Скалдин Алексей Дмитриевич - Т. Царькова. "...Нить блестящая тонка"

уживают глубокое знание предмета повествования, широкую эрудицию и историческую начитанность автора. Роман посвящен изобретению человечеством в древние времена красок и постепенному усовершенствованию их химиками XIX и первой трети XX веков.

   История замысла, как нам представляется, опять же может иметь биографическую основу. Многолетним и ближайшим другом Скалдина еще со времен "Башни" Вяч. Иванова был поэт Юрий Никандрович Верховский. Н. Гумилев в рецензии на сборник "Орлы над пропастью" даже обвинил Скалдина в подражании Ю. Верховскому. Брат Ю. Верховского - Вадим Никандрович - ученый, профессор педагогического института им. Герцена, действительный член педагогических наук, заслуженный деятель науки - тоже писал стихи и подписывал их ямбом: "Верховский - химик, брат поэта". Вместе со своими ближайшими родственниками - Рачинскими он принимал участие в организации издательства "Шиповник". В. Верховский был автором не только многих научных работ, но и учебников по химии для средних школ и вузов, в 1920-40-х годах выходивших в России и на Украине миллионными тиражами, а также "Химических азбук", "Химических хрестоматий", методических пособий и руководств. Многие из них иллюстрировал Георгий Скалдин. Оформлял он и многократно переиздававшиеся и любимые доныне серийные издания "Занимательная химия", "Занимательная электротехника" В. В. Рюмина, "Занимательная минералогия" А. Е. Ферсмана, "Занимательная арифметика" Я. И. Перельмана и множество других книг издательства "Время". Я. И. Перельман и семейство Скалдиных в 1910-20-е годы жили по соседству, на одной лестничной площадке в доме N 2 по Плуталовой улице.

   А в доме Вадима Верховского на Васильевском острове собиралась петербургско-ленинградская интеллигенция, именно там читал Скалдин свой роман "Земля Каанан" (утрачен), в числе слушателей которого была А. П. Остроумова-Лебедева, оставившая в своих дневниках записи о встречах с писателем. Скорее всего беседы с химиком Верховским, а может быть, и прямое его предложение стали импульсом к написанию романа о красках. О том, сколь прочны были дружеские связи Скалдиных и Верховских говорит тот факт, что в тяжелые годы блокады Георгий Дмитриевич оставил свою квартиру (теперь уже в Доме Ученых, на ул. Халтурина. N 27) и перебрался на 13 линию Васильевского острова, в дом N 56. "Маленький, деревянный домик, в котором жили четыре съемщика: Вадим Никандрович Верховский, профессор-химик Юрий Сигизмундович Залкинд, профессор Зайчик и два брата-литератора, не помню фамилию, их посадили" - рассказывала нам ныне покойная дочь Верховского Анна Вадимовна Созонова, крестница академика С. В. Лебедева. - "Папа помог Георгию Дмитриевичу эвакуироваться, может быть, тем спас ему жизнь, а в конце войны прислал вызов в Ленинград". По возвращении Георгий Дмитриевич продолжал жить у Верховского до дня его смерти, наступившей в декабре 1947 г. И только в 1948 г., когда после смерти хозяина квартиру продали, переехал опять в Дом ученых. Анна Вадимовна в свою очередь поддерживала отношения с Георгием Дмитриевичем и его женой Серафимой Семеновной Акимовой до их последних дней. В этой связи может оказаться не совсем случайным то обстоятельство, что и в Детском селе семья А. Д. Скалдина и Лебедевы тоже поселяются на одной улице.

   Георгий Дмитриевич в сравнении со своим братом был более спокойным и основательным в жизни. Кроме книжной графики, он занимался пейзажной и портретной живописью, но известным художником не стал, и все его довоенные работы погибли в осажденном Ленинграде. В голодные годы он не гнушался заниматься и реставрацией мебели, просто плотницкой работой, как отец, и всегда, когда было нужно, не оставлял своей помощью семью старшего брата. Сколько у братьев было общих работ и планов - неизвестно. Сохранились лишь разрозненные страницы макета одной детской книги 1930 или 1931 гг. "Музей "Чижа"".

