Радлов Эрнест Львович - Борис Николаевич Чичерин

низу соединяется раболепство к верху. Этим извращается и высшее управление. Угодливость выражается не только в том, чтобы беспрекословно исполнять все, что приказано и даже предупреждать желания, но и в том, чтобы представлять положение вещей в виде, приятном для начальства. Действительное положение вещей бюрократические донесения представляют в совершенно превратном виде: стоящие наверху не имеют ни малейшего понятия о том, что совершается внизу; они намеренно вводятся в обман и дают решения, противоречащие существу дела: официальная ложь становится господствующим явлением общественной жизни; в государственной жизни образуются два противоположных мира - бумажный и действительный, которые не имеют между собой ничего общего, и на эту бумажную деятельность уходит значительнейшая часть внимания и сил бюрократии. Уменьшить зло, происходящее от бюрократии, можно поднятием умственного и нравственного уровня чиновников, обеспечением их материального и служебного положения, но главное - широкой самодеятельностью общественных сил. Только в постоянном, живом соприкосновении с независимыми общественными силами она в состоянии выйти из своей рутинной инерции и наполнить свою формальную деятельность жизненным содержанием; только встречая повсюду живые преграды, она привыкает сдерживать свой произвол и приобретает умение ладить со свободными людьми, не требуя от них безусловного подчинения, а оказывая им уважение и стараясь удовлетворить законные их нужды, что и составляет истинную цель управления. Против произвола бессилен контроль отдаленной центральной власти; его могут сдерживать только независимые общественные силы. Само собой разумеется, что эти общественные силы невозможно предоставить исключительно самим себе и сделать вполне независимыми от правительства: необходим правительственный контроль над ними, чтобы они не захватили в свои руки большинство в ущерб правам и интересам меньшинства и чтобы местная деятельность не шла в разрез с общей политикой государства.
Международное общение. Государство есть верховный человеческий союз. Но государств на земле много и между ними постоянно происходят столкновения, которые, за отсутствием высшего судьи, разрешаются в конце концов войнами, то есть правом сильного. Всемирное государство есть утопия; над отдельными государствами не существует и не может существовать высшей власти; вот почему, хотя милитаризм есть страшное зло, хотя установление более или менее нормального строя в международных отношениях в высшей степени желательно, хотя история дает постоянные примеры торжества грубой силы и вопиющих несправедливостей, совершаемых более сильными государствами, но мечта о прекращении войн есть несбыточное чаяние умов, витающих в облаках. Только осложнение взаимно переплетающихся интересов и развитие нравственного начала могут до некоторой степени служить сдержками праву силы в этой области.
Воззрения Чичерина не пользуются всеобщим признанием в современной науке. Вот наиболее серьезные из делаемых ему возражений. Замена знаменитой гегелевской триады четырьмя определениями приводит, помимо других неправильностей, к тому, что вместо поступательного движения вперед получается круговое движение; "будущее не дает нам ничего существенного, чего бы не было в прошедшем" - а это находится в противоречии с признаваемой самим Чичериным необходимостью развития и прогресса. - Слишком резкое и страстное отношение Чичерина к социализму заставляет его видеть в этом течении человеческой мысли только одни темные стороны. Такое отношение находится в связи с экономическими воззрениями Чичерина, возбуждающими много сомнений среди современных экономистов. - Мнение Чичерина, что государство есть высшая и безусловно-необходимая форма общежития, представляется необоснованным и не разделяется многими крупными учеными. Отмечать невольное стремление Чичерина оправдывать некоторые существующие непривлекательные стороны исторически сложившейся формы общежития. Теория Ч. о невмешательстве в дело поднятия благосостояния рабочих масс приводит к слишком суровым, резким выводам; с его точки зрения все новейшее прогрессивное законодательство на этом пути должно быть признано злом. - Если Ч. совершенно ясно и точно установил один принцип ограничения свободы личности, а именно чужую свободу, то другой