Главная » Книги

Струве Петр Бернгардович - В. И. Ленин. Экономическое содержание народничества и критика его в книге..., Страница 2

Струве Петр Бернгардович - В. И. Ленин. Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве


1 2 3 4 5 6 7 8 9

к как масса будет но прежнему пьянствовать, будет невежественна и будет трудиться за чужой счет".
   Как хорошо характеризованы тут все эти кредитные, сырьевые и всякие другие ассоциации, все эти меры содействия трудолюбию, трезвости и образованию, к которым так трогательно относится наша теперешняя либерально-народническая печать, "Р. Б-во" в том числе. Марксисту остается только подчеркнуть сказанное, согласиться вполне, что действительно все это - не более как представительство третьего сословия, и, следовательно, люди, пекущиеся об этом, не более как маленькие буржуа.
   Эта цитата - достаточный ответ современным на родникам, которые из презрительного отношения марксистов к подобным мерам заключают, что они хотят быть "зрителями", что они хотят сидеть сложа руки. Да, конечно, в буржуазную деятельность они никогда не вложат своих рук, они всегда останутся по отношению к ней "зрителями".
   "Роль этого класса (выходцев из народа, мелкой буржуазии), образующего сторожевые пикеты, стрелковую цепь и авангард буржуазной армии, к сожалению, очень мало интересовала историков и экономистов, тогда как роль его, повторяем, чрезвычайно важна. Когда совершалось разрушение общины и обезземеление крестьянства, то совершалось это вовсе не одними лордами и рыцарями, а и своим же братом, т. е. опять-таки - выходцами из народа, выходцами, наделенными практической сметкой и гибкой спиной, пожалованными барской милостью, выудившими в мутной воде или приобревшими грабежом некоторый капиталец, выходцами, которым протягивали руку высшие сословия и законодательство. Их называли наиболее трудолюбивыми, способными и трезвыми элементами народа... "
   Это наблюдение с фактической стороны очень верно. Действительно, обезземеление производилось главным образом "своим же братом", мелким буржуа. Но понимание этого факта у народника неудовлетворительно. Он не отличает двух антагонистических классов, феодалов и буржуазии, представителей "стародворянских" и "новомещанских" порядков, не отличает различных систем хозяйственной организации, не видит прогрессивного значения второго класса по сравнению с первым. Это во-первых. Во-вторых, он приписывает рост буржуазии грабежу, сметке, лакейству и т. д., тогда как мелкое хозяйство на почве товарного производства превращает в мелкого буржуа самого трезвого, работящего хозяина: у него получаются "сбережения", и силою окружающих отношений эти "сбережения" превращаются в капитал. Прочитайте об этом в описаниях кустарных промыслов и крестьянского хозяйства, у наших беллетристов-народников.
   "...Это даже не стрелковая цепь и авангард, а главная буржуазная армия, строевые нижние чины, соединенные в отряды, которыми распоряжаются штаб- и обер-офицеры, начальники отдельных частей и генеральный штаб, состоящий из публицистов, ораторов и ученых[20]. Без этой армии буржуазия ничего не могла бы поделать. Разве английские лендлорды, которых не насчитывается 30 тысяч, могли бы управлять голодной массой в несколько десятков миллионов без фермеров?! Фермер, это - настоящий боевой солдат в смысле политическом и маленькая экспроприирующая ячейка в смысле экономическом... На фабриках роль фермеров исполняют мастера и подмастерья, получающие очень хорошее жалованье не за одну только более искусную работу, но и за то, чтобы наблюдать за рабочими, чтобы отходить последними от станка, чтобы не допускать со стороны рабочих требований о прибавке заработной платы или уменьшении часов труда и чтобы давать хозяевам возможность говорить, указывая на них: "смотрите, сколько мы платим тем, кто работает и приносит нам пользу"; лавочники, находящиеся в самых близких отношениях к хозяевам и заводской администрации; конторщики, всевозможных видов надсмотрщики и тому подобная мелкая тля, в жилах которой течет еще рабочая кровь, но в душе которой засел уже полновластно капитал. [Совершенно верно! К. Т.] Конечно, то же самое, что мы видим в Англии, можно видеть и во Франции, и в Германии, и в других странах. [Совершенно верно! И в России тоже. К. Т.] Изменяются в некоторых случаях только разве частности, да и те по большей части остаются неизменными. Французская буржуазия, восторжествовавшая в конце прошлого столетия над дворянством или, лучше сказать, воспользовавшаяся народной победой, выделила из народа мелкую буржуазию, которая помогла обобрать и сама обобрала народ и отдала его в руки авантюристов... В то время, как в литературе пелись гимны французскому народу, когда превозносилось его величие, великодушие и любовь к свободе, когда все эти воскуривания стояли над Францией туманом, буржуазный кот уплетал себе курчонка и уплел его почти всего, оставив народу одни косточки. Прославленное народное землевладение оказалось микроскопическим, измеряющимся метрами и часто даже не выдерживающим расходов по взиманию налогов..."
   Остановимся на этом.
