Тихомиров Павел Васильевич - К вопросу о политических, национальных и религиозных задачах России (Начало.)

   Тихомиров П. В. К вопросу о политических, национальных и религиозных задачах России // Богословский вестник 1897. Т. 2. No 4. С. 127-153 (2-я пагин.). (Начало.)

   Scan "Богословский Вестник"

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   1) A. A. Кирѣева, Краткое изложен³е славянофильскаго учен³я. Издан³е СПБ-скаго славянскаго благотворительнаго общества. СПБ. 1896. Стр.²².

   2) Его-же, Религ³озныя задачи Росс³и на православномъ востокѣ. Издан³е СПБ-скаго славянскаго благотворительнаго общ. СПБ. 1896. Стр. 49.

  

   Авторъ обѣихъ книжекъ, поименованныхъ въ подзаголовкѣ настоящей статьи, А. А. Кирѣевъ, принадлежитъ къ числу видныхъ дѣятелей, трудящихся надъ рѣшен³емъ современныхъ религ³озно-общественныхъ вопросовъ русской жизни. Читателямъ "Богословскаго Вѣстника" онъ извѣстенъ главнымъ образомъ, какъ горяч³й сторонникъ соединен³я старокатоликовъ съ православною церковью. Но почтенный авторъ заявилъ себя не меньшею преданностью разработкѣ и другихъ вопросовъ нашей жизни,- не только религ³озныхъ, но и общественныхъ. Въ своей литературной дѣятельности онъ выступаетъ убѣжденнымъ приверженцемъ и неутомимымъ пропагандистомъ славянофильства. И надо сказать, что въ этой сторонѣ дѣятельности уважаемаго А. А. Кирѣева воскресаютъ предъ нами лучш³я традиц³и старыхъ славянофиловъ - Хомякова Самарина, Кирѣевскаго, Ивана Аксакова, затемненныя было и оттѣсненныя въ послѣдн³я десятилѣт³я обскурантскими и реакц³онными доктринами писателей, законно или незаконно именовавшихъ себя преемниками стараго славянофильства. Мысль г. Кирѣева питается не враждой къ мнимо-отрицатѣльнымъ явлен³ямъ и тенденц³ямъ въ русской жизни, a любовью къ ея положительнымъ идеаламъ и задачамъ и - глубокой, непоколебимой вѣрой въ осуществимость этихъ идеаловъ, въ ихъ непреложную истинность и въ ихъ общечеловѣческое значен³е. Этимъ порождается замѣчательно благородное отношен³е его къ своимъ противникамъ - западникамъ, которыхъ онъ никогда не позволяетъ себѣ заподозрить въ недобросовѣстности, a напротивъ - искренно вѣритъ въ возможность столковаться съ ними. Указанныя достоинства литературныхъ пр³емовъ г. Кирѣеева вполнѣ сохранились и въ двухъ упомянутыхъ выше книжкахъ, и мы увѣрены, что эти книжки съ удовольств³емъ прочтутъ всѣ интересующ³еся вопросами о нашихъ политическихъ, нац³ональныхъ и религ³озныхъ задачахъ, каково бы ни было ихъ собственное рѣшен³е этихъ вопросовъ. Мы въ настоящей статьѣ хотимъ познакомить читателей съ существенными сторонами раскрытыхъ здѣсь воззрѣн³й г. Кирѣева и обсудить нѣкоторые пункты этихъ воззрѣн³й.

