Шекспир Вильям - В. А. Лебедев. Знакомство с Шекспиром в России до 1812 года

  

  

   Наша литература долгое время только отражала на себѣ вл³ян³е литературъ западныхъ, но не раздѣляла съ ними общаго литературнаго движен³я. Такъ занесенъ былъ къ вамъ ложно-классицизмъ, такъ было и съ изучен³емъ Шекспира: его творен³я задѣли вашу литературу, можно сказать, только краемъ. Въ то время какъ въ Герман³и въ концѣ XVIII столѣт³я встрѣчаемъ мы прекрасный переводъ творен³й Шекспира сдѣланный Тикомъ и Шлегелемъ, въ Роос³и до начала XIX столѣт³я мы имѣемъ наперечетъ девять п³есъ, представляющихъ отчасти передѣлку, отчасти переводъ творен³й Шекспира.

   Хотя русск³й театръ ведетъ свое происхожден³е не со временъ только Елисаветы Петровны, однако въ томъ смыслѣ какъ мы его теперь понимаемъ онъ подучалъ начало въ 1756, когда состоялся именной указъ объ учрежден³и "публичнаго Росс³йскаго театра" въ Петербургѣ. Въ такомъ смыслѣ Сумароковъ справедливо называется "установителемъ Росс³йскаго театра". Съ него мы и должны начать обозрѣн³е знакомства съ Шекспиромъ въ Росс³и до 1812 года. Если вслѣдств³е близкаго общен³я между собою странъ Европы, странствующ³е артисты Англ³и могли появиться въ Герман³и сейчасъ же почти послѣ смерти Шекспира, въ 1626 году, {Гервинусъ, Шекспиръ (ч. I, стр. 155) перев. Тимоѳеева.} то у насъ конечно подобное явлен³е было не мыслимо. О какомъ-нибудь вл³ян³и Шекспира до Сумарокова (1718-1777) было бы странно и говорить.

   Главную заслугу свою Сумароковъ съ великою гордост³ю поставлялъ въ томъ что явилъ Россамъ Расиновъ театръ. Онъ и не думалъ скрывать своихъ заимствован³й у Корнеля, Расина и Вольтера. Въ критическую для себя минуту, когда созданная имъ система и основанная на ней личная его слава готовилась пережить себя, онъ обратился за подкрѣплен³емъ къ авторитету Вольтера. "Неужели, восклицалъ онъ, по поводу успѣха п³есъ Лукина, Москва болѣе повѣритъ подъячему нежели г. Вольтеру и мнѣ?" Но Сумароковъ зналъ и театръ Шекспира, хотя не прямо въ подлинникѣ, и притомъ знакомство это было крайне поверхностное. Преклоняясь предъ авторитетомъ Вольтера, онъ естественно смотрѣлъ и на Шекспира глазами этого послѣдняго. Въ своей Епистолѣ о Стихотворствѣ онъ, правда, помѣщаетъ на Геликонѣ между другими поэтами и Шекспира, но къ имени его прибавляетъ "непросвѣщенный". Въ примѣчан³и къ этому мѣсту {Собр. сочин. Сумарокова, т. I, стр. 337.} онъ поясняетъ: "Шекспиръ англ³йск³й трагикъ и комикъ, въ которомъ очень худова и чрезвычайно хорошева очень много." {Ibid. стр. 359.} Этотъ отзывъ, можно сказать, заключаетъ въ себѣ résumé всего говореннаго Вольтеромъ о Шекспирѣ. Онъ получаетъ особое значен³е если принять во вниман³е отзывъ Сумарокова о Корнелѣ, Расинѣ и Вольтерѣ, которыхъ онъ называетъ "преславными трагиками". Впрочемъ, не боясь ошибиться, можно сказать что Сумароковъ только потому и обратилъ, хотя мало, вниман³е на Шекспира что послѣдн³й былъ тогда предметомъ оживленнѣйшихъ споровъ во Франц³и.

   Изъ драматическихъ п³есъ Сумарокова, его Гамлетъ указываетъ на свой первоисточникъ. Сумароковъ написалъ своего Гамлета въ 1748 году, {См. каталогъ Смирдина.} а представленъ Гамлетъ былъ въ первый разъ въ 1750 году, на придворномъ Петербургскомъ театрѣ. Въ послѣдн³й разъ напечатанъ въ Москвѣ въ 1781 году (Драматическ³й Словарь 1787 года).

   Сумароковъ не зналъ англ³йскаго языка, а потому обработка его шла чрезъ третьи руки. Онъ имѣлъ подъ руками или переводъ или передѣлку на французск³й языкъ. Въ 1746 году де-Лапласъ издалъ вторую книгу переводовъ изъ Шекспира, заключавшую въ себѣ Ричарда ²²², Гамлета и Макбета. {Histoire de l'influence de Shakspeare sur le théâtre franèais Lacroix. стр. 116.} Вѣроятно, этимъ переводомъ и пользовался Сумароковъ. Не имѣя подъ руками того перевода, мы не можемъ сказать въ какомъ отношен³и находится къ нему передѣлка Сумарокова, а потому ограничимся указан³емъ различ³я между Шекспировымъ подлинникомъ и Сумароковскою передѣлкой.

   Мы уже знаемъ отношен³я Сумарокова къ ген³ю Шекспира. Драматическ³й Словарь, говоря о переводѣ Юл³я Цезаря Карамзинымъ, прибавляетъ: "что Шекспиръ не держался театральныхъ правилъ, тому истинная причина почесться можетъ пылкое воображен³е не могшее покориться никакимъ правиламъ, въ чемъ его осуждалъ знаменитый софистъ Вольтеръ, а также росс³йск³й стихотворецъ Сумароковъ." Не даромъ здѣсь упомянуты правила и имя Вольтера поставлено рядомъ съ Сумароковымъ. Сумароковъ очень высоко цѣнилъ эти правила и находился подъ самымъ сильнымъ вл³ян³емъ Вольтера.