   Во-первых, нам интересно бы спросить народника, кто у нас "воспользовался победой над крепостным правом", над "стародворянским наслоением"? Вероятно, не буржуазия. Что делалось у нас в "народе" в то время, когда "в литературе пелись гимны", которые приводил сейчас автор, о народе, о любви к народу, о великодушии, об общинных свойствах и качествах, о "социальном взаимоприспособлении и солидарной деятельности" внутри общины, о том, что Россия - вся артель, что община - это "все, что есть в мыслях и действиях сельского люда", etc.[21], etc., etc., что поется и посейчас (хотя и в минорном тоне) на страницах либерально-народнической печати? Земли, конечно, не отбирались у крестьянства; буржуазный кот не уплетал курчонка, не уплел почти всего; "прославленное народное землевладение" не "оказалось микроскопическим", в нем не было превышения платежей над доходами?[22] - Нет, только "мистики и метафизики" способны утверждать это, считать это фактом, брать этот факт за исходную отправную точку своих суждений о наших делах, своей деятельности, направленной не на поиски "иных путей для отечества", а на работу на данном, совершенно уже определившемся, капиталистическом пути.
   Во-вторых. Интересно сравнить метод автора с методом марксистов. На конкретных рассуждениях гораздо лучше можно уяснить их различие, чем посредством отвлеченных соображений. Почему это автор говорит о французской "буржуазии", что она восторжествовала в конце прошлого века над дворянством? почему деятельность, состоявшая преимущественно и почти исключительно из деятельности интеллигенции, именуется буржуазной? и потом, действовало ведь правительство, отбирая земли у крестьянства, налагая высокие платежи и т. д.? Наконец, ведь эти деятели говорили о любви к народу, о равенстве и всеобщем счастье, как говорили и говорят российские либералы и народники? можно ли при этих условиях видеть во всем этом одну "буржуазию"? не "узок" ли этот взгляд, сводящий политические и идейные движения к Plusmacherei[23]? - Смотрите, это - всё те же вопросы, которыми заваливают русских марксистов, когда они однородные вещи говорят про нашу крестьянскую реформу (видя ее отличие лишь в "частностях"), про пореформенную Россию вообще. Я говорю здесь, повторяю, не о фактической правильности нашего взгляда, а о методе, который в данном случае употребляет народник. Он берет критерием - результаты ("оказалось", что народное землевладение микроскопично, кот "уплетал" и "уплел" курчонка) и притом исключительно экономические результаты.
   Спрашивается, почему же применяет он этот метод только по отношению к Франции, не желая употреблять его и для России? Ведь метод должен быть везде один. Если во Франции за деятельностью правительства и интеллигенции вы ищете интересов, то почему вы не ищете их на святой Руси? если там критерий ваш ставит вопрос о том, каково "оказалось" народное землевладение, почему здесь критерий ставится о том, каково оно "может" оказаться? Если там фразы о народе и его великодушии при наличности "уплетания курчонка" внушают вам справедливое отвращение, - почему здесь не отворачиваетесь вы, как от буржуазных философов, от тех, кто при несомненной, вами же признаваемой наличности "уплетания" способен говорить о "социальном взаимоприспособлении", о "народной общинности", о "нуждах народной промышленности" и тому подобные вещи?
   Ответ один: потому, что вы - идеолог мелкой буржуазии, потому что ваши идеи, т. е. идеи народнические вообще, а не идеи Ивана, Петра, Сидора, - результат отражения интересов и точки зрения мелкого производителя, а вовсе не результат "чистой"[24] мысли.
   "Но для нас в особенности поучительна в этом отношении Германия, опоздавшая так же, как и мы, с буржуазной реформой и потому воспользовавшаяся опытом других народов не в положительном, а в отрицательном, конечно, смысле". Состав крестьянства в Германии - пересказывает автор Васильчикова - был неоднороден: крестьяне разделялись и по правам и по владению, по размерам наделов. Весь процесс привел к образованию "крестьянской аристократии", "сословия мелкопоместных землевладельцев недворянского происхождения", к превращению массы "из домохозяев в чернорабочих". "Наконец, довершила дело и отрезала всякие легальные пути к поправлению положения рабочих полуаристократическая, полумещанская конституция 1849 г., давшая право голоса только дворянству и имущему мещанству".
   Оригинальное рассуждение. Конституция "отрезала" легальные пути?! Это - еще отражение той доброй старой теории российских народников, по которой "интеллигенция" приглашалась пожертвовать "свободой", ибо таковая, дескать, служила бы лишь ей, а народ отдала бы в руки "имущего мещанства". Мы не станем спорить против этой нелепой и реакционной теории, потому что от нее отказались современные народники вообще и наши ближайшие противники, гг. публицисты "Русского Богатства" в частности. Но мы не можем не отметить, что, отказываясь от этой идеи, делая шаг вперед к открытому признанию данных путей России, вместо разглагольствования о возможности иных путей, - эти народники тем самым окончательно установили свою мелкобуржуазность, так как настаивание на мелких, мещанских реформах в связи с абсолютным непониманием классовой борьбы ставит их на сторону либералов против тех, кто становится на сторону "антипода", видя в нем единственного, так сказать, дестинатэра[25] тех благ, о которых идет речь.
   "И в Германии в это время было много людей, которые предавались только восторгам от эмансипации, предавались десять лет, двадцать лет, тридцать лет и более; люди, которые всякий скептицизм, всякое недовольство реформой считали на руку реакции и предавали их проклятию. Простодушные из них представляли себе народ в виде коня, выпущенного на волю, которого опять можно поставить в конюшню и начать на нем почтовую гоньбу (что вовсе не всегда возможно). Но были тут и плуты, льстившие народу, а под шумок ведшие другую линию, плуты, пристраивавшиеся к таким искренно любившим народ разиням, которых можно было проводить и эксплуатировать. Ах, эти искренние разини! Когда начинается гражданская борьба, то вовсе но всякий готов к ней и вовсе не всякий к ней способен".