   Славянофильская доктрина въ общихъ своихъ чертахъ, конечно, извѣстна каждому образованному русскому читателю; и книжки г. Кирѣева въ основныхь принципахъ своихъ не представляютъ чего-либо совсѣмъ новаго {Это признаетъ и самъ авторъ, когда говоритъ, что назначен³е его труда - ,,служить справочной книжкой славянофильства, по крайней мѣрѣ по тѣмъ главнымъ вопросамъ, которые были за послѣднее время обсуждаемы въ нашей литературѣ". (Кр. изл. слав. уч., стр. 1)}. Понятно поэтому, что главная задача ихъ анализа состоитъ не въ воспроизведен³и ихъ содержан³я, a въ установкѣ логическаго отношен³я между основными принципами автора и въ опредѣлен³и формы и степени зависимости отъ этихъ принциповъ отдѣльныхъ сужден³й и выводовъ. Затѣмъ намъ интересно оцѣнить и разсмотрѣть тѣ пункты его учен³я, которые содержатъ практическ³я указан³я задачъ u цѣлей русской жизни, представляютъ желательную для автора политико-нац³онально-религ³озную программу Росс³и. Составъ и планъ этой программы опредѣляется извѣстной славянофильской формулой - "православ³е, самодержав³е и народность", - которую г. Кирѣевъ и дѣлаетъ основою своихъ разсужден³й въ "Краткомъ изложен³и славянофильскаго учен³я" (стр. 3-4). Для большей наглядности и отчетливости мы разсмотримъ отдѣльно каждую изъ трехъ составныхъ частей программы г. Кирѣева {Мысли, развитыя авторомъ въ "Религ³озныхъ задачахъ Росс³и на православномъ востокѣ", безъ труда могутъ быть распредѣлены по рубрикамъ нац³ональной и религ³озной программы.}.

  

  

   "Выражен³емъ политическихъ взглядовъ русскаго народа'*, по словамъ г. Кирѣева, служитъ идеалъ самодержав³я (Кр. изл. сл. уч., стр. 4). Что-же это за идеалъ? Какова его природа и каковы основан³я? - Всѣ идеалы человѣческ³е по своей природѣ могутъ быть раздѣлены на двѣ группы: во-первыхъ,- идеалы, коренящ³еся въ неизмѣнныхъ и основныхъ свойствахъ существа человѣческаго, идеалы безусловные (таковы - идеалы нравственные, религ³озные, научные и эстетическ³е), и, во-вторыхъ,- идеалы, порожденные исторической жизнью и ростомъ какъ цѣлаго человѣчества, такъ равно и отдѣльныхъ нац³й, соц³альныхъ группъ и даже индивидуумовъ, идеалы культурно-историческ³е (всѣ проч³е идеалы). Къ какой же группѣ принадлежатъ политическ³е идеалы русскаго народа, выражен³емъ которыхъ служитъ самодержав³е?- Не трудно видѣть, что они могутъ быть отнесены только къ группѣ культурно-историческихъ идеаловъ. И г. Кирѣевъ дѣйствительно прямо заявляетъ, что "наши политическ³е идеалы - не безусловные" (тамъ-же, стр. 81). "Въ самодержав³и, говоритъ онъ въ другомъ мѣстѣ, мы видимъ ту силу, которая собрала раздробленную Росс³ю. Самодержав³е... несомнѣнно наилучшая форма правлен³я, по крайней мѣрѣ, для Росс³и" (стр. 5). Отмѣтить эту подробность въ воззрѣн³яхъ г. Кирѣева необходимо для того, чтобы впослѣдств³и яснѣе можно было понять, какое онъ признаетъ взаимоотношен³е между элементами своей славянофильской формулы и въ чемъ полагаетъ ея философск³й центръ тяжести.

   Что касается до основан³й русскаго политическаго идеала, то, какъ идеалъ культурно-историческ³й, онъ и основан³я свои долженъ имѣть въ опытѣ и урокахъ истор³и и въ особенностяхъ русской духовной культуры. Такой характеръ, дѣйствительно, и носятъ на себѣ приводимые г. Кирѣевымъ аргументы въ пользу самодержав³я. Аргументац³я эта представляетъ собой наиболѣе интересную часть книжки, и мы поэтому позволимъ себѣ остановиться на ней съ нѣкоторою подробностью, тѣмъ болѣе, что здѣсь-то мы и можемъ съ наибольшей ясностью видѣть основной Standpunkt автора.

