Стороженко Николай Ильич - Король Лир (Шекспира)

  

  

   Источник: Шекспиръ В. Полное собран³е сочинен³й / Библ³отека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.

   OCR Бычков М. Н.

  

   Время создан³я трагед³и можно опредѣлить довольно точно: она была написана либо зимой 1605 г., либо въ продолжен³е 1606 г., ибо въ концѣ этого года она уже была поставлена на сцену въ Уайтголлѣ въ присутств³и короля ²акова, a такъ какъ въ то время пьесы не залеживались въ портфеляхъ авторовъ, то, вѣроятно, что она была написана осенью 1606 г. Раньше же зимы 1605 г. она ни въ какомъ случаѣ возникнуть не могла, ибо въ октябрѣ этого года было въ Англ³и солнечное затмен³е, a въ ноябрѣ былъ открытъ пороховой заговоръ Гюи Фокса. На эти два событ³я мы находимъ весьма прозрачный намекъ въ пьесѣ въ словахъ Глостера (Актъ I, сц. 2): "Эти послѣдн³я солнечныя и лунныя затмен³я не пророчатъ ничего добраго. Законъ природы нарушается повсюду! Любовь холодѣетъ, дружба расторгается, братъ идетъ на брата, въ городахъ возникаютъ бунты, въ дворцахъ гнѣздится измѣна". О популярности пьесы можно судить по тому, что уже въ 1608 г. вышли въ свѣтъ два издан³я ея in 4-to, исполненныя грубыхъ ошибокъ и очевидно напечатанныя безъ вѣдома автора.

   Сагу о королѣ Лирѣ и его дочеряхъ Шекспиръ нашелъ въ хроникѣ Голиншеда, который самъ заимствовалъ ее изъ хроники Джэфри Монмоута, a послѣдн³й, кромѣ народныхъ предан³й, пользовался разсказомъ знаменитаго средневѣковаго сборника - Gesta Romanorum o царѣ Ѳеодос³ѣ и его дочеряхъ, изъ которыхъ первыя двѣ въ высокопарныхъ выражен³яхъ увѣряли престарѣлаго отца въ своей любви, a потомъ оставили его въ годину горя, когда онъ былъ свергнутъ съ престола своими врагами, тогда какъ третья выступила на помощь къ отцу съ войскомъ и, побѣдивъ его враговъ, снова возвела его на престолъ.

   Въ такомъ видѣ сага о королѣ Лирѣ дошла до временъ Елизаветы, гдѣ она получила литературную обработку въ поэмѣ Нортона и Саквилля Зерцало для Правителей (Mirrour for Magistrates) и въ Царицѣ Фей (Fairye Queen) Спенсера. Но, хотя Шекспиръ несомнѣнно зналъ оба эти произведен³я, они не оказали существеннаго вл³ян³я на его трагед³ю. Гораздо болѣе онъ былъ обязанъ старинной пьесѣ Правдивая истор³я о Лирѣ и его дочеряхъ (The true history of king Leir and his three daughters), которая была поставлена на сцену еще въ 1594 г. и дошла до насъ. Изъ нея Шекспиръ заимствовалъ нѣсколько мелкихъ подробностей и между прочимъ личность заступника Кордел³и, придворнаго Перилла, въ которомъ критики не безъ основан³я видятъ прототипъ Кента. Кромѣ хроники Голинщеда и старинной пьесы, для эпизода о Глостерѣ Шекспиръ пользовался вышедшимъ въ 1590 г. пастушескимъ романомъ Сиднея Аркад³я, гдѣ разсказывается объ одномъ пафлагонскомъ царѣ, ослѣпленномъ своимъ побочнымъ сыномъ. Изъ его признан³й мы узнаемъ, что по наговору побочнаго царь лишилъ наслѣдства родного сына. За эту несправедливость онъ былъ жестоко наказанъ судьбою, ибо побочный ослѣпилъ его и выгналъ изъ дому. Въ такомъ положен³и застаетъ старика обиженный имъ родной сынъ и дѣлается его пѣстуномъ и сестрой милосерд³я.

