Ренненкампф Николай Карлович - Невольное объяснение с издателем "Колокола"

  

   Колоколъ, издававш³йся съ 1857 года въ Лондонѣ на языкѣ русскомъ, и затѣмъ съ 1868 года въ Женевѣ на языкѣ французскомъ, объявилъ наконецъ въ декабрьскомъ (послѣднемъ) нумерѣ 1868 г. о своемъ прекращен³и. "Дорогой другъ, пишетъ г. Герценъ г.Огареву (письмо въ видѣ передовой статьи),-

  

   "я хочу предложить тебѣ ни болѣе ни менѣе какъ coup d'état, и именно: непосредственное прекращен³е, или, если тебѣ больше нравится, неопредѣленную отсрочку издан³я Колокола. Наша мельница останавливается, хотя источники мѣстами еще текутъ; пойдемъ искать другой почвы и другаго русла. Ты знаешь, съ какимъ упорствомъ я держался съ 1864 г. за продолжен³е Колокола, но наконецъ, убѣдившись, что его существован³е дѣлается ложнымъ и искусственнымъ, я больше продолжать не могу. Духъ труда отлетаетъ, и я чувствую себя совершенно неспособнымъ платонически звонить въ нашъ Колоколь, ради одного удовольств³я слышатъ его звукъ."

   "Нашъ журналъ всегда былъ средствомъ и оруд³емъ, но не цѣлью. Мы оставляемъ его не съ сердечною радост³ю, не вслѣдств³е первыхъ неудачъ, усталости, или легкомысл³я. Я просто не вижу причины продолжатъ призрачное существован³е умирающаго. Всему свое время, сказалъ мудрецъ: одно время для собиран³я камней, другое для ихъ разбрасыван³я. Мы слишкомъ долго шли по нашей дороги, чтобы возвращаться къ ней вновь, мы не имѣемъ никакой нужды идти тою же тропинкой, когда она сдѣлалась неспособною къ пользован³ю, когда недостаетъ ежедневнаго хлѣба. Листокъ, издающ³йся за границей, безъ постоянныхъ корреспонденц³й изъ своей страны, дѣлается невозможнымъ, теряетъ дѣйствительность, обращается въ требникъ эмигрантовъ, въ хроническ³й плачъ.

   "Большую часть нашихъ убѣжден³й, самыхъ дорогихъ, мы высказали и повторили сто разъ; вокругъ нихъ образовался твердый узелъ, воспиталось юношество столь глубоко и невозвратно соц³алистическое, столь полное логической смѣлости и реализма въ наукѣ, что бояться нечего: идея не погибнетъ. Ты и я принадлежимъ къ тѣмъ старымъ п³онерамъ и раннимъ сѣятелямъ, которые пришли 40 лѣтъ назадъ расчищать почву. Сѣмена, которыя мы и небольшое число нашихъ друзей бросили въ новыя борозды, наслѣдованы нами отъ нашихъ великихъ предшественниковъ, и они не потеряются!

   "Но ступень, на которую мы взошли нынѣ, тяжела и жестка. Она далека отъ застоя, развит³е не останавливается, но уклонилось отъ должнаго пути, носитъ въ себѣ болѣзненные элементы, и сомнительна возможность подвинуть его, безъ тяжелаго кризиса или выкидыша. Итакъ нужно выждать, слѣдуя природѣ шагъ за шагомъ. Конечно, подобная рѣшимость слишкомъ тяжела для стариковъ,- быть-можетъ тяжеле нежели для молодыхъ. Но это касается лишь нашихъ личностей, и должно покориться! Развѣ мы не всегда проповѣдывали подчинен³е фактамъ, и къ тому же ожидать никогда не означало на нашемъ языкѣ сидѣть сложа руки.

   "Молодое поколѣн³е совершаетъ свой ходъ и не имѣетъ нужды съ нашемъ словѣ; оно совершеннолѣтне и объ этомъ знаетъ. Пусть говорятъ друг³е; мы же не имѣемъ ничего сказать нынѣшнему поколѣн³ю, развѣ повторять memento more и посовѣтовать ему поскорѣе проходить свой путь. Мы слишкомъ удалились отъ мнѣн³я господствующаго въ Росс³и чтобы перебросить мостъ; нѣтъ каната, столь длиннаго, чтобы насъ услышали! Стараясь же приноровиться къ нему, мы погубили бы индивидуальность нашего журнала, его значен³е моральное, его физ³оном³ю, столь хорошо извѣстно друзьямъ и недругамъ, съ того времени когда ясный звукъ Колокола раздался въ первый разъ. У насъ нѣтъ той восточной преданности, которая заставила храбраго воина отрѣзать себѣ носъ, чтобы побудить робкихъ идти на приступъ.

   "Спокойно оставляемъ мы ваше поприще журналистовъ, не будучи ни побѣжденными, ни сбитыми. Никто не боролся съ нами и не принималъ вызова вступить въ сер³озный споръ. {Г. Гернею говоритъ здѣсь только о прекращен³и Колокола, а Полярную Звѣзду, повидимому, надѣется еще продолжать; по крайней мѣрѣ указываетъ на нее какъ на убѣжище, къ которому онъ обратится, если придется объясняться или защищать себя.}

   "Безцеремонность вашихъ противниковъ сначала удивляла насъ, потомъ удивлен³е прошло. Мы увидѣли ясно, что не составляемъ исключен³я, и что между собою они говорятъ тѣмъ же языкомъ и даже еще хуже.

   "Прекращен³е Колокола будетъ радост³ю для нашихъ враговъ (non salariée), но удовольств³е едва-ли будетъ столь полно, какъ можно было бы думать. Я никогда не отчаивался въ людяхъ, и внутренн³й голосъ говоритъ мнѣ, что къ ихъ радости примѣшаются капли горести.

   "Еще слово: годъ назадъ я началъ надавать Колоколъ на языкѣ французскомъ; это была ошибка. Наше истинное призван³е состояло въ призывѣ живыхъ и звонѣ по умершимъ, во не въ разказахъ сосѣдямъ о нашихъ могилахъ и колыбеляхъ. Это интересуетъ ихъ очень мало.

   "Таковъ предлагаемый coup d'état, мой другъ. Время благопр³ятно. Будемъ же продолжать нашъ путь, рука объ руку, какъ мы его начали. Отдыхъ уже не далекъ".

  

   Таковы прощальныя слова Колокола, имѣвшаго свой пер³одъ славы и значен³я и нынѣ оканчивающаго дни тихою, естественною, и даже, можно сказать, покорною смерт³ю.