   Дар отца унаследовала единственная дочь (от первого брака) Георгия Дмитриевича - Христина. Она пережила блокаду в Ленинграде. Стала художницей, заслуженным деятелем искусств Карелии. В 1989 г. Христина Георгиевна подарила Фонду культуры рисунки из серии "Воспоминания о Ленинградской блокаде".

   Что еще писал Алексей Дмитриевич в эти годы? Об этом мы можем узнать лишь из следственных протоколов. Роман "Земля Канаана" он аннотирует в них как "посвященный изображению возможной революции на острове Ява". Возникают ассоциации с "Багровым островом" М. Булгакова. Кроме того, называются также недошедшие до нас романы "Женихи" и "Деревенская жизнь". В январе 1933 г. Скалдин был арестован и обвинен в участии в контрреволюционной народнической организации, ставящей своей целью изменение политического строя в стране. Формальным поводом, вернее, просто зацепкой для ареста и обвинения послужили нечастые посещения литературных собраний у Иванова-Разумника.

   Быстрое разбирательство и приговор "тройки": "заключить в конц-лагерь сроком на 5 (пять) лет. Заключение в к/л заменить высылкой в Казахстан на тот же срок" - обернулось для Скалдина тяжелой изоляцией и уже непоправимой жизненной катастрофой.

   Первое впечатление, которое может сложиться по прочтении протоколов 1933 г. - Скалдин "всех заложил". Он, казалось, охотно называет имена своих литературных знакомых: и тех, кого знал еще в 1910-х годах, и тех, кого случайно всего лишь несколько раз видел. Мы не знаем условий, в которых эти показания снимались. Допрашиваемый теми же следователями Иванов-Разумник писал в "Тюрьмах и ссылках", что протоколы составлялись самими допрашивающими. Одни и те же формулировки, встречающиеся во множестве протоколов разных подследственных, выдают диктовку. К тому же, последний, итоговый протокол написан не рукою Скалдина. Из материалов многотомного дела видно, что задача следователей состояла в том, чтобы создать впечатление массовой организации с разветвленной по городу и всей ленинградской области структурой. Спешность и нелепость фабрикации сказались и в приговорах. Якобы стоявший во главе организации, руководитель ее идейно-организационного центра, к которому тянулись все нити, - Иванов-Разумник был приговорен к трем годам ссылки в Сибирь, где не провел и месяца - был переведен в Саратов. А, по его же свидетельствам, случайно схваченные люди: Скалдин, Котляров, Гребенщиков - последний себя признал виновным лишь частично - были сосланы на пять лет в Казахстан.

   Скалдин прожил первый год в Алма-Ате, которая, по словам его дочери Мири напоминала тогда большую пыльную деревню, в одной комнате с Яковом Петровичем Гребенщиковым - самозабвенно преданным Публичной библиотеке библиографом и библиофилом, глубоко верующим, церковным человеком. Они дружили. Скалдин покупал для Гребенщикова книги, дарил свои. В 1933 г. к 230-летию основания города вышел двухтомный "Путеводитель по Ленинграду". Имя уже репрессированного Скалдина, автора разделов по истории строительства и архитектуре в первом томе и достопримечательностям Васильевского острова и Петроградской стороны - во втором, скрыто за инициалами А. С. Второй том Алексей Дмитриевич подарил Якову Петровичу с дарственной надписью, обыгрывающей это обстоятельство. Ныне книга хранится у сына библиофила - Алексея Яковлевича. Тяжело переживая разлуку с семьей и свою невольную вину перед нею, Яков Петрович серьезно заболел. У него началась "реактивная депрессия (с мыслями о самоубийстве на фоне артерио-склероза". Состояние Гребенщикова стало столь тяжелым, что он был помещен в больницу и даже срочно той же "тройкой" в марте 1934 г. освобожден от ссылки. Ему было рекомендовано "возвращение в семейную обстановку", но при этом не разрешено проживание в Ленинграде. В 1935 г. Гребенщиков скончался в Алма-Ате.

   А в Детском Селе вторично насильно разлученная с мужем осенью 1933 г. умерла роковая красавица, госпожа NN скалдинского романа - Елизавета Константиновна. Ее похоронили на Кузьминском кладбище. После войны и смерти Марины могила затерялась:

   Из-за одиночества, стремления быть хоть кем-то понятым Скалдин сблизился с молодой женщиной, ровесницей его дочери Ниной Соколовой. В Алма-Ате Нина оказалась как сестра ссыльнопоселенки. Возможно, из Астрахани выселили всю семью. В одном из писем Иванову-Разумнику Скалдин пишет о Нине, не называя ее по имени, как о единственном человеке, с которым он может хоть о чем-то говорить. Вскоре Нина вышла замуж. Но отцом ее ребенка - дочери, которую она назвала Вера, - был Скалдин. Семья мужа - Константина Гангоева - была оскорблена и принудила его к разводу. Молодая женщина почти сразу после родов снова попадает в больницу. Новорожденную девочку, почти нежизнеспособную, берет к себе пожилой, совершенно неприспособленный к жизни в бытовых отношениях отец. Он выходил ее и, считая это вторым рождением, дал новое имя - звезды из созвездия Кита - Мира. Из далекого Славянска, что на Украине, на помощь брату приехала младшая сестра - Валентина. Может быть, пытаясь спасти свой брак, может быть, в беспамятстве Нина отказалась от дочери, и трех месяцев от роду девочка совершила путешествие с тетей, ставшей ей матерью, через всю страну. Позднее ей дали фамилию и отчество мужа Валентины. Она стала Мирой Витальевной Чигиринец. А 23 января 1939 г. Марина с горечью напишет в своем дневнике: "Говорила опять с отцом о Мире. Режет мне слух, что Мира - Вера Константиновна Гангоева. К чему это? Одна дочь у Скалдина: Марина Рейнгольдовна Вальтер, а вторая (даже имя-то другое!): Вера Константиновна Гангоева. Просто какая-то обидная чушь!.."

   Деньги, которые Скалдин получит в 1939 г. за передачу автографов в Публичную библиотеку в Ленинграде и Литературный музей в Москве, он разделит между Славянском и Алма-Атой, между своими матерью-инвалидом и малолетней дочерью и последней любовью. Нина вторично выйдет замуж за овдовевшего мужа своей сестры, покончившей самоубийством, еще достаточно молодого, но больного человека - Василия Александровича Пудовкина. Вася, как называет его в письмах и дневниках Скалдин, тоже, как и Нина, будет очарован умом и рассказами много знавшего и пережившего изгнанника. Годы они будут жить втроем в одной комнате, а затем, когда у Нины и Васи появится дочь - Инесса, - вчетвером. Роль "приживала" угнетала и раздражала Скалдина, из этого дома он, наконец, сможет уйти, но у него не хватит сил, хоть такое решение не один раз принималось, уехать из Алма-Аты, оставить Нину.

   Ей и Васе он доверит уже во время третьего ареста все свои рукописи, книги и нехитрую, почти аскетическую утварь. Нина не сохранит доверенного, неспособная понять его ценности. А хранить было что. В Алма-Ате Скалдин работал над восьмью романами. Вот как он аннотировал некоторые из них в письме Иванову-Разумнику (июнь 1941 г.):

  

   "Роман о Распутине, построенный на рассказах людей, много о нем знавших.

   Колдуны - роман о деревне, о ее истории, начиная с 1840-х годов до нашего времени включительно.

   Повесть каждого дня - лирический роман о любви человека, которому любовь "никак не удается".

   Чудеса старого мира - роман о взаимоотношениях русского человека с зарубежным миром.