   "Самодержав³е, говоритъ г. Кирѣевъ, бываетъ трехъ типовъ: 1) самодержав³е типа бюрократическаго filer Polizeistaat), съ формулой - L'Etat - c'esf moi, 2) Самодержав³е типа славянофильскаго, съ формулой - много умовъ и одна воля, и 3) самодержав³е типа западническаго {

   Называя конституц³онную форму правлен³я "самодержав³емъ", авторъ, очевидно, употребляетъ терминъ "самодержав³е" въ смыслѣ юридическаго термина "неограинченность", каковымъ признакомъ дѣйствительно характеризуется всякая верховная власть кто-бы ни былъ ея носителемъ, - единичная-ли личность, или коллективная.}, съ формулою - много умовъ и много воль (современный парламентаризмъ разныхъ видовъ и степеней). Средне-аз³ятское ханство и, конечно, не признаю типомъ самодержав³я" (стр. 32). Изъ этихъ трехъ формулъ онъ считаетъ совершенно излишнимъ разбирать и оцѣнивать формулу Людовика XIV, находя еe "ненаучной" (тамъ-же). Такимъ образомъ, достойными сравнительной научной оцѣнки остаются только двѣ формулы,- славянофильская и западническая.

   Но прежде чѣмъ перейти къ такой сравнительной оцѣнкѣ, даваемой г. Кирѣевымъ, любопытно спросить: какое отношен³е имѣютъ къ русской дѣйствительности обѣ эти формулы? Указываетъ-ли какая нибудь изъ нихъ на фактъ, воплощенный въ нашей жизни, или онѣ обѣ рисуютъ для нея лишь идеалъ?- Отвѣтъ, почерпаемый нами въ книжкѣ г. Кирѣева, утверждаетъ второй членъ этой дилеммы: борьба славянофильства и западничества есть борьба идеаловъ. Въ дѣйствительности-же y насъ еще Петромъ Великимъ введенъ бюрократическ³й строй. (стр, 11. 40-41) Къ представителямъ и поборникамъ этого строя авторъ относится вполнѣ отрицательно, характеризуя ихъ такимъ образомъ: "Они поклонники всего существующаго и въ церкви, и въ обществѣ, и въ государствѣ: они готовы отвергать самые очевидные факты, если факты эти идутъ въ разрѣзъ съ ихъ слѣпымъ оптимизмомъ (такъ, напр., нѣкоторые изъ нихъ упорно отвергали существован³е послѣдняго голода, свирѣпствовавшаго въ 17 губерн³яхъ). Это - представители и сторонники такъ называемаго просвѣщеннаго бюрократизма; ихъ идеалъ - административный, просвѣщенный абсолютизмъ (der Polizeistaat), считающ³й народъ, общество, находящееся внѣ правительственныхъ сферъ, неспособнымъ указать на свои потребности, духовныя или матер³альныя, неспособнымъ дать умный совѣтъ. Они группируются не столько около какой-либо государственной мысли, какой-либо научной теор³и или системы, сколько около фактовъ, около существующаго, принимая иногда неподвижное болото за непоколебимую скалу. Какъ на образецъ наилучшаго государственнаго устройства, они указываютъ на Франц³ю Людовика XIV, на Прусс³ю Фридриха Великаго. Они забываютъ, что велик³е люди - счастливая и исключительная случайность, при какомъ-бы то ни было образѣ правлен³я, что для того, чтобы быть Кольберомъ или Бисмаркомъ, недостаточно быть министромъ или канцлеромъ" (стр. 10-11).

   Теперь посмотримъ, какъ г. Кирѣевъ старается показать превосходство славянофильской формулы предъ западническою. Здѣсь онъ прежде всего устанавливаетъ точный смыслъ обѣихъ формулъ. По поводу славянофильской формулы западники, по словамъ г. Кирѣева, говорятъ:

   I. "Если рѣшен³е собирательнаго ума (то есть, много умовъ) для единой воли не обязательно, то не стоитъ къ нему и обращаться, понапрасну подвергая волю суду и пересудамъ собирательнаго всеобщаго ума (многихъ умовъ)".