   Прекрасные слова, которые хорошо резюмируют лучшие традиции старого русского народничества и которыми мы можем воспользоваться для характеристики отношения русских марксистов к современному русскому народничеству. Для такого употребления - не приходится много изменять в них: настолько однороден процесс капиталистического развития обеих стран; настолько однородны общественно-политические идеи, отражавшие этот процесс.
   У нас тоже царят и правят в "передовой" литературе люди, которые толкуют о "существенных отличиях нашей крестьянской реформы от западной", о "санкции народного (sic!) производства", о великом "наделении землей" (это выкуп-то!!) и т. п. и ждут поэтому от начальства ниспослания чуда, именуемого "обобществлением труда", ждут "десять лет, двадцать лет, тридцать лет и более", а кот - о котором мы сейчас говорили - уплетает курчонка, смотря с ласковостью сытого и спокойного зверя на "искренних разинь", толкующих о необходимости избрать другой путь для отечества, о вреде "грозящего" капитализма, о мерах помощи народу кредитами, артелями, общественными запашками и тому подобным невинным штопаньем. "Ах, эти искренние разини!"
   "Вот этот то процесс образования третьего сословия переживаем теперь и мы, и, главным образом, наше крестьянство Россия отстала с этим делом от всей Европы, даже от своей институтской подруги или, верное, пепиньерки - Германии. Главным рассадником и бродилом третьего сословия были везде в Европе города. У нас, наоборот", - несравненно меньше городских жителей... "Главная причина этой разницы заключается в нашем народном землевладении, удерживающем население в деревне. Увеличение городского населения в Европе тесно связано с обезземелением народа и фабричной промышленностью, которая, при капиталистических условиях производства, нуждается в дешевом труде и в избытке его предложения. В то время, как изгоняемое из деревень европейское крестьянство шло на заработки в города, наше крестьянство, докуда хватает сил, держится за землю. Народное землевладение есть главный стратегический пункт, главный ключ крестьянской позиции, значение которого отлично понимают вожаки мещанства и потому направляют на него все свое искусство и все свои силы Отсюда-то и происходят все нападки на общину, отсюда то и вы ходят в великом множестве разные проекты об отрешении земледельца от земли, во имя рациональной агрономии, во имя процветания промышленности, во имя национального прогресса и славы!"
   Тут уже наглядно сказывается поверхностность народнической теории, которая, из-за мечтаний об "иных путях", совершенно неправильно оценивает действительность: усматривает "главный пункт" - в таких не играющих коренной роли юридических институтах, как формы крестьянского землевладения (общинное или подворное); видит нечто особенное в нашем мелком крестьянском хозяйстве, как будто бы это не было обыкновенное хозяйство мелких производителей, совершенно однородное - по типу своей политико-экономической организации - с хозяйством западноевропейских ремесленников и крестьян, а какое-то "народное" (!?) землевладение. По установившейся в нашей либерально-народнической печати терминологии, слово "народный" означает такой, который исключает эксплуатацию трудящегося, - так что автор своей характеристикой прямо затушевывает несомненный факт наличности в нашем крестьянском хозяйстве того же присвоения сверхстоимости, того же труда за чужой счет, какой царит и вне "общины", и настежь отворяет двери сентиментальному и слащавому фарисейству.
   "Настоящая наша община, малоземельная и обремененная податями, еще не бог весть какая гарантия. Земель у крестьянства было и без того не много, а теперь, вследствие возрастания населения и ухудшения плодородия, стало еще меньше; податная тягость не уменьшается, а увеличивается; промыслов мало; местных заработков еще меньше; жизнь в деревне становится настолько тяжелою, что крестьянство целыми деревнями уходит далеко на заработки, оставляя дома только жен и детей. Таким образом пустеют целые уезды... Под влиянием этих-то тяжелых условий жизни, с одной стороны, из крестьянства и выделяется особый класс людей - молодая буржуазия, которая стремится покупать землю на стороне, в одиночку, стремится к другим занятиям - торговле, ростовщичеству, составлению рабочих артелей, с собою во главе, получению разных подрядов и тому подобным мелким аферам".
   Стоит со всей подробностью остановиться на этом месте.
   Мы видим тут, во-первых, констатирование известных фактов, которые можно выразить двумя словами: крестьяне бегут; во-вторых, оценку их (отрицательную) и, в-третьих, объяснение их, из которого вытекает непосредственно и целая программа, здесь не изложенная, но слишком хорошо известная (земли прибавить, подати уменьшить; промыслы "поднять" и "развить").
   Необходимо подчеркнуть, что с точки зрения марксиста вполне и безусловно справедливо (и только выражено, как сейчас увидим, крайне неудовлетворительно) и первое и второе. Но никуда уже ровно не годится третье[25].
   Поясню это. Справедливо первое. Справедлив факт, что община наша - не гарантия, что крестьянство бросает деревню, уходит с земли; надо было сказать: экспроприируется, - потому что оно владело (на правах частной собственности) известными средствами производства (из них землею на особом праве, дававшем, однако, тоже в частное эксплуатирование и землю, выкупаемую общинами) и теряет их. Справедливо, что кустарные промыслы "падают" - т. е. и тут крестьяне экспроприируются, теряют средства и орудия производства, бросают домашнее ткачество и идут в рабочие по постройке железных дорог, в каменщики, в чернорабочие и т. д. по найму. Те средства производства, от которых освобождаются крестьяне, идут в руки ничтожного меньшинства, служа источником эксплуатации рабочей силы, - капиталом. Поэтому прав автор, что владельцы этих средств производства становятся "буржуазией", т. е. классом, держащим в своих руках "народный" труд при капиталистической организации общественного хозяйства. Все эти факты констатированы правильно, оценены верно за их эксплуататорское значение.
