Психологическi е этюды. И. Сѣченова. С.-Петербургъ. 1873 г.
Что намъ ручается за авторитетъ науки? То есть на какомъ основанiи мы можемъ вѣрить, что наука неуклонно ведетъ насъ къ истинѣ, что она не впадаетъ въ большiя и частыя заблужденiя?
Вообще говоря, такого основанiя и быть не можетъ. Наука, какъ и все человѣческое, подвержена всякимъ несовершенствамъ, колебанiю, уклоненiю, затмѣнiю, болѣзни, уродству. За кѣмъ бы мы ни признали высшiй судъ и послѣднее слово, - будетъ-ли это общее соглас i е ученыхъ, или лучш i е авторитеты, или новое , нараждающееся направлен i е - во всякомъ случаѣ мы не можемъ ручаться, что попадемъ на истину, а не на заблужденiе.
Между тѣмъ наука имѣетъ притязанiе на безусловный авторитетъ, никакого суда не признаетъ выше своего. Таковъ современный идеалъ науки, и можетъ быть никогда еще она не заявляла его такъ твердо, и никогда такъ крѣпко въ него не вѣровали люди, какъ въ настоящее время.
Что-же выходитъ? Такъ какъ наука безконечно далека отъ своего идеальнаго состоянiя, которое оправдывало бы ея притязанiя, такъ какъ только самое ничтожное число людей можетъ стоять даже на современной высотѣ науки, то изъ вѣры въ науку необходимо проистекаютъ безчисленныя суев ѣ р i я, то есть ученые безпрестанно проповѣдуютъ одностороннiе, узкiе, извращенные взгляды, а люди непосвященные, томимые желанiемъ постигнуть научныя истины, хватаются за слова, прилѣпляются къ авторитетнымъ книжкамъ, создаютъ себѣ разныя фантастическiя понятiя, и такимъ образомъ блуждаютъ и волнуются, почти ни въ чемъ не достигая научнаго пониманiя. Таковъ обыкновенный ходъ дѣла, и ученые знаютъ это даже лучше другихъ. Они только имѣютъ на этотъ случай готовое утѣшенiе; они говорятъ: "всѣ эти заблужденiя и cyeвѣpiя ничего не значатъ. Хорошее въ нихъ - уваженiе къ наукѣ, та вѣра въ нее, которую нужно всячески поддерживать. Нынче наука не даетъ истины, но въ будущемъ она достигнетъ своего идеала, и ради этого будущаго мы должны радоваться всякому движенiю мысли, даже неправильному".
Такъ точно говоритъ и г. Сѣченовъ въ началѣ своей книги.
"Къ сожалѣнiю", пишетъ онъ, "въ жизни, какъ и въ наукѣ, всякая почти цѣль достигается окольными путями, и прямая дорога къ ней дѣлается ясною лишь тогда, когда цѣль уже достигнута... Бывали случаи, когда изъ положительно дикаго броженiя умовъ выходила современемъ истина. Пусть вспомнятъ, напримѣръ, къ чему привела человѣчество средневѣковая мысль, лежавшая въ основѣ алхимiи. Страшно подумать, чтò сталось бы съ этимъ человѣчествомъ, если бы строгимъ средневѣковымъ опекунамъ общественной мысли удалось пережечь и перетопить, какъ колдуновъ, какъ вредныхъ членовъ общества, всѣхъ этихъ страстныхъ тружениковъ надъ безобразной мыслью, которые безсознательно строили химiю и медицину. Да, кому дорога истина вообще, т. е. не только въ настоящемъ , но и въ будущемъ, тотъ не станетъ нагло ругаться надъ мыслью, проникающей въ общество, какой-бы странной она ему ни казалась".
"Имѣя въ виду этихъ безкорыстныхъ искателей будущихъ истинъ, я рѣшаюсь пустить въ общество нѣсколько мыслей относительно психической дѣятельности головнаго мозга, мыслей, которыя еще никогда не были высказаны въ физiологической литературѣ по этому предмету" (стр. 2).
Вотъ какую, можно сказать, оговорку счелъ нужнымъ сдѣлать авторъ. Онъ повидимому готовъ поставить себя на ряду съ алхимиками и искателями жизненнаго эликсира, онъ не признаетъ непогрѣшимости науки; но за то онъ требуетъ вѣры въ ея будущее, онъ успокоивается на той мысли, что наука подчинена неизмѣнному закону прогресса и что поэтому самое лучшее условiе для ея развитiя есть полная свобода. Такое убѣжденiе давно господствуетъ и имѣетъ для себя очень глубокiя основанiя. Мы не будемъ здѣсь разбирать его въ этихъ его основанiяхъ, но замѣтимъ только, что оно было поводомъ къ очень печальнымъ явленiямъ, для оцѣнки которыхъ не нужно пускаться въ большую глубину. Въ самомъ дѣлѣ, въ силу начала laissez faire laissez passer, умственная безурядица, умственная aнapxiя давно вошла въ обычай, получила силу какого-то неизбѣжнаго закона. Людей увѣрили, что имъ не нужно обдумывать всѣ послѣдствiя и все значенiе своихъ мыслей, что можно довольствоваться частными и отрывочными взглядами, что увлеченiе и односторонность даже похвальны и полезны, что все это прiйдетъ въ порядокъ само собою, одно другимъ уяснится и дополнится, и что изъ трудовъ людей, которые сами не знаютъ, чтò они дѣлаютъ и куда идутъ, какою-то чудесною силою возникнетъ стройное зданiе истины. Эту надежду многiе питаютъ самымъ твердымъ образомъ: тогда какъ едва-ли не правъ Карлейль, говоря, что столь же основательно было бы надѣяться, что бушующiй океанъ когда-нибудь самъ построитъ хижину изъ тѣхъ бревенъ и досокъ, которыя прибиваются имъ къ берегу.