   ²². "Если-же рѣшен³е это обязательно для воли, то и конституц³оналисты (западники) могутъ согласиться съ этою формулой: такимъ образомъ она становится уже не славянофильскою, a западофильскою" (стр. 33).

   На эти оба возражен³я г. Кирѣевъ отвѣчаетъ отрицан³емъ обязательности для верховной власти мнѣн³я страны: "мы, славянофилы, отвергаемъ эту обязательность" (ibid). Такимъ образомъ, формула пр³обрѣтаетъ большую опредѣленность: странѣ принадлежитъ мнѣн³е (для Царя необязательное), a Царю - рѣшен³е (для страны обязательное). Что касается западнической формулы, то смыслъ ея - совершенно ясный: рѣшен³е принадлежитъ большинству (ibid.) {Считаемъ необходимымъ отмѣтить, что при установкѣ этого смысла авторъ обнаруживаетъ нѣкоторую полемическую запальчивость, нѣсколько портящую впечатлѣн³е объективности, производимое обыкновенно его разсужден³ями, и - во всякомъ случаѣ - здѣсь немного преждевременную. Противники славянофильства будто бы "говорятъ, что формула парламентаризма представлена невѣрно: формула - много умовъ и много воль - могла бы быть усвоена и любою анархистскою вольницей".- "Нѣтъ, отвѣчаетъ авторъ, формула парламентаризма представлена вѣрно, a что она годится и для анархизма, то съ этимъ я согласенъ, ибо парламентъ, камеры - не что иное, какъ пропилеи анархическаго государства" (ibid).}. Каково-же сравнительное достоинство этихъ формулъ? Это авторъ старается опредѣлить,- съ одной стороны, разбирая возражен³я конституд³оналистовъ противъ самодержав³я, a съ другой,- указывая недостатки парламентаризма.

   "Противъ государства славянофильскаго типа, говоритъ авторъ, нерѣдко направляется обвинен³е, состоящее въ отожествлен³и этого государства съ аз³атскимъ ханствомъ. Разсуждаютъ при этомъ очень просто: ни въ вашемъ славянофильскомъ государствѣ, ни въ чингисхановскомъ парламента нѣтъ, народнаго представительства нѣтъ, стало быть, они одинаковы! Это, правда, очень просто, но и очень невѣрно. Между нашимъ государствомъ и ханствомъ та основная разница, что одно - православное, a другое - языческое или мусульманское. Дѣйствительно, ни въ томъ, ни въ другомъ нѣтъ парламента, верховная власть не связана никакимъ двустороннимъ договоромъ съ народомъ; но, повторяю, разница между ними принцип³альная,- именно та, что ханъ не связанъ ничѣмъ, что въ основан³и его дѣйств³й лежитъ лишь одинъ полнѣйш³й произволъ, a въ государствѣ славянофильскомъ царь связанъ нравственно своею совѣстью и, какъ христ³анск³й государь, царствующ³й надъ христ³анскимъ народомъ, отвѣтственъ передъ Богомъ и церковью" (стр. 34). Приведенная выдержка ясно показываетъ намъ, на какую точку зрѣн³я становится авторъ въ борьбѣ съ своими противниками. Безспорно, что аз³атск³й деспотизмъ есть одна изъ самыхъ безобразныхъ формъ правлен³я: полнѣйшее безправ³е подданныхъ и всевласт³е хана, принижен³е живой, нравственной и свободной личности до степени простой игрушки въ рукахъ капризнаго деспота, способнаго въ одну прекрасную минуту безпрепятственно поставить на карту судьбу цѣлаго народа,- все это слишкомъ краснорѣчиво говоритъ само за себя, чтобы надо было разъяснять, какой сильный ударъ былъ-бы нанесенъ идеѣ самодержав³я, удайся только ея противникамъ установить и доказать существенное сходство между самодержцемъ и аз³атскимъ ханомъ. Понятно, что защитникъ самодержав³я долженъ былъ здѣсь употребить самый сильный изъ своихъ аргументовъ,- указать основной идейный признакъ самодержав³я, предотвращающ³й всякую возможность такого смѣшен³я. И въ чемъ-же онъ указываетъ такой признакъ?- Только въ православ³и. Такимъ образомъ, политическ³й идеалъ славянофильства свое высшее оправдан³е и санкц³ю находитъ въ идеалѣ религ³озномъ, идеалъ культурно-историческ³й, не безусловный,- въ идеалѣ безусловномъ: государь съ неограниченною властью въ православной странѣ есть самодержецъ, идеальный правитель, a въ магометанской или языческой - хамъ и деспотъ. Вотъ философск³й Standpunkt автора.