выставленный им принцип - "требования общей пользы" - отличается неопределенностью и из него могут быть сделаны выводы прямо противоположные учению Ч. о свободе и самоцельности личности. Совершенно недоказанным и находящимся в полном противоречии с основами учения Чичерина о праве является положение, что в международных отношениях все в конце концов решается силой и что такой порядок не может быть изменен к лучшему. Такое же противоречие заключается в положении, что верховная власть может, в случаях крайней нужды, нарушать законы во имя принципа общего блага, то есть, по словам самого Чичерина, "начала изменчивого, подверженного колебаниям". Делаются возражения по поводу отдельных частных мыслей; например, указывают на произвольность заявления, будто аристократический элемент в государстве представляет собой начало законности; отмечают, что нельзя сводить участие народа в верховной власти к началу большей способности, ибо логическое проведение этого начала приводит не к представительному правлению, а к правлению одних лишь знающих и способных (Платоновские мудрецы). - Если некоторые из этих возражений и заключают в себе истину, они нисколько не умаляют научного значения работ Чичерина. Этими работами по справедливости может гордиться русская наука. Автор их - не узкий специалист, замкнувшийся в свою область, а ученый и мыслитель с колоссальной эрудицией, как специальной, так и общей. Художественный язык - простой, ясный, кристально-прозрачный (несомненный признак духовной силы), замечательное умение ставить вопросы, широкое их освещение, цельное и строго продуманное мировоззрение, дающее прочную основу всем частям работы и связывающее их в единое гармоническое целое, замечательная искренность, добросовестность и самостоятельность, масса глубоких мыслей - вот отличительные черты работ Чичерина. Добросовестное их изучение необходимо даже для более выдающихся представителей противоположных теорий: Чичерин - такой противник, с возражениями которого надо очень серьезно считаться, не говоря уже о том богатстве содержания, какое заключают в себе такие его труды, как "Курс государственной науки". Последовательное проведение принципа свободы и самоцельности личности, как основ права, составляет громадную заслугу Чичерина и служит необходимым и в высшей степени важным противовесом многим современным теориям, преувеличивающим значение общественного начала в ущерб индивидуализму. Такую же заслугу составляет и разработка вопроса о взаимном отношении общества и государства, а также о воздействии их друг на друга. Высокую ценность имеют наконец постоянные напоминания Чичерина о необходимости основательной философской подготовки для теоретиков права, о неизмеримой важности реформ Александра Второго, о необходимости свободы науки, совести и слова, о различии между правом и силой, о вреде бюрократического произвола, независимости суда, об участии общественного элемента в управлении. И.В. Михайловский.
Философские сочинения Чичерина разнообразны по содержанию; они обнаруживают многостороннее образование автора и значительное философское дарование. Тем не менее влияние философии Чичерина на русскую мысль не так велико, как можно было бы предположить. В совершившемся повороте от позитивизма к метафизике, в котором видная роль принадлежит Л. Толстому и В. Соловьеву , влияние Чичерина малозаметно, несмотря на то, что именно ему принадлежит обстоятельная критика позитивизма ("Положительная философия и единство науки", М., 1892). Это в значительной степени объясняется свойствами мышления Чичерина. Его ум отличается большой догматичностью; будучи последователем философии Гегеля, Чичерин с точки зрения этой философской системы подступает ко всем вопросам. Несмотря на множество весьма дельных и справедливых замечаний, Чичерин, как критик, не отличается объективностью: он не сумел оценить тех хороших сторон, которые несомненно присущи позитивизму. И к философии Соловьева Чичерин отнесся с слишком большой строгостью ("Мистицизм в науке", М., 1880; "О началах этики", в "Вопросах философии и психологии", 1897). Именно этой догматичностью Чичерин, полагающий главную задачу не столько в исследовании вопросов (см. В. Соловьев "Собрание Сочинений", VII, стр. 630 и 631), сколько в распределении и систематизации их, и объясняется малое влияние Чичерина на современную философскую мысль.
