним его произведением оказалось послание к А. С. Пушкину. Василий Львович защищал племянника-поэта от несправедливых нападок, предрекал ему великую славу и поздравлял с предстоящей женитьбой. Но свадьбу А. С. Пушкина и Н. Н. Гончаровой пришлось отложить из-за траура: 20 августа 1830 г. Василий Львович скончался. Родителей Пушкина в Москве не было - они жили тогда в Михайловском, да Пушкин и не хотел волновать отца (он написал лишь хозяйке Тригорского П. А. Осиповой с просьбой осторожно подготовить Сергея Львовича к Печальному известию). Хлопоты и расходы по похоронам Пушкин взял на себя. Современники рассказывают, что всю дорогу за гробом от Старой Басманной до Донского монастыря он прошел пешком - мрачный и подавленный. Так что не следует слишком доверяться ироническому тону некоторых его писем того времени. Уход Василия Львовича племянник-поэт переживал болезненно. Автор недавних работ о В. Л. Пушкине Н. И. Михайлова делает справедливый вывод: в лице дядюшки-поэта "А. С. Пушкину открывался колоритнейший тип эпохи, человек разносторонний и одаренный". Теперь, через полтора столетия после смерти Василия Львовича, все, так сказать, распределено по справедливости: отмечены и то скромное место, которое он занимал в истории русской словесности, и та существенная роль, которую он сыграл на ранних этапах формирования творческой личности своего племянника.
Поэты-сатирики конца XVIII-начала XIX в. Л., 1959.
Поэты начала XIX в. Л., 1961,
Н. И. Михайлова. В. Л. Пушкин и литературный быт Москвы первой трети XIX века. - В кн.: Болдинские чтения, Горький, 1980.
Н. И. Михайлова. Читая "Опасного соседа". - "Литературная учеба", 1981, N 1.