   Третья встреча - роман о будущем как бы, нов формах совершенно настоящего".

  

   В другом письме названы повести: "Авва Макарий", "Неизвестный перед святыми отцами", "Сказка о дровосеке с длинным носом". Всего было написано более четырех тысяч страниц, что должно было составить 170-180 печатных листов.

   "Двадцать тюков книг и переписки", занесенных в опись имущества в 1941 г. включали также дневники, которые Скалдин вел в Алма-Ате, конспекты лекций, там прочитанных, его неопубликованные статьи по изобразительному искусству, бесценные письма М. Кузмина, А. Н. Толстого, Ю. Верховского, Иванова-Разумника... Имен всех корреспондентов нам не угадать.

   Близкие Скалдину по духу и уровню культуры люди понимали, что рукописи для него "дороже всего на свете" (из письма Марины 1939 г.), но близких рядом не оказалось в трагическом сорок первом.

   Кто ее настоящие родители, Мира узнает только в шестнадцать лет, когда Валентины, спасавшей ее жизнь и в оккупации уже не будет в живых, а Виталия Прокофьевича Чигиринца арестуют в 1951 г. по нелепому политическом обвинению в украинском национализме и приговорят к двадцати пяти годам без права переписки. Жизнь Миры никогда не была легкой. Оба ее отца - родной и названный - объявлены врагами народа. У матери, которую нашла, для дочери, "испортившей своим рождением ей жизнь", не нашлось ни тепла, ни жалости. Жизнь надо было строить самой. И Мира построила. Достойно.

   Последние 8 лет, проведенных в Алма-Ате, стали для Скалдина мучительными. В письмах домой и Ю. Верховскому он жалуется на отсутствие в библиотеке необходимых книг "для какой-либо работы по интересующему меня кругу", на "подлую тупость и наглость моих квартирных соседей, которым я не по нраву, а так как они свой нрав очень ценят - то мне даже и домой ходить неприятно, это осложняется целым рядом мелочей. Сижу, например, из-за сложности ситуации в отношениях без электричества, при свече. А электричество нужно не только для работы, но и для лечения".

   Формальным поводом для третьего ареста 28 июня 1941 г. и послужили соседские доносы. Скалдин был обвинен "в клевете на граждан", и приговор по этому обвинению несоизмеримо жесток - восемь лет лагерей. Но настоящая причина заключалась в том, что почти все, привлекавшиеся ранее по политическим статьям, сразу после объявления войны снова отправлялись в лагеря.

   Родственники ставят под сомнение даже дату смерти и ее причину, указанные в свежевыписанном свидетельстве. К тому же официальные ответы, полученные на запросы в МВД Республики Казахстан и МВД Российской Федерации, дают разные даты смерти - 18 июля и 28 августа 1943 г. Не исключено, что все эти обстоятельства сочинены в позднейшее реабилитационное время и что вскоре после смерти и вынесения приговора 12 октября 1941 г. Скалдин мог быть расстрелян, как и многие десятилетия гонимые "контрреволюционеры". Установить истину уже не представляется возможным. Как знать, не сбылось ли изотерическое пророчество его молодых стихов:

  

   Приближен срок: я был рожден

   В октябрьский день, и мне судьбою

   Придти к последнему покою

   Дан тот же день - я убежден.

  

   Приношу глубокую благодарность за рассказы о семье и материалы, переданные РО ИРЛИ, дочери писателя - Мире Витальевне Ситниковой и внучке - Наталии Константиновне Гринберг, а также коллегам за помощь в розыске документов и уточнения: В. Г. Белоусу, И. Я. Доронченкову, Л. Н. Ивановой, Н. В. Котлереву, Т. А. Кукушкиной, К. Ю. Лаппо-Данилевскому, Е. В. Лукину, С. А. Матяш, М. М. Павловой, Е. К. Савельевой, С. П. Суворовой, А. Г. Тимофееву, В. А. Фатееву, М. Д. Эльзону.