Пока будетъ то, чтò будетъ, мы находимъ въ умственномъ мipѣ безчисленныя разногласiя, мы не замѣчаемъ почти никакихъ зачатковъ того единенiя, той будущей гармонiи, которая, по общераспространенному убѣжденiю, должна возникнуть изъ этого хаоса. Но мы такъ сжились съ мыслью, что эти разногласiя полезны и необходимы для будущаго, что уже не обращаемъ на нихъ вниманiя. Въ университетѣ въ одной аудиторiи профессоръ проповѣдуетъ одно, а рядомъ, за стѣною, другой профессоръ настотельно объясняетъ прямо-противоположное; мы знаемъ, что такъ дѣло идетъ десятки лѣтъ, и ни мало не безпокоимся. Каждая отдѣльная наука обыкновенно разработываетъ свой частный предметъ независимо отъ другихъ областей знанiя и стремленiя. Но этого мало; частныя науки часто упорно стоятъ за свою независимость, упорно держатся той мысли, что согласiе должно явиться само собою, безъ ихъ заботы. Не мудрено, что противорѣчiя нерѣдко не только не сглаживаются, но становятся хроническими.
Вообще у ученыхъ и писателей господствуетъ слишкомъ оптимистическiй взглядъ на умственную дѣятельность. Они увѣрены что частная мысль сама найдетъ свое мѣсто въ общей сферѣ, сама опредѣлитъ свои границы, свое отношенiе къ другимъ мыслямъ. Между тѣмъ тысячи фактовъ доказываютъ намъ противное. Какъ люди часто увлекаются и довольствуются словами, забывая объ ихъ смыслѣ, также точно они увлекаются и довольствуются отдѣльными мыслями, забывая объ ихъ связи, объ ихъ значенiи въ общей сферѣ. Подъ красивыми и звучными словами можетъ не быть искренности и логики; такъ точно и подъ ясными и опредѣленными мыслями можетъ не быть истины, не быть дѣйствительнаго пониманiя предмета. И таковъ самый обыкновенный случай, особенно съ мыслями ученыхъ, которыя иногда чѣмъ болѣе выигрываютъ въ ясности и опредѣленности, тѣмъ больше теряютъ въ глубинѣ и объемѣ. Немногiе способны захватывать хотя отчасти глубину и полноту взятаго предмета; и потому большая часть людей вполнѣ удовлетворяются мыслями, которыя узки и поверхностны въ сравненiи съ сущностiю дѣла; въ этомъ отношенiи случается, что люди умствующiе и занимающiеся науками бываютъ не менѣе смѣшны и ограничены, чѣмъ и тѣ, которые тѣшатся одними словами.
Вообще можно сказать, что связь между частными мыслями устанавливается силою нѣкоторой болѣе высокой мысли, а не сама собою. Слѣдовательно, если мы желаемъ внести какое-нибудь согласiе въ умственный мiръ, то мы не должны забывать, что люди расположены и способны удовлетворяться отдѣльными мыслями, и что поэтому они сами не найдутъ общаго связующаго взгляда, а нуждаются въ томъ, чтобы онъ былъ имъ данъ. Нужно проповѣдывать необходимость такого взгляда, внушать о немъ заботу, искоренять давнишнюю привычку безпечно предаваться одностороннему направленiю, въ надеждѣ, что кто-то неизвѣстный все поправитъ и согласуетъ.
Да и почему и зачѣмъ намъ потворствовать въ умственной дѣятельности какой-нибудь раздробленности? Не каждому-ли мыслящему и ученому человѣку должно быть ясно, что истинное знанiе предполагаетъ единство началъ, строгую связь всѣхъ областей мысли? Только въ наше время, время вѣры въ прогрессъ, неизвѣстно кѣмъ и какъ дѣлающiйся, могла явиться распущенность, при которой ученый считаетъ себя правымъ, разработывая свои частные факты и соображенiя, и не только не зная, но и не желая знать о томъ, чтò дѣлается въ другихъ сферахъ. За то наше время едва-ли не обильнѣе другихъ временъ научными суев ѣ р i ями.
Такiя замѣчанiя пришли намъ на умъ при видѣ книжки г. Сѣченова. Она, какъ намъ кажется, носитъ на себѣ очень ясныя черты нынѣшняго состоянiя умовъ. Во первыхъ, главная мысль книжки внушена однимъ изъ нынѣшнихъ суевѣрiй, именно тѣмъ взглядомъ, что всѣ явленiя мipa происходятъ механически, или, какъ весьма выразительно говоритъ нашъ авторъ, машиннымъ образомъ. Мы считаемъ этотъ взглядъ суевѣрiемъ, на что дальше попробуемъ привести основанiя; мы называемъ его механическимъ потому, что онъ всѣ свои категорiи беретъ изъ науки, называемой механикою. Всякое объясненiе есть въ сущности подведенiе явленiя подъ нѣкоторыя общiя понятiя, подъ нѣкоторыя категорiи. Слѣдовательно, если мы станемъ всѣ явленiя подводить подъ понятiя, употребляемыя въ механикѣ, каковы - движен i е , масса , сила , инерц i я , толчокъ и т. д., то весь нашъ взглядъ на вещи будетъ механическiй.