   Но уже из сделанного описания читатель увидел, конечно, что марксист совсем иначе объясняет эти факты. Народник видит причины этих явлений в том, что "мало земли", обременительны подати, падают "заработки" - т. е. в особенностях политики - поземельной, податной, промышленной, а не в особенностях общественной организации производства, из которой уже неизбежно вытекает данная политика.
   Земли мало - рассуждает народник - и становится все меньше. (Я беру даже не это непременно заявление автора статьи, а общее положение народнической доктрины.) - Совершенно справедливо, но почему же это вы говорите только, что земли мало, а не добавляете: мало продают. Ведь вы знаете, что паши крестьяне выкупают свои наделы у помещиков. Почему же вы обращаете главное внимание на то, что мало, а не на то, что продают?
   Самый уже этот факт продажи, выкупа - указывает на господство таких принципов (приобретение средств производства за деньги), при которых трудящиеся все равно останутся без средств производства, мало ли, много ли их продавать станут. Замалчивая этот факт, вы замалчиваете тот капиталистический способ производства, на почве которого только и могла появиться такая продажа. Замалчивая его, вы тем самым становитесь уже на почву этого буржуазного общества и превращаетесь в простого политикана, рассуждающего о том, много или мало продавать земли. Вы не видите, что самый уже этот факт выкупа доказывает, что "в душе" тех, чьи интересы осуществили "великую" реформу, кто провел ее, "засел уже полновластно капитал", что для всего этого либерально-народнического "общества", которое опирается на созданные реформой порядки, политиканствуя о различных улучшениях их, - только и света, что от "капиталистической луны". Поэтому-то народник и ополчается с такой ненавистью на тех, кто последовательно стоит на принципиально иной почве. Он поднимает крик, что они не заботятся о народе, что они хотят обезземеливать крестьян!!
   Он, народник, заботится о народе, он не хочет обезземелить крестьянство, он хочет, чтобы ему земли было больше (продано). Он - честный лавочник. Правда, он умалчивает о том, что земли не даром даются, а продаются, - но разве в лавках говорят о том, что за товары надо платить деньги? Это всякий и так знает.
   Понятно, что он ненавидит марксистов, которые говорят, что надо обращаться исключительно к тем, кто уже "дифференцирован" от этого лавочнического общества, "отлучен" от него, - если позволительно употребить эти характернейшие мелкобуржуазные выражения господ Михайловских и Южаковых[26].
   Пойдем дальше. "Промыслов мало" - вот точка зрения народника на кустарные промыслы. И опять-таки о том, какова организация этих промыслов, он умалчивает. Он благодушно закрывает глаза на то, что и те промыслы, которые "падают", и те, которые "развиваются", - одинаково организованы капиталистически, с полным порабощением труда капиталу скупщиков, купцов и т. д., и ограничивается мещанскими требованиями прогрессов, улучшений, артелей и т. п., как будто бы подобные меры могут хоть сколько-нибудь затронуть факт господства капитала. Как в области земледелия, так и в области промышленности обрабатывающей он становится на почву данной их организации и воюет не против самой этой организации, а против различных несовершенств ее. - Что касается податей, то тут уж народник сам опроверг себя, выставив рельефно основную характеристическую черту народничества - способность на компромиссы. Выше он сам утверждал, что всякий налог (даже подоходный) ляжет на рабочие руки при наличности системы присвоения сверхстоимости, - но тем не менее он вовсе не отказывается потолковать с либеральным обществом о том, велики ли подати или малы, и преподать с "гражданской порядочностью" надлежащие советы департаменту податей и сборов.
   Одним словом, причина, по мнению марксиста, не в политике, не в государстве и не в "обществе", - а в данной системе экономической организации России; дело не в том, что "ловкие люди" или "пройдохи" ловят рыбу в мутной воде, а в том, что "народ" представляет из себя два, друг другу противоположные, друг друга исключающие, класса: "в обществе все действующие силы слагаются в две равнодействующие, взаимнопротивоположные".
   "Люди, заинтересованные в водворении буржуазного порядка, видя крушение своих проектов[27], не останавливаются на этом: они ежечасно твердят крестьянству, что виновата во всем община и круговая порука, переделы нолей и мирские порядки, потворствующие лентяям и пьяницам; они устраивают для достаточных крестьян ссудосберегательные товарищества и хлопочут о мелком земельном кредите для участкового землевладения; они устраивают в городах технические, ремесленные и разного рода другие училища, в которые опять-таки попадают только дети достаточных людей, тогда как масса остается без школ; они помогают богатым крестьянам улучшать скот выставками, премиями, племенными производителями, отпускаемыми из депо за плату, и т. д. Все эти мелкие усилия складываются в одну значительную силу, которая действует на деревенский мир разлагающим образом и все больше и больше раскалывает крестьянство надвое".
   Характеристика "мелких усилий" хороша. Мысль автора, что все эти мелкие усилия (на которых так усердно стоит теперь "Русское Богатство" и вся наша либерально-народническая пресса) означают, выражают и проводят "новомещанское" наслоение, капиталистические порядки, - совершенно справедлива.
   Это обстоятельство именно и является причиной отрицательного отношения марксистов к подобным усилиям. А тот факт, что эти "усилия" несомненно представляют собой ближайшие desiderata мелких производителей, - доказывает, по их мнению, правильность основного их положения: что нельзя видеть представителя идеи труда в крестьянине, так как он, являясь при капиталистической организации хозяйства мелким буржуа, в силу этого становится на почву данных порядков, в силу этого примыкает некоторыми сторонами своей жизни (и своих идей) к буржуазии.