   Отвѣтивъ на обвинен³е самодержав³я въ сходствѣ съ аз³атскимъ ханствомъ, г. Кирѣевъ переходитъ къ другимъ возражен³ямъ конституц³оналистовъ. Сущность всѣхъ этихъ возражен³й сводится къ одному главному: "самодержав³е славянофильскаго типа не гарантируетъ народа ни отъ слѣпоты монарха, ни отъ его злой воли" (стр. 34). Первую половину этого возражен³я авторъ признаетъ. "Государь, говоритъ онъ, можетъ быть разъединенъ съ своимъ народомъ, онъ можетъ не знать и не видѣть того, что дѣлается съ его народомъ и дѣлается, притомъ,- его-же именемъ. Вѣрно! Ему, по словамъ Фихте, зачастую преподносится спец³ально для него изготовленная (verfertigte) истина. Онъ можетъ быть отдѣленъ отъ своего народа непроницаемымъ для обоихъ частоколомъ своекорыстныхь или ограниченныхъ временщиковъ, Да, вѣрно и это" (стр. 34-36)! Что-же касается второй половины возражен³я, то, признавая ее въ принципѣ, авторъ отрицаетъ ея практическое значен³е, по крайней мѣрѣ, для настоящаго и будущаго времени. "Злая воля, говоритъ онъ, конечно, возможна, но можно-ли сомнѣваться въ томъ, что она становится все менѣе и менѣе вѣроятною? Вѣдь, зла никто сознательно не желаетъ; большею част³ю зло дѣлаютъ по недомысл³ю, по ошибкѣ, или вслѣдств³е сообщен³я невѣрныхъ свѣдѣн³й, такъ что и въ этомъ случаѣ вопросъ сводится къ незнан³ю фактовъ, къ той же "слѣпотѣ". Что-же касается до увлечен³я парт³йной борьбой, до желан³я сломить противника, отомстить ему, желан³я достигнуть какихъ-нибудь личныхъ своекорыстныхъ цѣлей и т. п.,- то вѣдь эти искушен³я существуютъ для частныхъ лицъ, для самодержца-же, стоящаго внѣ и выше парт³й, этихъ искушен³й не существуетъ. Во всякомъ случаѣ и эта опасность становится все менѣе и менѣе возможною. Спорить объ этомъ теоретически почти нельзя; но посмотримъ на факты, возьмемъ для примѣра насъ самихъ - Росс³ю; за послѣдн³я три столѣт³я что мы видимъ? въ настоящую минуту y насъ, de jure, точно такое-же неограниченное самодержав³е, какъ и при ²оаннѣ Грозномъ. Права Верховной власти столь же полны, какъ и прежде, однако-же никто не станетъ увѣрять серьезно, что и de facto мы въ томъ-же положен³и, какъ и прежде. Никакой пессимистъ не рѣшится утверждать, что все ужасное и дурное, происходившее не только при Грозномъ, не только при Пктрѣ Великомъ или Аннѣ Ивановнѣ или Биронѣ, но и при Павлѣ Петровичѣ, возможно и теперь. Конечно, нѣтъ; все это теперь невозможно и немыслимо; но почему? Не потому, что Государь связанъ какою-либо конституц³ей, какимъ-нибудь договоромъ, a потому что онъ находится въ такой нравственной атмосферѣ и такой культурной средѣ, гдѣ онъ не можетъ желать ничего такого, что могло быть при Биронѣ или даже при Аракчеевѣ; не можетъ и потому, что теперь и сами не только Малюты Скуратовы или Бироны, но и Аракчеевы невозможны; что теперь ихъ не сыщешь, ежели-бы кто-нибудь и захотѣлъ ихъ разыскать. Типъ временщика исчезаетъ. Нельзя не признать въ этомъ отношен³и не малой перемѣны къ лучшему, совершенно независимо отъ какихъ-бы то ни было бумажныхъ гарант³й, которымъ приписывается какое-то чудодѣйственное вл³ян³е" (стр. 35-36).