Во вторыхъ, эта книжка есть очевидно произведенiе спецiалиста, который дѣлаетъ свои соображенiя и гипотезы, оставаясь совершенно чуждымъ другимъ областямъ знанiя, едва подозрѣвая ихъ смыслъ и содержанiе. Признаемся, мы съ величайшимъ удивленiемъ увидѣли надпись Психологическ i е Этюды на книжкѣ состоящей изъ трехъ уже прежде знакомыхъ намъ статей: Рефлексы головнаго мозга, Зам ѣ чан i я на книгу Кавелина и Кому и какъ разработывать психолог i ю? Во всемъ этомъ нѣтъ и тѣни чего-нибудь психологическаго; авторъ разсуждаетъ такъ, какъ будто до него никто и никогда не изучалъ психологическихъ явленiй, какъ будто наука психологiи или никогда не существовала, или есть грубая фантазiя, не стоющая того, чтобы на ней остановиться даже на минуту. Психологiи не существуетъ и ее должны создать физiологи - вотъ окончательный выводъ книги.
Авторъ дошелъ однакоже до этого вывода не вдругъ, и интересно прослѣдить какъ въ немъ сложилось это убѣжденiе. Сначала онъ съ вполнѣ ученою скромностiю и откровенностiю заявлялъ о своемъ незнакомствѣ съ психологiею. Въ заключенiе своей первой статьи: Рефлексы головнаго мозга, онъ говорилъ такъ:
"Наконецъ я долженъ сознаться, что строилъ всѣ эти гипотезы, не будучи почти вовсе знакомъ съ психологической литературой. Изучалъ только систему Бенеке, да и то во время студенчества. Изъ его же сочиненiй познакомился, конечно въ самыхъ общихъ чертахъ, съ ученiемъ французскихъ сенсуалистовъ. Спецiалисты, т. е. психологи по профессiи, в ѣ роятно и укажутъ вытекающ i е отсюда недостатки моего труда. Я же имѣлъ задачей показать имъ возможность приложенiя физiологическихъ знанiй къ явленiямъ психической жизни, и думаю, что цѣль моя хотя отчасти достигнута. Въ этомъ послѣднемъ обстоятельствѣ и лежитъ оправданiе, почему я рѣшился писать о психическихъ явленiяхъ, не познакомившись напередъ со всѣмъ, чтò объ нихъ было писано, а зная лишь физ i ологическ i е законы нервной д ѣ ятельности".(стр. 101).
И такъ авторъ, "будучи почти вовсе незнакомъ съ психологiей", далъ полную свободу своимъ мыслямъ о предметѣ этой науки, въ той надеждѣ, что его ошибки поправятъ "психологи по профессiи". Что-же вышло? Эта надежда оказалась совершенно обманчивою; психологи молчали. Критической оцѣнки Рефлексовъ не было ни кѣмъ сдѣлано. Мы помнимъ только одну статью по поводу этой книги, именно статью покойнаго Е. Н. Эдельсона, помѣщенную въ "Отечественныхъ Запискахъ" 1866 года. Правда, эта единственная статья принадлежала человѣку знакомому съ психологiею и была совершенно основательна. Но мы думаемъ, что авторъ Рефлексовъ даже не обратилъ на нее вниманiя, такъ какъ онъ и не упоминаетъ о томъ капитальномъ возраженiи, которое ему сдѣлано въ этой статьѣ. Среди всеобщаго молчанiя извѣстность г. Сѣченова, какъ отличнаго физiолога, возрастала и Рефлексы набирали себѣ поклонниковъ. Нѣкоторые изъ нихъ до того прониклись взглядомъ этого сочиненiя, что даже перестали употреблять старинныя слова - мыслить , умъ , задуматься, а вмѣсто этого говорили - задерживать рефлексы , способность задерживан i я рефлексовъ и т. д. Такъ именно выражается г. Щаповъ въ своихъ послѣднихъ статьяхъ.
Неизвѣстно и ни изъ чего не видно, старался-ли нашъ авторъ во все это время прiобрѣсти то знакомство съ психологiей, въ которомъ сначала чувствовалъ нужду. Въ нашей литературѣ, правда, появился за это время только одинъ замѣчательный трудъ, Н ѣ мецкая психолог i я, г. М . Троицкаго (Москва, 1867), книга оригинальная по взгляду и очень поучительная. Но мы принуждены думать, что г. Сѣченовъ не изучалъ и этой книги.
Наконецъ, однакоже, явилось психологическое сочиненiе, на которомъ онъ остановилъ свое вниманiе. Это была книга г. Кавелина: Задачи психолог i и; самъ авторъ предложилъ г. Сѣченову "дѣлать замѣчанiя на его книгу" (стр. 105).
Если судить о книгѣ г. Кавелина по послѣдствiямъ (чтò дозволяется только отчасти), то выводъ будетъ неблагопрiятный для книги. Она не только не дала г. Сѣченову лучшаго пониманiя психологическихъ задачъ, но очевидно внушила ему еще бòльшую смѣлость въ утвержденiи и развитiи его мыслей. Прежде, какъ мы видѣли, онъ предполагалъ, что можетъ быть имъ сдѣланы ошибки противъ истинъ ему неизвѣстныхъ, но вполнѣ установившихся въ психологiи. Теперь же, познакомившись съ психологiею по г. Кавелину, онъ убѣдился, что психологiя ничего не можетъ противопоставить его взглядамъ. Въ статьѣ Зам ѣ чан i я на книгу и пр., онъ съ большою увѣренностiю опровергаетъ всѣ доводы г. Кавелина, а въ статьѣ Кому и какъ рѣшаетъ, что психологи не только ничего не сдѣлали, но и впередъ не могутъ ничего сдѣлать, и что психологiю должны создать физiологи.
Такую смѣлость нельзя отчасти не приписать характеру самой книги г. Кавелина. Эта книга представляетъ попытку на нѣкоторую реформу въ наукѣ; въ качествѣ реформатора авторъ много говоритъ о всякаго рода несовершенствахъ, которыя, по его мнѣнiю, существуютъ въ нынѣшнемъ состоянiи психологiи, какъ науки; онъ мало останавливается на томъ, чтó дѣйствительно добыто этою наукою и мало цѣнитъ эти прiобрѣтенiя; онъ пытается напротивъ дать ей новый строй, указать наконецъ для нея твердый путь. Понятно, что, слѣдуя за такимъ руководителемъ, и г. Сѣченовъ почувствовалъ расположенiе и смѣлость къ новаторству, что онъ сталъ раскидывать камни, положенные г. Кавелинымъ въ основу новаго зданiя, и сталъ выводить свой фундаментъ, по своему собственному плану.
Вотъ какъ произошли Психологическ i е Этюды. Да не подумаютъ читатели, что разсказывая эту маленькую исторiю, мы хотѣли только косвенно упрекнуть нашихъ ученыхъ въ недостаткѣ свѣденiй и въ избыткѣ притязанiй. Наша цѣль была другая, именно показать, какой неправильный ходъ имѣютъ иногда явленiя такъ называемаго умственнаго прогресса. Является иногда частная мысль, которой значенiя въ общей сферѣ нашихъ понятiй не умѣетъ опредѣлить самъ авторъ и которой связь съ прежними умственными прiобрѣтенiями ему неясна и неизвѣстна. Эта мысль, не встрѣчая ни повѣрки, ни противодѣйствiя, распространяется и набираетъ себѣ поклонниковъ. Иногда возникаетъ наконецъ попытка противодѣйствiя, попытка подчинить частную мысль болѣе широкому взгляду. Но чтó-же выходитъ? Если этотъ взглядъ самъ не имѣетъ твердыхъ корней и научной строгости (случай наиболѣе вѣроятный), то мысль, которую онъ стремится подчинить, не поддается его притязанiямъ и выходитъ изъ борьбы еще болѣе торжествующею и смѣлою. Такъ мы увидимъ, что г. Сѣченовъ, хотя онъ совершенно неправъ въ сущности дѣла, однакоже часто бываетъ побѣдоносно правъ, когда опровергаетъ г. Кавелина.
И такъ напрасно мы будемъ надѣяться, что наши недостатки восполнятся усилiями другихъ умовъ, напрасно будемъ ссылаться на то, что борьба мнѣнiй можетъ выяснить истину. Мы сами должны сколько возможно не упускать изъ виду ничего служащаго къ уясненiю дѣла, а иначе мы неизбѣжно породимъ путаницу, принесемъ частицу пользы, но можетъ быть гораздо больше вреда.
Въ настоящемъ случаѣ вопросъ идетъ объ истинѣ, которая, намъ кажется, неизбѣжно должна открыться каждому серьозно ищущему и мыслящему. Дѣло идетъ о двойственности нашего мiра, о коренномъ различiи между явленiями психическими и физическими. Съ удивительною ясностiю представилось это различiе Декарту, и съ тѣхъ поръ уже, казалось, не могло потеряться для нашей мысли. Самый важный смыслъ Декартова cogito, ergo sum (мыслю, слѣдовательно существую) заключается въ томъ, что къ своимъ психическимъ явленiямъ мы находимся въ непосредственномъ отношенiи, въ которомъ не можемъ быть къ физическимъ. Тѣ и другiя мы мыслимъ совершенно различно, мы не можемъ ихъ мыслить одинаково. Не ссылаясь здѣсь на другихъ философовъ, замѣтимъ, что истина двойственности явленiй особенно ясна англичанамъ, народу обладающему такими высокими чертами генiальности. Начиная съ Локка, котораго мышленiе очевидно было возбуждено Декартомъ, и вплоть до настоящаго времени, мы видимъ въ Англiи цѣлыя толпы писателей, большею частiю скептиковъ и эмпириковъ, для которыхъ однако-же истина различiя между психическимъ и физическимъ стояла внѣ всякаго сомнѣнiя. И такъ нельзя трактовать объ этомъ предметѣ, какъ о вещи мало разработанной, нельзя обращаться съ ним, какъ съ предразсудкомъ или фантазiею, съ которыми обыкновенно позволяютъ себѣ всякiя смѣлости.
Психологическ i е Этюды . И. Сѣченова. С.-Петербургъ 1873.
Выберемъ какой-нибудь пунктъ, который былъ-бы пояснѣе и пooпpeдѣленнѣе.
Вотъ одно мѣсто, которое мы находимъ у г. Сѣченова въ разборѣ "Задачъ Психологiи":
"Упомянувъ о главнѣйшихъ признакахъ галлюцинац i й (отсутствiе внѣшнихъ влiянiй и извращенiе впечатлѣнiй, доходящее до фантастичности), г. Кавелинъ приходитъ къ слѣдующему общему соображенiю: "всѣ данныя галлiюцинацiй указываютъ въ человѣкѣ на два стремленiя или тока, идущихъ въ противоположномъ направленiи, на встрѣчу другь другу: одинь несетъ въ душу извнѣ дѣйствiя и влiянiя матерiальнаго мiра, другой какъ-бы выноситъ изъ души эти дѣйствiя и влiянiя во внѣшнюю дѣйствительность, иногда въ переработанномъ видѣ. Еслибъ не было другихъ данныхъ, то одного этого было-бы уже совершенно достаточно, чтобы доказать существованie особаго психическаго центра, какъ источника явленiй особаго порядка, хотя очень возможно , и даже очень в ѣ роятно , что галлюцинац i и происходятъ всл ѣ дств i е известныхъ ненормальныхъ состоян i й физическаго организма ".