   Если критикѣ дозволительно отыскивать общ³й смыслъ пьесы и отсюда выводить предстоявшую автору задачу, то сравнен³е Лира съ его источниками даетъ критикѣ твердую опору для ея заключен³й. Въ пользован³и своими источниками Шекспиръ обнаружилъ свойственную зрѣлой порѣ его творчества самостоятельность. Онъ бралъ изъ нихъ то, что было нужно для его цѣлей, исключалъ все не нужное и видоизмѣнялъ все заимствованное сообразно своему художественному плану. Лиръ старинной пьесы - это слабый, почти выживш³й изъ ума старикъ, лишенный всякаго личнаго велич³я и постоянно сокрушающ³йся о грѣхахъ своихъ. Раздѣляя свое царство между дочерьми, онъ себѣ не требуетъ, какъ Шекспировск³й Лиръ, для сохранен³я престижа сто рыцарей свиты и царскаго содержан³я, a довольствуется весьма скромной пенс³ей. Оттого обращен³е съ нимъ Гонерильи и Реганы не производитъ такого возмутительнаго впечатлѣн³я, какъ y Шекспира. Въ этомъ случаѣ поэтъ сильно отступилъ отъ старинной пьесы и болѣе приблизился къ хроникѣ, въ которой образъ Лира не лишенъ личнаго велич³я. Отступилъ Шекспиръ и отъ хроники, и отъ старинной пьесы въ развязкѣ трагед³и, которая и тамъ и здѣсь имѣетъ нравоучительный характеръ, ибо все оканчивается побѣдой добра надъ зломъ, Кордел³и надъ ея ceстрами и возведен³емъ Лира на престолъ. Сравнивая старинную пьесу съ трагед³ей Шекспира, Брандесъ справедливо замѣчаетъ, что въ ней Шекспиръ нашелъ не болѣе, какъ глину, изъ которой онъ могъ вылѣпить статуи и группы. Дѣйствительно, въ своихъ источникахъ Шекспиръ могъ найти только внѣшн³е факты; ихъ психологическое объяснен³е, a равно также и вл³ян³е ихъ на характеръ героевъ онъ долженъ былъ создать самъ. Въ зрѣлый пер³одъ своего творчества Шекспиръ любилъ ставить себѣ психологическ³я проблеммы и рѣшать ихъ путемъ драматическимъ. Въ "Отелло", "Зимней Сказкѣ", "Цимбеллинѣ" и "Троилѣ и Крессидѣ" онъ далъ намъ психолог³ю различныхъ видовъ ревности; въ "Кор³оланѣ" - психолог³ю гордости, въ "Макбетѣ" - психолог³ю честолюб³я и въ "Тимонѣ" - психолог³ю мизантроп³и. Въ "Королѣ Лирѣ" Шекспиръ повидимому поставилъ своею цѣлью - изучить вл³ян³е ударовъ судьбы и вообще страдан³й на характеръ человѣка. Чтобъ сдѣлать своего героя интереснѣе для зрителя, поэтъ надѣлилъ его личнымъ велич³емъ и колоссальными силами духа. Лиръ принадлежитъ къ числу тѣхъ мощныхъ, титаническихъ натуръ, y которыхъ страсти разыгрываются сильнѣе и гранд³ознѣе, чѣмъ y обыкновенныхъ смертныхъ. Онъ одинаково великъ какъ въ гнѣвѣ, такъ и въ милости, проклят³яхъ и любви. Одурманенный всеобщимъ поклонен³емъ и лестью, всемогущ³й монархъ серьезно возмнилъ себя высшимъ организмомъ въ сравнен³и съ другими людьми. Онъ не выноситъ никакихъ противорѣч³й; онъ гордъ, капризенъ и деспотиченъ. И вотъ на такую то властную, не знающую никакого удержу, натуру сразу обрушивается цѣлый рядъ несчаст³й, унижен³й и разочарован³й. Неблагодарныя дочери, которымъ онъ отдалъ царство, оскорбляютъ его, какъ отца, и унижаютъ, какъ короля. Глубоко возмущенный ихъ непочтительнымъ обращен³емъ, маститый король поспѣшно оставляетъ замокъ Реганы и въ сопровожден³и шута и вѣрнаго Кента блуждаетъ всю ночь по степи подъ проливнымъ дождемъ, при ревѣ бури и блескѣ молн³й. Онъ молитъ боговъ дать ему силу перенести нанесенныя ему оскорблен³я:

  

             Отцу вы дайте силу,

   Зажгите гордый гнѣвъ во мнѣ, не дайте

   Мнѣ обезумѣть передъ оскорбленьемъ.

  

   Лиръ чувствуетъ, что нравственное равновѣс³е его нарушено, что безум³е надвигается на него подобно тучѣ. "Шутъ мой!- говоритъ онъ:- я съ ума сойду!" Весь трет³й актъ посвященъ безум³ю Лира, которое постепенно проходитъ всѣ стад³и, свойственныя острому помѣшательству. Псих³атры до сихъ поръ спорятъ о томъ, каковъ былъ источникъ помѣшательства Лира - интеллектуальный или эмоц³ональный? Поставивъ душевную болѣзнь своего героя въ тѣсную связь съ необычайными нравственными страдан³ями, потрясшими всю его нервную систему, Шекспиръ этимъ ясно показалъ, что помрачен³е разума y Лира произошло не вслѣдств³е старческаго ослаблен³я разсудка, a было вызвано поведен³емъ неблагодарныхъ дочерей. Равнымъ образомъ до сихъ поръ не улеглись споры о томъ, какимъ путемъ Шекспиръ пр³обрѣлъ псих³атрическ³я познан³я, точностью которыхъ такъ восхищаются ученые: путемъ-ли непосредственнаго наблюден³я или посредствомъ свойственнаго всякому истинному художнику и основаннаго на тонкомъ самонаблюден³и внутренняго наит³я. Но какъ далеко ни расходятся взгляды псих³атровъ на оба эти вопроса, всѣ они согласны въ томъ, что Шекспиръ въ своей трагед³и далъ намъ поразительно вѣрную картину прогрессивнаго помѣшательства Лира, начиная отъ первыхъ симптомовъ его, выражавшихся въ боязни сойти съ ума до полнаго пароксизма, сопровождаемаго потерей сознан³я, галлюцинац³ями и т. д. Но точность изображен³я душевной болѣзни не стояла для Шекспира на первомъ планѣ; для него, какъ психолога и драматурга, было гораздо важнѣе прослѣдить шедшее параллельно съ помѣшательствомъ нравственное возрожден³е Лира, просвѣтлен³е его совѣсти идеалами альтруизма и гуманности. Уже въ началѣ III акта, когда самъ Лиръ замѣчаетъ, что разумъ его меркнетъ, имъ овладѣваетъ сожалѣн³е о промокшемъ, подобно ему самому, шутѣ, въ которомъ онъ, можетъ быть, въ первый разъ въ жизни видитъ подобнаго себѣ человѣка:

  

             Мѣшается мой умъ.

   Пойдемъ, мой другъ! Что, холодно тебѣ?

   Я самъ озябъ... Иди, дуракъ мой бѣдный,

   Иди за мной. Я чувствую, что въ сердцѣ

   Моемъ есть жалость. Я тебя жалѣю.