   Нельзя не замѣтить значительнаго противорѣч³я не только въ тонѣ и фактахъ, во и въ воззрѣн³яхъ между первымъ и послѣднимъ No Колокола, издававшагося на языкѣ французскомъ. Въ передовой статьѣ No 1-го 1868 года г. Герцевъ говорилъ, что онъ будетъ проводить тѣ же идеи, которыя высказывалъ въ течен³е двадцати лѣтъ, и думалъ, что подобный матер³алъ вполнѣ достаточенъ для будущаго издан³я. Теперь же онъ сознается, что нынѣшнее русское поколѣн³е не нуждается въ его словѣ, и что ему приходится повторять себя. Что привело редактора Колокола къ такому противорѣч³ю во взглядѣ на одинъ и тотъ же предметъ, онъ не объясняетъ.

   Оставляя свое журнальное поприще, г. Герцевъ сохраняетъ надежду, что его идея не погибнетъ, что вскормленное ею юношество насквозь пропитано соц³ализмомъ. Мы не желаемъ разрушать чужихъ иллюз³й и надежды, особенно призрачныя и безвредныя. Блаженъ кто вѣруетъ! Но въ настоящемъ случаѣ рѣчь идетъ о молодомъ русскомъ поколѣн³и, и мы въ правѣ сказать слово въ его защиту. Изъ всѣхъ грѣховъ, которыми страдаетъ наше отечество, его можно упрекнуть менѣе всего въ соц³ализмѣ. Далекое отъ эпохи тридцатыхъ и слѣдующихъ годовъ, создавшихъ гранд³озныя и заманчивыя, но безплодныя и неосуществимыя учен³я С. Симона, Фурье и др., нынѣшнее поколѣн³е стоитъ совершенно на другой почвѣ, въ другихъ услов³яхъ, имѣетъ предъ собой иныя задачи и смотритъ на соц³ализмъ, а еще болѣе на коммунизмъ, какъ на грёзы былыхъ лѣтъ, не имѣющ³я творческой будущности. Смѣемъ увѣрить въ томъ г. Герцена, такъ какъ, по своему положен³ю, мы имѣемъ возможность нѣсколько знать стремлен³я нашего юношества.

   Впрочемъ, оставляя споръ въ сторонѣ, мы должны прознать, что прощальное слово съ читателями отличается искренност³ю и даже значительнымъ пониман³емъ своего положен³я. Издатель Колокола убѣдится наконецъ, что журналъ его перестали читать, а высказываетъ это печатно, съ самопожертвован³емъ достойнымъ лучшей участи. Правда, онъ старается сложить долю равнодуш³я къ своей позднѣйшей дѣятельности на особенность господствующаго теперь въ Росс³и направлен³я и на нравственную слабость нынѣшняго русскаго юношества; но нужно же утѣшить себя чѣмъ-нибудь, а утѣшен³е въ настоящемъ случаѣ такъ невинно, что было бы грѣшно разрушать его.

   Издатель Колокола жалуется, что его противники не вступала съ нимъ въ сер³озную борьбу о принципахъ; но жалоба далеко несправедлива. Колоколъ занимался болѣе страстною полемикой и агитац³ей нежели принципами; нѣсколько же соц³алистическихъ статей, помѣщенныхъ въ немъ, объ основан³яхъ общественной жизни, объ устройствѣ русскихъ крестьянъ, о поземельномъ надѣлѣ, въ такой степени блѣдны, такъ мало имѣли общаго съ какою бы то ни было, и особенно русскою, жизн³ю, что ни въ комъ не могли вызвать охоты къ сер³озному спору. Къ тому же, послѣ практики 1848 г., едва-ли можно сказать что-либо новое о соц³ализмѣ. Впрочемъ, мы помнимъ одинъ случай: кажется, въ 1859 г., у г. Герцена былъ одинъ сер³озный возражатель. Въ длинномъ письмѣ, посланномъ имъ въ Колоколъ (и напечатанномъ), онъ указывалъ на ложность направлен³я и средствъ избранныхъ г. Герценомъ и на необходимость прислушаться къ истиннымъ потребностямъ Росс³и. И что же? Редакторъ Колокола, бывш³й тогда на верху своей роли и вл³ян³я, съ непонятною для насъ легкост³ю, перенесъ полемику въ сферу личностей, набросилъ подозрѣн³я на искренность и чистоту стремлен³й возражателя. Послѣдн³й, понятно, увидѣлъ безплодность спора и отступилъ.

   Особенно странно встрѣтить жалобу издателя Колокола на безцеремонность его противниковъ и недруговъ. Но кто же больше его допускалъ въ свое издан³е густыя краски, раздраженный языкъ, крѣпк³я слова и прозвища, кто же спокойнѣе и легче его высказывалъ противъ своихъ возражателей подозрѣн³я въ подкупѣ, рабскомъ духѣ и желан³и выслужиться? Возьмемъ для примѣра хоть и послѣдн³й No Колокола: въ немъ то и дѣло сыплются эпитеты: бульдогь, дик³й, ордынецъ, лицемѣрь, стрѣлецъ-попъ, жалк³й лакей, тупой рабъ, nos ennemie salariés и т. п. Смѣемъ увѣрить г. Герцена, что намъ не случалось читать въ статьяхъ, печатавшихся противъ него въ Росс³и, ничего подобнаго.

   Позволимъ себѣ не согласиться и еще съ однимъ увѣрен³емъ г. Герцена: хотя мы не принадлежимъ къ его друзьямъ, но не чувствуемъ ни малѣйшаго удовольств³я по случаю прекращен³я Колокола. Да и чему радоваться? Агон³и того что теряется жизнь и собирается умирать! Въ чемъ же тутъ торжество и успѣхъ? Это побѣда времени, общественнаго здраваго смысла, а не результатъ личныхъ нападен³й и препирательствъ. Мы испытываемъ даже невольную грусть при мысли, что потрачено столько дарован³й, силъ, времени и для чего? Неужели для того чтобы въ концѣ карьеры убѣдиться въ анахронизмѣ, безсил³и своихъ стремлен³й и въ безднѣ, выкопанной собственными руками и раздѣлившей редактора Колокола отъ русскаго народа, который онъ все же любилъ, хотя и своеобразно. Положен³е, поистинѣ, болѣе достойное сожалѣн³я нежели радости.