Ознакомиться с философскими воззрениями Чичерина можно главным образом по следующим сочинениям: "Наука и религия" (новое издание, М., 1901), "Основания логики и метафизики" (М., 1894) и "Философия права". Логика, по мнению Чичерина, есть "первая и основная наука, дающая закон всем остальным". Логика Чичерина есть логика Гегеля, с некоторыми изменениями. Чичерин, как и Гегель, верит в тождество законов разума и законов внешнего мира ("Логика", 218). Как скоро познающий разум понимается, как деятельное начало, он необходимо должен иметь и присущие ему законы, управляющие его действиями, независимо от получаемого извне содержания. Эти законы и составляют область умозрения ("Положительная философия", 29). Категории суть способы действия разума; они образуют цельную систему, исследование одного определения последовательно ведет ко всем остальным, пока не завершится вся система ("Логика", 218). Эта система, будучи выражением чисто логических законов, есть вместе с тем единственный доступный разуму способ понимания вещей, а потому необходимо признается им системою объективных определений самих вещей. Таким образом разуму приписывается роль не только познающего начала, но, в известном смысле, и творческого. Однако в этом отношении Чичерин несколько отступает от Гегеля. "Мы не скажем вместе с Гегелем, - говорит Чичерин, - что мысль лежит в основании бытия, ибо мысль, как мысль, производит не вещи, а только образы вещей; но мы скажем, что в определениях нашего разума, в логической форме, выражается то единство, которое лежит в основании явлений. Законы их тождественны, хотя формы различны". Во всяком случае Чичерин, как и Гегель, смотрит на разум как на верховный принцип мышления и бытия. Наконец, Чичерин, подобно Гегелю, уверен, что процессу выведения категорий вполне соответствует историческое развитие философии. "Чисто логическое и историческое развитие метафизики совпадают" ("Логика", 333). В области философии права Чичерин точно так же вполне отчетливо высказывается за принципы Гегеля. "Если мы хотим выйти в светлую область мысли и знания, если мы хотим восстановить порванное предание, то мы должны примкнуть именно к Гегелю, который представляет последнее слово идеалистической философии" ("Философия права", 24). В подробностях Чичерин отступает от своего учителя. "Поглощение логики метафизикой привело Гегеля к неправильным построениям в частностях. Вся формальная логика включена в область понятия, а некоторые из основных категорий сущего вместо первой ступени отнесены ко второй. К еще большим неправильностям привело неточное приложение закона логического развития, в котором часто недостает четвертое определение; вместо полного развития перекрещивающихся противоположностей Гегель обыкновенно первой ступенью полагает одну из противоположностей, а второй - другую, маскируя неверность постановки чисто искусственным сцеплением понятий" ("Логика", 220). Диалектика Гегеля состоит в развитии понятий по трем моментам - тезиса, антитезиса и синтезиса. Чичерин утверждает, что диалектический процесс, неверно понятый Гегелем, происходит по четырем моментам. Антитезис, по Чичерину, разлагается на два момента, в силу следующих соображений: начало деятельности разума вытекает из самого понятия о способах действия его. Действия разума двояки: соединение и разъединение. Всякая логическая операция состоит или в том, или в другом, а чаще всего заключает в себе оба вместе; поэтому определения единства и множества суть основные начала разума при познании какого бы то ни было предмета. Эти два противоположные определения, в свою очередь, связываются двумя противоположными путями: посредством соединения и посредством разделения. Первое дает конкретное сочетание единого и многого, второе - их отношение. Эти четыре начала, которые, очевидно, не что иное, как необходимые способы разума, в качестве силы, разлагающей и слагающей всякое содержание, представляют, таким образом, две перекрещивающиеся противоположности. Они образуют общую логическую схему для познания всякого предмета, а тем более для познания логических операций. Когда анализ дал нам эти четыре начала, мы можем быть уверены, что мы получим полноту логических элементов сознания, а вместе и необходимые их отношения. Итак, схема развития понятий следующая: ЕДИНСТВО / ОТНОШЕНИЕ - СОЧЕТАНИЕ / МНОЖЕСТВО.
