Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Е. Покусаев. М. Е. Салтыков-Щедрин (Очерк творчества)

   Е. Покусаев

  

   ОТ РЕДАКЦИИ.

  

   Литературное наследие М. Е. Салтыкова-Щедрина досталось советскому обществу в состоянии значительно худшем, чем наследие других русских классиков. Почти каждое произведение великого сатирика, революционного демократа, несло на себе клеймо царской цензуры. Значительная часть написанного им была не собрана и не издана.

   Лишь после Октября советскими литературоведами были проведены фундаментальные работы по выявлению и публикации неизвестных ранее текстов Салтыкова-Щедрина. В начале 30-х годов по инициативе М. С. Ольминского (1863-1933) - одного из старейших деятелей революционного движения России - было предпринято первое научное издание сочинений писателя. Тексты для этого издания, выпущенного Государственным издательством "Художественная литература" в 1933-1941 годах, были проверены по всем известным источникам. Из двадцати томов примерно восемь заняли произведения, ранее не входившие в собрания сочинений Салтыкова-Щедрина.

   Издание 1933-1941 годов имею выдающееся научное и культурно-политическое значение. Оно создало широкую базу как для исследовательской работы над Салтыковым-Щедриным, так и для ознакомления с его творчеством широких кругов новых советских читателей. Однако за тридцать с лишним лет, прошедших со времени начала работы над этим изданием, во всех областях изучения Салтыкова-Щедрина, в том числе и в области текстологии, произошли существенные сдвиги.

   Издание 1933-1941 годов не свободно от ряда серьезных недостатков. Главнейшие из них 1) отсутствие единства в методах подготовки текстов, а также принципах отбора других редакций и вариантов и 2) бедность, а иногда и отсутствие комментариев к некоторым, в том числе важнейшим, произведениям Салтыкова-Щедрина (к "Губернским очеркам", "Истории одного города", "Сказкам" и др.).

   Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как закон ценные, так и незавершенные.

   По сравнению с предшествующим изданием, тома настоящего Собрания пополняются всеми недавно найденными материалами доцензурным текстом статьи о Кольцове, имеющим значение программного выступления писателя (1856), неизвестной ранее переработанной редакцией очерка "Каплуны" (конец 1862 г), несколькими литературно-критическими и публицистическими статьями, относящимися к последним годам работы Салтыкова-Щедрина в "Современнике" (1864), письмами - в количестве более пятидесяти - к разным лицам и др.

   Это Собрание сочинений рассчитано на широкий круг читателей. В задачу его не входит поэтому публикация всех редакций, и тем более мелких вариантов произведении Салтыкова-Щедрина. Полностью или в извлечениях приводятся лишь те "другие редакции", которые представляют самостоятельный и существенный интерес (первоначальная редакция пьесы "Смерть Пазухина", под заглавием "Царство смерти", приспособленные автором к цензурным условиям редакции "письма третьего" из цикла "Письма к тетеньке", сказки "Вяленая вобла" под заглавием "Мала рыбка, а лучше большого таракана" и др.). В особо важных случаях в примечаниях приводятся отдельные варианты, извлеченные из рукописей, корректурных гранок и авторских публикации.

   Издание рассчитано на двадцать томов. В первых семнадцати собрано литературное наследие Салтыкова-Щедрина, в последних трех - эпистолярное.

   Художественные произведения занимают четырнадцать томов. Произведения располагаются в последовательности их создания, которая, однако, не могла быть строго соблюдена Салтыков-Щедрин объединял свои рассказы, очерки и фельетоны разных лет в "циклы" и "сборники" "Хронология" каждого из них перемежалась, иногда многократно, с "хронологией" работы над другими "циклами" и "сборниками". Необходимой поправкой к хронологическому принципу является расположение крупных произведений Салтыкова-Щедрина не в последовательности начальных дат работы над ними, а по доминирующей хронологии (так, "Сказки", созданные в период с 1869 по 1885 год, отнесены в один из томов сочинений 80-х, а не 60-х годов). В первом томе художественная проза предшествует рецензиям и стихотворениям, хотя они были написаны раньше повестей Такое нарушение хронологического принципа оправдано тем, что творчество Салтыкова 40-х годов характеризуют не стихотворные опыты и рецензии, а повести.

   Критика и публицистика, за исключением ранних рецензий (1847- 1848), включенных в первый том, собраны в трех томах - пятом и шестом (1856-1864) и девятом (1868-1878). Место этих томов в издании определяется хронологическими рамками входящих в них материалов.

   Письма занимают завершающие издание тома восемнадцатый, девятнадцатый и двадцатый. В первом из этих томов печатаются автобиографические записки Салтыкова-Щедрина.

   Каждый том строится по одному общему принципу, включая в себя, как правило, три "раздела" !) основные тексты (к ним относятся также тексты фрагментов и начатых, но не завершенных произведений); 2) тексты других редакций, 3) примечания.