  

   Испытавъ на себѣ самомъ, что значитъ бѣдность и лишен³я, царственный страдалецъ начинаетъ относиться съ глубокимъ сочувств³емъ къ несчаст³ямъ ближнихъ и жалѣетъ о нагихъ бѣднякахъ, которымъ суждено провести такую бурную ночь:

  

   Съ пустымъ желудкомъ, въ рубищѣ дырявомъ;

   Безъ крова надъ бездомной головою.

   Кто защититъ васъ, бѣдные? Какъ мало

   Объ этомъ думалъ я.

  

   По мѣрѣ того, какъ меркнетъ свѣточъ разума y Лира, разгорается все ярче и ярче свѣточъ его великаго, любвеобильнаго сердца. Все добро, лежавшее на днѣ его души, всплываетъ наружу, всѣ лучш³я стороны его характера достигаютъ изумительно-быстраго развит³я. Лиръ, такъ сказать, встаетъ во весь свой нравственный ростъ и изъ устъ его льются рѣчи, необычныя въ устахъ королей:

  

             Сквозь рубище худое,

   Порокъ ничтожный ясно виденъ глазу,

   Подъ шубой парчевою нѣтъ порока!

   Закуй злодѣя въ золото, стальное

   Копье закона сломится безвредно,

   Одѣнь его въ лохмотья - и погибнетъ

   Онъ отъ пустой соломинки пигмея.

   Нѣтъ въ м³рѣ виноватыхъ! Нѣтъ! я знаю!

   Я заступлюсь за всѣхъ - зажму я рты

   Доносчикамъ...

  

   Сознавъ свое родство съ людьми, убѣдившись, что человѣкъ по своей природѣ есть не что иное, какъ бѣдное, голое, двуногое животное, Лиръ торопится сбросить съ себя мишурные атрибуты прежняго велич³я и со словами: "Прочь съ меня все чужое!" срываетъ съ себя царск³я одежды. Возрожден³е Лира совершилось и недавн³й деспотъ и самодуръ, топтавш³й своими ногами личность милл³оновъ людей, превратился въ философа и человѣколюбца. Высшаго нравственнаго просвѣтлен³я личность Лира достигаетъ въ тѣхъ сценахъ, гдѣ онъ встрѣчается съ Кордел³ей. Когда до Лира дошли слухи объ ея прибыт³и въ Англ³ю, онъ, чувствуя свою глубокую вину передъ нею, первоначально избѣгалъ встрѣчи съ нею. Но вотъ его, больного, помѣшаннаго, переносятъ въ ея палатку. Утомленный большимъ переходомъ, онъ быстро и крѣпко засыпаетъ. На этотъ сонъ сильно разсчитывалъ докторъ; на немъ основывалъ онъ свою надежду на исцѣлен³е короля, который долженъ придти въ сознан³е, увидя себя въ прежней обстановкѣ. Раздаются тих³е звуки музыки; Лиръ просыпается; постель его окружаютъ, какъ въ былые дни могущества и славы, толпы придворныхъ, ждущихъ его приказан³й; y изголовья постели стоитъ, вся превратившись въ ожидан³е и едва сдерживая свои рыдан³я, Кордел³я. Когда Лиръ увидалъ ту, передъ которой онъ былъ такъ сильно виноватъ, когда онъ услышалъ ея нѣжный голосъ, не укоряющ³й, но полный любви и прощен³я, онъ невольно преклонилъ передъ ней колѣни, какъ передъ свѣтлымъ ангеломъ. Съ этой минуты прекращается помѣшательство Лира. Но хотя Лиръ возвратилъ свой разумъ, онъ относится безучастно ко всему, что не Кордел³я. Поражен³е французскаго войска, плѣнъ Кордел³и и его самого не производитъ на него никакого впечатлѣн³я. Онъ думаетъ о томъ, какъ ему будетъ хорошо въ темницѣ съ Кордел³ей, какъ онъ будетъ благословлять ее и просить y нея прощен³я. Когда же Кордел³я по приказан³ю Эдмунда погибаетъ, Лиръ убиваетъ ея палача и умираетъ, склонившись надъ ея бездыханнымъ трупомъ.