   Этим местом небесполезно также воспользоваться, чтобы подчеркнуть следующее. Отрицательное отношение марксистов к "мелким усилиям" - особенно вызывает нарекания господ народников. Напоминая им об их предках, мы тем самым показываем, что было время, когда народники иначе смотрели на это, когда они не так охотно и усердно шли на компромиссы [хотя и тогда все-таки шли, как доказывает эта же статья], когда они - не скажу: понимали, - но по крайней мере чувствовали буржуазность всех таких усилий, когда отрицание их осуждалось как "пессимизм к народу" только самыми наивными из либералов.
   Приятное общение господ народников с этими последними, в качестве представителей "общества", принесло, видимо, полезные плоды.
   Неспособность удовлетворяться "мелкими усилиями" буржуазного прогресса вовсе не означает абсолютного отрицания частных реформ. Марксисты вовсе не отрицают некоторой (хотя и мизерной) пользы этих мероприятий: они могут принести трудящемуся некоторое (хотя и мизерное) улучшение его положения; они ускорят вымирание особенно отсталых форм капитала, ростовщичества, кабалы и т. п., ускорят превращение их в более современные и человечные формы европейского капитализма. Поэтому марксисты, если бы их спросили, следует ли принимать такие меры, ответили бы, конечно: следует, но при этом пояснили бы свое отношение вообще к тому капиталистическому строю, который этими мерами улучшается, - при этом мотивировали бы свое согласие желанием ускорить развитие этого строя и, следовательно, финал его[28].
   "Если мы обратим внимание, что у нас крестьянство разделено, как в Германии, по правам и владению, на различные категории (государственные крестьяне, удельные, бывшие помещичьи, и из них получившие полные наделы, средние и четвертные, дворовые); что общинный быт не представляется у нас общим бытом, что в юго-западном крае, встречаясь с личным землевладением, мы встречаемся опять с крестьянами тяглыми, пешими[29], огородными, батрачными и чиншевиками, из которых одни имеют по 100 десятин и более, а другие не имеют и вершка земли, что в балтийских губерниях аграрный строй представляется совершенным сколком с германского аграрного строя и т.д., - то увидим, что и у нас есть почва для буржуазии".
   Нельзя не отметить тут того мечтательного преувеличения значения общины, которым всегда грешили народники. Автор выражается так, как будто бы "общинный быт" исключал буржуазию, исключал раздробление крестьян! Да ведь это же прямая неправда!
   Всякий знает, что и общинные крестьяне тоже раздроблены по правам и наделам, что во всякой наиобщинной деревне крестьяне опять-таки раздроблены и "по правам" (безземельные, надельные, бывшие дворовые, выкупившие наделы особыми взносами, приписные etc., etc.), и "по владению": крестьяне, которые сдали наделы, у которых их отобрали за недоимки, за то, что они не обрабатывают и запускают, - и которые снимают чужие наделы; крестьяне, имеющие "вечную" землю или "покупающие на года" по нескольку десятин; наконец, крестьяне бездомовые, без всякого скота, безлошадные и многолошадные. Всякий знает, что в каждой наиобщинной деревне на этой почве хозяйственной раздробленности и товарного хозяйства растут пышные цветы ростовщического капитала, кабалы во всех ее формах. А народники все еще рассказывают свои приторные сказки о каком то "общинном быте"!
   "И молодая буржуазия у нас, действительно, растет не по дням, а по часам, растет не по одним только еврейским окраинам, но и внутри России. Выразить цифрами ее численность пока очень трудно, но, смотря на возрастающее число землевладельцев, на увеличивающееся число торговых свидетельств, на увеличивающееся число жалоб из деревень на мироедство и кулачество и т. п. признаки[30], можно думать, что численность ее уже значительна".
   Совершенно верно! Именно этот факт, верный для 1879 г. и бесспорный, в неизмеримо большем развитии, для 1895 г., и служит одним из устоев марксистского понимания русской действительности.
   Отношение к этому факту у нас одинаково отрицательное; мы оба согласны в том, что он выражает явления, противоположные интересам непосредственных производителей, - но мы совершенно различно понимаем эти факты. Теоретическую сторону этого различия я уже охарактеризовал выше, а теперь обращусь к практической.
   Буржуазия - особенно деревенская - еще слаба у нас; она только еще зарождается, говорит народник. Поэтому с ней и можно еще бороться. Буржуазное направление очень еще несильно - поэтому можно еще повернуть назад. Время не ушло.
   Только метафизик-социолог (превращающийся на практике в трусливого реакционного романтика) в состоянии рассуждать таким образом. Я уже не буду говорить о том, что "слабость" буржуазии деревенской объясняется отливом сильных ее элементов, ее вершин, в города, - что в деревнях это только - "солдаты", а в городах уже сидит "генеральный штаб", - я не буду говорить о всех этих, донельзя очевидных извращениях факта народниками. Есть еще ошибка в этом рассуждении, которая и делает его метафизическим.
   Мы имеем перед собой известное общественное отношение, отношение между деревенским мелким буржуа (богатым крестьянином, торгашом, кулаком, мироедом и т. п.) и "трудовым" крестьянином, трудовым "за чужой счет", разумеется.
   Отношение это существует - народник не сможет отрицать его всеобщей распространенности. Но оно слабо - говорит он - и потому его можно еще исправить.