   Итакъ, на обвинен³е въ отсутств³и гарант³й авторъ отвѣчаетъ признан³емъ тезиса и отрицан³емъ средствъ къ устранен³ю проистекающаго отсюда зла. Чѣмъ обусловливается такой отвѣтъ?- Тѣмъ, что онъ, во-первыхъ, не вѣритъ съ надежность этихъ средствъ и даже считаетъ ихъ вредными, a во-вторыхъ,- имѣетъ свои, на его взглядъ, болѣе надежныя средства. Это заставляетъ насъ перейти къ разсмотрѣн³ю его критики парламентаризма и собственной политической программы.

   Главный недостатокъ парламентаризма авторъ видитъ въ томъ, что онъ по существу своему тождественъ съ анархизмомъ, въ который рано или поздно непремѣнно и перейдетъ, a такой переходъ будетъ уже ясно знаменовать собою попран³е всѣхъ религ³озныхъ и этическихъ элементовъ въ государственной жизни (стр. 41-52). Необходимо согласиться, что съ формальной стороны пр³емъ доказательства, употребляемый здѣсь г. Кирѣевымъ,- чрезвычайно сильный и убѣдительный, способный окончательно подорвать кредитъ парламентаризма въ глазахъ всякаго, кто еще не потерялъ здраваго смысла и нравственной чуткости,- если только имѣть въ виду тѣ плоды анархизма, какими онъ доселѣ успѣлъ заявить себя: плоды эти слишкомъ возмутительны и отвратительны, чтобы хоть въ комъ-нибудь вызвать сочувств³е. Но тѣмъ необходимѣе, чтобы этотъ аргументъ обладалъ и матер³альной истинностью. Мысль, будто анархизмъ, который сами конституц³онныя государства западной Европы считаютъ зломъ и аномал³ей въ своей культурной жизни и потому борются съ нимъ всѣми мѣрами, есть лишь законный и неизбѣжный продуктъ самаго парламентарнаго строя,- настолько оригинальна, что кажется парадоксомъ. Авторъ самъ понимаетъ это и потому не малое число страницъ посвящаетъ ея доказательству. Сущность этого доказательства состоитъ въ измѣнен³и понят³я объ анархизмѣ въ смыслѣ приближен³я его принциповъ къ принципамъ парламентаризма. "Объ анархистахъ и анархизмѣ, говоритъ онъ, вообще имѣютъ и до сего времени довольно неточное понят³е. Типъ анархистовъ Равашолей, Рысаковыхъ, Желябовыхъ, Казер³о, вообще типъ анархистовъ уб³йцъ, строителей баррикадъ и устроителей взрывовъ, начинаетъ заслоняться другимъ, гораздо болѣе опаснымъ. Самое имя анархистовъ не соотвѣтствуетъ уже желан³ямъ современнаго анархизма. Вопреки этимологическому значен³ю своего прозвища, они желаютъ, правда, уничтожен³я настоящаго государства, они не признаютъ никакой изъ существующихъ нынѣ государственныхъ формъ, но они отнюдь не желаютъ уничтожен³я всякой арх³и; они хорошо понимаютъ, что вообще безъ государства, безъ правительства обойтись нельзя, и они не только не думаютъ отказываться отъ идеи государства, но имѣютъ въ виду государство очень строгихъ и опредѣленныхъ очертан³й; оно будетъ очень своеобразно и съ очень сильнымъ правительствомъ. Современный боевой кличъ анархизма - "Ni Dieu, ni Maître (ни Бога, ни власти)" имѣетъ лишь временное значен³е..... Элементъ юридическ³й, право, нашедшее свой окончательный критер³й во мнѣн³и большинства, не только не устраняется изъ будущей организац³и общества, но, напротивъ, расширяется до послѣднихъ предѣловъ; представитель его, парламентское большинство, превращается въ очень сильнаго господина, владыку, которому, конечно, не чета современный западный владыка, жалк³й ставленникъ буржуаз³и, президентъ или конституц³онный король! Владыкой этимъ будетъ парламентское большинство, вооруженное правомъ и картечью, ничѣмъ не ограниченное, распространяющее свое вл³ян³е на всѣ сферы жизни государственной, экономической и семейной..... Тутъ идетъ дѣло о полной замѣнѣ принципа этическаго принципомъ юридическимъ, какъ опредѣляющимъ жизнь западнаго государства" (стр. 43-15).