   Минуя второстепенныя лица, прекрасно охарактеризованныя въ русской шекспировской литературѣ Дружининымъ въ статьѣ, предпосланной его переводу "Короля Лира", я остановлюсь подробнѣе на интересной личности шута. Професс³ональные шуты существовали въ Англ³и въ жизни и на сценѣ задолго до Шекспира. Подобно нашимъ юродивымъ, они искони пользовались любовью публики, которая видѣла въ нихъ глашатаевъ правды и представителей свободнаго слова. То, чего нельзя было высказать никому подъ страхомъ суровой кары, то позволялось человѣку,прикидывающемуся дуракомъ и носившему пестрый костюмъ и шапку съ погремушками. Вл³ян³е этихъ людей въ тѣ времена было немалое. Не даромъ меланхоликъ Джэкъ (въ комед³и "Какъ Вамъ это понравится") проситъ герцога позволить ему нарядиться въ костюмъ шута, чтобъ вычистить грязный желудокъ м³ра. Пользуясь въ силу своей професс³и сравнительной безопасностью, шуты не останавливались ни передъ чѣмъ. Они смѣло хлестали своимъ бичомъ всѣ общественные пороки и всѣ смѣшныя стороны современности. Нерѣдко они притягивали къ своему шутовскому трибуналу не только дворъ, аристократ³ю и парламентъ, но и самихъ королей. Извѣстно, что Тарльтонъ, актеръ и придворный шутъ королевы Елизаветы, осмѣлился однажды публично намекнуть на близость королевы къ своему любимцу, сэру Вальтеру Рэлею. "Смотрите - сказалъ онъ, указывая пальцемъ на Рэлея,- вѣдь малый-то не промахъ: онъ командуетъ королевой!" Несмотря на всю эту безнаказанность, положен³е шутовъ въ обществѣ было самое незавидное. Они почти не считались за людей; имъ бросали подачку, какъ собакамъ, и ихъ били хлыстомъ, какъ провинившуюся собаку. Еще Даусъ замѣтилъ, что y Шекспира встрѣчается два типа шутовъ: клоуны (clowns) и професс³ональные шуты или дураки (fools). Клоуны - это наивные и почти безсознательные юмористы, которые потѣшаютъ публику, даже не желая потѣшать. Таковы актеры-ремесленники въ комед³и "Сонъ въ Иванову ночъ", таковы могильщики въ "Гамлетѣ"; таковъ привратникъ въ "Макбетѣ", который, по его словамъ, терпѣть не можетъ водки и потому истребляетъ ее; таковъ придурковатый крестьянинъ, принесш³й Клеопатрѣ змѣю и ядъ. Подъ fools разумѣются шуты по професс³и, живш³е при дворѣ короля, или вельможи, люди умные, которые прикидывались дурачками и надѣвали на свою голову дурацк³й колпакъ, чтобъ жить весело, безъ труда и по временамъ говорить въ глаза людямъ такую правду, какой кромѣ ихъ никто не могъ сказать. Шутовъ этого рода въ пьесахъ Шекспира всего шесть. Таковъ, напримѣръ, шутъ графини Руссильйонской, французъ Лавашъ (въ комед³и "Конецъ всему дѣлу вѣнець"), веселый и остроумный и подчасъ ѣдк³й на языкъ, умъ котораго шипитъ и пѣнится какъ шампанское, и который преисполненъ величайшаго самомнѣн³я: "я пророкъ, графиня, я всегда говорю правду безъ всякихъ обиняковъ". Другого рода шутъ Фестъ въ комед³и "Двѣнадцатая ночь". Онъ не напускаетъ на себя никакой важности, не считаетъ себя пророкомъ, не говоритъ никакихъ ядовитостей; это веселый малый, функц³я котораго состоитъ въ томъ, чтобъ смѣшить Олив³ю своими шуточками, бражничать съ сэромъ Тоби, пѣть пѣсни, да дурачить мрачнаго Мальвол³о. Онъ - воплощен³е веселости и остроум³я и надѣлъ шутовской костюмъ, чтобъ дать просторъ этимъ качествамъ своей природы. Подкладка его остроум³я очень не глубока. Для него, какъ для человѣка, одареннаго врожденной способностью подмѣчать смѣшное, многое въ жизни кажется смѣшнымъ и глупымъ, a неистощимая веселость только развиваетъ въ немъ это чувство. Гораздо сложнѣе и замысловатѣе личность шута Тачстона или Оселка въ комед³и "Какъ Вамъ это понравится". Дѣйствующ³я лица высказываютъ о немъ самыя противоположныя мнѣн³я. Герцогъ убѣжденъ, что онъ употребляетъ свою глупости какъ щитъ изъ-за котораго ему удобнѣе мѣтко стрѣлять своимъ остроум³емъ,- Джэкъ видитъ въ немъ клоуна, начинившаго свой сухой умъ разными странными замѣтками и изречен³ями. Розалинда и Цел³я считаютъ его природнымъ дуракомъ, тупость котораго служитъ оселкомъ для остроум³я другихъ. Что не такъ смотритъ на него поэтъ, видно изъ того, что въ уста его вложены весьма умныя разсужден³я о пастушеской жизни, въ которыхъ такъ и хочется видѣть взгляды самого Шекспира. У него есть своя философ³я, точка отправлен³я которой состоитъ въ томъ, что всѣ люди въ большей или меньшей степени дураки, a комизмъ заключается въ томъ, что люди, считающ³е себя умными, не знаютъ, что въ сущности они так³е же дураки, какъ и всѣ остальные.