Этим коренным различием в понимании диалектического развития понятий у Чичерина и Гегеля объясняются и все остальные различия в расположении материала (например, в учении о праве). Вопрос о том, внес ли Чичерин в диалектику исправление или же он исказил понимание диалектики, в сущности есть вопрос второстепенный. Коркунов утверждает ("История философии права", 246), что такое изменение приводит "к совершенному отрицанию идеи поступательного развития и заменяет ее безысходным диалектическим вращением, отождествляющим конец с началом". Это возражение вряд ли справедливо, ибо неясно, почему развитие понятий должно совершаться везде при определенном количестве моментов (3 или 4). Танцор может пройти зало вальсом в два, в три или в большее количество па; от этого изменится характер танца, но результат может и не измениться. Существенным вопросом представляется достоинство диалектического метода, а не тот или иной его вид. Прежде чем решать вопрос о том, какому виду отдать предпочтение, нужно отдать себе отчет в пригодности диалектики, как способа нахождения истины. Главное возражение, сделанное в этом отношении еще Тренделенбургом, Чичерин старается ослабить, но оно остается в силе. Диалектика понятий не создает содержания их, а эмпирически найденное содержание вкладывается в рамки диалектики; диалектика не есть путь нахождения, а только средство расположения материала. Ежели Чичерин уверяет, что понятие движения, например, не заимствовано из опыта, а получено умозрительным путем, то вряд ли Чичерин прав. "Понятие о движении, как процессе, неотъемлемо принадлежит разуму, который сам есть живой процесс; поэтому время есть всегда присущая ему форма" ("Положительная философия", 60). Вряд ли возможно отождествлять смену состояний души с понятием движения. В разуме нет ничего, что соответствовало бы действительному движению. "Представление движения, несомненно, дается нам ежедневным опытом; но вместе с тем оно составляет необходимую принадлежность нашего умозрительного представления пространства. Пространство заключает в себе два противоположных определения: безграничное и границу; а так как граница есть начало изменения, то с тем вместе дается понятие движения" (там же). Изменение, которое мысль должна произвести над понятиями безграничного и границы для образования понятия пространства, ничего общего не имеет с реальным движением. То же самое следует сказать относительно большинства понятий, которые Чичерин считает полученными исключительно умозрительным путем, тогда как в большинстве случаев они представляют обработку, более или менее глубокую, полученную из опыта. Ежели такими образом диалектический метод вообще не имеет значения пути исследования, а представляет лишь способ расположения материала, имеющий большое психологическое значение, то само собой разумеется, что и всякие видоизменения его не могут иметь большой цены. Ежели Гегель испытывал иногда затруднения втиснуть в рамки трех моментов разнообразное содержание мысли, то еще более затруднений должен испытывать Чичерин, конструируя действительность по схеме перекрещивающихся понятий (в этом отношении особенно характерна глава "Законы развития человечества" в книге "Наука и религия"). Другое существенное отличие Чичерина от Гегеля состоит в понимании отношении религии к философии. "Понимание религии, как низшей ступени философского сознания, имеет за собой авторитет такого мыслителя, как Гегель; но собственная диалектика Гегеля обнаруживает несостоятельность этого взгляда. Философия относится к религии, как чистая мысль к живому единению, то есть как отвлеченно-общее начало к конкретному единству. Последнее, в силу диалектического закона, с одной стороны, предшествует отвлечению, но, с другой стороны, оно следует за отвлечением. В отношении к первоначальному единству отвлеченное познание будет отчасти составлять высшую ступень развития; но это ступень односторонняя, на которой нельзя остановиться: отвлеченно-общее начало все-таки должно снова возвратиться к конкретному единству, которое, представляя высшее сочетание противоположностей, является венцом развития. Гегель начал с отвлеченно-общего начала, с чистой логики, а потому должен был кончить тем же: в этом состоит самая существенная его ошибка. Но по внутреннему смыслу его системы, конкретное должно быть поставлено выше абстрактного, следовательно - религия выше философии, а не наоборот". Чичерин думает, что философия и религия расходятся в частных своих проявлениях, но в общем совпадают. Каждый философский период в развитии человечества лежит между двумя периодами религиозными. В общем обзоре истории философии Чичерин указывает на три слабых пункта философии Гегеля. Во-первых, у Гегеля из четырех причин, указанных еще Аристотелем, исчезла причина производящая; таким образом остались лишь три момента диалектического процесса, вследствие чего самый процесс получил неверное построение, хотя правильность вывода этим не уничтожалась. Во-вторых, моменты развития поняты не как выражения постоянных начал, а просто как преходящие явления идеи. Частное поглотилось общим, религия поглотилась философией и гегельянство стало системой чистого пантеизма. В-третьих, диалектический закон в мире явлений раскрывается путем исследования самых явлений, то есть опыта. Это не было сделано; оказалось необходимым проверить диалектический вывод опытом, например, показать на истории философии развитие диалектического процесса. Эти три недостатка в известной мере устранены, по мнению Чичерина, в его системе.