   Что же это были за правила? Сумароковъ исполнилъ свою обработку по правиламъ теор³и ложно-классической драмы. Въ трагед³и дѣйств³е обусловливается или характеромъ лицъ или положен³ями (situation). Сообразно съ этимъ можно находить лишь двѣ комбинац³и: или характеръ лица создаетъ положен³е, или характеръ опредѣляется положен³ями создаваемыми драматическими писателями. Въ трагед³и новаго времени внѣшн³я дѣйств³я обусловливаются характеромъ человѣка, имъ создаются и разрѣшаются. Напротивъ, въ трагед³и XVIII вѣка, извѣстной подъ именемъ ложно-классической, главное заключается въ эффектныхъ сценахъ, въ непредвидѣнныхъ столкновен³яхъ. Сюда присоединяется борьба чувствъ и разсудка. Герою приходится разрѣшать много противорѣч³й и случайностей прежде нежели успѣетъ онъ дойти до конца (совершенная противоположность Гамлету Шекспира, гдѣ все указываетъ герою на необходимость дѣйств³й). Для дѣйств³я избирается одна какая-нибудь страсть или лучше исходъ страсти, развязка дѣйств³я, завязка котораго разказывается въ началѣ п³есы. О характерѣ съ его измѣнчивост³ю и способност³ю къ развит³ю тутъ нѣтъ и помина. Лица раздѣляются на дѣйствующихъ и не дѣйствующихъ. Людей съ ихъ многообразными качествами нѣтъ, а первые, дѣйствующ³е суть озаглавленныя страсти: влюбленный, тиранъ, честолюбецъ и пр. Вторые, не дѣйствующ³е, лишены всякихъ чертъ и суть не люди, а говорящ³я реплики. Это такъ-называемые наперсники и наперсницы. Имъ герой и героиня разказываютъ о всемъ случившемся съ ними до начала страсти, внѣшн³я событ³я и внутреннее расположен³е, свои мысли, самыя тайныя симпат³и и антипат³и. Эти же лица обязаны были своими разказами поддержать предъ зрителями изложен³е внѣшняго хода п³есы и восполнить чрезъ то недостатокъ дѣйств³я. Само собой разумѣется что люди низшаго сослов³я, неспособные къ "высокимъ" чувствован³ямъ, не допускались на сцену. Даже самымъ появлен³емъ на сцену они унизили бы героя, его "высок³я" чувствован³я и торжественность сцены. Имѣя дѣло съ напряженными моментами страсти, ложно-классическая трагед³я не допускала ничего что могло бы нарушить ея торжественность и гармон³ю. Даже въ выборѣ героя придерживались греческой и римской истор³и, и только въ пер³одъ улучшен³я бралъ Вольтеръ своихъ героевъ изъ отечественной истор³и. Ложно-классическая трагед³я утомляетъ при самомъ началѣ, она требуетъ вниман³я къ мелочнымъ событ³ямъ и связямъ. Если разказъ коротокъ, то теменъ, если длиненъ, то утомителенъ. Но попробуй опустить первыя сцены, и вся завязка потеряна вовсе, и дѣйств³е непонятно. Къ этому можно прибавить что резонерство общ³й недостатокъ ложно-классическихъ героевъ и героинь. Страсть не мѣшаетъ имъ разчитывать и размѣривать каждый шагъ, останавливаться предъ каждымъ б³ен³емъ сердца. Вл³ян³е двора также оставило свой отлѳчатокъ, который состоялъ въ томъ что на сценѣ страсть должна была обнаруживаться прилично и въ мѣру. Присоединимъ сюда знаменитый законъ трехъ единствъ (hors des trois unités il n'y a point de saint). По требован³ю единства дѣйств³я, слова и движен³я лицъ дѣйствующихъ въ трагед³и должны быть замѣшаны въ представленномъ происшеств³и такъ чтобы входили въ полный составъ п³есы и непосредственно клонили ее къ развязкѣ; причемъ жизнь человѣческая представляется въ разказѣ, не въ дѣйств³и, а кромѣ общихъ философскихъ разсужден³й, никак³е эпизоды не должны быть вставляемы въ трагед³ю. Единство дѣйств³я, это такъ-сказать союзъ или уговоръ нѣсколькихъ лицъ къ "общему содѣйств³ю въ одномъ происшеств³и". Это самое происшеств³е должно непремѣнно совершаться во столько времени сколько нужно было бы въ самомъ дѣлѣ для развязки подобнаго случая въ свѣтѣ. Часто требовалось чтобы событ³е начиналось, продолжалось и оканчивалось въ течен³е сутокъ, и это называлось единствомъ времени. Представляемое на сценѣ происшеств³е должно было происходить въ одномъ городѣ, на одной улицѣ и нерѣдко въ одной комнатѣ. Это - единство мѣста. Прибавимъ что эти три единства непремѣнно должны быть растянуты на пять актовъ, и все это должно быть изложено александр³йскимъ стихомъ. Сумароковъ изложилъ свой взглядъ на трагед³ю въ Эпистолѣ о стихотворствѣ. {Соч. Сумарокова, т. I.} Его требован³я совершенно согласны съ требован³ями ложно-классической трагед³и.

  

   Чувствительнѣй всего трагед³я сердцамъ,

   Она намъ плачъ и горесть представляетъ.

  

   И притомъ въ высшемъ направлен³и, какъ напримѣръ:

  

   Трезенск³й князь забылъ о рыцарскихъ играхъ,

   Воспламенен³е почувствовавъ въ крови...

  

   Въ примѣръ можетъ идти и вдова Гектора, по изображен³ю Расина, которая...

  

   Въ смятен³и низвержена въ двѣ страсти...

   Не знаетъ что сказать при выборѣ напасти.

  

   ...Или Альзира Вольтера: При этомъ не должно представлять того что

  

                       "на мигъ пр³ятно",

   Но чтобъ то дѣйств³е надолго было внятно...