   Совершенно особое положен³е въ ряду шекспировскихъ шутовъ занимаетъ шутъ въ "Королѣ Лирѣ". Здѣсь Шекспиръ впервые рискнулъ ввести шута въ самый разгаръ трагическаго дѣйств³я, сдѣлалъ его спутникомъ короля въ самыя трудныя минуты его жизни, заставилъ его истерзать сердце Лира, постоянно пробуждая въ немъ сознан³е сдѣланной имъ по отношен³ю къ Кордел³и несправедливости. Для этой цѣли Шекспиръ снабдилъ его замѣчательнымъ здравымъ смысломъ, большимъ знан³емъ людей и ѣдкой ирон³ей. Шутъ короля Лира - это не веселый шутъ въ родѣ Феста или Оселка, которые могутъ разогнать тоску своими забавными выходками; это озлобленный и мрачный пессимистъ, который своими унылыми остротами и своими язвительными насмѣшками надъ несчастнымъ королемъ не смягчаетъ, a скорѣе усиливаетъ мрачное впечатлѣн³е, производимое пьесой. Не даромъ Лиръ называетъ его горькимъ шутомъ. Даже когда онъ пытается развлечь своего повелителя и отшутить тоску его, его шутки достигаютъ совершенно противоположнаго результата. Шутъ такъ подавленъ настоящимъ, что не можетъ отвлечься отъ него. Всѣ его остроты направлены къ тому, чтобы терзать совѣсть короля; онъ постоянно возвращается къ одной и той же темѣ, что Лиръ поступилъ крайне глупо, отдавши свое королевство Реганѣ и Гонерильѣ, и крайне несправедливо,оттолкнувши отъ себя вѣрную и любящую Кордел³ю. Въ его шуткахъ и остротахъ есть извѣстная методичность. Этой методичностью онъ главнымъ образомъ и отличается отъ другихъ шутовъ, которые острятъ вдоль и поперекъ по поводу всего, что они видятъ передъ собою. Эта методическая язвительность привела нѣкоторыхъ комментаторовъ Шекспира къ мнѣн³ю, что въ исполненныхъ горькой ирон³и остротахъ шута невольно проявляется чувство торжества и даже нѣкоторое злорадство, когда онъ видитъ, что Лиръ, котораго онъ привыкъ считать чуть не полубогомъ, въ сущности такъ же несчастенъ и безпомощенъ, какъ онъ самъ. Намъ кажется, что это мнѣн³е не выдерживаетъ строгой критики. Хотя шуту короля Лира, какъ и всякому шуту, приходилось вытерпѣть многое и быть битымъ, что называется, ни за что, ни про что {"Между тобой и твоими дочерьми - говоритъ шутъ Лиру - есть таки фамильное сходство; тѣ меня бьютъ, когда я говорю правду, a ты хочешь бить, когда я лгу".}, но источникъ его язвительныхъ выходокъ не злорадство. Изъ пьесы видно, что шутъ любитъ короля, преданъ безкорыстно ему и Кордел³и; одно изъ дѣйствующихъ лицъ говоритъ, что онъ исхудалъ съ тѣхъ поръ, какъ Кордел³я удалилась во Франц³ю. Источникъ его язвительныхъ остротъ по адресу Лира не злорадство, a возмущенное безумнымъ поведен³емъ короля чувство правды и любовь къ Кордел³и. Кромѣ того не нужно упускать изъ виду, что ѣдк³я выходки шута необходимы для того, чтобъ лучше оттѣнить личность короля и указать на то, что должно происходить въ его душѣ. Трудно себѣ представить болѣе сильный урокъ человѣческой гордости, какъ та сцена, когда король Лиръ съ своимъ шутомъ блуждаютъ подъ проливнымъ дождемъ въ степи, не находя себѣ пр³юта, одинаково несчастные и одинаково безпомощные! Несчаст³е сразу уравняло ихъ соц³альное положен³е и привело ихъ къ убѣжден³ю, что оба они суть не что иное, какъ бѣдныя, голыя, двуног³я животныя. Несмотря на важное значен³е шута для характеристики Лира, роль его въ ходѣ дѣйств³я все-таки второстепенная и въ концѣ третьяго акта, когда въ шутѣ уже не представляется надобности, онъ исчезаетъ безслѣдно. Попытка сдѣлать шута настоящимъ героемъ драмы и двигателемъ драматическаго дѣйств³я относится къ болѣе позднему времени и впервые осуществлена на англ³йской сценѣ однимъ изъ младшихъ современниковъ Шекспира, Самуиломъ Роули. Разсматриваемая съ эстетической точки зрѣн³я трагед³я Шекспира обнаруживаетъ уже вполнѣ созрѣвш³й талантъ драматурга. По словамъ Гейне, здѣсь ген³й Шекспира взлетаетъ на самую головокружительную высоту. Гэзлитъ и Тэнъ Бринкъ признаютъ ее лучшей изъ пьесъ Шекспира, a первый сверхъ того считаетъ дерзостью опасен³е того впечатлѣн³я, которое она производитъ на человѣческую душу. Одинъ изъ новѣйшихъ критиковъ, Доуденъ, провозглашаетъ "Короля Лира" величайшимъ продуктомъ германскаго ген³я. Дѣйствительно, въ силѣ трагическаго паѳоса, возрастан³и драматическаго интереса, мастерскомъ веден³и сценъ и художественной обрисовкѣ характеровъ "Лиръ" не уступитъ ни одной изъ великихъ трагед³й Шекспира. Но обладая громадными драматическими достоинствами, пьеса Шекспира не свободна отъ нѣкоторыхъ недостатковъ, которыхъ мы не встрѣтимъ ни въ "Макбетѣ", ни въ "Отелло". Недостатки эти состоятъ въ мотивирован³и дѣйств³я, которое заставляетъ желать многаго. Первая сцена, напримѣръ, заключающая въ себѣ экспозиц³ю дѣйств³я, зерно, изъ котораго оно выростаетъ, совершенно лишена разумной мотивировки и оттого кажется мало вѣроятной. Трудно, въ самомъ дѣлѣ, допустить, чтобъ находящ³йся въ здравомъ умѣ отецъ могъ оттолкнуть отъ себя любимую дочь только за то, что она не хотѣла уступить его капризу и перещеголять своихъ сестеръ въ высокопарномъ выражен³и своей любви къ нему, и Гете былъ правъ, находя эту сцену нелѣпой. Правда, псих³атр³я объясняетъ ее тѣмъ, что съ этой сцены начинается помѣшательство Лира, но признать Лира съ самаго начала пьесы кандидатомъ въ сумасшедш³й домъ значило бы оказаться слѣпымъ передъ замысломъ поэта, хотѣвшаго поставить помѣшательство Лира въ связь съ обрушившимися на него бѣдств³ями. Есть еще другое толкован³е этой сцены, принадлежащее Гервинусу, который пытается объяснить неразумное требован³е Лира капризомъ стараго самодержца, избалованнаго многолѣтней лестью и поклонен³емъ, фантаз³ямъ котораго никто не смѣлъ противорѣчить. Но и это объяснен³е не выдерживаетъ критики, ибо какъ ни привыкъ маститый королькъ безпрекословному исполнен³ю его капризовъ, все же онъ, какъ отецъ, долженъ былъ знать характеръ своихъ дочерей, въ особенности своей любимицы Кордел³и; съ другой стороны и она, зная деспотическ³й и капризный характеръ нѣжно-любимаго отца, вѣроятно уступила бы ему, если не изъ боязни лишиться наслѣдства, то изъ страха огорчить его. Если она поступила иначе, то главнымъ образомъ потому, что этотъ капризъ былъ необыченъ и притомъ обсгавленъ странными услов³ями. По нашему мнѣн³ю, единственное объяснен³е этой сцены состоитъ въ томъ, что она была навѣяна подобной же сценой въ старинной пьесѣ о Лирѣ, послужившей источникомъ для Шекспира. Подобная же слабость мотивировки замѣчается и въ эпизодѣ о Глостерѣ и его сыновьяхъ. Нельзя достаточно надивиться искусству, съ которымъ Шекспиръ слилъ двѣ семейныя драмы, изъ которыхъ одна происходитъ въ семьѣ Лира, a другая въ семьѣ Глостера, въ одну потрясающую трагед³ю отцовскаго самодурства и дѣтской неблагодарности. Но и здѣсь всему повредила слабость мотивировки дѣйств³я. Съ трудомъ вѣрится, чтобъ Глостеръ, ни разу не имѣвш³й случая сомнѣваться въ любви своего законнаго сына Эдгара, могъ на основан³и наговора Эдмунда и предъявленнаго имъ подложнаго письма навсегда разорвать съ сыномъ, даже не сдѣлавъ попытки лично объясниться съ нимъ. Оправдан³е этого эпизода съ художественной точки зрѣн³я невозможно; подобно истор³и ссоры Лира съ Кордел³ей, онъ имѣетъ сказочный характеръ и не производитъ иллюз³и. Не мало толковъ возбудила развязка трагед³и. Какъ въ хроникѣ, такъ и въ старинной драмѣ войска Кордел³и разбиваютъ на голову соединенные отряды Реганы и Гонерильи; Лиръ снова возводится на престолъ Англ³и, царствуетъ два года и умираетъ, дѣлая Кордел³ю своей наслѣдницей. Чѣмъ же руководствовался Шекспиръ, замѣнивъ эту оптимистическую и нравоучительную развязку другой развязкой, гдѣ коварство и зло торжествуютъ надъ добромъ и справедливостью, гдѣ Кордел³я погибаетъ отъ руки палача, задушившаго ее въ тюрьмѣ, a Лиръ умираетъ отъ скорби по ней? Не объясняется-ли это пессимистическимъ настроен³емъ, овладѣвшимъпоэтомъ въ эпоху создан³я "Лира", которое нашло свой отголосокъ въ сонетахъ и въ написанномъ около того-же времени "Макбетѣ?" Внутренняя жизнь Шекспира такъ мало извѣстна, что на этотъ вопросъ нельзя дать рѣшительнаго отвѣта. Вѣроятно, не малую роль играли въ этомъ случаѣ и соображен³я сценическ³я, ибо не умри Кордел³я отъ руки палача и пьеса была бы лишена потрясающей сцены, когда Лиръ выходитъ къ публикѣ, неся на рукахъ мертвую дочь. Нѣмецкая философская критика пыталась объяснить трагическ³й исходъ пьесы необходимостью погубить Кордел³ю для вящшаго торжества принципа поэтической справедливости. Но дѣйствительно-ли этотъ принципъ требуетъ себѣ такихъ невинныхъ жертвъ? Въ свѣтломъ сонмѣ идеальныхъ женскихъ типовъ, созданныхъ ген³емъ Шекспира, едва-ли найдется личность болѣе симпатичная, чѣмъ Кордел³я. Честная и правдивая, она способна къ самой сильной и самоотверженной любви. Она выказываетъ столько нѣжности и привязанности къ кругомъ виновному передъ ней отцу, что послѣдн³й преклоняетъ передъ ней колѣни, какъ передъ свѣтлымъ ангеломъ. По какой же статьѣ кодекса поэтической справедливости эта идеальная личность должна быть обречена на гибель? Въ чемъ ея трагическая вина? Отвѣчая на этотъ вопросъ, нѣмецкая критика постоянно прибѣгала ко всякаго рода софизмамъ и ухищрен³ямъ. По мнѣн³ю Ульрици, Кордел³я должна поплатиться за проступокъ, совершенный ею въ началѣ драмы, когда она, вмѣсто того чтобъ уступить капризу престарѣлаго отца, отвѣтила ему съ не дѣтской строптивостью и его отчасти необдуманный образъ дѣйств³й встрѣтила жестко и сурово. За это проклят³е отца тяготѣетъ надъ ней и влечетъ ее къ гибели. Подобныя объяснен³я едва-ли даже заслуживаютъ опровержен³я, ибо Кордел³я не уступила капризу отца именно вслѣдств³е прямоты и честности своей натуры, не способной къ льстивымъ и высокопарнымъ выражен³ямъ чувствъ, да еще публично и съ разсчетомъ на обѣщанную награду. Выходитъ, что то, что составляетъ главную прелесть ея характера, составляетъ вмѣстѣ съ тѣмъ и ея трагическую вину, которую она должна искупить смертью. По мнѣн³ю Ретшера, Кордел³я заслужила смерть, потому что вторгнулась съ иностраннымъ войскомъ въ предѣлы родной страны; вслѣдств³е этого Шекспиръ долженъ былъ погубить ее, какъ англичанинъ и патр³отъ. Но критикъ забываетъ, что здѣсь дѣло идетъ не о патр³отизмѣ и политикѣ, a о нравственной справедливости. Кордел³я вторгнулась съ французскимъ войскомъ въ Англ³ю не для завоеван³я страны и подчинен³я ея Франц³и, a съ тѣмъ, чтобы возстановить права на престолъ своего несчастнаго отца, стало быть она стояла за правое дѣло и никакой трагической вины за ней не числится {*}.