   На этомъ мы могли бы окончить нашу замѣтку о послѣднемъ прощан³и Колокола и пожелать и мира спокойств³я его творцамъ и поклонникамъ. Но вслѣдъ за прощальною рѣчью г. Герценъ обращается къ статьѣ Русская печать за границей, помѣщенной въ Русскомъ Вѣстникѣ (за августъ 1868 г.), въ которой упоминалось между прочимъ и о положен³и Колокола, и посвящаетъ въ особой статьѣ, подъ заглав³емъ A nos ennemis, нѣсколько страницъ для возражен³й, оправдан³й, признан³й и, конечно, а для брани; послѣднее составляетъ впрочемъ необходимое дополнен³е полемики г. Герцена и нисколько не лишаетъ его объяснен³й общаго интереса, и потому мы просимъ позволен³я познакомить читателя съ этою статьей. Беремъ на себя такой трудъ потому, что статья Русскаго Вѣстника принадлежитъ намъ. Но заявляемъ впередъ, что желали бы по возможности устранить личности и не платить око за око. Пусть инсинуац³и объ оплаченныхъ врагахъ и тому подобныя вещи остаются въ той сферѣ, которая создаетъ ихъ такъ легко и безраздумно.

   Вотъ что говоритъ г. Герценъ:

  

   "Оставляя нашихъ друзей à; la franèaise мы не желаемъ разстаться и съ нашими врагами безъ прощанья. Статья Вѣстника Каткова La presse Russe à l'étranger представляетъ хорош³й къ тому случай. Къ сожалѣн³ю, я долженъ начать съ самого себя.

   "Я оставилъ Росс³ю 1847 г. Въ ней было тогда замѣчательное духовное движен³е, проходившее чрезъ всѣ щели и норы тогда еще не было въ ней литературы доносившей и помогавшей полиц³и, и движен³е шло. Росс³я пробуждалась. Университетъ Московск³й, ретроградный и робк³й теперь, былъ въ апогеѣ своей славы. Учен³е панславистовъ въ Москвѣ, фурьеризмъ въ Петербургѣ и стремлен³е юношества къ реализму наукъ естественныхъ, свидѣтельствовали о внутреннемъ трудѣ, сдавленномъ, но энергическомъ и дѣятельномъ. Голосъ неумолимой ирон³и и самообвинен³я, въ которомъ, посреди упрековъ и негодован³я, чувствовалась юношеская сила, поднимался въ литературѣ, непобѣдимый и привлекательный. Это время началось сочинен³ями Гоголя и статьями Бѣлинскаго въ сороковыхъ годахъ. Корень и зерно нынѣшняго развит³я Росс³и заключается въ этомъ пер³одѣ, полномъ дѣятельности, поэз³и и увлечен³я.

   "Все перемѣнилось съ Февральской революц³и. Безполезно еще разъ представлять печальную картину того мрачнаго времени, которое наступило въ Росс³и съ 1848 года. Отчужденный, лишенный возможности работать, я оставилъ Росс³ю къ концу 1849 года, сталъ участвовать вмѣстѣ съ Прудономъ въ издан³и La Voix du peuple. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя онъ былъ закрытъ, а въ 1850 году меня изгнали изъ Франц³и. Не зная куда идти и гдѣ оставаться, я хотѣлъ послѣ Итал³и провести нѣсколько дней въ Англ³и и оставался тамъ болѣе десяти лѣтъ. Уединившись въ Лондонѣ, въ этой населенной пустынѣ, я съ каждымъ днемъ видѣлъ яснѣе, что мнѣ нечего дѣлать въ средѣ людей, потерпѣвшихъ крушен³е въ послѣдн³я революц³и и бѣжавшихъ, подобно мнѣ, въ Англ³ю. Невѣжество ихъ въ вопросахъ соц³альныхъ, формалистическая революц³онная ортодокс³я, запоздалыя идеи, нелѣпыя утоп³и, весь этотъ м³ръ, волновавш³йся и разлагавш³йся вокругъ меня, заставилъ меня еще разъ подумать о Прудонѣ. Я предложилъ ему пр³ѣхать въ Англ³ю и основать вмѣстѣ со мною соц³алистическ³й журналъ. Онъ принялъ проектъ, но боясь перемѣны мѣста, какъ всѣ истые Французы, не захотѣлъ бросить Парижъ.

   "Нѣсколько мѣсяцевъ спустя онъ былъ вынужденъ бѣжать въ Бельг³ю, я же нашелъ якорь спасен³я въ моей постоянной идеѣ, руководившей меня съ юности, въ пропагандѣ русской.

   "Я организовалъ въ Лондонѣ свободную типограф³ю и, съ осени 1863 года, стадъ печатать, но безъ малѣйшаго успѣха. Скоро дѣла измѣнились. Все что жаждало свободы, стремилось выйти къ свѣту и покончить съ невольною нѣмотой, обратилось къ лондонской прессѣ. Въ 1857 году Огаревъ оставилъ Росс³ю и пришелъ раздѣлить мои труды; онъ предложилъ издавать Колоколъ независимо отъ Полярной Звѣзды. Успѣхъ нашихъ издан³й былъ колоссальный.

   "Мы пользовалась успѣхомъ потому, что выражали русскую мысль - мысль всѣхъ пробудившихся Русскихъ. Мнѣ говорилъ одинъ очень извѣстный ультра-панславистъ: "Вы увезли на чужбину частицы земли вашей родины, и потому мы, не раздѣляя вашихъ идеи, не можемъ оторваться отъ васъ." Вотъ причина нашего успѣха.

   "Кто можетъ подозрѣвать чистоту нашихъ побужден³и и цѣлей? Въ чемъ могли заключаться эти побужден³я, заставивш³я насъ оставить родину, бросить большую часть нашего имущества и работать для отечества пятнадцать лѣтъ. Было бы слишкомъ наивнымъ думать, что русская типограф³я въ Лондонѣ служила для насъ выгодною финансовою операц³ей. Пусть же намъ скажутъ, въ чемъ подозрительна наша политическая чистота? Насъ обвиняли въ петербургскихъ и русскихъ пожарахъ, но это была лишь военная хитрость противъ насъ и нигилистовъ, противъ насъ и русскаго юношества.

   "Въ то время когда насъ подозрѣвали въ поджогахъ, начинался пожаръ гораздо болѣе важный,- возставала Польша: враги наши съ торжествомъ стали указывать на насъ.