   Историю делают "живые личности", скажем мы этому народнику, угощая его его же добром. Исправление, изменение общественных отношений, разумеется, возможно, но возможно лишь тогда, когда исходит от самих членов этих исправляемых или изменяемых общественных отношений. Это ясно, как ясен ясный божий день. Спрашивается, может ли "трудовой" крестьянин изменить это отношение? В чем оно состоит? - В том, что два мелкие производителя хозяйничают при системе товарного производства, что это товарное хозяйство раскалывает их "надвое", что оно дает одному капитал, другого заставляет работать "за чужой счет".
   Каким же образом наш трудовой крестьянин изменит это отношение, когда он сам одной ногой стоит на той именно почве, которую и нужно изменять? как может он понять негодность обособленности и товарного хозяйства, когда он сам обособлен и хозяйничает на свой риск и страх, хозяйничает на рынок? когда эти условия жизни порождают в нем "помыслы и чувства", свойственные тому, кто поодиночке работает на рынок? когда он раздроблен самыми материальными условиями, величиной и характером своего хозяйства, и в силу этого его противоположность капиталу настолько еще не развита, что он не может понять, что это именно - капитал, а не только "пройдохи" да ловкие люди?
   Не очевидно ли, что следует обратиться туда, где это же (nota bene[31]) общественное отношение развито до конца, где члены этого общественного отношения, являющиеся непосредственными производителями, сами уже окончательно "дифференцированы" и "отлучены" от буржуазных порядков, где противоположность уже развита так, что ясна сама собой, где невозможна уже никакая мечтательная, половинчатая постановка вопроса? И когда непосредственные производители, стоящие в этих передовых условиях, будут "дифференцированы от жизни" буржуазного общества не только в факте, но и в своем, сознании, - тогда и трудовое крестьянство, поставленное в отсталые, худшие условия, увидит, "как это делается", и примкнет к своим товарищам по работе "за чужой счет".
   "Когда у нас говорят о фактах покупки крестьянами земель и объясняют, что крестьянство покупает землю и в личную собственность и миром, то никогда почти не добавляют к этому, что мирские покупки составляют только редкое и ничтожное исключение из общего правила личных покупок".
   Приведя далее данные о том, что число частных землевладельцев, достигавшее 103 158 в 1861 г., оказалось 313 529, по данным 60-х годов, и сказав, что это объясняется тем, что второй раз сосчитаны мелкие собственники из крестьян, которые не считались при крепостном праве, автор продолжает:
   "это и есть наша молодая сельская буржуазия, непосредственно примыкающая и соединяющаяся с мелкопоместным дворянством".
   Правда, - скажем мы на это, - совершенная правда, - особенно насчет того, что она "примыкает" и "соединяется"! И поэтому к идеологам мелкой буржуазии относим мы тех, кто придает серьезное значение (в смысле интересов непосредственных производителей) "расширению крестьянского землевладения", т. е. и автора, говорящего это на стр. 152-ой.
   Поэтому-то и считаем мы не более как политиканами людей, разбирающих вопрос о личных и мирских покупках так, как будто бы от него зависело хоть на йоту "водворение" буржуазных порядков. Мы и тот и другой случай относим к буржуазности, ибо покупка есть покупка, деньги суть деньги в обоих случаях, т. е. такой товар, который попадает лишь в руки мелкого буржуа[32], все равно,
   объединенного ли миром "для социального взаимоприспособления и солидарной деятельности" или разъединенного участковым землевладением.
   "Впрочем, она (молодая сельская буржуазия) тут далеко еще не вся. "Мироед" - слово, конечно, не новое на Руси, но оно никогда не имело такого значения, какое получило теперь, никогда не оказывало такого давления на односельцев, какое оказывает теперь. Мироед был лицом каким-то патриархальным, сравнительно с настоящим, лицом, всегда подчинявшимся миру, а иногда просто лентяем, особенно и не гнавшимся за наживой. - В настоящее время слово мироед имеет другое значение, а в большинстве губерний оно сделалось уже только родовым понятием, сравнительно мало употребляется и заменяется словами: кулак, коштан, купец, кабатчик, кошатник, подрядчик, закладчик и т. д. Это раздробление одного слова на несколько слов, слов, отчасти тоже не новых, а отчасти совершенно новых или доселе не встречавшихся в крестьянском обиходе, показывает прежде всего на то, что в эксплуатации народа произошло разделение труда, а затем на широкое разрастание хищничества и на специализацию его. Почти в каждом селе и в каждой деревне есть одни или несколько таких эксплуататоров".
   Бесспорно, что этот факт разрастания хищничества подмечен верно. Напрасно только автор, как и все народники, несмотря на все эти факты, не хочет понять, что это систематическое, всеобщее, правильное (даже с разделением труда) кулачество есть проявление капитализма в земледелии, есть господство капитала в его первичных формах, который, с одной стороны, постоянно высачивает тот городской, банковский, вообще европейский капитализм, который народники считают чем-то наносным, а с другой стороны, - поддерживается и питается этим капитализмом, одним словом, что это - одна из сторон капиталистической организации русского народного хозяйства.
   Кроме того, характеристика "эволюции" мироеда даст нам возможность еще уличить народника.
   В реформе 1861 г. народник видит санкцию народного производства, усматривает в ней существенные отличия от западной.
   Те мероприятия, которых он теперь жаждет, равным образом сводятся к подобной же "санкции" - общины и т. п., к подобным же "обеспечениям наделом" и средствами производства вообще.