Критика системы Чичерина в общем не представляется необходимой. Так как принципиально Чичерин согласен с Гегелем, то критика гегельянства в то же самое время представляет и критику системы Чичерина. О системе Чичерина следует сказать то же, что говорилось и о Гегеле: ежели согласиться с его методологией и его предпосылками, то придется согласиться и со всеми выводами из посылок. Однако, отрицая метод и основные принципы Чичерина, можно в то же время признавать многие из его выводов и видеть большие заслуги его, в особенности в области философии права. Основные воззрения Чичерина сводятся к следующему. Опыт отнюдь не составляет единственного источника человеческого знания. Опыт бывает двух родов: внешний и внутренний. Внешний опыт знакомит нас с внешним для наблюдателя миром бытия: во внутреннем опыте человек знакомится с самим собой, с своим разумом и волей; но волей руководит разум - следовательно, исследование внутреннего мира должно начать с разума, с чистой мысли, которая представляет собой простейший элемент духовного мира. Природа разума ранее всего познается в деятельности по логическим законам; эти законы - не опытного происхождения, ибо они сами обуславливают опыт. В законе достаточного основания, имеющем двоякое значение, внутреннее и внешнее, лежит основание понятия причинности, которое, таким образом, также происходит не из опыта. Все то, что возникает не из опыта, а проистекает из разума, Чичерин называет умозрением. Из умозрительного понятия причинности проистекает убеждение в том, что природа управляется неизменными законами. Таково же и происхождение понятия, цели. "Выводить логику из опыта значит утверждать, что разум получает все извне, а сам - не что иное, как пустая коробка, в которой случайно встречающиеся впечатления связываются более или менее прочным образом в силу привычки. Такой взгляд, в сущности, не что иное, как отрицание логики, превращение разумного познания в чистую бессмыслицу. К этому и приходит опытная шкода в последовательном приложении своих начал". Математика есть расширение логики; она происхождения умозрительного, основные понятии ее - число (время) и пространство - не могут быть выведены из опыта. Основания математики и основания метафизики одни и те же. Связующие начала нашего познании даются нам не опытом, а чистой логикой. Логические категории, как и логические законы, составляют прирожденную принадлежность нашего ума; они выясняются самосознанием. Логика, математика и диалектика (метафизика) дают нам только формальное знание, которое, однако, ведет нас к познанию вещей; в этом убеждает нас математика, ибо ее вычисления совпадают с фактами; но количественные определения тесно связаны с качественными; поэтому умозрительные определения должны соответствовать сущности вещей. "Когда мы говорим субстанция, сила, причина, мы можем быть уверены, что эти понятия выражают основные определения самих предметов". Сказанное не делает опыт излишним, ибо, кроме вывода начал, нужно еще опытное исследование явлений. Истинная наука должна сочетать оба противоположные пути познания. Рационализм и реализм должны соединиться в универсализм. Деятельность разума ведет, однако, за пределы всякого опыта, благодаря безусловно общему характеру законов разума; но безусловно общая форма, то есть логические законы, требуют такого же содержания. Таким путем разум возвышается к абсолютному. Логические определения, объединяющие явления в разуме, представляют образ единства, которое лежит в основании явлений. Они ведут к единству безусловному. Абсолютное начало в человеке есть разум, который есть не что иное, как сознание чистого закона. Абсолютное, как объективное начало бытия, есть Бог. Вместе с Гегелем Чичерин считает онтологическое доказательство бытия Бога совершенно правильным, но и другие доказательства, а именно космологическое, физико-теологическое и нравственное, способны открыть новые черты Бога; анализируя это понятие, мы найдем глубокий философский смысл христианского учения, признающего единого Бога в троичности лиц. Абсолютные начала, проявляющиеся в человеческом познании, руководят и практической деятельностью. Гносеология эмпиризма представляется Чичерину нелепой теорией; он не может себе представить сомнения в безусловном значении логических законов и попытки выведения их из опыта. Гедонизм и утилитаризм также представляются ему теориями, полными внутренних противоречий. Чичерин защищает категорический