   Одно из своеобразий текстологии Салтыкова-Щедрина заключается в том, что некоторые его произведения частично повторяются в других произведениях. Объясняется это, в основном, двумя причинами. Первая из них - цензура Запрещенный однажды текст Салтыкову Щедрину удава лось иногда включить в одно из позднейших своих сочинений Так, на пример, материалами очерка "Чужую беду руками разведу" (1877), вы резанного из журнала цензурой, Салтыков-Щедрин воспользовался в очерках "Дворянские мелодии" (1877) и "Чужой толк" (1880).

   Во-вторых, отдельные очерки из циклов, не получивших самостоятельных изданий и оставшихся в первопечатных журнальных публикациях, позднее вводились писателем с изменениями в другие циклы и сборники. Таковы, например, очерки "Русские "гулящие люди" за границей" или "Сеничкин яд". Впервые они появились в серии фельетонов "Наша общественная жизнь" в "Современнике" за 1863 год Впоследствии же Салтыков-Щедрин ввел их в свой сборник "Признаки времени" (1869).

   Салтыков-Щедрин принимал личное участие в подготовке к печати почти всех своих крупных произведений, не раз повторно редактировал их Установленные писателем в последний раз тексты положены в основу публикаций настоящего издания. Исключения из этого правила, всегда оговариваемые, объясняются обычно цензурной судьбой произведения. В некоторых случаях первоначальная редакция оказывается предпочтительнее позднейшей переработки, сделанной применительно к цензурным условиям (очерк "Тяжелый год" из книги "Благонамеренные речи" и др.).

   Независимо от степени авторитетности избранной для печати редакции, текст ее сверяется с текстами беловых и наборных рукописей и всех изданий данного произведения, вышедших под контролем автора. В необходимых случаях текст проверяется и по черновым рукописям. Учитываются также приведенные в известность (документированные) факты прямого или косвенного вмешательства цензуры в авторский текст.

   Освобождение щедринской сатиры и публицистики от цензурных искажений - сложная и полностью не разрешимая задача Главная ее трудность - в том, что подпавшие под цензурный запрет или замечания места щедринского текста замещались писателем другими текстами, которые всегда представляют собою новую творческую редакцию. Они органически входят в литературную ткань произведений и далеко не всегда могут быть вновь заменены более ранними редакциями. В тех случаях, когда восстановление доцензурного текста оказывается невозможным, он приводится или о нем сообщается в примечаниях.

   Произведения, не обнародованные при жизни Салтыкова-Щедрина, публикуются по авторским рукописям или корректурным гранкам набора, запрещенного к печати цензурой.

   Тексты сочинений и писем печатаются по правилам современной орфографии и пунктуации, с сохранением характерных особенностей языка, присущих тому времени и лично свойственных Салтыкову Щедрину.

   Примечания даются к каждому произведению и состоят из статей, текстологических заметок и комментариев. Примечания содержат в своей совокупности указания на источники текста, мотивировку выбора печатаемого текста и справки о характере внесенных в него изменений, сведения из истории создания и печатания произведения, включая цензурную судьбу ею, сжатую идейно-художественную, историко-литературную и общественно политическую характеристику произведения, важнейшие отзывы о нем печати того времени и отклики современников, наконец - пояснения к отдельным местам текста, необходимые для возможно ясного понимания этих мест читателем нашего времени. Особенное внимание в примечаниях уделяется раскрытию сложных иносказаний, "эзопова языка" щедринской сатиры, разъяснениям содержания ее главных образов-метафор ("город Глупов", "глуповцы", "помпадуры", "ташкентцы" и т.д.). В реальных комментариях вскрывается связь сочинений писателя с основными явлениями и фактами идейной жизни и политического быта эпохи.

   Собранию сочинений предпосылается очерк творчества Салтыкова-Щедрина.

   Каждый том издания сопровождается аннотированным указателем личных имен и названий периодической печати. В томе, завершающем публикацию литературного наследия (т 17), будет дан алфавитный указатель всех сочинений Салтыкова-Щедрина, а в последнем томе издания (т 20) - хронологическая канва жизни и творчества писателя.

   Переводы иноязычных слов и фраз, принадлежащие редакции, даются в подстрочных примечаниях. Примечания самого Салтыкова-Щедрина печатаются с указанием их принадлежности автору.

   Та часть текстологической работы для настоящего издания, которая связана с обращением к автографам писателя, осуществляется при участии и под контролем группы научных сотрудников Института русской литера туры (Пушкинский дом) Академии наук СССР - основного хранилища рукописей Салтыкова-Щедрина.

  

   М. Е. САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН.

   (Очерк творчества).

  

   Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, гениальный художник и мыслитель, блестящий публицист и литературный критик, талантливый журнальный редактор и организатор молодых творческих сил, был одним из самых ярких деятелей русского освободительного движения.

   Дар великого сатирика явление редчайшее. Наперечет имена художников, силою гения своего утвердивших непреходящую социальную и нравственную роль смеха в духовной жизни человечества у древних народов Греции и Рима - это Аристофан, Эзоп и Ювенал, в более близкие к нам эпохи - Рабле и Вольтер во Франции, Свифт в Англии, Марк Твен в Америке, Гоголь и Салтыков-Щедрин в России.