  

   {* Взгляды нѣмецкой критики на развязку "Лира" подробно разобраны въ моей статьѣ "Шекспировская критика въ Герман³и". См. Опыты изучен³я Шекспира. Москва 1902, стр. 13-55.

   Приводимъ изъ нея то, что касается взглядовъ Ульрици и Ретчера. Но довольствуясь приведеннымъ выше объяснен³емъ смерти Кордел³и, Ульрици дѣлаетъ новую и еще болѣе неудачную попытку вывести необходимость ея гибели изъ эстетическихъ соображен³й, изъ придуманныхъ имъ ad hoc законовъ трагическаго паѳоса. Онъ сознается, что проступокъ Кордел³и не былъ особенно важенъ, но чѣмъ меньше проступокъ, тѣмъ сильнѣе дѣйств³е трагическаго паѳоса. Сила его состоитъ въ томъ, что онъ обрекаетъ на гибель и добро, если оно хоть немного уклоняюсь отъ своей природы и самое отъявленное зло. Къ такимъ парадоксамъ приходится каждый разъ прибѣгать философской критикѣ, если она во что бы то ни стало хочетъ отстоять идею поэтической справедливости y Шекспира. Отказаться же отъ этой идеи она не имѣетъ силу потому что тогда падутъ сами собою такъ бережно лелѣемыя ею учен³я о нравственномъ устройствѣ м³ра (moralische Weltordnung), гармон³и нравственныхъ началъ, которымъ она обязана своимъ существован³емъ. Ульрици упорно вѣритъ въ существован³е неразрушимой гармон³и между зломъ и наказан³емъ, добродѣтелью и наградой даже въ этомъ м³рѣ и не можетъ допустить, чтобы въ драмѣ которая считается отражен³емъ жизни, могло быть допущено даже временное торжество зла и неправды. Если добро гибнетъ, значитъ оно не вполнѣ добро, значитъ на немъ есть пятна, которыя должны быть смыты тяжелымъ испытан³емъ и даже смертью. Если въ сужден³яхъ Ульрици преобладаетъ нравоучительный элементъ, то въ сужден³яхъ Ретчера замѣтно рѣшительное преобладан³е элемента философскаго. По мнѣн³ю Ретчера сущность Венец³анскаго купца состоитъ въ раскрыт³и д³алектики абстрактнаго права, а сущность Ромео и Юл³и въ неизбѣжномъ столкновен³и паѳоса любви, составляющаго душу трагед³и, съ силой ему противоположной. Онъ одобряетъ трагическую развязку пьесы въ силу того, что смерть героевъ трагед³и освобождаетъ ихъ чувства отъ исключительности и односторонности, неразлучной съ истинно-трагическимъ паѳосомъ и утѣшаетъ себя въ смерти Ромео и Юл³и тѣмъ, что она сдѣлалась почвой примирен³я между ихъ родными и тѣмъ пр³обрѣла возвышенное значен³е жертвы для цѣлости нравственнаго м³ра. Также далеко отъ истины Ретчерово объяснен³е смерти Кордел³и. Онъ упрекаѳтъ Шлегеля въ томъ, что послѣдн³й считалъ смерть Кордел³и только средствомъ, необходимымъ для развязки трагед³и, ибо Лиръ, вынесш³й такъ много въ жизни, только вслѣдств³е смерти Кордел³и могъ умереть трагически и думаетъ, что въ ней самой, въ ея отношен³яхъ къ этому м³ру, должно заключаться оправдан³е ея гибели. По его словамъ, Кордел³я, появлен³е которой смягчило ея отца подобно видѣн³ю кроткаго ангела, въ присутств³и которой душа великаго страдальца не только обрѣла забвен³е прошлаго, но и ощутила несказанное блаженство,- тѣмъ самымъ исполнила задачу своего существован³я и должна умереть. Очевидно, что и здѣсь Кордел³я является только средствомъ. По этому поводу Арнольдъ Руге остроумно замѣтилъ, что Шлегель объясняетъ смѳрть Кордел³и по крайней мѣрѣ изъ художественныхъ цѣлей, между тѣмъ какъ Ретчеръ видитъ въ Кордел³и нѣчто вродѣ мускуса, необходимаго, чтобы смягчить страдан³я ея отца.}

   Древнѣйшимъ исполнителемъ роли Лира въ пьесѣ Шекспира былъ личный другъ Шекспира, собственникъ театра Глобусъ и лучш³й трагическ³й актеръ того времени Ричардъ Борбеджъ; въ XVII в. въ ней имѣлъ успѣхъ Беттертонъ, a въ XVIII в. роль Лира была одной изъ лучшихъ ролей въ репертуарѣ знаменитаго Гаррика. Особенно былъ хорошъ Гаррикъ въ изображен³и безум³я Лира въ третьемъ актѣ. Игра его не была результатомъ одного внутренняго наит³я; главную роль играло въ ней изучен³е дѣйствительнаго помѣшательства. У Гаррика былъ пр³ятель, который, стоя возлѣ окна игралъ со своей двухлѣтней дочерью, и по неосторожности какъ-то выпустилъ ее изъ рукъ. Малютка упала на вымощенный камнемъ дворъ и убилась до смерти. Увидя, что дочь мертва, отецъ упалъ безъ чувствъ и лишился разсудка. Онъ жилъ только прошедшимъ; ежедневно онъ садился y окна и игралъ съ воображаемымъ ребенкомъ, ежедневно дѣлалъ видъ, что выпустилъ его изъ рукъ, плакалъ, терзался, потомъ опускался въ кресло и, устремивъ взоръ на какой-нибудь предметъ, впадалъ въ глубокую задумчивость; по временамъ онъ водилъ свой взоръ кругомъ, какъ бы умоляя о сострадан³и къ нему. Посѣщая друга, Гаррикъ имѣлъ случай не разъ наблюдать эту сцену и, по его собственному признан³ю, онъ былъ обязанъ ей своимъ успѣхомъ въ "Королѣ Лирѣ". 24 апрѣля 1820 г. Кинъ впервые выступилъ въ роли Лира въ Друриленскомъ театрѣ, Уступая Гаррику въ силѣ трагическаго паѳоса, Кинъ превосходилъ его тонкой отдѣлкой деталей роли, которую онъ постоянно совершенствовалъ, изучая душевнобольныхъ въ лондонскихъ госпиталяхъ. Онъ до того слился со своей ролью, что передъ представлен³емъ говорилъ друзьямъ: "Я постараюсь публику сдѣлать такой же безумной, какъ я самъ". По словамъ лицъ, видавшихъ Кина въ роли Лира, мимика его была неподражаема. По мѣрѣ того какъ Лиромъ овладѣвало безум³е, взглядъ Кина дѣлался все болѣе и болѣе вопросительнымъ; онъ тщательно приглядывался къ предметамъ, словно передъ его глазами происходило нѣчто странное и необычное; при этомъ монотонность его голоса и слабое раскачиван³е всего тѣла указывали на смутно-фантастическое настроен³е ума, тщетно старающагося войти въ прежнюю колею и найти самого себя. По временамъ на его лицѣ появлялась какая-то на половину жалкая улыбка, глядя на которую трудно было удержаться отъ слезъ. Если сцена проклят³я дочери была проведена съ потрясающей энерг³ей, заставлявшей дрожать публику, то встрѣча съ Кордел³ей, передъ которой царственный страдалецъ преклоняетъ колѣни, умиляла ее до слезъ. Лучшимъ исполнителемъ роли Лира въ Герман³и считался Девр³ентъ. Средства его были далеко не велики; онъ былъ небольшого роста; въ походкѣ его и осанкѣ не было ничего величаваго, голосъ его былъ довольно слабъ и въ сильныхъ мѣстахъ переходилъ въ рѣзк³й крикъ. Но всѣ эти недостатки съ избыткомъ искупались его чудной мимикой и необыкновенными глазами, способными отражать въ себѣ самые незначительные оттѣнки чувствъ.- Самымъ прославленнымъ исполнителемъ роли Лира въ Итал³и былъ хорошо извѣстный Москвѣ и Петербургу покойный Эрнесто Росси. Кто хоть разъ видѣлъ знаменитаго трагика въ этой роли, навсегда уносилъ съ собою величаво-эпическ³й образъ царственнаго страдальца, одинаково великаго, какъ въ гнѣвѣ и проклят³яхъ, такъ и въ безум³и и любви. Росси имѣлъ всѣ внѣшн³я средства, необходимыя для успѣшнаго исполнен³я этой роли: величественную наружность, пылк³й темпераментъ, прекрасную мимику и чудный, гибк³й, проникающ³й въ душу голосъ. Остается пожалѣть, что уже въ первой сценѣ, увлеченный мнѣн³емъ псих³атровъ, Росси изображалъ Лира полусумасшедшимъ старикомъ и тѣмъ отнималъ y послѣдующаго безум³я Лира трогательный характеръ. Когда его упрекали въ этомъ, онъ обыкновенно отвѣчалъ, что это было единственное средство сохранить психологическую цѣльность характера Лира. Въ противоположность Росси, другой велик³й итальянск³й трагикъ Сальвини изображаетъ Лира совершенно нормальнымъ. Въ самомъ фактѣ раздѣла царства онъ видитъ благородный поступокъ довѣрчиваго отца, которому и въ голову не приходило, что дѣти могутъ отплатить ему неблагодарностью. Но Сальвини этимъ не ограничивается. Онъ отрицаетъ помѣшательство Лира даже въ третьемъ актѣ, когда самъ Лиръ замѣчаетъ, что умъ его мѣшается, и объясняетъ безумныя рѣчи и поступки Лира его болѣзнью, т. е. схваченной имъ подъ проливнымъ дождемъ горячкой, которая можетъ сопровождаться и бредомъ, и галлюцинац³ями. По мнѣн³ю Сальвини, актеръ, играющ³й Лира, долженъ поставить своей главной задачей изобразить постепенное ослаблен³е и физическихъ, и умственныхъ силъ въ престарѣломъ королѣ. Въ первомъ актѣ Лиръ еще величавый и властный король, передъ которымъ все дрожитъ и который не признаетъ другой воли кромѣ своей; во второмъ онъ не столько король, сколько отецъ, сердце котораго разбито неблагодарностью и безсердеч³емъ дочерей; въ третьемъ физическ³я и умственныя силы его слабѣютъ и вмѣсто короля и отца передъ нами больной и нравственно-истерзанный немощный старикъ. По мнѣн³ю Сальвини, эти три фазиса въ развит³и характера Лира должны быть рельефно изображены въ игрѣ актера, и чѣмъ y него сильнѣе выразится постепенное ослаблен³е его личности, тѣмъ игра его будетъ ближе къ совершенству. Давая подобныя наставлен³я исполнителю роли Лира, Сальвини, повидимому, не подозрѣвалъ, что при такой постановкѣ вопроса трагед³я Шекспира утратитъ свой глубок³й смыслъ и свое высоконравственное значен³е.