   "Дѣйствительно, мы были на сторонѣ Польши. Мы писали за Польшу и будемъ за нее писать. Несчастье не служитъ въ нашихъ глазахъ достаточнымъ правомъ для забвен³я. Каждый день, каждое событ³е, каждая русская газета оправдывали принятое нами положен³е. Неумолимое стремлен³е покончить съ жертвой, отнять у ней все, даже родное слово, ненавистная роль журналовъ подкупленныхъ или издававшихся безкорыстными ман³яками и полицейскими шп³онами, все это возмущало насъ. За границей мало знаютъ подробности о развратившейся русской прессѣ, которая ежедневно доноситъ на дѣтей, говорящихъ по-польски, на молодыхъ дѣвъ, не танцующихъ съ офицерами русскими, на слезы женщинъ, на печаль мущинъ. Мы протестовали противъ нечеловѣческаго изслѣдован³я, противъ развратной литературы сбировъ и помощниковъ палачей; и въ будущемъ, когда Росс³я опомнится, за нами признаютъ эту заслугу.

   "Но симпатизируя всегда Полякамъ, мы никогда не подчинялись ихъ вл³ян³ю, не были ни игрушкой въ ихъ рукахъ, ни тайными ихъ диктаторами; мы слишкомъ неспособны подчиняться чужому вл³ян³ю. Наше уважен³е къ Лелевелю, наша дружба къ Ворцелю имѣла свои границы. Пусть же человѣкъ, упрекающ³й меня за слова, произнесенныя на могилѣ друга, покажетъ мнѣ, въ чемъ онъ видитъ здѣсь польское вл³ян³е? Мы были противъ вооруженнаго возстан³я и не дѣлали никакихъ одобрен³й, подстрекан³й, не давали никакихъ обѣщан³й; вызываемъ представить хотя одно доказательство противнаго!

   "Сотрудникъ Русскаго Вѣстника указываетъ, какъ на причину упадка русской печати за границей, на откровен³я самихъ эмигрантовъ, снявш³я съ нихъ корону мучениковъ, раскрывш³я у насъ большую долю самолюб³я и эгоизма, показавш³я, что наша любовь къ ближнему и ненависть ко злу не мѣшали намъ сидѣть комфортабельно въ Лондонѣ или на берегахъ Лемана и спокойно увлекать молодыхъ людей къ гибели, отвѣчая на упреки сарказмами.

   "Но заговоровъ мы не составляли, мы имѣли только типограф³ю, дѣлали все при свѣтѣ дня и пользовались свободнымъ русскимъ голосомъ; мы издавали Колоколъ, чтобы звонить зарю, призывать живущихъ, вѣрующихъ и пробуждать уснувшихъ.

   "Быть можетъ, весьма дурно, что мы ограничились такою ролью, но это фактъ. Еслибъ оказалась надобность посылать эмиссаровъ, мы сдѣ;лали бы это безъ всякой борьбы съ совѣстью, оставаясь въ Лондонѣ или Женевѣ, это было бы простымъ раздѣлен³емъ труда, по которому одинъ идетъ, а другой остается, смотря по склонности, пользѣ и взаимному соглас³ю. Вѣдь редакторъ Московскихъ Вѣдомостей не пошелъ же самъ къ своему герою въ Вильно, а оставался комфортабельно въ своемъ кабинетѣ, не далеко отъ Патр³аршаго пруда, и даже получалъ овац³и Англ³йскаго клуба. Аксаковъ, этотъ попъ-стрѣлецъ, также не промѣнялъ своего визант³йскаго пера на ружье!

   "И гдѣ же эти юныя жертвы, эти мисс³онеры, которыхъ мы толкали на гибель? Не думаютъ ли о Михайловѣ? Но мы заклинали его не печатать своей прокламац³и, на это есть живые свидѣтели. Не идетъ ли рѣчь о молодомъ офицерѣ, ребенкѣ-энтуз³астѣ, который увезъ массу нашихъ издан³й, не сказавъ намъ ни слова? Не спорю, мы встрѣчали неблагоразумныя, горяч³я головы, которыя, казалось, готовы были идти на всѣ жертвы и оставались, однако-же, цѣлы и здоровы; они сообщали намъ, какъ и всему м³ру, о своихъ намѣрен³яхъ. Такъ, напримѣръ, въ 1863 году, одинъ молодой русск³й офицеръ встрѣтилъ меня въ Теддингтонѣ и, послѣ нѣсколькихъ незначительныхъ словъ, сказалъ, что хочетъ сообщить мнѣ тайну:

   "- Я рѣшился публично убить Муравьева! сказалъ онъ и остановился, скрестивъ на груди руки.

   "- Почему же вы сообщаете объ этомъ мнѣ? спросилъ я.

   "- Потому что хотѣлъ знать ваше мнѣн³е, сказалъ онъ, видимо озадаченный.

   "- Вмѣсто теор³и объ уб³йствѣ, разкажу вамъ анекдотъ очень старый, но очень хорош³й: одинъ молодой придворный сопровождалъ Карла V при осмотрѣ имъ Пантеона въ Римѣ, и разказывая объ этомъ за ужиномъ своему отцу, прибавилъ:

   "- Когда я былъ съ императоромъ на куполѣ, мнѣ пришла мысль столкнуть его.

   "- Несчастный! воскликнулъ отецъ, задыхаясь отъ бѣшенства.- Ни слова больше.

   "Сынъ замолчалъ.

   "- Молодой человѣкъ, продолжалъ отецъ,- подобныя мысли можно имѣть, а иногда даже выполнять ихъ, во никогда не должно говорить о нихъ.

   "Мой Карлъ Зандъ оставилъ меня очень озадаченнымъ; мѣсяцъ спустя онъ былъ въ Дрезденѣ (но не въ Вильнѣ) и таинственно разказывалъ тамъ, что ѣдетъ въ Польшу съ важнымъ отъ насъ поручен³емъ.... И всѣ подобныя вещи оставались у насъ на плечахъ....

   "Вѣстникъ Каткова идетъ еще далѣе, ссылаясь на пошлую полицейскую брошюру (изданную въ Берлинѣ), наполненную разказами о разныхъ темныхъ продѣлкахъ русскихъ эмигрантовъ.

   "На подобныя обвинен³я я могу отвѣчать, что въ такого рода дѣлахъ всегда бывалъ только жертвой, и что одинъ русск³й литераторъ,- не эмигрантъ,- будучи очень близко связанъ съ Огаревымъ, укралъ у него (lui a volé) болѣе ста тысячъ франковъ.

   "Вмѣсто того чтобы бросать въ насъ грязью и клеветой, почему не нападаютъ сер³озно на ваши принципы? Легко говорить съ видомъ школьнаго магистра: "время соц³ализма прошло". Но вѣдь предъ нами теперь конгрессъ рабочихъ въ Брюсселѣ, собран³е женевское, въ двухъ шагахъ движен³е германскихъ рабочихъ; въ цѣлой Европѣ, не исключая и Англ³и, пробужден³е соц³альныхъ вопросовъ обнаружилось съ удесятеренною силой!