"Галлюцинацiи (отвѣчаетъ г. Сѣченовъ) всегда производятся болѣзненнымъ состоянiемъ мозга: зрительныя - ненормальнымъ возбужденiемъ зрительныхъ центровъ, слуховыя - слуховыхъ и пр. То же обстоятельство, что человѣкъ выноситъ возбужденiя зрительныхъ центровъ наружу, не представляетъ нетолько ничего страннаго, а наоборотъ норму, потому что и при обыкновенномъ видѣнiи происходитъ тоже самое. Стало быть галлюцинацiи не доказываютъ того, чтò думаетъ г. Кавелинъ". (Псих. Эт. стр. 136).
Въ этомъ случаѣ мы должны вполнѣ стать на сторону г. Сѣченова. Знакомый съ постановкою вопроса въ физiологiи, онъ правильно отнесъ къ одному разряду тѣ явленiя, между которыми г. Кавелинъ видитъ важное различiе, такъ что этого различiя по его мнѣнiю было-бы достаточно, чтобы доказать существован i е особаго психическаго центра , какъ источника особыхъ явлен i й .
Галлюцинацiи суть воспрiятiя, которыя происходятъ безъ воспринимаемыхъ предметовъ. Человѣкъ иногда видитъ предметы, которыхъ нѣтъ передъ его глазами, слышитъ звуки, которые вовсе не происходятъ въ воздухѣ, и т. д. Словомъ, это - сновидѣнiя на яву. По мнѣнiю г. Кавелина, подобныя явленiя доказываютъ существованiе особой, не-физической дѣятельности, такъ какъ предметъ бываетъ видимъ, а между тѣмъ физически онъ не существуетъ. Слѣдовательно важность здѣсь приписывается физическому присутствiю или отсутствiю предмета. Когда онъ присутствуетъ, то мы какъ-будто принуждены его считать источникомъ вocпpiятiя, и потому будто-бы можемъ признать самое воспрiятiе за физическiй процессъ; когда же его нѣтъ, то вocпpiятie происходитъ будто-бы безъ физической опоры, и можетъ быть признано поэтому за особое не-физическое явлeнie.
Такое разсужденiе въ глазахъ г. Сѣченова могло тонко подорвать кредитъ психологiи. Физики и физiологи уже давно не считаютъ физическихъ предметовъ за источникъ или за причину воспр i ят i й. Предметы составляютъ только источникъ впечатл p 3; н i й, то есть тѣхъ чисто физическихъ дѣйствiй, которыя производятся ими на органы чувствъ и вообще на нервы. Когда вслѣдствiе впечатлѣнiй въ нервахъ произойдутъ какiя-то не вполне извѣстныя намъ перемѣны - то являются ощущен i я, которыя должно строго отличать отъ впечатлѣнiй и которыя все еще не суть воспрiятiя.
Ощущенiя должны подвергнуться нѣкоторому не вполнѣ ясному для насъ и очень важному процессу, и тогда только изъ нихъ выходятъ наконецъ воспр i ят i я , то есть опредѣленные образы, соотвѣтствующiе предметамъ, напримѣръ опредѣленная форма, опредѣленный звукъ и т. д.
И такъ воспрiятiе никогда не находится въ прямой, непосредственной зависимости отъ внѣшнихъ предметовъ. Если существуютъ его ближайшiя условiя, то оно можетъ совершиться и при полномъ отсутствiи предметовъ. Такъ, если предметовъ нѣтъ, но на наши органы производятся впечатлѣнiя подобныя тѣмъ, какiя производятся предметами, то происходитъ воспрiятiе. Этоть случай представляютъ такъ называемые обманы, оптическiе, акустическiе, и такъ далѣе. Точно такъ, если нѣтъ ни предметовъ, ни впечатлѣнiй, но по какимъ-нибудь внутреннимъ причинамъ являются ощущенiя подобная тѣмъ, какiя производятся впѣчатленiями, то также происходитъ совершенно отчетливое воспрiятiе. Taкie случаи называются галлюцинац i ями. И въ обманахъ, и въ галлюцинацiяхъ, и въ обыкновенныхъ воспрiятiяхъ процессъ и сущность воспрiятiя бываютъ совершенно одинаковы. Поэтому Тэнъ весьма остроумно называетъ всѣ наши воспрiятiя галлюцинацiями, прибавляя только что если нѣтъ предметовъ, соотвѣтствующихъ нашимъ воспрiятiямъ, то это будутъ ложныя галлюцинац i и, а если предметы есть, то это будутъ истинныя галлюцинац i и. (См. De l'intelligence 1870. Пo русски переведено подъ заглавiемъ: Объ ум ѣ и познан i и).
Если же такъ, то необходимо принять одно изъ двухъ: если особая природа вашихъ психическихъ явленiй доказывается галлюцинацiями, то она точно также и въ той же мѣрѣ доказывается и нашими обыкновенными воспрiятiями; если же обыкновенныя воспрiятiя не доказываютъ этой особой природы, то ея не докажутъ и галлюцинацiи.
Понятно теперь, почему г. Сѣченовъ такъ легко опровергъ г. Кавелина; такъ какъ г. Кавелинъ уступилъ своему противнику обыкновенныя воспрiятiя, то г. Сѣченовъ имѣлъ полное право отнять у психолога и галлюцинацiи (справедливо замѣчая, что при галлюцинацiи происходитъ тоже самое , что и при обыкновенномъ виден i и), и такимъ образомъ лишить его всякой опоры.
Между тѣмъ малѣйшее и простѣйшее воспрiятiе есть уже несомнѣнный психическiй актъ, и если мы не будемъ умѣть видѣть его психическую природу, то мы вообще не будемъ понимать природы психическихъ явленiй и никакъ не съумѣемъ разграничить ихъ отъ физическихъ.
Малѣйшее воспрiятiе есть уже познан i е, а познанie не имѣетъ въ себѣ ничего сроднаго или даже подобнаго физическимъ явленiямъ. Когда мы въ физическомъ мiрѣ соединяемъ двѣ вещи въ одну, то послѣ соединенiя уже не существуетъ отдѣльныхъ двухъ вещей; и тогда мы одну вещь раздѣлимъ на двѣ, то послѣ раздѣленiя уже нѣтъ той одной вещи, которую мы дѣлили. Но въ познанiи, и слѣдовательно въ каждомъ малѣйшемъ воспрiятiи, происходитъ нѣчто прямо противоположное этимъ столь очевиднымъ положенiямъ. Тутъ мы соединяемъ вещи ни мало не нарушая ихъ отдѣльности, и дѣлимъ вещи на части ни мало не нарушая ихъ цѣлости. Всякiй образъ (т. е. все опредѣленно видимое, слышимое, осязаемое) есть ничего иное какъ совокупность множества такихъ вещей, именно частныхъ ощущенiй, - соединенныхъ, но не слитыхъ, отдѣльныхъ, но составляющихъ неразрывное цѣлое. Чтобы достроить самый простой образъ изъ самыхъ простыхъ ощущенiй, мы должны эти ощущенiя сравнивать и различать, т. е. производить психическую дѣятельность, неимѣющую никакого подобiя съ чѣмъ-либо физическимъ, такъ что и этимъ словамъ - сравнивать, различать, - невозможно придать никакого физического значенiя.
Но если такъ, то очевидно самый матерiалъ, надъ которымъ мы здѣсь дѣйствуемъ, изъ котораго, напримѣръ, строимъ воспрiятiя, не можетъ имѣть физической природы. Дѣйствительно, образы воспрiятiя строятся не изъ какихъ нибудь частичекъ или движенiй, а изъ ощущен i й, то есть изъ элементовъ чисто психическихъ. Что ощущенiе имѣетъ чисто-психическую природу, и слѣдовательно не имѣетъ ничего общаго съ мiромъ физическимъ, - есть основное положенiе психологiи. Ощущенiе является на самой границѣ нашего соприкосновенiя съ внѣшнимъ мiромъ; обыкновенное условiе, при которомъ оно происходитъ, есть впечатл ѣ н i е, то есть физическое дѣйствiе внѣшняго мipa на наши физическiе органы. Но такъ какъ при этомъ дѣйствiи возникаетъ нѣчто вовсе не похожее на физическiя явленiя, то мы имѣемъ право смотрѣть на впечатлѣнiе только какъ на условiе ощущенiя, а не какъ на его причину.
Ощущенiе по самой своей сущности субъективно. Физическiя явленiя могутъ происходить такъ, что никто не знаетъ объ нихъ; между тѣмъ непремѣнное условiе ощущенiя то, что объ немъ знаютъ, что его чувствуютъ. Всякое физическое явленiе существуетъ не для одного зрителя, а для всѣхъ; но мое ощущенiе существуетъ только для меня и ни для кого другаго не можетъ существовать. Если на моей рукѣ рана, то ея физическiя свойства и перемѣны всякiй можетъ видѣть точно также хорошо, какъ и я вижу; но боль этой раны знаю я одинъ. Если мы узнаéмъ какой-нибудь внѣшнiй предметъ, то мы сами не дѣлаемся этимъ предметомъ, не превращаемся въ него; между тѣмъ узнать какое-нибудь ощущенiе значитъ обратиться въ человѣка, который чувствуетъ это ощущенiе. Притомъ внѣшнiй предметъ изучается нами только постепенно и никогда не узнается во всей его полнотѣ и сущности; если же кто испыталъ извѣстное ощущенiе, тотъ его знаетъ вполнѣ, знаетъ самое его существо. Сахаръ сладокъ одинаково для величайшаго ученаго и для совершеннаго невѣжды, и сущность этого ощущенiя вполнѣ дана и тому и другому.
И такъ психическая природа ощущенiя есть нѣчто очень рѣзкое и ясное; если мы съумѣемъ ее видѣть, то для насъ не будетъ никакого сомнѣнiя въ существенномъ различiи психической жизни отъ физическихъ явленiй. Между тѣмъ вопроса объ ощущенiи мы не находимъ у г. Сѣченова, и въ самомъ спорѣ его съ г. Кавелинымъ мы не видимъ чтобы разбирался этотъ существеннѣйшiй пунктъ всего дѣла. Вотъ, напримѣръ, мѣсто, гдѣ оба ученые подходятъ всего ближе къ этому предмету, но очевидно проходятъ мимо его:
"Главнѣйшихъ поводовъ", говоритъ г. Сѣченовъ, "къ отличенiю въ человѣкѣ двухъ началъ у г. Кавелина три: 1) различiе для сознанiя между чисто психическими актами, какъ мысль, и впечатлѣнiями отъ своего тѣла, подобными впечатлѣнiямъ отъ внѣшняго мiра; 2) сознанiе человѣкомъ духовной свободы по отношенiю къ мыслямъ, чувствамъ и 3) къ поступкамъ" (стр. 110).
На первый пунктъ г. Сѣченовъ возражаетъ такъ:
"Г. Кавелинъ конечно согласится, что если имѣть въ виду только сознаваемыя человѣкомъ отличiя между чисто психическими фактами и такъ называемыми впечатлѣнiями отъ внѣшняго мipa, то отличiя эти во всякомъ случаѣ будутъ продуктами одного только собственнаго самосознан i я . Что же касается до увѣренности въ томъ, что всякiй человѣкъ сознаетъ эти различiя одинаковымъ образомъ, то она основывается на двухъ фактахъ: а) на словесныхъ показанiяхъ людей, что реально видимое , слышимое , осязаемое и проч. выражается болѣе рѣзкими признаками въ сознанiи, чѣмъ представлен i я , въ форм ѣ мысли , о тѣхъ же видѣнныхъ и слышанныхъ предметахъ; б) на томъ, что люди вообще розно реагируютъ на реальныя впечатлѣнiя и на воспроизведенiя ихъ въ формѣ мысли. Человѣкъ, видя на землѣ камень, который ему нравится, поднимаетъ его съ земли, а вспоминая объ этомъ самомъ камнѣ, онъ не сдѣлаетъ никакого движенiя. Есть, правда, еще и третiй критерiй, которымъ человѣкъ пользуется для отличенiя мысли отъ реальнаго впечатлѣнiя - это сравненiе условiй происхожденiя того и другаго акта, приводящее къ заключенiю, что реальное впечатлѣнiе всегда предполагаетъ реальный объектъ, какъ производящую причину, а дума о видѣнной вещи возможна и безъ того, чтобы послѣдняя была передъ глазами. Но если вдуматься хоть немного въ дѣло, то легко убѣдиться, что этотъ критерiй не усиливаетъ, а ослабляетъ различiе, давая сознанiю возможность какъ-нибудь объяснить его" (стр. 110, 111).
И здѣсь, какъ въ предъидущемъ случаѣ, г. Кавелинъ утверждаетъ, что есть коренное различiе между нѣкоторыми двумя родами явленiй, а г. Сѣченовъ отрицаетъ такое различiе. И здѣсь, по нашему мнѣнiю, г. Сѣченовъ совершенно правъ, а г. Кавелинъ ошибается.
О какихъ явленiяхъ рѣчь? Съ одной стороны берутся впечатлен i я отъ вн ѣ шняго м i ра , реальныя впечатлен i я , впечатлен i я предполагающ i я реальный объектъ ; съ другой стороны чисто-психическ i е акты , мысли , представлен i я , воспроизведен i я впечатлен i й въ форм ѣ мысли .
Первый рядъ явленiй очевидно только по неточности въ терминологiи названъ впечатл ѣ н i ями . Тутъ не разумѣются просто впечатлѣнiя, то есть физическiя перемѣны, происходящiя въ нашихъ органахъ, а прямо разумѣются воспр i ят i я , чувственные образы, то, чтó Тэнъ называетъ истинными галлюцинац i ями. По мнѣнiю г. Кавелина различiе между этими явленiями и чисто-психическими актами, - мыслью, представленiемъ, - такъ велико, что даетъ намъ право отличать физическiй мiръ отъ мiра психическаго, наше тѣло отъ нашей души. Выходитъ, слѣдовательно, что чувственные образы по самому существу своему въ чемъ-то отличаются отъ психическихъ явленiй. Очевидно, ощущен i е , которое происходитъ при образахъ, г. Кавелинъ принимаетъ за н ѣ что физическое . Съ этимъ охотно соглашается и г. Сѣченовъ, и затѣмъ, имѣя такую точку опоры, совершенно основательно возражаетъ:
"Въ дѣлѣ ярости, единственномъ сознаваемомъ отличiи между реальнымъ впечатлѣнiемъ и его воспроизведенiемъ, существуютъ крайнiя градацiи, отъ случая тупаго воображенiя до болѣзненныхъ галлюцинацiй. Гдѣ же та пропасть, которая отдѣляетъ, по мнѣнiю г. Кавелина, физическ i я ощущен i я отъ воспроизведенiй ихъ въ формѣ мысли?" (стр. 111).
Произошла, слѣдовательно, таже игра, какъ и прежде. Г. Кавелинъ уступилъ своему противнику физическ i я ощущен i я (терминъ невозможный, заключающiй внутреннее противорѣчiе); а тотъ, пользуясь этой уступкой, отнялъ у г. Кавелина и его чисто-психическiе акты, и такимъ образомъ вовсе его обезоружилъ.
Изъ всего предъидущаго мы видимъ, въ чемъ заключается главная сущность спора. Со временемъ Декарта психологiя успѣла вполнѣ опредѣлить свою область, захватила въ нее всѣ предметы, дѣйствительно лежащiе въ границахъ психическаго. Область оказалась шире, чѣмъ ее обыкновенно представляютъ, а граница ея оказалась непроходимою чертою, безъ всякихъ общихъ владѣнiй и сливающихся полосъ. Неразрывность этой области извѣстна г. Сѣченову, но онъ не признаетъ ея границы. Поэтому, какъ только г. Кавелинъ принимается проводить границу не тамъ, гдѣ она есть, а внутри самой психической области, г. Сѣченовъ доказываетъ, что граница г. Кавелина не существуетъ, а слѣдовательно будто-бы и вовсе нѣтъ никакой границы между психическимъ и физическимъ.
Это-то положенiе и есть главная мысль Психологическихъ Этюдовъ; она выражена въ нихъ слѣдующимъ опредѣленнымъ образомъ:
"Ясной границы между завѣдомо-соматическими, т. е. тѣлесными, нервными актами, и явленiями, которыя всѣми признаются уже психическими, не существуютъ ни въ одномъ мыслимомъ oтнoшeнiи". (стр. 151, 152).
Тѣлесныя явленiя, съ которыми авторъ сравниваетъ и наконецъ отожествляетъ психическiя явленiя, суть именно рефлексы . Физiологи нашли, что въ нѣкоторыхъ случаяхъ за впечатлѣнiемъ, произведеннымъ на извѣстные нервы, неизбѣжно слѣдуетъ возбужденiе извѣстныхъ другихъ, двигательныхъ нервовъ, и потому дѣйствiе мускуловъ, управляемыхъ этими двигательными нервами. Такъ впечатлѣнiе предмета быстро приближающагося къ глазу заставляетъ насъ закрывать глаза. Для краткости физiологи стали говорить, что возбужденiе одного нерва отражается (рефлектируется) на другой нервъ. Это-то отраженiе и есть рефлексъ .
Что же дѣлаетъ г. Сѣченовъ? Онъ старается доказать, что между этими физическими явленiями, рефлексами, и между различными формами психической дѣятельности нѣтъ рѣзкой границы, нѣтъ существенной разницы.
"Беру въ примѣръ", говорить онъ въ одномъ мѣстѣ, "случай, когда человѣкъ бѣжитъ съ испуга, завидѣвъ какой-нибудь страшный для него образъ, или заслышавъ угрожающiй ему звукъ. Если разобрать весь актъ, то въ немъ оказывается: зрительное или слуховое представленiе, затѣмъ сознанiе опасности, и наконецъ - целесообразное дѣйствiе: всѣ элементы разсужден i я , умозаключен i я и разумнаго поступка. А между тѣмъ это очевидно психическiй актъ низшаго разряда, имѣющiй вполнѣ характеръ рефлекса" (стр. 154).
Такими и подобными соображенiями авторъ собственно доказываетъ, что психическiя явленiя обыкновенно образуютъ послѣдовательный рядъ, члены котораго во всемъ соотвѣтствуютъ ряду физическихъ явленiй составляющихъ рефлексъ.
Въ рефлексѣ различаются три части: впечатлѣнiе, отраженiе и движенiе. Въ психической области имъ соотвѣтствуютъ: 1) ощущенiе или воспрiятiе, 2) чувство или мысль; 3) желанiе или дѣйствiе. Во множествѣ случаевъ эта послѣдовательность душевныхъ явленiй также точна и неизмѣнна, какъ послѣдовательность трехъ членовъ рефлекса. Тѣже случаи, когда душевныя явленiя не соблюдаютъ этой связи, очевидно соотвѣтствуютъ случаямъ задержан i я рефлексовъ. Это задержанiе происходитъ, напримѣръ, когда дѣйствуетъ большой мозгъ; такъ точно и въ психической области сильная мысль или сильное чувство можетъ остановить дѣйствiе ощущенiй и образовъ, дать имъ переходить въ желанiя.
Всѣ эти и многiя другiя сопоставленiя и замѣчанiя г. Сеченова, конечно, очень любопытны и очень важны. Они способствуютъ точному дознанiю того параллелизма, который существуетъ между тѣлесною и душевною дѣятельностiю. Но они не доказываютъ главной мысли автора. Безъ всякой физiиологiи мы знаемъ, что наша душа растетъ, болѣетъ, крѣпнетъ, спитъ и бодрствуетъ вмѣстѣ съ нашимь тѣломъ; мы не имѣемъ даже права предполагать, чтобы въ насъ совершалось какое нибудь психическое явленiе безъ нѣкоторой соотвѣтствующей перемѣны въ тѣлѣ. Но условiе не есть причина и зависимость не есть то тожество. Мы признаемъ тѣснѣйшую зависимость между мiромъ психическимъ и мiромъ физическимъ, и однако же видимъ между ними постоянное и существенное различiе.
Нельзя потому согласиться съ слѣдующимъ заключенiемъ автора:
"Всѣ психическiе акты", говорить онъ, "совершающiеся по типу рефлексовъ, должны всец ѣ ло подлежать физiологическому изслѣдованiю, потому что въ область этой науки относится непосредственно начало ихъ - чувственное возбужден i е извн ѣ, и конецъ - движен i е; но ей же должна подлежать и середина - психическiй элементъ въ тѣсномъ смыслѣ слова, потому что послѣднiй оказывается очень часто, а может быть и всегда, не самостоятельнымъ явленiемъ, но интегральною частью процесса" (стр. 163).
Здѣсь авторъ смѣшиваетъ вещи, которыя необходимо строго различить. Возбужденiе извнѣ, то есть впечатлѣнiе, никогда нельзя считать началомъ психическаго акта; психическое начинается съ ощущенiя, которое, какъ мы видѣли, отдѣлено непроходимою чертою отъ впечатлѣнiя. Точно такъ движен i е не есть конецъ какого-нибудь психическаго акта; психическое оканчивается въ этомъ направленiи желан i емъ, нѣкоторымъ дѣйствiемъ воли; оно не можетъ выступить за эту границу во внѣшнiй мiръ. Если же такъ, то и заключенiе автора, что середина процесса должна лежать въ физическомъ мiрѣ, гдѣ будто-бы лежитъ его начало и конецъ, не имѣетъ силы.
Да и въ какомъ смыслѣ движен i е можетъ быть концомъ, то есть результатомъ, завершенiемъ психической дѣятельности? Когда дѣйствуютъ физическiя силы, то, конечно, результатъ ихъ дѣйствiя только одинъ - перемѣщенiе какихъ-нибудь массъ; но результатъ психической жизни есть мысль, познанiе, чувство, радость, горе, то есть нѣчто, имѣющее столь же мало общаго съ движенiемъ, какъ смыслъ словъ съ фигурою черныхъ черточекъ, которыми они изображаются.