  

   Въ комед³и, напримѣръ, можно только явить "бездушнаго", подъячаго, щеголя, который родился "для амура", "гордаго, скупаго". Все это должно быть изложено въ приличной формѣ:

  

   Знай въ стихотворствѣ ты различ³е родовъ,

   И что начнешь, ищи къ тому приличныхъ словъ.

  

   Не раздражая музъ:

  

   Слезами Тал³ю, а Мельпомену смѣхомъ.

  

   Не оскорбляя благороднаго вкуса введен³емъ лицъ не высшаго сослов³я:

  

   Пасацкой, дворянинъ, маркизъ, графъ, князь, владѣтелъ

   Восходитъ на театръ: творецъ находитъ путь

   Смотрителей своихъ чрезъ дѣйство умъ тронутъ.

  

   Въ этихъ стихахъ очевидно вл³ян³е Вольтера, до котораго на сцену допускались только лишь боги, полубоги и герои.

   Слѣдуя Вольтеру, Сумароковъ не осмѣлился поднять руку и на три единства.

  

   1. Не представляй двухъ дѣйствъ къ смѣшен³ю мнѣ думъ,

   Смотритель къ одному свой устремляетъ умъ...

   Аѳины и Парнасъ зря красну царску дщерь,

   Котору умерщвлялъ отецъ какъ лютый звѣрь,

   Въ стенан³и своемъ единогласны были

   И только лишь о ней потоки слезны лили.

   2. Не тщись глаза и слухъ различ³емъ прельститъ,

   И быт³е трехъ лѣтъ мнѣ въ три часа вмѣстить,

   Старайся мнѣ въ игрѣ часы часами мѣритъ:

   Чтобъ я, забывшися, возмогъ тебѣ повѣрить,

   Что будто не игра то дѣйств³е твое,

   Но самое тогда случившися быт³е.

   2. Не сдѣлай трудности и мѣстомъ мнѣ своимъ

   Чтобъ мнѣ театръ твой зря имѣючи за Римъ

   Не полетѣть въ Москву, а изъ Москвы къ Пекину. *

   * Соч. Сумарокова, т. I, стр. 340-341.

  

   Эту теор³ю Сумароковъ вполнѣ продолжалъ къ своей передѣлкѣ Гамлета. Въ Гамлетѣ Шекспира является одно лицо которое приводило въ смущен³е теор³ю псевдо-классической трагед³и. Это духъ отца Гамлета. Вопросъ о томъ, возможно ли появлен³е духа на сценѣ, имѣлъ особое мѣсто въ литературѣ и въ концѣ-концовъ рѣшенъ былъ утвердительно самою практикой сцены. Духъ является въ разныхъ п³есахъ Шекспира (Макбетъ, Ричардъ). Но нигдѣ Шекспиръ не далъ ему точнаго обстоятельнаго развит³я и объяснен³я какъ въ Гамлетѣ. Первое дѣйств³е Гамлета посвящено подготовлен³ю той трагической почвы на которой долженъ будетъ дѣйствовать трагическ³й герой. Онъ долженъ начать борьбу съ окружающимъ его настоящимъ зломъ, имѣя основу для своихъ дѣйств³й въ прошедшемъ. Духъ въ Гамлетѣ Шекспира является офицерамъ на стражѣ, другу Гамлета Горац³о и самому Гамлету. Отношен³е духа ко всѣмъ названнымъ лицамъ опредѣляется характеромъ каждаго изъ нихъ. Марцелло, представитель военнаго сослов³я окружающаго престолъ (онъ офицеръ при дворцовомъ караулѣ), человѣкъ прямой, неученый, знакомый однако съ современными событ³ями; онъ встревоженъ ихъ необычайност³ю. Вслѣдств³е своего характера онъ теряется въ нихъ и, не умѣя найтись ищетъ разрѣшен³я у ученаго Горац³о. Вслѣдств³е недовольства настоящимъ онъ обращается къ лучшему прошлому, охваченъ имъ совершенно и живо представляетъ его себѣ. Въ осуществлен³е этого образа его мыслей и является духъ, который по отношен³ю къ Марцелло, есть облеченный сообразною съ понят³емъ о духахъ формой образъ его душевнаго настроен³я. Все сказанное о Марцелло относится и къ Бернардо. Не будь Бернардо, Марцелло могъ бы казаться представителемъ только своего личнаго образа мыслей. Горац³о есть личность противоположная Марцелло и Бернардо. Онъ не одаренъ силою воображен³я въ такой мѣрѣ какъ они, онъ ученый, прибылъ только-что въ родную сторону и не знакомъ съ положен³емъ дѣлъ. Для него, какъ ученаго, прошедшее въ данную минуту не имѣетъ такого значен³я какъ для Марцелло и Бернардо; поэтому онъ относится къ явлен³ю духа съ недовѣр³емъ. Нѣсколько усиленная дѣятельность въ государствѣ, дальше которой не идетъ тревога Марцелло и Бернардо, объясняется Горац³о естественно. Но на родинѣ его болѣе и болѣе охватываетъ тревога, и общее недовольство настоящимъ дворомъ, высказывающееся даже въ лицахъ обязанныхъ охранять престолъ, обращаетъ и его мысль съ большею силой къ прошлому; онъ видитъ духа, который хочетъ что-то сказать ему какъ болѣе способному понимать событ³я, но не говоритъ. Итакъ, духъ и по отношен³ю къ Горац³о есть его мысли и впечатлѣн³я, охвативш³я его по возвращен³и на родину, есть символъ его душевнаго настроен³я.