   "И какое жалкое средство, заключаетъ Искандеръ, представлять насъ врагомъ Росс³и, потому что мы нападаемъ на настоящ³й порядокъ. Рабы неисправимые, они не имѣютъ никакого понят³я о человѣческой независимости! Но сколько разъ я объяснялъ, что люди 1793 года не были врагами Франц³и, но страстно ее любили.

   Говоря о моей статьѣ, "о женевскомъ конгрессѣ", сотрудникъ Каткова восклицаетъ: "Вотъ гдѣ нашелся неожиданный защитникъ Росс³и!" Но что же я дѣлалъ въ продолжен³е всей моей жизни въ Росс³и и внѣ Росс³и. Какъ будто наше существован³е было чѣмъ-нибудь другимъ какъ не непрерывною защитой Росс³и и народа русскаго противъ его враговъ внутреннихъ и внѣшнихъ, противъ фанатиковъ, развратныхъ, прит 23;снителей, доктринеровъ, лакеевъ, подкупленныхъ, безумныхъ и всѣхъ другихъ тормазовъ на колеѣ прогресса русскаго?..."

  

   Такъ разстается г. Герценъ съ своими недругами. Объяснен³я его не отвѣчаютъ, однакоже, главной мысли вашей статьи.

   Мы говорили объ упадкѣ заграничной печати русскихъ эмигрантовъ и хотѣла объяснить причины его. Издатель же Колокола, опуская нашу главную мысль, останавливается прежде всего на истор³и своей собственной личности; такая перестановка вопроса понятна: указанные нами факты довольно извѣстны, положительны и весьма просты; оспаривать ихъ было трудно. Поэтому и оказалось болѣе выгоднымъ остановиться на той сторонѣ своей дѣятельности, которая открывала широкое поле для изображен³я трагическими чертами страдан³й, борьбы и, наконецъ, сладкихъ минутъ торжества, роли, и роли политической, имѣвшей entourage и едва ли не посланниковъ. Послѣ такой выгодной позиц³и, г. Герценъ переходитъ на другую, также не безъ удобствъ: всѣ темныя стороны, указанныя нами въ общемъ типѣ русскихъ заграничныхъ просвѣтителей, онъ принимаетъ на себя и выступаетъ со страстною защитой своей личности, побужден³й и цѣлей.

   Вынужденные вступить въ личную сферу, мы подчиняемся этому крайне неохотно: ни въ первой, ни въ теперешней статьѣ мы не желали посягать ни на чью личность, а тѣмъ болѣе обращаться ко внутреннему м³ру русскихъ эмигрантовъ и изслѣдовать ихъ сокровенныя побужден³я и разчеты съ совѣст³ю. Объ этомъ м³рѣ судить очень трудно, особенно людямъ живущимъ въ одно время, пропитаннымъ симпат³ями и враждой различныхъ мнѣн³й и дѣятельностей. Мы держались лишь фактовъ, и теперь будемъ отвѣчать г. Герцену только на основан³и тѣхъ явлен³й и результатовъ, которые видимы каждому, и о которыхъ говоритъ онъ самъ.

   Прежде всего выскажемъ, что мы никогда не смѣшивали издателя Колокола съ большею част³ю другихъ русскихъ эмигравтовъ, поучающихъ издалека русск³й народъ. Какъ ни печально, а въ послѣдств³и, какъ ни вредна была его дѣятельность, нельзя однакоже не признать въ немъ многихъ весьма счастливыхъ даровъ, которые, при другихъ услов³яхъ, могли бы дать прекрасные плоды. Его Письма объ изучен³и природы, Кто виноватъ, Записки Крупова, мног³я главы Былаго и Думъ показали, чего можно было бы ожидать отъ него, еслибъ онъ продолжалъ истинный трудъ и работу и не промѣнялъ своихъ даровъ на мелкую монету проповѣдника и агитатора; нельзя не признать въ немъ и извѣстной искренности мнѣн³й и страстной жажды къ дѣятельности, увлекавшихъ его неудержимо и приведшихъ къ концу, котораго онъ, конечно, не ожидалъ и не желалъ вначалѣ.

   Но признаваемыя нами достоинства автора Кто виноватъ, не мѣшаютъ намъ видѣть въ немъ воспитанника сороковыхъ годовъ, отвлеченнаго утописта, знакомаго съ общими задачами и логическими требован³ями, но не съ частными услов³ями дѣйствительности (конечно, менѣе привлекательными и звучными, но составляющими почву жизни и великихъ, и малыхъ людей, и частныхъ лицъ, и народныхъ группъ) и считавшаго возможнымъ и необходимымъ полное приложен³е своихъ неопредѣленныхъ грезъ и стремлен³й. Люди сороковыхъ годовъ, имѣя мало непосредственной практической дѣятельности, вообще больше думали и мечтали о человѣчествѣ нежели о людяхъ, стремились жить общею м³ровою жизн³ю, страдать страдан³ями массъ, любили много говорить, поклонялись чужимъ и еще болѣе своимъ бойкимъ и краснымъ словамъ, хотя, нужно сказать, умѣли говорить хорошо, восторженно и нерѣдко художественно. Бѣдств³я французскихъ рабочихъ, неудачи парижскихъ соц³алистовъ и демократовъ, ошибки франкфуртскаго парламента, поражен³е итал³янскихъ революц³онеровъ, несчаст³я Кошута, паден³е проектовъ Луи-Блана вызывали у нихъ глубокую скорбь, приводили въ отчаян³е, разрушали вѣру въ будущее. Люди этой эпохи отличались еще одною чертой: не имѣя предъ собою печальныхъ опытовъ позднѣйшихъ революц³й: французской, итал³янской, испанской, германскихъ, они слишкомъ надѣялись на революц³онные пути, и думали, что стоитъ только овладѣть движен³емъ, стать во главѣ его, и возможно вдохнуть въ массы новую мысль, новый строй жизни и добиться сразу всѣхъ вожделѣнныхъ цѣлей свободы и цивилизац³и. Впрочемъ, эта черта была болѣе западноевропейская, перешедшая къ намъ по простому займу.