   Отчего же это, г. народник, реформа, "санкционировавшая народное (а не капиталистическое) производство", привела только к тому, что из "патриархального лентяя" получился сравнительно энергичный, бойкий, подернутый цивилизацией хищник? только к перемене формы хищничества, как и соответствующие великие реформы на Западе?
   Отчего думаете вы, что следующие шаги "санкции" (вполне возможные в виде расширения крестьянского землевладения, переселений, регулирований аренды и прочих несомненных прогрессов, но только прогрессов буржуазных), - почему думаете вы, что они поведут к чему-нибудь иному, кроме дальнейшего видоизменения формы, дальнейшей европеизации капитала, перерождению его из торгового в производительный, из средневекового - в новейший?
   Иначе не может быть - по той простой причине, что подобные меры нисколько не задевают капитала, т. е. того отношения между людьми, при котором в руках одних скоплены деньги - продукт общественного труда, организованного товарным хозяйством, - а у других нет ничего кроме свободных "рук"[33], свободных именно от того продукта, который сосредоточен у предыдущего разряда.
   "...Из них (из этих кулаков и т. д.) не имеющая капитала мелюзга примыкает обыкновенно к крупным торговцам, снабжающим их кредитом или поручающим им покупку за свои счет; более состоятельные ведут дело самостоятельно, сами сносятся с большими торговыми и портовыми городами, отправляют туда от своего имени вагоны и сами отправляются за товарами, потребными на месте. Садитесь вы на любую железную дорогу и вы непременно встретите в III классе (редко во II) десятки этого люда, отправляющегося куда-нибудь по своим делам. Вы узнаете этих людей и по особому костюму, и по крайней бесцеремонности обращения, и по резкому гоготанью над какой-нибудь барыней, которая просит не курить, или над мужичком [так и стоит: "мужичком". К. Т.], отправляющимся куда-нибудь на заработки, который оказывается "необразованным", потому что ничего не Разговаривают они обыкновенно: о "курпеях", о "постных маслах", о коже, о "снетке", о просах и т. п. Вы услышите при этом и цинические рассказы об употребляемых ими мошенничествах и фальсификациях товаров: о том, как солонину, давшую "сильный дух, сбыли па фабрику", о том, что "подкрасить чай всякий сумеет, ежели раз ему показать", понимает в коммерции и ходит в лаптях. Вы узнаете этих людей и по разговору, что "в сахар можно вогнать водою три фунта лишнего веса на голову, так что покупатель ничего не заметит" и т. д. Рассказывается все это с такой откровенностью и бесцеремонностью, что вы ясно видите, что люди эти не воруют в буфетах ложек и не отвертывают в вокзалах газовых рожков только потому, что боятся попасть в тюрьму. Нравственная сторона этих людей ниже самых элементарных требований, вся она основана на рубле и исчерпывается афоризмами: купец - ловец; на то и щука в море, чтобы карась не дремал; не плошай; присматривайся к тому, что плохо лежит; пользуйся минутой, когда никто не смотрит; не жалей слабого; кланяйся и пресмыкайся, когда нужно". И дальше приводится из газетной корреспонденции пример, как один кабатчик и ростовщик, Волков, поджег свой дом, застрахованный в большую сумму. Этого субъекта "учитель и местный священник считают самым уважаемым своим знакомым", один "учитель пишет ему за вино все кляузные бумаги". "Волостной писарь обещает ему опутать мордву". "Один земский агент и в то же время член земской управы страхует ему старый дом в 1000 р." и т. д. "Волков - явление вовсе не единичное, а тип. Нет местности, где бы не было своих Волковых, где бы не рассказывали вам не только о подобном же обирании и закабалении крестьян, но и о случаях: подобных же поджогов..."
   "...Но как же относится, однако, к подобным людям крестьянство? Если они глупы, грубобессердечны и мелочны, как Волков, то крестьянство не любит их и боится, боится потому, что они могут сделать ему всякую мерзость, тогда как оно им ничего сделать не может; у них дома застрахованы, у них борзые кони, крепкие запоры, злые собаки и связи с местными властями. Но если эти люди поумнее и похитрее Волкова, если они обирание и закабаление крестьянства облекают в благовидную форму, если, утаивая рубль, они в то же время во всеуслышание скидывают грош, не жалеют лишнего полштофа водки или какой-нибудь меры пшена на погорелую деревню, то они пользуются со стороны крестьян почетом, авторитетом и уважением, как кормильцы, как благодетели бедняков, без которых те, пожалуй, пропали бы. Крестьянство смотрит на них, как на людей умных, и отдает им даже детей в науку, считая за честь, что мальчик сидит в лавке, и будучи уверено, что из него выйдет человек".
   Я нарочно выписал поподробнее рассуждения автора, чтобы привести характеристику нашей молодой буржуазии, сделанную противником положения о буржуазной организации русского общественного хозяйства. Разбор ее может много уяснить в теории русского марксизма, в характере ходячих нападок на него со стороны современного народничества.
   По началу этой характеристики видно, что автор понимает, как будто, глубокие корни этой буржуазии, понимает связь ее с крупной буржуазией, к которой "примыкает" мелкая, связь ее с крестьянством, которое отдает ей "детей в науку", - но по примерам автора видно, что он далеко не достаточно оценивает силу и прочность этого явления.
   Его примеры говорят об уголовных преступлениях, мошенничествах, поджогах и т. д. Получается впечатление, что "обирание и закабаление" крестьянства - какая-то случайность, результат (как выше выразился автор) тяжелых условий жизни, "грубости нравственных идей", стеснений "доступа литературы к народу" (с. 152) и т. п. - одним словом, что все это не вытекает вовсе с неизбежностью из современной организации нашего общественного хозяйства.