   Гамлетъ вслѣдств³е самаго своего характера (онъ боится всего кажущагося и желаетъ во всякомъ дѣлѣ знать истину) обращается къ прошлому, такъ какъ при настоящемъ дворѣ Датскомъ царствуетъ притворство. Онъ связанъ тѣсными естественными узами съ умершимъ королемъ и съ царствующею королевой, что его также обращаетъ къ прошлому. Внезапность смерти отца и поспѣшность брака матери усиливаютъ такое обращен³е къ прошлому. Такая близкая и тѣсная связь съ прошлымъ производитъ то что образъ отца носится предъ Гамлетомъ. Сверхъ того разказъ друзей, который вызываетъ сравнен³е прошлаго съ настоящимъ ("и я видалъ его, не найти мнѣ и" Гамлетъ, пер. Вронченко, изд. 1828, стр. 18) и оцѣнку настоящихъ событ³й ("Онъ былъ вооруженъ... чѣмъ гнѣва", Вронченко, 20, 21) имѣетъ такое же значен³е. Такомъ образомъ весь душевный м³ръ Гамлета сосредоточивается на мысли объ отцѣ. Потому естественно что на караулѣ, когда и внѣшняя природа увеличиваетъ мрачное настроен³е, неумѣстное и оскорбительное веселье Датскаго двора въ то время когда близокъ уже часъ когда блуждаетъ духъ, производятъ то что душа Гамлета всецѣло наполняется мысл³ю объ отцѣ: онъ видитъ духа. Духъ является. Двукратный призывъ Гамлета духомъ указываетъ что для его друзей не существовало тѣхъ причинъ которыя заставляли Гамлета постоянно думать объ отцѣ. (Вронч., 33, воображен³е.... изъ себя.) Гамлетъ по своему характеру не открылъ друзьямъ своихъ мыслей (духъ говорилъ съ нимъ однимъ). Слова духа суть какъ бы мысли возникавш³я постепенно въ душѣ Гамлета, вопервыхъ, мысль о мести королю за уб³йство (Вронч., 34), потомъ двойная месть (уб³йство безчеловѣчное, Вронч., 35), далѣе мысль о кровосмѣшен³и матери, хотя слабость извинительна въ матери какъ подпавшей подъ вл³ян³е коварнаго и болѣе сильнаго человѣка (Вронч. 36, 37); наконецъ сожалѣн³е объ отцѣ убитомъ въ цвѣтѣ лѣтъ, среди полнаго разгара жизни (тамъ же). Когда друзья приносятъ на мечѣ клятву Гамлету въ вѣрности, то вслѣдств³е тѣсной связи ихъ дѣла съ прошлымъ, съ личност³ю умершаго короля, надъ ними какъ бы витаетъ его духъ, и вотъ они слышатъ голосъ духа, хотя и не видятъ его образа. Итакъ, и здѣсь духъ есть только отражен³е душевнаго настроен³я мыслей клянущихся. Итакъ явлен³е духа у Шекспира, какъ сценическое приспособлен³е, вполнѣ естественно. Обладая высшимъ художественнымъ тактомъ, Шекспиръ сообщилъ ему должную внѣшнюю обстановку, согласную съ народными повѣрьями о духахъ. Первое дѣйств³е Гамлета имѣло сильное вл³ян³е на Вольтера, а онъ подражалъ духу Гамлета въ двухъ п³есахъ: Eryphile (1732 года) и Семирамидѣ (1746), и оба раза неудачно. Въ первой п³есѣ, тѣнь умершаго короля соотвѣтствуетъ тѣни въ Гамлетѣ. И тотъ, и другой открываютъ совершенное преступлен³и и жалуются на невѣрность супругъ, оба взываютъ къ сыну о мести; но какое громадное различ³е между тѣмъ и другамъ! Тѣнь Амф³арая у Вольтера является среди дневнаго блеска, она обращается ко всѣмъ. Преступлен³е, о которомъ она думаетъ сообщить, почти съ точност³ю подозрѣвалось задолго до того. Въ ея рѣчахъ нѣтъ ничего трогательнаго, способнаго произвести впечатлѣн³е.

   Возбуждая къ мести Гамлета, тѣнь говоритъ у Шекспира:

  

   Но что бы ты не предпр³ялъ для мести,

   Страшась унизить душу умышленьемъ

   На мать свою: оставь ее, мой сынъ,

   Суду небесъ и терн³ямъ сокрытымъ въ ея груди.

  

   Какъ мало гармонируетъ съ этимъ угрожающая и слишкомъ дерзкая тѣнь Амф³арая, когда онъ приходитъ требовать мести! (Алкмеонъ: противъ кого? Амф³арай: противъ твоей матери. Eryphile. Дѣйств³е 4-е, сцена II,)

   Желан³е поражающихъ эффектовъ приводило ко многимъ несообразностямъ. Вольтеръ заставилъ тѣнь Амф³арая явиться среди бѣлаго дня, предъ собран³емъ, въ присутств³и его жены Эрифилы и быть видимою ею. Съ грознымъ видомъ, раздраженная и поражающая собран³е является тѣнь: "Кто ты?" спрашиваетъ Алкмеонъ. "Царь твой! отвѣчаетъ тѣнь, рѣшайся, повинуйся мнѣ".

   Вольтеръ самъ понималъ неуспѣхъ своего подражан³я и возвратился къ прежней попыткѣ въ Семирамидѣ (1746).