   Указанныя свойства въ полной мѣрѣ отразились на г. Герценѣ, а его страстная натура развила ихъ во всей крайности, и осталась при нихъ до конца, несмотря ни на как³е позднѣйш³е опыты и разочарован³я. Мало того. Слабыя стороны людей сороковыхъ годовъ, съ течен³емъ времени, стали преобладать у него надъ сторонами свѣтлыми: жажда дѣйствовать на массы, стоять на пьедесталѣ реформатора, бойца и мученика, страсть увлекаться фразой, представлять незначительныя событ³я въ трагическомъ видѣ, сближать свои личныя положен³я съ ходомъ исторической жизни, разросталась у него тѣмъ болѣе, чѣмъ болѣе жизнь заявляла новыя услов³я и требован³я. Въ доказательство вѣрности, по крайней мѣрѣ относительной, предложенной характеристики, позволимъ себѣ привести одну сцену, описанную самимъ г. Герценомъ. Въ 45 и 46 годахъ нѣкоторые Русск³е, за отсутств³емъ поприща для соц³альныхъ бурь у себя дома, стали искать его на чужбинѣ. Понятно, что г. Герценъ, при своемъ настроен³и и положен³и, былъ изъ числа первыхъ; въ 1847 году онъ былъ уже въ Парижѣ и принималъ участ³е въ тамошнихъ радикальныхъ газетахъ и демократическихъ движен³яхъ. Правительство Франц³и, установившееся послѣ удален³я Луи-Филиппа, не удовлетворило ожидан³й радикаловъ и соц³алистовъ; въ числѣ недовольныхъ былъ и г. Герценъ, который, послѣ страстнаго увлечен³я разнаго рода сходками и рѣчами Пьера Леру и père Cabet, оставилъ Парижъ и уѣхалъ къ матери своей, жившей въ Ville d'Avray, недалеко отъ Парижа. Но послушаемъ далѣе самого г. Герцена: (Fragments des mémoires, 13 Iuin 1849):

  

   "Утромъ 12-го ³юня приходитъ ко мнѣ одинъ Русск³й; онъ былъ въ возбужденномъ состоян³и, говорилъ о приготовляющемся въ Парижѣ демонстрац³и, о несомнѣнномъ ея успѣхѣ, о славѣ ожидавшей дѣятелей; я отвѣчалъ, что ему извѣстно мое мнѣн³е о положен³и вещей во Франц³и, а что мнѣ кажется нелѣпымъ участвовать въ движен³и безъ всякой вѣры въ него, а притомъ съ людьми, съ которыми у меня не было ничего общаго.

   "Экзальтированный агитаторъ возразилъ, что, безъ сомнѣн³я, гораздо спокойнѣе и безопаснѣе писать у себя дома небольш³я скептическ³я статьи нежели рисковать, вмѣстѣ съ другими, за всеобщую свободу, солидарность народовъ и мног³я друг³я прекрасныя вещи.

   "Эти слова пробудили во мнѣ скверное чувство (mauvais sentiment), которое приводило и будетъ приводить къ ошибкамъ и даже преступлен³ямъ.

   "- Почему же ты полагаешь, что я не пойду? сказалъ я.

   "- Я заключилъ это изъ твоихъ словъ.

   " - Я сказалъ, что участ³е въ демонстрац³и было бы глупост³ю, но я не говорилъ, что я никогда не дѣлаю глупостей.

   "- Вотъ наконецъ ты пробуждаешься, отвѣчалъ агитаторъ,- въ такомъ видѣ ты мнѣ нравишься. Не будемъ же терять времени и тотчасъ отправляемся въ Парижъ. Сегодня вечеромъ соберутся въ 9 часовъ въ кафе Lamblin въ Pilais-Royal.

   "Въ кофейнѣ мы застали обыкновенныхъ и необходимыхъ участниковъ всѣхъ политическихъ уличныхъ движен³й, такъ-называемыхъ хористовъ революц³и, этихъ вѣчныхъ и несчастныхъ любовниковъ революц³онной Пенелопы, составляющихъ фонъ и картину декорац³и, страшныхъ лишь издали, какъ драгуны изъ папье-маше, которыхъ употребляютъ Китайцы.

   "Среди такого сорта людей есть очень добрые, смѣлые, искренно преданные, готовые идти противъ пули, и тѣмъ безкорыстнѣе, что обыкновенно не знаютъ вовсе куда идутъ и какою дорогой; эти добрые люди рѣдко выходятъ изъ небольшаго круга политическихъ идей, отличаются строгимъ выполнен³емъ всѣхъ агитац³онныхъ формъ и обрядовъ и увлекаются главнымъ образомъ внѣшнею, реторическою стороной революц³оннаго священнодѣйств³я.

   "За разрядомъ наивныхъ людей слѣдовалъ другой, состоявш³й изъ всѣхъ вообще недовольныхъ, не достигшихъ карьеры, съ большимъ самолюб³емъ и претенз³ями, и безъ соотвѣтственныхъ способностей и настойчивости... Видимая легкость, съ которою возникаютъ во времена революц³й знаменитости, привлекаетъ ихъ, и они бросаются въ дѣятельную агитац³ю. Жизнь въ кофейняхъ и клубахъ обольстительна, полна движен³я, льститъ самолюб³ю и не обязываетъ ни къ чему.

   "Оба эти класса людей представляютъ политическихъ лаззарони, необходимую пѣну революц³и, праздную и безплодную, для которой волнен³е само по себѣ составляетъ цѣль и награду. Говоря о нихъ, я далекъ отъ мысли смѣшивать ихъ съ тѣми великими работниками будущаго, горячими апостолами независимости, мучениками любви къ ближнему, которыхъ не побѣждаютъ ни тюрьмы, ни бѣдность, ни изгнан³е. Они люди истор³и, двигатели человѣчества, они даютъ революц³ямъ мысль и душу, и отъ степени силы и вл³ян³я ихъ зависитъ успѣхъ революц³й.

   "Въ кофейнѣ Ламбдена собравш³еся граждане сидѣли за небольшими столами, пили пиво изъ большихъ и малыхъ кружекъ, и бросали мрачные и многозначительные взгляды изъ-подъ широкихъ краевъ своихъ калабр³йскихъ шляпъ. Здѣсь я узналъ, что собран³е не имѣетъ ни центра, ни плана и программы движен³я. Вдохновен³е должно было сойти съ кеба. Единственный пунктъ, въ которомъ были согласны, состоялъ въ томъ чтобъ идти въ сборѣ и безъ оруж³я. Послѣ долгихъ споровъ рѣшилсь наконецъ собраться на завтра утромъ въ 8 часовъ и идти на бульваръ Bonne Nouvelle, противъ Château d'Eau, и затѣмъ толпа отправилась въ редакц³ю la Vrai république.