   Большого сатирика рождают бурные эпохи, переломные моменты в истории наций, когда предельно обостряются классовые противоречия, когда происходит гигантское столкновение сил прогресса и реакции, нового и старого. Энгельс в 1891 году писал о "глубокой социальной революции, происходившей в России со времени Крымской войны" [К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2-е, т. 22, М 1982, стр. 261].

   За короткий исторический срок возникли и сменит одна другую две революционные ситуации (1859-1861, 1879-1881). В первое десятилетие XX века страна вступила в полосу общенародных восстаний, завершившихся победоносным Октябрем 1917 года Салтыков-Щедрин, как, может быть, никто другой из его великих литературных современников, продвинулся далеко вперед в художественном познании самых существенных процессов и закономерностей пореформенного развития России, назревавшей в ней демократической революции.

   Труню представить классическую русскую литературу без Салтыкова-Щедрина. Это значило бы лишить ее облик неповторимо своеобразных черт. В Салтыкове-Щедрине счастливо соединились громадный комический талант, могучий, проницательный ум, энциклопедическая образованность, способная соперничать с герценовской, непревзойденное знание жизни России до последних ее "мелочей", гуманизм революционного демократа и патриота. С именем Салтыкова-Щедрина Горький связывал расцвет сатирического творчества в России "Это не смех Гоголя, - писал он, - а нечто гораздо более оглушительно правдивое, более глубокое и могучее" [М Горький, История русской литературы, М 1939, стр. 270].

   В этом несомненном и вместе таком великолепном преувеличении проявилось стремление подчеркнуть уникальность, исключительность дарования Салтыкова-Щедрина, широту его творческого размаха, небывало действенную роль его сатирического наследия в духовной жизни целых общественных поколений.

   Только небольшому кругу лиц были в свое время известны подробности биографии писателя, безрадостное пошехонское детство, драматизм вяткой ссылки в молодые годы, тяготы чиновничьей службы, ненавистного вице-губернаторства, семейная неустроенность. Но зато на виду у всей мыслящей России был подвижнический труд Салтыкова-Щедрина в литературе, которую он страстно любил и которой отдал все силы своей щедрой души, на виду у всех была его титаническая борьба с царизмом. С нетерпением ждали читатели каждого нового его произведения, каждой новой его сатиры, где с замечательной чуткостью затрагивались самые острые вопросы дня, одним-двумя меткими словами определялась суть едва зарождающегося социального типа, подспудное течение запутанных и темных явлений действительности.

   Это был мудрый и проникновенный художник-сатирик, которому оказались доступными "тончайшие нити и пружины личных и общественных отношений". Он умел заглянуть в тайники души не только одного человека, но постичь нечто сокровенное в психологии целых классов, групп, сословии и всенародно обнажить социальные их "готовности" "Диагност наших общественных зол и недугов", "пророк" - так отзывались о сатирике его современники.

   В сатирическом таланте, сила которого в беспощадном отрицании, в обостренном чувстве к злу и несправедливости, заключен и некий потенциально опасный элемент известной односторонности восприятия. Под тягостным давлением пороков, зла жизни идейно незакаленный художник легко может соскользнуть в цинизм, равнодушие и даже мизантропию. У Салтыкова-Щедрина, стоявшего на уровне демократических и социалистических идей века, никогда, даже в самые "худые" и ужасные времена реакционных бешенств, разгула цензуры, не утрачивалась вера в торжество правды и разума, вера в неистощимость исторического творчества человечества. Порок смех проникался горечью трагического мироощущения, становился резко бичующим, язвительным, саркастическим, но не угасала в сатирике большая любовь к людям. Сердечно привязанный к своей родине, он верил в ее лучшее будущее.

   Идеологические противники сотни раз провозглашали, как об этом с иронией писал Салтыков-Щедрин "Загляните в скрижали истории, и вы убедитесь, что тот только народ благоденствует и процветает, который не уносится далеко, не порывается, не дерзает до вопроса". Сатирик с негодованием отвергал эти убаюкивающие примирительные идейки Салтыков-Щедрин страстно хотел видеть свой народ "дерзающим до вопроса", способным к великим историческим свершениям, способным навсегда покончить с "миром зловоний и болотных испарений". Исторический смысл своей литературной деятельности он видел в том, чтобы пробудить общественное сознание народных масс. Благородный революционно-просветительский пафос слышится в неумирающих щедринских словах: "Литература и пропаганда - одно и то же".

   В самой личности Салтыкова-Щедрина скрывалась поистине титаническая нравственная сила, "необычайная мощь духа" (И Бунин). Мужество и энергия, с какими он всю свою сознательную жизнь карал зло, напряжение и страсть в искании истины, трезвейший смех и реализм, так органически уживавшиеся с высоким романтизмом души, - все эти черты истинно человеческого величия неотразимо действовали на всех соприкасавшихся с гениальным сатириком. В нем видели совесть честной, думающей, передовой России.

   Изумительное мастерство Салтыкова-Щедрина, художника, проверено самым строгим и беспристрастным критиком - временем Щедринские сатирические характеристики, его типы, подобно гоголевским, "вошли как бы в самый состав русского языка" (К. Федин) Помпадур, иудушка, "орган чик", премудрый пискарь, карась идеалист, пенкосниматель, чумазый и множество других щедринских образов превратились в нарицательные образы-символы.