   Но здѣсь является вопросъ: при такой эволюц³и анархизма, когда онъ теряетъ свою теперешнюю отвратительную физ³оном³ю, перестаетъ быть глашатаемъ и носителемъ уб³йствъ, динамитныхъ взрывовъ и т. п., а его программа становится программой строго юридическаго государства (дѣйствительно, въ такомъ случаѣ, совпадающей съ программою парламентаризма), - что же въ немъ остается устрашающаго? Почему редукц³я парламентаризма къ анархизму {Вѣрнѣе было-бы сказать - способность парламентаризма побѣдить анархизмъ, примирить его съ собой и заставитъ принять свои принципы.}; должна считаться его опровержен³емъ? Авторъ говоритъ, что вся суть здѣсь въ замѣнѣ этическаго принципа юридическимъ. Что же? Должны ли мы понимать это въ томъ смыслѣ, что юридическ³й строй государства есть зло, и что въ самодержавной Росс³и его не должно быть?- Нѣтъ, такое пониман³е было бы искажен³емъ истинной мысли автора. Нѣсколько ниже (стр. 57-58) онъ очень горячо разсуждаетъ и "высокомъ значен³и права" и въ славянофильскомъ государствѣ. Онъ здѣсь говоритъ: "Отвергая теор³ю сторонниковъ правового (парламентарнаго) государства, отвергая возможность государственнаго, общественнаго строя, основаннаго на идеѣ нрава, мы никогда не думали противопоставлять свой древне-русск³й типъ самодержав³я идеѣ законности. Государство безъ закона - татарское ханство. У насъ начинаетъ нарождаться типъ какихъ-то своеобразныхъ консерваторовъ, увѣряющихъ, что законность несовмѣстима съ самодержав³емъ, которые въ доказательство своей преданности престолу нарушаютъ, напр., права (личныя, нравственныя и религ³озныя) другихъ подданныхъ Царя. Мы, конечно, не имѣемъ ничего общаго съ такими "столпами самодержав³я"! Развѣ и само самодержав³е не основано на законѣ? развѣ законъ установленъ не самою-же верховной самодержавною власт³ю?! Правда, эта власть стоитъ выше закона, въ томъ отношен³и, что можетъ его замѣнить другимъ закономъ; но это - право, присущее всякой верховной власти, будь она самодержавная, или парламентарная, или хоть власть французскаго конвента 1792 года" (стр. 57-58, прим.). Почему-же, въ такомъ случаѣ, авторъ столь рѣшительно возстаетъ противъ государства чисто-юридическаго (парламентарнаго) типа?- Причина этого не во враждѣ противъ юридическаго принципа, a лишь - противъ его исключительности: не то худо, что парламентарный строй управлен³я есть юридическ³й, правовой, а то, что опъ устраняетъ изъ государственной жизни этическ³й и религ³озный элементъ, безъ котораго само право становится лишь "узаконеннымъ безправ³емъ". - "Въ началѣ XVIII столѣт³я, говоритъ г. Кирѣевъ, въ лицѣ Томаз³я юридическая наука разорвала окончательно всякую связь съ богослов³емъ; нынѣшн³е ея