   "Редактора и шефа движен³я не было, онъ отправился къ "монтаньярамъ" за инструкц³ями; мы застали тамъ въ большой полуосвp3;щенной задѣ около 20 лицъ, большею част³ю Поляковъ и Нѣмцевъ. Мой товарищъ Русск³й взялъ листъ бумаги, написалъ отъ имени эмигрантовъ всѣхъ странъ протестъ противъ занят³я Рима и объявлен³е, что они примутъ участ³е въ общемъ движен³и. Протестъ былъ прочтенъ, и всѣ поспѣшили обезсмертить свои имена и подписаться подъ нимъ.

   "Въ это время возвратился шефъ, усталый, печальный, и съ видомъ, въ которомъ просвѣчивало желан³е показать что ему извѣстно многое, но что долгъ заставляетъ его молчать.

   "- Граждане, вскричалъ онъ,- la montagne est en permanance! Послѣ этого развѣ возможно сомнѣн³е въ успѣхѣ?

   "Мой товарищъ вручилъ шефу протестъ отъ имени общей европейской демократ³и; онъ прочелъ его и отвѣчалъ:

   "- Очень хорошо, очень хорошо, Франц³я благодаритъ васъ. Но къ чему эти подписи?

   "Мног³е настаивали на ихъ опубликован³и.

   "- Извините, граждане, но я не могу взять такой отвѣтственности на себя; я лучше знаю съ кѣмъ мы имѣемъ дѣло,- и съ этимъ словомъ бросилъ листъ съ подписями въ огонь.

   "Когда мы вышли изъ редакц³и, сталъ разсвѣтать день; толпа гаменовъ и несчастныхъ женщиеъ въ лохмотьяхъ стояла и сидѣла на тротуарахъ предъ различными редакц³ями, ожидая газетъ, одни для складыван³я ихъ, друг³е для разноски по окраинамъ Парижа. Остальное населен³е Парижа еще не просыпалось.

   "Все было молчаливо и пусто, изрѣдка только попадались патрули нац³ональной гвард³и и нѣсколько городскихъ сержантовъ съ мрачными лицами.

   "- Какъ спокойно и беззаботно спитъ городъ, сказалъ мой товарищъ,- не предчувствуя урагана, который его разбудитъ.

   "Къ восьми часамъ мы пришли на назначенный бульваръ, гдѣ застали уже разныя группы народа, которыя съ видимымъ нетерпѣн³емъ ожидали начала дѣйств³й.

   "Толпа непрерывно увеличивалась, и къ десяти часамъ уже было около 25.000 человѣкъ.

   "По временамъ раздавались крики: Vive la reublique! часто произносились увѣщан³я не обращаться къ оруж³ю:

   "Суверенный народъ долженъ мирно и торжественно заявлять свою волю и не давать врагамъ повода къ обвине³ямъ и упрекамъ!"

   "Наконецъ стали формировать колонны. Иностранцевъ помѣстили непосредственно за шефами, какъ почетную фалангу. Въ числѣ шефовъ были Араго, Бастидъ и друг³я знаменитости 1848 г. Мы выступили съ пѣсн³ю Marseilaise.

   "Когда мы пришли къ тому мѣсту, гдѣ улица Мира упирается въ бульваръ, мы увидѣли, что улица была заперта венсенскими стрѣлками. При нашемъ приближен³и они разступились, и вдали показался Шангарнье, верхомъ на небольшой лошади и направлявш³йся на насъ съ эскадрономъ драгунъ.

   "Безъ всякаго предупрежден³я, безъ соблюден³я всѣхъ предписываемыхъ въ такихъ случаяхъ формъ, Шангарнье приказалъ драгунамъ очистить улицу. Драгуны бросились на васъ, поражая направо и налѣво ударами плашмя сабель при малѣйшемъ сопротивлен³и.

   "Мгновенно я очутился предъ лошадью, фыркнувшею мнѣ въ лицо, и драгуномъ, грозившимъ ударомъ. Я бросился направо, толпа увлекла меня и прижала. Изъ всей нашей фаланги одинъ Штрюбингъ (Германецъ) былъ подлѣ меня. Въ такомъ положен³и, Араго перескочиль въ улицу Basse de Rempart, и вслѣдъ за нимъ друг³е и я. Съ бѣшенствомъ мы посмотрѣли другъ на друга. Штрюбингъ оглянулся и закричалъ: "Къ оруж³ю, къ оруж³ю!" Какъ вдругъ одинъ блузникъ схватилъ его за воротникъ и толкнулъ въ сторону. "Что вы дѣлаете," сказалъ онъ, "сумашедш³й! Посмотрите,цѣлый лѣсъ штыковъ! Спасайтесь, пока васъ не услышали и не отрѣзали дороги. Все потеряно!" И съ этимъ словомъ онъ сжалъ кулакъ и быстро удалился, напѣвая пѣсенку, какъ ни въ чемъ не бывало.

   "Убитые, негодующ³е_; мы дошли до площади Соглас³я и разошлись. Демонстрац³я не удалась, Гора была побѣждена; но поражен³е произошло не вслѣдств³е нерѣшительности вождей, не отъ слабости силъ, а отъ бѣдности внутренней. Гора не имѣла полнаго убѣжден³я въ своемъ призван³и не обладала всею глубиной идей и не въ силахъ была предложить реформу вполнѣ новую и истинную, которая вдохновила бы и соединила всѣхъ.

   "Послѣ 13-го ³юня въ Парижѣ и попытки возстан³я въ Л³онѣ, начались аресты, ревиз³и. Тюрьмы наполнились обвиненными и заподозрѣнными. Не имѣя никакого желан³я воспользоваться тюремнымъ комфортомъ, я досталъ молдо-валахск³й паспортъ и съ нимъ, послѣ разныхъ препятств³й и приключен³й, добрался до Женевы."

  

   Намъ рѣдко случалось встрѣчать страницы, въ которыхъ авторъ, думая изображать другихъ, представилъ бы так³я живыя и полныя черты своего собственнаго портрета.