   Однажды за границей, вспоминает А. В. Луначарский, в присутствии Ленина зашла речь о Щедрине. Рассказывал о нем неутомимый его популяризатор М. С. Ольминский: "Он говорил о меткости, он говорил о суровом портрете Щедрина, где он изображен закутанным в плед, о том, каким сумрачным, каким неподвижным выглядит этот человек, родивший столько смеха на земле, может быть больше, чем кто бы то ни был другой из живших на ней, не исключая Аристофана, Рабле, Свифта, Вольтера и Гоголя. А потом Михаил Степанович стал вспоминать различные ситуации, <...>, выражения Щедрина. Мы хохотали их меткости, мы изумлялись тому, в какой мере они остаются живыми. И Владимир Ильич окончил нашу беседу таким замечанием:

   - Ну, Михаил Степанович, когда-то придется поручить вам оживить полностью Щедрина для масс, ставших свободными и приступающих к строительству своей собственной социалистической культуры" [Цитируется по кн. М Ольминский, Статьи о Салтыкове-Щедрине, М 1959, стр. 111]. Этот знаменательный эпизод дает возможность еще полнее понять и оценить современное значение ленинского завета "вспоминать, цитировать и растолковывать" [В. И. Ленин, Сочинения, изд. 4-е, т. 35, стр. 31-32.] Салтыкова-Щедрина, одного из величайших творцов русской демократической культуры.

   Михаил Евграфович Салтыков, впоследствии избравший себе литературный псевдоним "Н. Щедрин", родился 15(27) января 1826 года в с. Спас-Угол, Калязинского уезда, Тверской губернии.

   Вся обстановка тверского поместья, семейный уклад жизни запечатлелись в памяти сатирика как безнравственные и жестокие. "Одни были развращены до мозга костей, другие придавлены до потери человеческого образа". Эта гневная формула относитесь не только к отрицаемому в корне социально политическому строю, но также и к собственной семье, которая выступила в произведениях сатирика "одной из типических форм бытового выражения" этого самого строя [С. А. Макашин, Салтыков-Щедрин Биография, т. I, изд. 2, М. 1951, стр. 26, 36-38, 53].

   В конце жизненного пути, возвращаясь мыслью к ранним годам, Салтыков-Щедрин утверждал, что крепостное право по-своему сыграло громадную роль в его жизни, что оно сближало его с "подневольною массой", что, только пережив все его фазисы, он мог прийти к "полному сознательному и страстному отрицанию его".

   Будущий писатель рано пристрастится к книге. Его захватила поэзия Пушкина. Мятежные стихи Лермонтова воспринимались как пламенный протест против повсеместной аракчеевщины Юного Салтыкова влекли произведения, богатые сатирой и юмором. Сильное впечатление производила ирония Генриха Гейне "Я еще маленький был, - вспоминал Салтыков впоследствии, - как надрывался от злобы и умиления, читая его".

   Разнообразие духовных интересов, увлечение театром, неодолимая тяга к литературе, сочинительству заметно отличали одаренного юношу в среде воспитанников казенной школы рассадника министров и "помпадуров", как иронически называл сатирик Царскосельский лицей, в котором провел долгие годы. Вскоре молодой Салтыков именно в литературе, в "писательстве" будет искать выход из мертвящих традиционных условий жизни, готовивших для него обычную карьеру "просвещенного" вотчинника или преуспевающего николаевского чиновника-службиста.

   Впервые в печати Салтыков выступил в 1841 году. На страницах журнала "Библиотека для чтения" появилось его стихотворение "Лира", а затем, в 1843-1844 годах, еще несколько стихотворений Юношеская лирика носит на себе заметные следы подражания Байрону, Гейне, Лермонтову, и Салтыков не любил вспоминать о ней. Все же в стихах лицеиста. Салтыкова пробивались искренние романтико-протестующие настроения, созвучные мотивам этих великих художников.

   Салтыков прошел через содержательнейший период самообразования. Он знакомится с философскими сочинениями Гегеля и Фейербаха, штудирует произведения утопистов социалистов Сен-Симона, Фурье, Кабэ, Консилерана [См. В. Я. Кирпотин, Философские и эстетические взгляды Салтыкова-Щедрина, Госполитиздат, М 1957], интересуется политической экономией, историей. "В особенности сильно, - заявил Салтыков-Щедрин в биографической заметке 1878 года, - было влияние "Отечественных записок", и в них критики Белинского и повестей Панаева, Кудрявцева, Герцена и других".

   Салтыков стал одним из участников известного кружка, руководимого М. В. Петрашевским. Этого талантливого русского мыслителя и революционера он позже называл "многолюбивым и незабвенным другом и учителем". Салтыков разделят антикрепостнические взгляды петрашевцев. Он сблизился с даровитым критиком Вал. Майковым и публицистом В. Милютиным. С увлечением отдавался он кружковым спорам, в центре которых были острые вопросы политическом жизни России и Западной Европы, проблемы революции, идеал социалистического будущего человечества. И самый процесс, и некоторые итоги исканий молодого Салтыкова нашли отражение в повестях сороковых годов "Противоречия" и "Запутанное дело".