   Семирамида есть не что иное какъ пересмотрѣнная и поправленная Eryphile. Вызывая событ³я изъ отдаленнаго прошедшаго Вольтеръ могъ дать болѣе свободы сверхъестественному. Онъ самъ признается въ предислов³и къ Семирамидѣ, что "было довольно рискованнымъ предпр³ят³емъ представитъ Семирамиду собирающую государственные чаны для провозглашен³я ея супруга; тѣнь Нина, выходящую изъ гробницы чтобы предупредить кровосмѣшен³е и отомстить на свою смерть; Семирамиду входящую въ мавзолей, при выходѣ изъ котораго она была поражена рукою сына". И потому присоединилъ къ этой сценѣ свои объяснен³я. "Было не разъ указываемо на то что нельзя вѣрить въ привидѣн³я, что явлен³е мертвецовъ предъ нац³ей просвѣщенною равнозначительно появлен³ю пугалъ для дѣтей", говоритъ онъ. "Но вся древность вѣрила въ духовъ и христ³анство освятило ихъ въ своей религ³и. Кто же послѣ того осмѣлится осмѣивать возобновлен³е ихъ на сценѣ?" Такъ оправдывалъ себя Вольтеръ. Въ свое оправдан³е онъ указывалъ еще на источникъ своихъ заимствован³й. "Англичане, конечно, не больше Римлянъ вѣрятъ привидѣн³ямъ, однако они постоянно съ удовольств³емъ видятъ въ трагед³и Гамлетъ тѣнь короля, которая является на сценѣ въ случаѣ почти похожемъ на тотъ по которому вы видите тѣнь Нина въ Парижѣ." Между искрами творчества которыя онъ находитъ въ Шекспирѣ, его болѣе всего поражала удача съ какою вывелъ Шекспиръ на сцену тѣнь отца Гамлета. "Нужно сознаться, говоритъ онъ, что между красотами поражающими васъ среди ужасныхъ нелѣпостей, тѣнь отца Гамлета есть наиболѣе поразительное явлен³е на сценѣ. Она производитъ всегда величайш³й эффектъ въ Англ³и. Эта тѣнь производила болѣе ужаса чѣмъ напримѣръ тѣнь Дар³я въ трагед³и Эсхила Персы. Духъ Дар³я является возвѣстить несчаст³я своему семейству, духъ отца Гамлета у Шекспира требуетъ мести, приходитъ открывать тайны преступлен³я. Тѣнь вставлена чтобъ убѣдить въ томъ что есть невидимая сила которая управляетъ въ природѣ." (Предислов³е къ Семирамидѣ). Изъ сличен³я съ Шекспиромъ мы можемъ видѣть какъ далекъ былъ Вольтеръ отъ пониман³я своего образца, и естественно что подражан³е выходило неудачно. Подражая духу отца Гамлета въ Семирамидѣ, Вольтеръ даетъ намъ самую жалкую коп³ю этого духа. Комбинац³я совершенно та же что въ Eryphile и духъ здѣсь даже слабѣе и курьезнѣе. Онъ нисколько не связанъ съ п³есой по ходу дѣйств³я. Это какой-то чуждый п³есѣ элементъ, въ родѣ Deus ex machina. Слишкомъ странно слышать что Нинъ является какъ привидѣн³е, а между тѣмъ Семирамида обнимаетъ его колѣни.

   Замѣчательное сужден³е относительно возможности появлен³я "духа" какъ отдѣльнаго лица въ драматическихъ произведен³яхъ принадлежатъ Лессингу, а справедливо заслуживаетъ чтобъ остановиться на немъ подробно.

   "Появлен³е духа во французской трагед³и было столь смѣлымъ нововведен³емъ и поэтъ вводивш³й ихъ оправдывалъ себя столь своеобразно", говоритъ Лессингъ при разборѣ Семирамиды, "что можно остановиться на этомъ. Если мы находимъ въ п³есахъ новаго времена такихъ же духовъ, какъ и въ п³есахъ древности то вопросъ заключается въ томъ, имѣлъ ли новѣйш³й драматическ³й поэтъ право вводить ихъ? Оставимъ этотъ вопросъ не рѣшеннымъ и поставимъ вопросъ: можетъ ли поступать такъ поэтъ если онъ переводитъ дѣйств³е во времена болѣе отдаленныя и довѣрчивыя? Поэтъ долженъ представить предъ нашими глазами происшеств³е извѣстной эпохи не съ историческою буквальною вѣрностью, но подъ другимъ, высшемъ угломъ зрѣн³я. Онъ долженъ трогать насъ чрезъ возбужден³е чувствъ и воображен³я. Если теперь поэтъ не въ состоян³и удовлетворить этимъ требован³ямъ, хотя бы предъ невѣрующимъ поколѣн³емъ, то онъ не долженъ и браться за это. Но изъ этого не слѣдуетъ что этотъ источникъ ужаснаго и патетическаго долженъ быть оставленъ ради того что философ³я не позволяетъ вѣрить въ духовъ, или потому что холодный разсудокъ находитъ это суевѣрнымъ. что значатъ собственно что мы не вѣримъ въ духовъ? Вопросъ о духахъ до сихъ поръ остается еще безъ разрѣшен³я и имѣетъ много за и противъ. Иные не придаютъ духамъ никакой важности, друг³е напротивъ боятся ихъ. Большая часть относится равнодушно, готовые смѣяться надъ ними днемъ и съ ужасомъ слушающ³е о нихъ въ темную ночь. Это насколько не можетъ мѣшать драматическому поэту сдѣлать изъ нихъ должное употреблен³е. Сѣмя лежитъ въ насъ самихъ. Дѣло поэта образовать изъ него зародышъ. Въ обычной жизни мы можемъ вѣрить чему угодно, на театрѣ должны вѣрить чему пожелаетъ чтобы мы вѣрили поэтъ. Такимъ поэтомъ былъ Шекспиръ, поэтомъ единственнымъ въ этомъ родѣ. Его духъ въ Гамлетѣ заставляетъ волоса стать дыбомъ, будь то волоса вѣрующаго или невѣрующаго. Вольтеръ не удовлетворялъ на одному изъ этихъ требован³й, Для сосредоточен³я дѣйств³я на главномъ лицѣ важно, конечно, чтобы духъ не отвлекалъ отъ него вниман³я зрителей, и у Шекспира духъ говоритъ съ однимъ Гамлетомъ. Въ сценѣ же съ матерью она не видитъ духа, духъ дѣйствуетъ на насъ болѣе чрезъ Гамлета нежели самъ по себѣ; впечатлѣн³е, которое духъ производитъ на Гамлета, переходятъ въ насъ. Вольтеръ дурно воспользовался этимъ художественнымъ пр³емомъ. Въ его духѣ ужаснаго много, но онъ ужасаетъ немногихъ. Одна Семирамида восклицаетъ: "Небо! Я умираю!" на другахъ же это не производитъ никакого другаго дѣйств³я, кромѣ того что друзья духа теперь вдругъ являются въ залъ." Къ этому Лессингъ прибавляетъ {Собр. соч. Лессинга. 6 книга. Изд. 1866 г. Изд. 1866 г. Hamburgische Dramaturgie, стр. 64. Eilftes Stück. 5го ³юня 1767.} еще нѣсколько замѣчан³й о различ³и между духомъ англ³йскаго и французскаго поэта. Сущность заключается въ слѣдующемъ: духъ Вольтера есть поэтическая машина необходимая только для связи; самъ по себѣ онъ интересуетъ насъ въ самой ничтожной степени. Духъ Шекспира есть дѣйствующее лицо въ судьбѣ котораго мы принимаемъ участ³е. Потому онъ возбуждаетъ въ насъ не только ужасъ, во и сострадан³е. Это различ³е объясняется, конечно, различнымъ образомъ мыслей того и другаго поэта. Вольтеръ смотритъ на появлен³е духа умершихъ какъ на чудо, Шекспиръ какъ на совершенно естественный случай. Кто философичнѣе - другой вопросъ, но Шекспиръ несомнѣнно поэтичнѣе. Духъ Нана у Вольтера такомъ образомъ не можетъ разсматриваться какъ существо способное, по выходѣ изъ этого м³ра, къ пр³ятнымъ или непр³ятнымъ ощущен³ямъ. Это высшая сила дѣлающая своимъ явлен³емъ исключен³е изъ своихъ вѣчныхъ законовъ, для обличен³я и наказан³я сокровенныхъ преступлен³й. Ошибка заключается не въ томъ что драматическ³й поэтъ направляетъ свою п³есу къ уяснен³ю и подтвержден³ю моральныхъ истинъ, но совершенно несправедливо добытыя нами нравственныя истины находятъ въ намѣрен³яхъ древнихъ. Если поэтому Вольтеръ не имѣлъ въ виду ничего другаго какъ доказать верховную справедливость и избрать для наказан³я необычайныхъ пороковъ необычайный путь, то Семирамида есть очень посредственное произведен³е, особенно когда, какъ въ этомъ случаѣ, представленная мораль нисколько не поучительна. {Ibid, Zvölfte Stück. 7го ³юня 1767, стр. 69.} Такъ мастерски вѣрно понялъ и изложилъ Лессингъ вопросъ о духахъ.