   Марксист держится именно этого последнего мнения; он утверждает, что это вовсе не случайность, а необходимость, необходимость, обусловленная капиталистическим способом производства, господствующим в России. Раз крестьянин становится товарным производителем (а таковыми стали уже все крестьяне), - то "нравственность" его неизбежно уже будет "основана на рубле", и винить его за это не приходится, так как самые условия жизни заставляют ловить этот рубль всяческими торговыми ухищрениями[34]. При этих условиях без всякой уголовщины, без всякого лакейства, без всяких фальсификаций, - из "крестьянства" выделяются богатые и бедные. Старое равенство не может устоять перед рыночными колебаниями. Это - не рассуждение; это - факт. И факт - то, что "богатство" немногих становится при этих условиях капиталом, а "бедность" массы заставляет ее продавать свои руки, работать за чужой счет. Таким образом, с точки зрения марксиста, капитализм засел уже прочно, сложился и определился вполне не только в фабрично-заводской промышленности, а и в деревне и вообще везде на Руси.
   Можете себе представить теперь, какое остроумие проявляют гг. народники, когда в ответ на аргументацию марксиста, что причина этих "печальных явлений" в деревнях - не политика, не малоземелье, не платежи, не худые "личности", а капитализм, что все это необходимо и неизбежно при существовании капиталисти
   ческого способа производства, при господстве класса буржуазии, - когда в ответ на это народник начинает кричать, что марксисты хотят обезземелить крестьянство, что они "предпочитают" пролетария "самостоятельному" крестьянину, что они проявляют, - как говорят провинциальные барышни и г. Михайловский в ответе г. Струве, - "презрение и жестокость" к "личности"!
   На этой картинке деревни, которая интересна тем, что приведена противником, мы можем видеть наглядно вздорность ходячих возражений против марксистов, выдуманность их - в обход фактов, в забвение прежних своих заявлений - все ради того, чтобы спасти, coute que coute[35], те теории мечтаний и компромиссов, которые, к счастью, не спасет уже теперь никакая сила.
   Толкуя о капитализме в России, марксисты перенимают готовые схемы, повторяют как догмы положения, являющиеся слепком с других совсем условий. Ничтожное по развитию и значению капиталистическое производство России (на наших фабриках и заводах занято всего 1400 тыс. человек) они распространяют на массу крестьянства, которое еще владеет землей. Таково одно из любимых в либерально-народническом лагере возражений.
   И вот на этой же картинке деревни видим мы, что народник, описывая порядки "общинных" и "самостоятельных" крестьян, не может обойтись без той же, заимствованной из абстрактных схем и чужих догм, категории буржуазии, не может не констатировать, что она - деревенский тип, а не единичный случай, что она связана с крупной буржуазией в городах крепчайшими нитями, что она связана и с крестьянством, которое "отдает ей детей в науку", из которого, другими словами, и выходит эта молодая буржуазия. Мы видим, стало быть, что растет эта молодая буржуазия изнутри нашей "общины", а не извне ее, что порождается она самими общественными отношениями в среде ставшего товаропроизводителем крестьянства; мы видим, что не только "1400 тыс. человек", а и вся масса сельского русского люда работает на капитал, находится в его "заведовании". - Кто же делает правильнее выводы из этих фактов, констатируемых не каким-нибудь "мистиком и метафизиком" марксистом, верующим в "триады", а самобытным народником, умеющим ценить особенности русского быта? Народник ли, когда он толкует о выборе лучшего пути, как будто бы капитал не сделал уже своего выбора, - когда он толкует о повороте к другому строю, ожидаемом от "общества" и "государства", т. е. от таких элементов, которые только на почве этого выбора и для него выросли? или марксист, говорящий, что мечтать об иных путях значит быть наивным романтиком, так как действительность показывает самым очевидным образом, что "путь" уже выбран, что господство капитала факт, от которого нельзя отговориться попреками и осуждениями, - факт, с которым могут считаться только непосредственные производители?
   Другой ходячий упрек. Марксисты признают крупный капитализм в России прогрессивным явлением. Они предпочитают, таким образом, пролетария - "самостоятельному" крестьянину, сочувствуют обезземелению народа и, с точки зрения теории, выставляющей идеалом принадлежность рабочим средств производства, сочувствуют отделению рабочего от средств производства, т. е. впадают в непримиримое противоречие.
   Да, марксисты считают крупный капитализм явлением прогрессивным, - не потому, конечно, что он "самостоятельность" заменяет несамостоятельностью, а потому, что он создает условия для уничтожения несамостоятельности. Что касается до "самостоятельности" русского крестьянина, - то это слащавая народническая сказка, ничего более; в действительности ее нет. И приведенная картина (да и все сочинения и исследования экономического положения крестьянства) тоже содержит признание этого факта (что в действительности нет самостоятельности): крестьянство тоже, как и рабочие, работает "за чужой счет". Это признавали старые русские народники. Но они не понимали причин и характера этой несамостоятельности, не понимали, что это - тоже капиталистическая несамостоятельность, отличающаяся от городской меньшей развитостью, большими остатками средневековых, полукрепостнических форм капитала, и только. Сравним хотя бы ту деревню, которую нарисовал нам народник, с фабрикой. Отличие (по отношению к самостоятельности) только в том, что там - видим мы "мелкую тлю", здесь - крупную, там - эксплуатацию поодиночке, приемами полукрепостническими; здесь

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
Просмотров: 347 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа