Тихомиров Павел Васильевич - Академическая свобода и развитие философии в Германии

аютъ себя знать и тѣ субъективныя антифилософск³я предрасположен³я, которыя въ большей или меньшей степени неизбѣжно присущи всякому мыслителю и понижаютъ объективную цѣнность его философскихъ идей.

   Въ числѣ такихъ предрасположен³й, какъ извѣстно, прежде всего стоитъ невольное подчинен³е разнаго рода практическимъ интересамъ и вл³ян³ю чувства. Вспомните изречен³е: "quae volumus, ea libenter credimus", вспомните полныя яда наблюден³я Шоненгауэра надъ этой человѣческой слабостью (изложенныя въ его "Эристикѣ"). Конечно, какъ люди, и нѣмецк³е профессора не свободны отъ этого недостатка; но имъ легче его избѣгать. На стражѣ практическихъ интересовъ и интересовъ чувства въ Герман³и стоятъ обыкновенно консерваторы: припомните, что я сказалъ нѣсколько ранѣе о конфликтахъ академической свободы съ охранительными стремлен³ями и объ исходѣ этихъ конфликтовъ (стр. 72). Практика открытой и нерѣдко повторяющейся борьбы создала у нѣмецкихъ философовъ особенное чутье научной и объективно-философской правды, а вмѣстѣ съ тѣмъ и чутье практической заинтересованности, которую они почти всегда умѣютъ отличать отъ теоретической убѣжденности. Они отлично знаютъ, что ихъ всегда могутъ упрекнуть въ практической заинтересованности, а это упрекъ - не изъ пр³ятныхъ. Еще того болѣе, они знаютъ, что консерваторы и реакц³онеры, а также и люди другихъ лагерей, заинтересованные въ пропагандѣ извѣстнаго рода идей, не преминутъ ихъ скомпрометировать выражен³ями своего одобрен³я и сочувств³я. Наконецъ, и вообще долгая школа критической мысли сдѣлала уловки некритичнаго мышлен³я легко замѣчаемыми и потому устранимыми. Все это невольно заставляетъ университетскаго философа въ Герман³и быть всегда насторожѣ противъ разсматриваемой антифилософской тенденц³и.

   Другимъ антифилософскимъ вл³ян³емъ является вл³ян³е наивнаго м³ровоззрѣн³я здраваго смысла. Ему нѣмецк³й философъ можетъ поддаться сравнительно легче, но все же и противъ него онъ до извѣстной степени застрахованъ тѣми услов³ями работы, как³я созданы практикой академической свободы. Доктринерство и родъ плохо скрытой антипат³и къ т. н. здравому смыслу мног³е склонны считать принадлежностью нац³ональнаго характера нѣмцевъ (не мало вѣдь есть и анекдотовъ на тему о томъ, какъ нѣмецъ какую-нибудь выдумку, кунштюкъ, предпочитаетъ внушен³ямъ естественной сметки). Вѣрнѣе же будетъ признать, что это - плодъ долголѣтнимъ опытомъ воспитанной привычки довѣрять наукѣ и вообще теоретическому изслѣдован³ю. Апр³орнаго недовѣр³я къ научной или философской теор³и отъ нѣмца вообще и отъ нѣмецкаго студента въ частности ожидать трудно; напротивъ, отъ профессора и отъ философа они всегда ожидаютъ чего-либо новаго, своеобразнаго, чего они сами раньше не знали. Такъ привыкаетъ смотрѣть на себя и самъ профессоръ. Сознательнаго п³этета къ "gesunder Menschenverstand" нѣмецк³й ученый, а тѣмъ болѣе философъ отнюдь не питаетъ и если можетъ его внушен³ямъ иногда подчиняться, то только безсознательно или инстинктивно.

   Третье антифилософское вл³ян³е есть догматическое вл³ян³е предшествующихъ философскихъ системъ. Это вл³ян³е, вообще говоря, не слѣдуетъ слишкомъ дурно оцѣнивать. До извѣстной степени оно желательно и полезно. Попытка продолжить систему, разработать ее далѣе, примѣнить ея принципы къ различнымъ областямъ знан³я и жизни, полемически соотнести или примирить съ принципами другихъ системъ,- все это, будучи результатомъ оказываемаго системой вл³ян³я, вмѣстѣ съ тѣмъ является и пробой ея прочности и плодотворности: лишь система, которая такимъ образомъ разносторонне исчерпана въ ея притязан³яхъ, можетъ быть вполнѣ и объективно оцѣнена, недостатки ея вскроются со всею очевидностью, и выступающая на ея смѣну философ³я можетъ сознательно занять дѣйствительно выгодную и цѣнную для себя позиц³ю. Въ этомъ отношен³и нѣмецк³е философы не могутъ быть упрекнуты въ невниман³и къ своимъ предшественникамъ. Существован³е философскихъ школъ является постояннымъ доказательствомъ того, какъ высоко въ Герман³и умѣютъ цѣнить идеи корфеевъ философской мысли. Здѣсь - въ нѣкоторомъ родѣ ручательство за то, что здравая я плодотворная идея у нѣмцевъ никогда не пропадетъ незамѣченной и неоцѣненной. Но это наслѣд³е прошлаго можетъ зачастую быть и весьма тяжелымъ, вредно отражаясь на самостоятельности и непредзанятости философской работы {Подробнѣе объ этомъ см. въ моей брошюрѣ "Истор³я философ³и, какъ процессъ постепенной выработки научно обоснованнаго и истиннаго м³ровоззрѣн³я". 1899 г. Стр. 33.}. Въ этомъ смыслѣ я и заговорилъ о вл³ян³и прежнихъ системъ, какъ именно объ антифилософскомъ вл³ян³и. Противъ такого крайняго, слѣпого преклонен³я предъ авторитетами нѣмецк³й философъ тоже въ значительной степени защищенъ традиц³ями своей школы (университета). А въ выработкѣ этихъ традиц³и самую существенную роль играла опять академическая свобода.

   Некритичная приверженность къ извѣстнымъ вл³ятельнымъ философемамъ есть болѣзнь давно и хорошо знакомая нѣмцамъ; а потому противъ нея много раздается предостережен³й и въ школѣ, и каждый стремится также самъ себя уберечь отъ нея или, во всякомъ случаѣ, считаетъ себя обязаннымъ къ этому. Даже въ тѣхъ случаяхъ, когда нѣмецк³й мыслитель и просто перепѣваетъ чуж³е мотивы, онъ будетъ и себя самого и другихъ увѣрять, что онъ не слѣпо слѣдуетъ за другими, а съ критической провѣркой, самостоятельно проходя тотъ путь, какой ими пройденъ. Въ принципѣ каждый нѣмецк³й философъ сознаетъ, можно сказать, обязанность быть оригинальнымъ. Интенсивность этого сознан³я умѣряется въ немъ лишь не менѣе ясно сознаваемой обязанностью не забывать и не игнорировать того цѣннаго, что сдѣлано другими. Конечно, идеально правильное соотношен³е такихъ двухъ стремлен³й не всегда бываетъ налицо: чаще преобладаетъ одно какое либо изъ нихъ. Оставляя теперь въ сторонѣ ту группу, у которой преобладающимъ интересомъ является разработка и усовершенствован³е сдѣланнаго другими,- это, повторяю, тоже очень цѣнная и почтенная работа,- я долженъ указать Вамъ на другую группу, проникнутую интенсивнымъ стремлен³емъ къ оригинальности, какъ на носительницу истинной философской продуктивности, оплотъ неизсякающаго умственнаго творчества. О любомъ изъ представителей этой послѣдней группы въ большей или меньшей степени можно сказать, что онъ всегда хочетъ быть непремѣнно оригинальнымъ. Такое стремлен³е имѣетъ, правда, и свои дурныя стороны, можетъ быть даже иногда опаснымъ,- способнымъ скомпрометировать философ³ю; но оно, во всякомъ случаѣ, гарантируетъ отъ безплоднаго комментаторства и повторен³я стараго. Дурныя же его стороны (оригинальничанье безъ достаточныхъ рессурсовъ) уравновѣшиваются дѣятельностью другой изъ названныхъ группъ,- скажемъ, консервативной.

   Стремлен³е къ оригинальности, несомнѣнно, воспитано академической свободой. Профессоръ обязанъ въ аудитор³и возвѣщать только научную истину, не связанный никакимъ заранѣе санкц³онированнымъ содержан³емъ, признаваемымъ за истину. Профессоръ-философъ обязанъ возвѣщать непремѣнно свое собственное философское убѣжден³е, не заботясь о томъ, нравится кому либо (особенно изъ власть имущихъ) это убѣжден³е или нѣтъ. Аудитор³я имѣетъ право слышать отъ профессора именно "свое" слово, а профессоръ въ такой же мѣрѣ обязанъ сказать это слово. Но нигдѣ такой usus не можетъ столь сильно содѣйствовать развит³ю оригинальности и творческой предпр³имчивости, какъ въ философ³и. А съ другой стороны, и отсутств³е академической свободы ни на чемъ не сказывается такими губительными послѣдств³ями, какъ на философскомъ творчествѣ. Результаты положительныхъ наукъ обыкновенно бываютъ безспорны и непререкаемо очевидны; и надо обладать большимъ мѣднолоб³емъ, чтобы рѣшиться открыто бороться съ ними путемъ административныхъ воздѣйств³й; а когда так³е случаи бываютъ (при отсутств³и академической свободы они неизбѣжны), позиц³я борцовъ противъ науки обыкновенно быстро оказывается фальшивой, и они рано или поздно должны бываютъ уступить. Потеря оказывается по большей части только во времени, да и то лишь для одной страны. потому что запрещаемое, скажемъ, у насъ всегда можетъ быть обнародовано за границей. Философск³е выводы всегда болѣе или менѣе проблематичны, и борьба съ ними не можетъ получить такого воп³юще-скандальнаго характера, какъ борьба противъ науки,- тѣмъ болѣе, что борьба съ философскими идеями обыкновенно прикрывается знаменемъ высокихъ моральныхъ, религ³озныхъ и общественныхъ интересовъ. А между тѣмъ самое существован³е категор³и, такъ сказать, запретныхъ идей убиваетъ охоту браться за такой рискованный или сопряженный съ унизительными литературными уловками трудъ. Философск³е таланты начинаютъ расходоваться на критику, полемику, историческ³я изслѣдован³я...

   Въ заключен³е своей рѣчи о вл³ян³и академической свободы на выработку философскихъ воззрѣн³й, я долженъ указать и на значен³е въ этомъ отношен³и студенческой свободы.

   Принятый въ Германскихъ университетахъ порядокъ изучен³я наукъ, - отсутств³е какихъ либо обязательныхъ программъ, курсовъ, экзаменовъ и пр.,- даетъ возможность болѣе естественнаго подбора умственныхъ силъ къ спец³альностямъ. Каждый студентъ изучаетъ то, чѣмъ интересуется, или то, что ему нужно; и это - не въ формѣ права выбрать только факультетъ, а дальше уже не смѣть своего сужден³я имѣть и изучать все, что да этомъ факультетѣ полагается. Онъ имѣетъ право комбинировать изучаемые предметы въ любомъ количествѣ и при самомъ выборѣ предметовъ не стѣсняться факультетскими перегородками. Существуетъ даже (по крайней мѣрѣ, въ Берлинскомъ университетѣ) для имматрикулированныхъ студентовъ право пробнаго посѣщен³я лекц³й извѣстнаго профессора въ течен³е, если не ошибаюсь, полутора мѣсяца съ цѣлью опредѣлитъ, интересенъ ли данный курсъ, и стоитъ ли слушать даннаго профессора. Самая ошибка въ выборъ здѣсь легко поправима, и потеря времени можетъ ограничиться всего однимъ только семестромъ, а то даже и менѣе. Все это даетъ возможность талантливому нѣмецкому студенту вполнѣ по вкусу и по способностямъ подобрать для себя группу изучаемыхъ наукъ и, само собою понятно, достигнуть при этомъ услов³и наиболѣе плодотворныхъ результатовъ. Уже само по себѣ это обстоятельство представляется весьма выгоднымъ для философ³и, потому что охотно, съ любовью изученныя и соотвѣтствующ³я умственнымъ способностямъ человѣка науки скорѣе натолкнутъ его на общ³е (философск³е) вопросы, въ которые упирается та или иная наука, нежели занят³я по свыше предписаннымъ программамъ и съ обязательнымъ отчетомъ въ пройденномъ. А еще болѣе это важно въ томъ отношен³и, что и прямо къ занят³ямъ въ собственномъ смыслѣ философ³ей привлекаются люди дѣйствительно къ тому способные и часто особенно талантливые. Сколько такихъ силъ могло бы теряться для философ³и и дѣйствительно теряется въ странахъ съ иной университетской системой! Подумайте только, что было бы, если бы Кантъ сдѣлался и остался филологомъ, какъ онъ мечталъ въ средней школѣ... А нашъ покойный математикъ H. B. Бугаевъ, мнѣ кажется, всѣмъ складомъ своего ума предназначался болѣе быть философомъ, и изъ него навѣрное вышелъ бы первоклассный мыслитель:- не надо ли пожалѣть, что онъ не родился въ Герман³и?

   2. Какъ я сказалъ, академическая свобода въ Герман³и вл³яетъ не только на выработку философскихъ воззрѣн³й, но также и на ихъ распространен³е и усвоен³е (стр. 76).

   Строй университетской жизни обусловливаетъ самое разностороннее взаимодѣйств³е между лицами, такъ или иначе принадлежащими къ университету. Если аудитор³я своими молчаливыми или открытыми требован³ями можетъ оказывать вл³ян³е на профессора, то, само собою понятно, съ еще большимъ правомъ можно утверждать обратное вл³ян³е - профессора на свою аудитор³ю. Послѣднее принадлежитъ не только къ числу самыхъ естественныхъ вещей, но и составляетъ прямую и главную, если только не единственную задачу университетскаго преподаван³я. Понятно, что благопр³ятная для философской продуктивности атмосфера не только преподавателямъ облегчаетъ творчество, но и въ ученикахъ создаетъ особенную чуткость и воспр³имчивость къ свѣжимъ философскимъ идеямъ. Къ общимъ дѣйствующимъ здѣсь причинамъ присоединяется еще одна очень могучая,- это вѣра въ профессора, довѣр³е (часто почти прямо слѣпое) къ надежности его руководства и къ цѣнности его указан³й. При ея содѣйств³и, настроен³е студентовъ быстро становится не только вполнѣ однороднымъ съ настроен³емъ передовыхъ профессоровъ, но даже опережаетъ его по горячности и прямолинейности (таково ужъ свойство юношеской воспр³имчивости). Въ особенности быстро и вѣрно это достигается на такъ называемыхъ практическихъ занят³яхъ и въ семинарахъ, гдѣ живое, непосредственное и, притомъ, нерѣдко индивидуализированное вл³ян³е профессора западаетъ въ души, проникнутыя особеннымъ интересомъ и любовью къ предмету. Этимъ парализуется дѣйств³е услов³й, тормозящихъ распространен³е философскихъ идей, поскольку названныя услов³я общи съ препятств³ями для самаго творчества философскаго. Относительно наивнаго м³ровоззрѣн³я естественнаго смысла надо сказать, что никто такъ легко и охотно не поступаетъ въ ряды его противниковъ, какъ именно студенческая молодежь, благодаря своей ничѣмъ еще не омраченной и не поколебленной вѣрѣ во всемогущество науки л въ авторитетъ профессора. Студентъ въ университетѣ прежде всего хочетъ узнать нѣчто такое, что ставило бы его выше м³ровоззрѣн³я обыкновенныхъ смертныхъ; онъ особенно дорожитъ тѣмъ, что открываетъ ему какъ бы секреты жизни и быт³я, недоступные профанамъ;- настроен³е, на рѣдкость благопр³ятное для всякихъ философскихъ посѣвовъ. Что же касается традиц³й философскихъ школъ, то отъ слѣпой приверженности къ нимъ студента нечего и освобождать; онъ вообще отъ нихъ свободенъ - просто-напросто потому, что не знаетъ ихъ. Уже отъ профессора зависитъ внушить юношѣ такое или иное отношен³е къ нимъ. Правда, собственныя идеи профессора становятся нерѣдко для его учениковъ священными традиц³ями; но въ этомъ случаѣ мы имѣемъ дѣло съ той полезной стороной подражательности и продолжательности, о какой я Вамъ говорилъ немного ранѣе. Для распространен³я новыхъ философскихъ идей это - факторъ, во всякомъ случаѣ, благопр³ятный. Впослѣдств³и, когда силы молодого философа вполнѣ окрѣпнутъ, онъ сумѣетъ и самъ стать на собственныя ноги и отрѣшиться отъ догматической приверженности къ идеямъ учителя. А кто этого не сможетъ,- опять бѣда не велика: значитъ, онъ самой природой предназначенъ быть апостоломъ чужой философ³и;- мисс³я, повторяю, тоже не безполезная и даже прямо цѣнная въ общемъ ходѣ развит³я нѣмецкой философ³и.

   Помимо этихъ общихъ причинъ, распространен³ю философскихъ идей очень много содѣйствуетъ прекрасная организац³я приватъ-доценты въ нѣмецкихъ университетахъ.

   Благодаря легкости получен³я приватъ-доцентуры, въ Герман³и всяк³й, кто имѣетъ чѣмъ подѣлиться съ людьми, интересующимися наукой и философ³ей, можетъ найти для себя аудитор³ю. Всякая свѣжая мысль, ищущая распространен³я, имѣетъ возможность громко прозвучать именно предъ тѣми слушателями, которые жаждутъ истины и знан³я. Монопол³я пропаганды въ Герман³и совершенно исключена {Значен³е приватъ-доцентуры въ нѣмецкихъ университетахъ прекрасно выясняетъ не разъ уже цитированный мною проф. Паульсенъ. "Приватъ-доцентура, говоритъ онъ, представляетъ своеобразное учрежден³е въ нѣмецкихъ университетахъ: его иностранцы нерѣдко выставляютъ источникомъ ихъ силы. Попытаюсь двумя-тремя штрихами отмѣтить его значен³е... Благодаря приватъ-доцентамъ академическая карьера въ большей степени, чѣмъ всяк³й другой родъ службы, запечатлѣна характеромъ свободной професс³и. Вступлен³е въ число приватъ-доцентовъ происходитъ не по приглашен³ю, не по назначен³ю, не по избран³ю и не по конкурсу, а по свободному собственному рѣшен³ю человѣка. Кто чувствуетъ призван³е къ работѣ и преподавательской дѣятельности, можетъ, доказавъ предъ факультетомъ свою способность, слѣдовать своему внутреннему голосу и совершенно свободно сдѣлать пробу своихъ силъ. Онъ не беретъ на себя никакой опредѣленной работы, никакихъ обязанностей; съ своей стороны, и университетъ, государство, не беретъ на себя никакихъ обязательствъ по отношен³ю къ нему. Приватъ-доцентъ занимаетъ самое свободное, самое независимое положен³е, какое только существуетъ на свѣтѣ. Онъ остается частнымъ ученымъ, но если желаетъ, то имѣетъ возможность заниматься преподаван³емъ университетской молодежи. Нѣтъ сомнѣн³я, что на этомъ именно покоится большая притягательная сила такого положен³я для наиболѣе независимыхъ и сильныхъ умовъ; нѣтъ тоже сомнѣн³я, что этимъ привлекаются въ университетъ люди, ищущ³е прежде всего не почета и прочнаго служебнаго положен³я, а свободы въ научной работѣ и независимости" (Paulsen. а. а. O., SS. 224 fl.).}. И напрасно въ свое время Шопенгауэръ жаловался на какой-то заговоръ замалчиванья, практиковавш³йся будто бы профессорами философ³и относительно его системы. Такого заговора, по существу дѣла, не могло быть и не было. Если онъ желалъ распространен³я своихъ идей среди университетской молодежи, то ему слѣдовало бы лучше воспользоваться правомъ приватъ-доцентуры, нежели это онъ сдѣлалъ. Отчаянная конкурренц³я съ Гегелемъ, заставлявшая его назначать для своихъ лекц³й тѣ же самые дни и часы. когда читалъ Гегель, лишила его и той доли успѣха, какой онъ могъ бы имѣть (хотя надо правду сказать, по настроен³ю тогдашняго студенчества успѣхъ этотъ не могъ быть великъ). Приватъ-доцентура, это прямое порожден³е академической свободы, безгранично расширяетъ и облегчаетъ возможность распространен³я философскихъ идей всѣми тѣми выгодами преподавательскаго университетскаго положен³я, как³я имѣются къ услугамъ штатныхъ профессоровъ. Благодаря приватъ-доцентурѣ этими выгодами можетъ воспользоваться всяк³й, кому есть что повѣдать интересующемуся философ³ей м³ру. Такая возможность въ особенности важна для новыхъ философскихъ идей, потому что приватъ-доценты уже по самому своему возрасту являются, по преимуществу, проповѣдниками новаго. Проф. Паульсенъ въ этомъ именно и видитъ ихъ особенную цѣнность для университета: "въ этихъ двухъ группахъ университетскихъ преподавателей (профессоровъ и приватъ-доцентовъ), говоритъ онъ, представлены двѣ тенденц³и, на которыхъ зиждется какъ вся историческая жизнь, такъ и жизнь науки,- тенденц³я охранительная и прогрессивная. Выразителями новаторской тенденц³и служатъ молодые талантливые ученые: въ нихъ жива потребность служить дѣлу внесен³емъ новыхъ идей и открыт³й и стремлен³е составить себѣ имя: plus ultra - пароль молодости. Вторая тенденц³я представлена людьми признаннаго уже значен³я: ихъ пароль - parta tueri. Это не менѣе необходимая тенденц³я. Если бы не было потребности въ сохранен³и и укрѣплен³и признанной истины, то новыя идеи безпрерывно обгоняли бы одна другую, и нельзя было бы достигнуть сколько-нибудь надежнаго состоян³я, которое необходимо и для самыхъ новыхъ идей: онѣ развиваются и крѣпнутъ только посредствомъ борьбы съ старыми, общепризнанными. Впрочемъ, я отнюдь не держусь мнѣн³я, что профессора не могутъ дать ничего новаго, или что всѣ приватъ-доценты могутъ или должны открывать новыя идеи и системы. Но въ жизни каждаго приходитъ день, когда прошлое одерживаетъ верхъ надъ будущимъ. Въ общемъ у приватъ-доцентовъ этотъ день лежитъ впереди, а у профессоровъ онъ уже назади" {Paulsen а. а. O., SS. 228-229.}.