   Объяснен³е говоритъ само за себя. Можно замѣтить только что Лессангъ, имѣя дѣло съ духомъ Нина, не имѣлъ въ виду разъяснить что хотѣлъ Шекспиръ выразить въ своемъ духѣ. Въ Вильгельмѣ Мейстерѣ, Гёте, явивъ въ разборѣ Гамлета глубокое пониман³е Шекспира, коснулся и вопроса о духѣ. Когда все было готово къ представлен³ю Гамлета, разказываетъ онъ, Вильгельмъ не зналъ кому дать роль духа и предлагалъ переждать не поступитъ ли кто-нибудь въ труппу кому бы можно было съ большимъ успѣхомъ предоставить эту роль. Вдругъ онъ получаетъ письмо что духъ явится въ надлежащее время, причемъ обѣщалось что незнакомецъ если не произведетъ чуда, то все же должно случиться необычайное. {Вильгельмъ Мейстеръ. Кн. V, стр. 489. Пер. Полеваго. 1870.} Въ назначенное время духъ явился. Впечатлѣн³е было громадное. Мы выпишемъ енотъ разказъ буквально. "Вильгельмъ, которому, какъ онъ говорилъ, не удался его первый монологъ, хотя публика и привѣтствовала его самыми горячими рукоплескан³ями, вышелъ дѣйствительно не въ довольно спокойномъ настроен³и на сцену въ то время какъ она должна представить темную и бурную ночь; однакоже онъ справился и произнесъ съ надлежащимъ спокойств³емъ весь извѣстный монологъ о пирован³и и пьянствѣ сѣверныхъ жителей и совсѣмъ позабылъ при этомъ о привидѣн³и, точно также какъ позабыли о немъ и зрители; и онъ дѣйствительно испугался когда Горац³о воскликнулъ: Посмотрите, вотъ онъ! Онъ быстро оглянулся, и высокая, благородная осанка привидѣн³я, тихая, почти неслышная поступь его, легкость движен³й въ вооружен³и, которое казалось на видъ чрезвычайно тяжелымъ, все это произвело такое сильное впечатлѣн³е на Гамлета, что онъ остался на своемъ мѣстѣ какъ вкопанный и могъ только вполголоса воскликнуть: "вы ангелы и силы небесныя, защитите насъ!" Онъ взглянулъ на привидѣн³е, нѣсколько разъ перевелъ духъ и наконецъ обратился къ привидѣн³ю съ такою безсвязною, растерянною и принужденною рѣчью что даже и при величайшемъ искусствѣ нельзя было сказать ее ни иначе, ни лучше. Ему много помогла въ этомъ отношен³и и его передача этого мѣста; въ ней онъ близко придержался оригинала въ которомъ самая разстановка словъ выражала настроен³е духа человѣка смущеннаго и испуганнаго, приведеннаго въ ужасъ: "Кто бы ты ни былъ, добрый духъ или проклятый бѣсъ, чтобы ты ни принесъ съ собой, благоухан³я ли неба или испарен³я ада, каковы бы ни были добры ли, злы ли твои намѣрен³я, но ты приходишь въ такомъ почтенномъ образѣ что я не могу не заговорить съ тобой, не назвать тебя: Гамлетъ, король, отецъ! Отвѣчай же мнѣ!" Сцена перемѣняется, а когда изъ-подъ забрала раздались первые звуки, когда громк³й, хотя нѣсколько хриплый, голосъ произнесъ слова: "Я духъ твоего отца!" Вильгельмъ отступилъ въ ужасѣ на нѣсколько шаговъ: ужасъ его отразился на публикѣ. Голосъ всѣмъ показался знакомымъ. Привидѣн³е говорило скорѣе съ чувствомъ глубокой горести нежели съ сожалѣн³емъ, но съ чувствомъ горести задушевной, тихой и безпредѣльной: то была скорбь великой души отдѣлавшейся отъ всего земнаго и все подвергнутой жестокимъ страдан³ямъ.

   "На общемъ послѣ того ужинѣ, и отсутствовавш³й духъ получилъ свою долю похвалъ и общаго изумлен³я. Онъ проговорилъ всю роль свою очень вѣрно и величаво. Онъ точь въ точь походилъ на портретъ короля, какъ будто художникъ съ него именно писалъ самый портретъ, а друзья-театралы особенно восхваляли тотъ моментъ когда онъ вышелъ изъ-подъ пола не вдалекѣ отъ портрета и прошелъ мимо его; при этомъ дѣйствительность и обманъ зрѣн³я такъ странно слились что можно было въ самомъ дѣдѣ повѣрить королевѣ когда та говорила что она не видитъ одного изъ двухъ рядомъ стоящихъ образовъ. Серло особенно хвалитъ привидѣн³е за то что оно не говорило жалобнымъ тономъ и кончало свою рѣчь такъ какъ было прилично духу великаго героя, возбуждающаго сына своего къ мести за отца. "Прости, прости и помни: я отецъ твой!" {Есть предан³е что самъ Шекспиръ исполнялъ роль духа (Гервинусъ томъ I, стр. 178), и эта роль была верхомъ его искусства. Знаменитый германск³й артистъ Шрёдеръ, который самъ обрабатывалъ для сцены мног³я произведен³я Шекспира, избиралъ точно также роль духа. Ему слѣдовалъ и Лудвигъ Девр³ентъ, о которомъ сохранился слѣдующ³й анекдотъ: мастеровой, которому назначено было охранять спускъ въ могилу, такъ былъ напуганъ голосомъ заклинающаго Девр³ента что послѣ объяснялъ режиссеру что онъ не можетъ удержаться отъ страха и что, вѣроятно, возлѣ Дерв³ента стоитъ и жалобно взываетъ настоящ³й духъ. Его насилу могли убѣдить остаться на своемъ мѣстѣ, а каждый разъ какъ Девр³ентъ выходилъ изъ могилы, у того волосы становились дыбомъ. Между тѣмъ вотъ что разказываетъ Бѣлинск³й (томъ II, ст. 588; о томъ какъ играли духа на русской сценѣ: "Наконецъ увертюра кончилась; занавѣсъ взвился, и мы увидѣли на сценѣ нѣсколько фигуръ, которыя довольно твердо читала своя роли и не упускала при этомъ дѣлать приличные жесты; увидѣла какъ старался г. Усачевъ испугаться какого-то пугала, которое означало собою тѣнь Гамлетова отца, и какъ другой воинъ, желая показать что это тѣнь, а не живой человѣкъ, осторожно кольнулъ своею алебардой воздухъ около тѣни, дѣлая видъ что онъ безвредно прокололъ ее... Все это было довольно забавно и смѣшно, но намъ, право, совсѣмъ было не до смѣху; въ томительной тоскѣ дождались мы что будетъ дальше..."}

   Возвратимся къ передѣлкѣ Сумарокова. Сумароковъ остался вѣренъ ложно-классической трагед³и болѣе своего учителя Вольтера. Его передѣлка совершенно согласна съ теор³ей ложно-классической трагед³и. Онъ былъ глухъ къ перемѣнамъ которыя сам Вольтеръ внесъ въ трагед³ю подъ благодѣтельнымъ вл³ян³емъ Шекспира. Онъ далъ своему Гамлету одну первенствующую страсть - любовь къ Офел³и и завязку трагед³и нашелъ въ борьбѣ Гамлета съ любовью къ Офел³и, дочери наперсника Клавд³ева, Полон³я, и мест³ю за смерть отца. Онъ стеръ съ Гамлета и Клавд³я всѣ типическ³я и художественныя черты сообщенныя имъ Шекспиромъ. Это не живыя личности какъ у Шекспира, а отвлеченныя имена: Гамлетъ - воплощенная добродѣтель въ борьбѣ съ воплощеннымъ въ Клавд³и и отчасти въ матери Гамлета порокомъ. Борьба Гамлета, какъ человѣка мыслящаго, съ самимъ собою, не существуетъ. У Сумарокова каждому лицу даны наперсники и наперсницы, которые необходимы въ ложно-классической трагед³и. У Клавд³я такимъ наперсникомъ служитъ Полон³й, у Гамлета - Армансъ, у Офел³и - Флеммина, у Гертруды - Ратуда. Внѣшняя связь дѣйств³й слѣдующая. Строже Вольтера соблюдая услов³я ложно-классической трагед³и, Сумароковъ замѣнилъ духа сномъ, который тревожитъ Гамлета своимъ содержан³емъ. {Дѣйств. I, явл. I, игра воображен³я (явл. 8, стр. 68).} Гамлетъ уже знаетъ о преступлен³и Клавд³я. Его удерживаетъ отъ мести только любовь къ Офел³и, дочери Клавд³ева наперсника Полон³я. {Дѣйств. I, явл. 1.} Теперь онъ не хочетъ болѣе медлить...

  

   Злодѣйство Клавд³я уже изобличенно

   Офел³инъ отецъ погибнетъ непремѣнно.

   Отецъ мой уб³енъ среда своей страны,

   Не въ полѣ, на одрѣ лукавыя жены,

   Котора много лѣтъ жила съ нимъ безъ порока.

   А льстецъ Полон³й былъ оруд³емъ злаго рока!

   Полон³й сей, кого отецъ мой толь любилъ!

   О дщерь уб³йцына! почто тебѣ я милъ?

   Почто мала ты мнѣ? Почто я въ свѣтъ родился?

   Когда я своего отца твоимъ лишился!

  

   Теперь во время сна:

  

   Родитель мой въ крова предсталъ передо мной,

   И плача мнѣ вѣщалъ: о, сынъ! любезный сынъ!

   Познавъ вину моихъ нещасливыхъ судьбинъ

   Почто ты борешься съ разсудкомъ толь безчинно.

  

   Армансъ продолжаетъ его мысль вслухъ:

  

   Суля природѣ дань, мать хочешь пощадить,

   Не можешь по любви того ли сотворить?

  

   Но герою прилично торжествовать надъ страст³ю: {Стр. 61-63. Собр. соч. Сумарокова т. III.}

  

   Гертрудою, Армансъ, я человѣкомъ сталъ,

   Полон³емъ отца на вѣка потерялъ;

   Оставлю мать суду всевысочайшей власти

   И воспротивлюся своей негодной страсти.

   Люблю Офел³ю, но сердце благородно

   Быть должно праведно, хоть плѣнно, хоть свободно. *

   {* Ib. р. 64.}

  

   Мать въ притворной заботливости приходятъ узнать здоровъ ли Гамлетъ, но онъ укоряетъ ее въ преступлен³и; а оттого что Гамлетъ знаетъ эти преступлен³я, ею вдругъ овладѣваетъ отчаян³е и раскаян³е. Армансъ предлагаетъ ей выходъ имъ тяжкаго положен³я:

  

   Пусти изъ глазъ своихъ потоки слезныхъ рѣкъ,

   Остави свѣтъ другимъ и плачь въ пустыняхъ въ вѣкъ.

  

   На что Гертруда согласна:

  

   На все готова я: я городъ оставляю

   Который мерзостью своею наполняю. *

   {* Ib. р. 71.}

  

   Отъ Шекспира здѣсь осталось одно только внѣшнее заимствован³е сцены изъ третьяго дѣйств³я, въ которой Гамлетъ приводитъ королеву къ ясному сознан³ю ея преступныхъ дѣйств³й. Герой Гамлетъ, какъ мы видѣли, соотвѣтствуетъ требован³ю ложно-классической трагед³и. Теперь предъ вами его противникъ, олицетворенный порокъ. Клавд³й повѣствуетъ о себѣ зрителями:

  

   Въ своемъ я царств³и единаго зрю друга,

   Изгнали днесь меня изъ сердца и супруга.

   Рабы не чувствуютъ любви ко мнѣ, лишь страхъ

   Еще содержитъ ихъ въ тиранскихь сихъ рукахъ.

   Когда природа въ свѣтъ меня производила,

   Она свирѣпствы всѣ мнѣ въ сердце положила.

   Во мнѣ искоренить природное мнѣ зло

   О воспитан³е! и ты не возмогло.

  

   Подъ вл³ян³емъ совѣта королевы на него нападаетъ раскаян³е:

  

         (падъ на колѣна.)

   Се Боже! Предъ тобой сей мерзк³й человѣкъ,

   Который страмотой одной наполнилъ вѣкъ,

   Поборникъ истины (?), безстыдныхъ дѣлъ рачитель,

   Врагъ твой, врагъ ближняго, уб³йца и мучитель!

   Нѣтъ силы больше дѣлъ злодѣйшихъ мнѣ носить,

   Принудь меня, принудь прощен³я просить!

   Всели желан³е искать мнѣ благодати;

   Я не могу въ себѣ сей ревности съискати!

   Противныхъ божеству исполненъ всѣхъ страстей,

   Ни искры добраго нѣтъ въ совѣсти моей.

   При покаян³и моемъ мнѣ что зачати должно?

   Мнѣ царств³я никакъ оставить невозможно,

   На что жь мнѣ каяться, и извергати ядъ;

   Коль мысли отъ Тебя далеко отстоятъ?

         (Возстаетъ.)

  

   Этотъ монологъ напоминаетъ молитву короля въ Гамлетѣ ²²²експира, молитву, которая тамъ предшествуетъ обличен³ю королевы Гамлетомъ. Чувствуя себя нераскаяннымъ злодѣемъ Клавд³й затѣваетъ уб³йство Гамлета, а потомъ и его матери.

  

   И взыдетъ въ царск³й одръ прекрасна дщерь твоя,

  

   обѣщаетъ онъ Полон³ю:

  

   Когда жь Офел³я я старъ явлюся быть,

   Ты можешь власт³ю къ любви ее склонить.

  

   Между тѣмъ Гертруда публичво удаляется изъ города и еще разъ убѣждаетъ Клавд³я:

  

   Ты въ ненависти князь; мой сынъ любимъ въ народѣ,

   Надежда всѣхъ гражданъ, остатокъ въ царскомъ родѣ.

  

   Эти стихи чрезвычайно близки къ подлиннику и могутъ свидѣтельствовать о близости текста въ переводѣ который служитъ Сумарокову образцомъ.

   Ратуда, наперсница Гертруды, сообщаетъ публикѣ какъ Гамлетъ могъ узнать о преступлен³и вотчима. Она, призванная смыть рану нанесенную Полон³емъ отцу Гамлета, молчала въ течен³и цѣлаго года; послѣ чего сообщила о немъ Армансу, словами какъ бы обращенными къ самой Гертрудѣ, о томъ какъ Клавд³й ея союзъ съ супругомъ разрушалъ:

  

   И какъ его тебѣ невѣрности внушалъ,

   Которыхъ какъ я мню конечно не бывало,

   Какъ сердце на него твое (Гертруды) ожесточало,

   Какъ многажды тебя къ уб³йству онъ влачилъ;

   И какъ Полон³я съ собою согласилъ,

   И погубилъ царя въ срединѣ ночи спяща

   Въ крѣпчайшемъ онѣ, въ твоемъ объят³и лежаща.

  

   Полон³й склоняетъ теперь свою дочь къ браку съ Клавд³емъ (дѣйств. III, явл. I), но она не понимаетъ и не желаетъ иного брака какъ съ Гамлетомъ. "Нѣтъ больше способа, а я умру дѣвицей", отвѣчаетъ она. Когда же узнаетъ что она должна вступить въ бракъ съ Клавд³емъ чрезъ трупъ Гертруды, то "благородство и честь", прирожденныя героинѣ, заставляютъ ее трепетать отъ такой вѣсти.

  

   Я слыша трепещу толико странну вѣсть,

   Что мнѣ ни дорого - всего дороже честь.