императив, выводит его из разума и представляет его себе в виде нравственного закона, связующего все существа, причастные разуму. Существование зла ведет к необходимости признания свободы. Основное определение нравственного мира состоит в том, что разумное существо - вместе с тем и свободное существо. Свобода человека объясняется присутствием в нем двух противоположных начал, бесконечного и конечного, и взаимодействием их. Взаимные отношения людей могут быть сведены к началу общежития, как к своему источнику; из общения вытекают все отношения людей, как экономические, так и нравственные. В свободе же лежит источник права и нравственности; следовательно, и право зиждется на философских началах. Исходной точкой для изучения истории должна быть философия. Все опыты новой социологии, которые отправляются от так называемых положительных данных, то есть от частных явлений, физических, экономических или общественных, вечно останутся бесплодными. С большой подробностью Чичерин рассмотрел правовые понятия и дал им философское обоснование; это наиболее значительная его работа, в ней его талант проявляется с наибольшим блеском, и результаты ее менее всего могут быть оспариваемы. "Философия права" - самое законченное из философских сочинений Чичерина; оно невольно привлекает читателя цельностью воззрений, простотой изложения и убедительностью логических доводов. Право есть внешняя свобода человека, определяемая общим законом. В отличие от нравственности, право есть начало принудительное; право касается исключительно внешних действий, нравственность дает закон внутренним побуждениям. Для разграничения области свободы отдельных лиц путем общего закона требуется общее разумное начало; это начало - правда или справедливость. Справедливым считается то, что одинаково прилагается ко всем, это есть правда уравнивающая (suum cuique tribuere); другой вид справедливости есть правда распределяющая; первая справедливость покоится на равенстве арифметическом, вторая - на равенстве пропорционального. Свобода составляет духовную сущность человека; проводя этот принцип в жизнь, приходится за человеком признать право располагать своими действиями по своему изволению, не нарушая чуткого права и общих условий общежития; из принципа свободы вытекает и право на свободу слова и свободу совести. Истинная теория наказания есть теория воздаяния, так как только эта теории отправляется от идеи правды, как существа права.
Оценка философии Чичерина отчасти уже сделана в русской литературе. В "Присуждении премии Д.А. Столыпина" напечатан отзыв московских профессоров Грота , Лопатина, Преображенского и отдельное мнение Н. Иванцова по поводу сочинения: "Положительная философия и единство науки". С другой стороны, и полемика Чичерина с Вл. Соловьевым может служить пособием для определения характерных особенностей мышления Чичерина. В заслугу Чичерину следует поставить громадную эрудицию, цельность мировоззрения и логическую стройность дедукции. Система Чичерина может быть оценена лишь в связи с учетом Гегеля и диалектическим методом в особенности. Но именно цельность и законченность мировоззрения Чичерина делают его философский анализ мало полезным. Чичерин однажды высказал: "Будущее не готовит человеческому разуму новые неведомые доселе откровения: оно не даст нам ничего существенного, чего бы не было в прошедшем". В этом выражается основное свойство ума Чичерина: для него ценно подведение нового факта или теории под существующие категории, а не вопрос о том, насколько это новое уничтожает собой сложившиеся привычки мысли. Поэтому критические воззрения Чичерина вообще - и в частности критика позитивизма, дарвинизма и утилитаризма, содержащая в себе весьма ценные, замечания, - мало обогащают кругозор читателя. Читатель, зная общие принципы Чичерина, заранее может быть уверен, что он встретится с отрицательным отношением ко всякой попытке перестроить или отринуть метафизику. Критика Чичерина не есть имманентная критика, вытекающая из рассматриваемого им учения, а чисто внешняя, прилагающая к новым явлениям заранее заготовленные категории. Тем не менее чтение философских произведений Чичерина весьма полезно, ибо оно дисциплинирует ум, приучает читателя к стройности выводов и пленяет прелестью изложения. Умер Чичерин 3 февраля 1904 года. Ср. П. Шереметев "Памяти Бориса Николаевича Чичерина" (М., 1905).

  

   Э. Радлов.

  

   Оригинал здесь - http://www.rulex.ru/01240261.htm