   Нельзя не подивиться въ настоящемъ случаѣ способности русскаго человѣка становиться въ ложное положен³е. Неужели у себя дома мало было дѣла, чтобъ идти на чужбину, попасть подъ копыта драгунской лошади, перескакивать въ улицу, подвергаться полицейскимъ ревиз³ямъ, перемѣнять свое имя, вступать въ сдѣлки съ сержантами.... и все это "безъ вѣры въ затѣянное дѣло", съ сознан³емъ полнаго разъединен³я съ своими случайными сподвижниками! Конечно, можно сказать, что въ кто время на родинѣ никакая дѣятельность по сердцу не была возможна! Но еслибь это было и такъ, въ чемъ мы сомнѣваемся, то судя сколько-нибудь здраво, было бы гораздо достойнѣе и даже полезнѣе сидѣть дома сложа руки, или даже барабанить пальцами по окну, и, ежели бросаться въ ребяческую роль, хотя бы и рука объ руку съ такими знаменитостями какъ Араго.

   Страсть драматизировать свое положен³е, долгая привычка смотрѣть на себя какъ на вѣстника и вождя новой жизни обнаруживается у г. Герцена даже въ нынѣшнемъ прощальномъ его словѣ съ читателями Колокола. Несмотря на сознан³е своего безсил³я и отчужден³я отъ русскаго общества, онъ изображаетъ себя "п³онеромъ", "раннимъ сѣятелемъ", "наслѣдникомъ великихъ бойцовъ свободы", "хранителемъ и защитникомъ русскаго народа". Эти скромныя наименован³я убѣждаютъ насъ еще разъ, какъ легко быть творцомъ собственнаго велич³я.

   Таково ваше воззрѣн³е на дѣятельность редактора Колокола; высказывая его, мы этимъ самымъ желали бы убѣдить г. Герцена, что темныя черты, найденныя нами въ общемъ типѣ русскихъ заграничныхъ дѣятелей, которыя онъ принялъ добровольно и безъ достаточныхъ основан³й на себя, нисколько не относятся къ его личности исключительно. Мы не усваивали этихъ чертъ не только г. Герцену, но и никому изъ эмигрантовъ въ частности и даже вообще не имѣли въ виду изслѣдовать точную истину приводимыхъ вами фактовъ. Мы желали только объяснить причины упадка русской заграничной печати и въ числѣ ихъ указали на пререкан³я, разоблачен³я и клеветы, которыми люди одного лагеря осыпаютъ другъ друга. Эти факты взяты нами изъ заграничныхъ русскихъ издан³й, въ родѣ пресловутой берлинской брошюры Русск³е заграничные дѣятели 1867 года, Тайнъ Нигилиста и многихъ другихъ. Да и самые процессы П. Долгорукова съ княземъ Воронцовымъ и парижскими издателями представляютъ въ настоящемъ случаѣ богатый матер³алъ. Пусть всѣ эти факты будутъ ложью и клеветой, охотно вѣримъ и даже весьма рады тому. Но дѣло въ томъ, что коль скоро въ какой-либо парт³и или кружкѣ исчезаетъ взаимное уважен³е, и члены ихъ начинаютъ злословить другъ друга, это вѣрный знакъ, что парт³я разлагается, мельчаетъ и теряетъ свое нравственное значен³е и вл³ян³е. Мы хотѣли доказать только эту мысль и, кажется, достигли своей цѣли.

   Но довольно о личностяхъ и личной сторонѣ дѣла. Обратимся къ общимъ вопросамъ, въ которыхъ г. Герценъ хочетъ объясниться и оправдаться: она гораздо важнѣе и любопытнѣе.

   Издатель Колокола весьма огорчался тѣмъ что мы сочли вл³ян³е его пропаганды вреднымъ, спрашиваетъ, "гдѣ же жертвы, которыхъ онъ посылалъ на гибель", проситъ указать хотя на одну, solo solissimo, и вспоминаетъ при этомъ о петербургскихъ пожарахъ, Михайловѣ, какихъ-то офицерахъ, которыхъ онъ даже удерживалъ отъ ихъ несчастныхъ затѣй. Ни о какихъ петербургскихъ пожарахъ, а равно и объ отдѣльныхъ лицахъ въ настоящемъ случаѣ мы не упоминали и даже не думали; тѣмъ не менѣе утверждаемъ, что пропаганда г. Герцена систематически сбивала многихъ изъ нашей молодежи. Не нужно понимать гибели въ ограниченномъ смыслѣ, какъ дѣлаетъ это издатель Колокола, говоря, напримѣръ, о Михайловѣ. Погибли и потерялась не только отдѣльныя лица, но цѣлые разряды лицъ; погибли не одни тѣ, кого несчастная судьба увлекла къ преступнымъ затѣямъ, но несравненно большее число такихъ (а это важнѣе), которые, подъ вл³ян³емъ жалкихъ идей и страстной агитац³и, отвыкли отъ труда, лишились способности понимать дѣйствительность, приносить ей свою долю пользы и тратятъ жизнь и средства въ безплодныхъ шатан³яхъ по разнымъ концамъ свѣта. А такихъ было довольно; остатки есть еще и нынѣ; для доказательства достаточно взглянуть хоть бы и въ одну изъ людныхъ кофеенъ Женевы; тамъ можно встрѣтить не только мущинъ, но и дѣвицъ, бросившихъ тих³й и вѣрный пр³ютъ своей семьи и свою скромную роль и отправившихся, подъ призывные звука Колокола, искать неосуществимыхъ благъ. И какую тягостную жизнь ведутъ онѣ!

   Не мало было людей, въ чистотѣ и искренности которыхъ не сомнѣвался и самъ г. Герценъ (по крайней мѣрѣ во время своего пребыван³я въ Росс³и), и которые старались убѣдить его въ должности и вредѣ избранной имъ дороги. Но всѣ факты и доказательства были напрасны: они исчезали предъ тою минутною ролью редактора Колокола, которую создали ему время и обстоятельства; принимая ее за плодъ собственной личности и непогрѣшимости своихъ учен³й, онъ, забрасывая возражателей насмѣшками и бранью, не потрудился прислушаться къ чужому голосу и спокойно посмотрѣть на результаты своей дѣятельности.

   Конечно, издатель Колокола можетъ сказать (онъ такъ и дѣлаетъ теперь), что онъ не навязывалъ своихъ убѣжден³й и служилъ лишь центромъ свободнаго слова и мысли. Согласны! Но отъ этого не было легче ни легковѣрнымъ поклонникамъ, ни русскому обществу, терявшему свои свѣж³я и полныя надеждъ силы. Да ужь если высказывать нашу мысль до конца, то въ существѣ дѣла пропаганда г. Герцена едва ли была и такъ наивна, какъ онъ старается представить ее, говоря, что у него былъ "не заговоръ, но типограф³я, свободныя двери для вольныхъ людей, и что онъ никого не подстрекалъ непосредственно"!

   Издателю Колокола была извp