   Наконецъ, тоже не малую роль въ распространен³и и укрѣплен³и новыхъ философскихъ идей играютъ существующ³я при университетахъ философск³я общества и студенческ³е научные ферейны. Останавливаться на ихъ значен³и я не буду, потому что по организац³и своей и по характеру они очень близко напоминаютъ знакомыя Вамъ явлен³я,- напр., существующ³й при нашей Академ³и студенческ³й философск³й кружокъ или отдѣлен³е студенческаго филологическаго общества при Московскомъ Университетѣ. Они даже, какъ Вамъ извѣстно, послужили прототипомъ для нашихъ студенческихъ учрежден³й (напомню Вамъ, что уставъ нашего кружка выработанъ проф. П. П. Соколовымъ по образцу уставовъ нѣмецкихъ студенческихъ научныхъ ферейновъ). Скажу только, что здѣсь привычка къ самостоятельному философствован³ю и философской критикѣ, а также и къ пониман³ю истинной цѣнности вновь нарождающихся философскихъ идей еще вѣрнѣе вырабатывается и упрочивается, нежели въ такъ называемыхъ семинарахъ.

  

   Во всемъ предшествующемъ изложен³и, Мм. Гг., я старался показать Вамъ, въ какомъ видѣ представляется мнѣ вл³ян³е университетской свободы на развит³е нѣмецкой философ³и.

   Мысль эта явилась у меня уже сравнительно давно, когда я еще былъ въ Герман³и. Сначала она не прельщала меня своей особенной правдоподобностью: мнѣ казалось, что такая "импондерабил³я", какъ академическая свобода, едва ли можетъ быть факторомъ, объясняющимъ въ интересующемъ меня вопросѣ все. Мнѣ даже самая эта свобода казалась нѣсколько подозрительной, какъ родъ анарх³и въ учебномъ дѣли. Но чѣмъ болѣе я вдумывался въ детали моего вопроса, тѣмъ все болѣе разсѣевались мои сомнѣн³я, и крѣпло убѣжден³е въ правотѣ моей мысли.

   Минувшимъ лѣтомъ я не мало бесѣдовалъ объ этомъ съ нѣмецкими профессорами (въ Галле). Ихъ полное соглас³е съ моими выводами окончательно укрѣпило меня въ сознан³и моей правоты.

   Теперь это - мое непоколебимое убѣжден³е. Основан³я его я изложилъ Вамъ. Не знаю, удалось ли мнѣ Васъ вполнѣ или хотя бы только въ значительной степени убѣдить.

   Москва.

   1904 г. 17 сент.