   Повести Салтыкова-Щедрина примкнули к тому течению русской беллетристики, которое творчески осуществляло провозглашенные Белинским принципы "натуральной школы". В художественном отношении еще незрелая, слишком "книжная" и "умозрительная" повесть "Противоречия" примечательна своим горячим откликом на злободневные философско-политические споры времени. Герой повести Нагибин показан в состоянии изнурительной, трагической рефлексии, обрекающей его на мучительное бездействие. Он безуспешно бьется нал вопросами как преодолеть про пасть, отделяющую действительность от идеала будущего, как преодолеть утопичность и романтичность социалистических программ, коль скоро они не находят в настоящей жизни никаких "зачатков будущего".

   Нагибина превращает в "умную ненужность" его пассивность перед жизнью, отвлеченный интеллектуализм, увлечение анализом и умозрением в которых расслабляются натура, характер. В изощренном умствовании исчерпывается энергия, и герой превращаема в чисто книжного протестанта, по существу без борьбы подчиняющегося неразумной, как он сам это хорошо доказывает, действительности.

   В "Запутанном деле" острота идейной проблематики еще ощутимее. Герой повести Мичулин, "маленький человек", до конца испытал <...> нужды и унижения в чиновно-меркантильном, холодном Петербурге. В освещении этой темы, излюбленной писателями "натуральной школы", Салтыков опять-таки проявил незаурядную самостоятельность. Драматическая судьба оскорбленного бедностью и приниженностью человека роднит Мичулина и с пушкинским Симеоном Выриным, и с гоголевским Акакием Башмачкиным, и, в особенности, с Макаром Девушкиным из "Бедных людей" Достоевского. Но салтыковский герои отнюдь не повторяет предшественников. Ни у кого из них не было такого глубокого ощущения социальной несправедливости, такого активно формирующегося политического сознания, зовущего к возмущению и борьбе, какие уже обозначались в Мичулине. Увлеченный социалистическими идеями, Салтыков переводил тему "маленького человека" в новый социально психологический план. В горячечном сне салтыковскому герою современное общество представляется в виде чудовищной пирамиды, у основания которой копошатся полураздавленные толпы простолюдинов, а над ними громоздятся привилегированные сословия, он "увидел в самом низу необыкновенно объемистого столба такого же Ивана Самойлыча, как и он сам, но в таком бедственном и странном положении, что глазам не хотелось верить". Популярные в социалистической литературе Запада уподобления человеческого общества иерархической пирамиде оформились у Салтыкова в революционный образ, бичующий неравенство, угнетение и обездоленность масс.

   При всей художественной незрелости ранние петербургские повести обозначили серьезный период в идейно-творческом развитии будущего сатирика. Повесть "Запутанное дело" была весьма сочувственно принята читателями, особенно из молодежи. Чернышевский и Добролюбов помнили ее спустя много лет после опубликования. Их покорило "до боли сердечной" прочувствованное отношение автора к "бедному человечеству" [Н А Добролюбов, Полн. собр. соч. в шести томах, т. 2, Гослитиздат, М. 1935, стр. 381].

   Обостренный интерес к социальным противоречиям и конфликтам современности, попытки выражения широких идейных обобщений в символических картинах, остроумные эзоповские иносказания, ирония, бьющие прямо в цель сатирические зарисовки типов, наконец, свободное соединение публицистики и образности - все эти черты, впервые наметившиеся в повестях, впоследствии будут интенсивно разрабатываться и закрепляться как существенно важные особенности сатирического стиля писателя.

   Ранним повестям суждено было стать переломным моментом и в плане биографическом. После окончания лицея в 1844 году Салтыков служит в канцелярии военного министерства. Ничего похожего на ревностное отношение к службе у нового чиновника не было. Его захватили общественно-литературные интересы. В связи с событиями февральской революции 1848 года во Франции русские власти усилили полицейско-цензурный надзор за печатью. Особо учрежденный для этой цели секретный комитет обратил внимание на повести Салтыкова (на "Запутанное дело" прежде всего). Ближайшее начальство Салтыкова - военный министр. Чернышев, а также III Отделение и сам царь увидели в них "вредный образ мыслей и пагубное стремление к распространению идей, потрясших уже всю Западную Европу и ниспровергших власти и общественное спокойствие" [С. А. Мaкашин, Салтыков-Щедрин Биография, т. I, стр. 293].

   21 апреля 1848 года крамольного автора арестовали и отправили на обязательную службу в Вятку. Это была тяжелая ссылка, продолжавшаяся около восьми лет. Здесь Салтыков столкнулся с такими реальными "противоречиями", с такими "запутанными делами", перед которыми не могло не померкнуть все то, что, в значительной мере еще умозрительно и книжно, без достаточного знания жизни, было изображено в повестях. Производя следствие по делам раскольников, Салтыков исколесил Вятскую, Пермскую, Казанскую, Нижегородскую, Владимирскую и Ярослав скую губернии. Он наблюдал быт служилого дворянства и купечества, жизнь работных людей Приуралья и крестьян северных областей России. Он близко узнал трудовой народ, его нужду, его страдания. Неизмеримо глубже и богаче стали понятия Салтыкова о русской действительности. Это имело "благодетельное влияние", по словам самого писателя, на его творчество.

   Опальный писатель настойчиво стремился вырваться из вятского плена, изменить положение, которое воспринималось как "совершенно не выносимое". Мемуаристы приводят горькие слова сатирика о том, что в ссылке его преследовали скука, одиночество, нравственные мучения. В некоторых позднейших произведениях Салтыкова-Щедрина рассыпаны интересные, несомненно автобиографического происхождения, замечания о переживаниях молодого человека, насильственно заброшенного в провинциальную глушь.

   Освобождение из ссылки стало возможным только после смерти Николая I. В конце 1855 года Салтыков-Щедрин уезжает из Вятки в Петербург. Живые силы нации стремились в это время практически решить огромной важности задачу вырвать Россию из крепостнического застоя.

   Идейное развитие Салтыкова-Щедрина шло стремительно, напряженно. Оно откристаллизовывалось и укреплялось как мировоззрение революционно-демократическое. После кружковой замкнутости петербургского периода, после вынужденной, душной изоляции. Вятки широкая наступательно-публицистическая школа "Современника" Чернышевского и Добролюбова создала для Салтыкова-Щедрина наилучшие условия духовного совершенствования.

   Широкую известность Салтыков-Щедрин впервые приобрел "Губернскими очерками" (1856-1857). Они знаменовали собой движение Салтыкова-Щедрина вперед по пути углубления реалистических принципов.

   Правдиво и полнокровно воспроизводилась писателем жизнь дореформенной провинции. Действия и события, о которых повествовал автор, совершались в исконно русских местах - это народная ярмарка, постоялый двор, трактир, купеческая лавка, курная крестьянская изба, помещичья усадьба, острог, административное присутствие, особняк губернского сановника, ямщицкий тракт.

   В самой композиции книги выдерживался принцип социальной группировки материала. Особые разделы-главы посвящены различным категориям чиновничества от подьячих "прошлых времен" до современных администраторов-"озорников" ("Юродивые"), пестрой толпе помещиков и дворян ("Мои знакомцы", "Талантливые натуры"), доморощенным коммерсантам-купцам, народным персонажам - от нищей крепостное старухи до разбогатевшего раскольника ("Богомольцы, странники и проезжие", "Драматические сцены и монологи", "В остроге", "Казусные обстоятельства").

   По своей сущности "Губернские очерки" - глубоко антикрепостническое произведение. Обличительное острие их направлено против главной классовой опоры самодержавия - дворян помещиков, против царской бюрократии. Писатель четко выражал свои демократические симпатии. Через все очерки проходило последовательно выдержанное противопоставите крестьян помещикам, чиновникам, купцам. Автор сатирически резок, когда он знакомит читателя с сановными бюрократами Чебылкиными, тунеядствующими "талантливыми натурами", мошенниками купцами, и, наоборот, тон писателя совершенно изменялся, когда он обращался к жителям курной крестьянской избы, терпеливо и покорно выносящим неслыханную нужду, злую рекрутчину, подневольный груд и казенные тяготы. Салтыков-Щедрин не идеализировал, подобно славянофилам, социальную беспомощность и инертность народа, не любовался его безответностью и кротостью Автор очерков понимал, что смирение и пассивность русского крестьянства есть необходимое следствие вековой неволи, "искусственных экономических отношений", то есть крепостного права, ввергнувшего народ в пучину темных суеверий, невежества, бескультурья, полуголодного существования.

   Общественный резонанс книги Салтыкова-Щедрина был настолько велик, поднятые ею вопросы так злободневны, что она очень скоро выдвинулась на аванпост классовой борьбы в литературе пятидесятых годов.

   Чернышевский опубликовал в "Современнике" в 1857 году одну за другой две большие статьи (свою и Добролюбова) с высокой положительной оценкой книги. Он полемически заострил свой разбор "Губернских очерков" против их либеральной интерпретации. Критик демократ видел в очерках не поход против взяточников, против отдельных пороков государственной системы, а сатирическое разоблачение негодных основ самодержавно крепостнического строя. В Салтыкове-Щедрине Чернышевский узнал своего сильного идейного союзника.

   С появлением щедринской сатиры демократическая критика впервые отметила "ограниченность" гоголевского реализма, в котором до сих пор видела наиболее полное, никем не превзойденное выражение "отрицательного", "сатирического" направления в отечественной литературе. Автору "Ревизора" и "Мертвых душ" недоставало, утверждал Чернышевский, объяснения жизни "Его поражало безобразие фактов, и он выражал свое негодование против них; о том, из каких источников возникают эти факты, какая связь находится между тою отраслью жизни, в которой встречаются эти факты, и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни, он не размышлял много". Совсем иное у Салтыкова-Щедрина. "Прочтите, - писал Чернышевский, - его рассказы "Неумелые" и "Озорные", и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы". Писательский "приговор" у автора "Губернских очерков" приобретет всю силу демократической непримиримости к существующему режиму. "Ни у кого из предшествовавших Щедрину писателей, - заявлял Чернышевский, - картины нашего быта не рисовались красками, более мрачными. Никто (если употреблять громкие выражения) не карал наших общественных пороков словом более горьким, не выставлял перед нами наших общественных язв с большею беспощадностию" [Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч. в пятнадцати томах, т. IV, М. 1948, стр. 632, 633, 266-267] Пафос негодования Салтыкова-Щедрина, беспощадность его обличений, его отрицания есть, как объяснял критик, прямое следствие передового мировоззрения писателя. Замечательно, что Добролюбов, развивая и дополняя принципиальные суждения Чернышевского, особо останавливается на крестьянском демократизме, так отличающем нового сатирика от Гоголя. "Гоголь, - пишет Добролюбов в статье "О степени участия народности в развитии русской литературы", - в лучших своих созданиях очень близко подошел к народной точке зрения, но подошел бессознательно, просто художественно" [Н. А Добролюбов, Полн. собр. соч. в девяти томах, т. <...>, M 1962, стр. 271] Незадолго до опубликования этих строк в статье о "Губернских очерках" (декабрь 1837 г.) критик утверждал, что Салтыков-Щедрин органически усвоил принцип народности он совершенно сознательно встал на крестьянскую точку зрения и в свете ее рассматривает "все вопросы жизни" "Все отрицание г. Щедрина, - писал критик, - относится к ничтожному (читай помещичьему - Е.П.) меньшинству нашего народа" [Там же, т. 2, стр. 144].

   Сравнение Гоголя и Салтыкова-Щедрина не было в демократической критике чем-либо случайным. Разумеется, Чернышевский и Добролюбов не ставили знака равенства между талантливым автором "Губернских очерков", только еще начинавшим серьезную литературную деятельность, и общепризнанным гениальным художником того времени. Тем не менее, они сочли необходимым подчеркнуть исторически обусловленную ограниченность творческих позиций последнего. В условиях активизировавшейся общественной жизни предреформенных годов от писателей требовались высокая идейная убежденность, глубокое понимание того, на почве каких враждебных народу начал держится в России старый строй. Чернышевский, боровшийся за революционную ликвидацию крепостнического режима, естественно желал, чтобы и художественная литература помогала осуществлять эту громадной важности историческую задачу. Критики-демократы увидели в "Губернских очерках" чрезвычайно своевременное образное углубление и заострение обличительных принципов русского художественного реализма.

   Статьи Чернышевского и Добролюбова имели огромное значение для будущей писательской деятельности Салтыкова-Щедрина. В них он нашел авторитетную поддержку углубившимся в его творчестве сатирическим реалистическим началам. Демократическая критика открывала широкие идейно-творческие перспективы новому таланту русской литературы.

   После возвращения из Вятки Салтыков-Щедрин служил в министерстве внутренних дел. С 1858 года он становится вице-губернатором сначала в Рязани, затем в Твери Чиновничья служба - далеко не частный эпизод в биографии сатирика. Писатель демократических убеждений он считал возможным и полезный сотрудничать с теми, в "руках которых хранится судьба России". В правительстве, объявившем подготовку крестьянской реформы, он усматривал некую надклассовую силу, способную в чем-то существенном преобразовать страну, изменить к лучшему положение народа. Однако служебный опыт как раз и позволил Салтыкову Щедрину убедиться в том, что правительство и его агенты чиновники защищают классовые интересы помещиков. Но на первых порах и в этом он видел не закономерность, а уклонение от нормы, уклонение, диктуемое напором крепостнической реакции, ослепленной своекорыстными сословными притязаниями.

   Реакции нужно дать отпор, и дело честных людей, рассуждал сатирик, помочь правительству пресечь эгоизм крепостников. Но писатель скоро почувствовал, как тяжело служить неправедной власти. Свое пребывание на постах крупного царского чиновника он стремится оправдать созданной им "теорией" насаждения либерализма в "самом капище антилиберализма". "Не дать в обиду мужика" - так бы теперь хотел Салтыков-Щедрин определить гражданское назначение своего вице губернаторства.

   В начале 1862 года Салтыков-Щедрин оставляет службу, окончательно убедившись в ее полной бесполезности и бесперспективности, в особенности как одного из средств достижения общественного прогресса. Кроме того, он решительно пошел навстречу своему давнему желанию - целиком отдаться общественно-литературной деятельности.

   Служба обогатила писателя новыми наблюдениями. Он вживе увидел помпадурство и помпадуров всех рангов, видов и форм, гениальным обличителем которых и стал впоследствии.

   В декабре 1862 года после ареста Чернышевского (июль 1862 г.) Салтыков Щедрин становится членом редакции "Современника". Достаточно вспомнить мрачную общественную обстановку той поры, правительственный террор, реакционную пропаганду катковцев, откровенное ренегатство либеральных кругов, смятение и растерянность в среде демократически настроенных людей и групп, чтобы по достоинству оценить мужественный посту нок писателя, доказавший прочность его демократических убеждений.

   Наряду с художественными произведениями ("Невинные рассказы", "Сатиры в прозе", первые очерки из цикла "Помпадуры и помпадурши"), Салтыков-Щедрин опубликовал в журнале серию статей обзоров под рубрикой "Наша общественная жизнь". Эти обзоры и выдвинули его на место первого публициста, которое совсем недавно занимал в "Современнике" Чернышевский.

   Публицистическое наследие писателя необычайно интересно, значительно, революционно по своей сути. Практике большинства современных журнальных обозревателей с их уныло скучной регистрацией текущих событий без широкой мысли и обобщений или фельетонно-легковесной хроникой столичных "огорчений и увеселений" Салтыков-Щедрин противопоставил глубокий анализ "общего характера русской общественной жизни" в ее стремлении к идеалу.

   В поле зрения публициста "Современника" - социально-экономические процессы, происходящие в пореформенной русской деревне, положение народа, политические события в России и за рубежом, духовная жизнь интеллигенции в новых исторических условиях, вопросы тактики живых сил нации в борьбе за прогресс. Суровый реализм щедринских характеристик ограбленной крепостниками деревни прямо-таки преследовал и изгонял из читательского употребления "рассыпанные на патоке" либеральные ее описания.

   "Жизнь русского мужика тяжела, - замечал Салтыков-Щедрин, - но не вызывает ни чувства бесплодной и всегда оскорбительной жалостливости, ни тем менее идиллических приседаний". Задолго до автора знамени того очерка "Четверть лошади". Салтыков-Щедрин ярко "оживлял" сухую статистику, вскрывая за каждой цифрой и каждым обыденным фактом "утраченное человеческое здоровьем, "оскорбление человеческого достоинства", "никогда не прекращающийся труд" ради хлеба насущного.

   Период проведения крестьянской реформы писатель считал переходным, переломным. Он высказал поразительно верные догадки о том, как будет складываться пореформенная история России. Мысль Салтыкова-Щедрина устремлялась к той еще далекой эпохе, когда и "ветхие люди", и новые "кровопийцы" сойдут в "общую могилу". Как нельзя более своевременны были эти прогнозы, отмеченные чертами исторического оптимизма. Они нужны были демократическому поколению в годы, когда царское правительство травило и преследовало "нигилистов", революционеров.

   Салтыков-Щедрин поднимал настроения бодрости и веры в среде демократической молодежи. Он ее горячо защищал: "Мальчишество - сила, а сословие мальчишек - очень почтенное сословие. Не будь мальчишества, не держи оно общество в постоянной тревоге новых запросов и требований, общество за мер то бы и уподобилось бы заброшенному полю, которое может производить только репейник и куколь".

   Автор "Нашей общественной жизни" зарекомендовал себя блестящим полемистом, успешно отражая атаки идейных противников и активно наступая сам. Произведения, подобные салтыковским "Стрижам", и по сей день воспринимаются как образцы полемического искусства [См. С. Борщевский, Щедрин и Достоевский, М 1956, стр. 110- 121].

   Публицистические выступления принесли Салтыкову-Щедрину славу оригинальнейшего мыслителя. Многие его статьи ("Современные призраки", "Наша общественная жизнь", "Как кому угодно" и др.) принадлежат к числу лучших произведений русской общественной мысли. Автор поднимается в них до больших теоретических высот, до сложнейших философских обобщений событий и процессов русской жизни. Он стремится постичь диалектику истории, поступательного развития человечества.

   Щедринскую публицистику отличает редкое многообразие художественной формы, заключающей в себе пародию и фельетон, тонкое критическое суждение и выразительную зарисовку типа, бытовую сценку и диалог, словно живьем вырванные из жизни. Все это шло от индивидуального дарования автора публицистические статьи создавал крупный художник-сатирик. Но в этот период начавшейся творческой зрелости писатель пережил и своего рода духовный кризис, испытал борьбу противоречии, прошел через тяжкую полосу идейных колебаний.

   В "Круглом годе" (1879) Салтыков-Щедрин, касаясь истории своего идейно-творческого развития в шестидесятые годы, писал в автобиографических главах о сложных духовных поисках, о времени мучительных сомнений и раздумий, которому, по его словам, предшествовал "период так называемого обличительного направлениям. Наступит момент, вспоминает писатель, когда "вера в могущество обличительного дела прекратитесь" - и вот тогда-то последовал "период затишья, в продолжение которого я очень страдал". "Под влиянием тщеты обличений" был нарушен необходимый контакт с читателем. О чем писать и как писать - вот вечные вопросы для художника, неотступно и горячо волновавшие Салтыкова-Щедрина. Писатель сатирик и публицист не мог творить, не испытывая постоянного, "доверительною", "интимного общения" с прогрессивной, мыслящей Россией. Но не следует думать, что, говоря о "так называемом" обличительном периоде своей литературной деятельности, писатель имел в виду период создания "Губернских очерков" и сам себя относил к "обличителям". Демократическая критика резко отделила Салтыкова-Щедрина от писателей узкообличительной беллетристики. Да, в "Губернских очерках" и сам автор высмеивал рьяных либеральных обличителей вроде Соллогуба. Термином "обличительство" сатирик обозначил некоторые из своих - порою ошибочных - взглядов начала шестидесятых годов.

   В период революционной ситуации Чернышевский откровенно желал провала реформистских планов правительства, бичевал враждебную демократии и те