представители разрываютъ всякую связь съ этикой, объясняя, что они могутъ безъ нея обойтись, безъ нея устроить общество и государство. Конечно, теоретически право и этика относятся къ различнымъ сферамъ жизни человѣка, но на практикѣ онѣ такъ переплетены, что раздѣлить ихъ невозможно; жизнь государственная и жизнь частная другъ друга проникаютъ и обусловливаютъ, и новѣйш³е юристы, желающ³е устроиться на одномъ правѣ, безъ этики, прямо ведутъ его въ пасть анархизма, т. е. узаконеннаго безправ³я, въ татарское ханство съ ханомъ-большинствомъ во главѣ. Пока этого не поймутъ, пока не переведутъ борьбу съ анархизмомъ и нигилизмомъ на почву этики... онъ будетъ побѣждать" (стр. 45-46). Теперь, наконецъ, мысль автора становится совершенно понятной: онъ не довѣряетъ парламентаризму потому, что боится, какъ-бы онъ не повелъ къ оскудѣн³ю въ строѣ нашей государственной жизни нравственнаго и религ³ознаго элемента, составляющихъ наилучшую гарант³ю нашего политическаго и нац³ональнаго преспѣян³я {Непонятнымъ только остается, къ чему онъ раньше завелъ рѣчь о тожествѣ принциповъ парламентаризма и анархизма. Ему и слѣдовало-бы прямо говоритъ, что на западѣ, въ парламентарныхъ государствахъ, "этическ³й элементъ заслоняется юридическимъ" (см. заголовокъ отдѣла на стр 45). Разсужден³я-же объ "эволюц³й парламентаризма'' (стр. 42 и слѣд. Вѣрнѣе было-бы - объ "эволюц³и анархизма") къ дѣлу прямого отношен³я не имѣютъ и доказательнаго значен³я лишены, такъ-какъ подъ анархизмомъ-то авторъ разумѣетъ не то явлен³е, которое мы всѣ знаемъ подъ этимъ именемъ.}. Такимъ образомъ, мы опять видимъ, что, въ послѣдней инстанц³и, политическ³й идеалъ г. Кирѣева имѣетъ опору въ идеалѣ религ³озномъ.

   Теперь посмотримъ, как³я самъ г. Кирѣевъ предлагаетъ "гарант³и" взамѣнъ конституц³онныхъ. Каковы главные пункты его собственной политической программы? Въ чемъ, далѣе, основан³я этой программы?

   Главныхъ "гарант³й" авторъ указываетъ двѣ: во-первыхъ, высок³й гражданск³й и нравственный уровень общества и, во-вторыхъ, обязательства Царя предъ церковью и совѣстью. "Если общество, говоритъ онъ, сильно, нравственно, если его гражданск³й уровень высокъ, если оно понимаетъ значен³е долга, оно обойдется и безъ всякихъ договоровъ. Горац³ево: "Quid leges sine moribus!" останется вѣчно истиннымъ. Никакихъ бумажныхъ конституц³й намъ не нужно! Въ насъ самихъ должна бытъ конституц³я; и этой конституц³и y насъ никто не отниметъ, a только она и надежна" (стр. 37). Поэтому вмѣсто конституц³онныхъ гарант³й онъ предлагаетъ такой совѣтъ: "Будемъ заботиться объ укрѣплен³и и развит³и нашего характера, будемъ гражданами! Повторяю - мы въ этомъ отношен³и несомнѣнно идемъ впередъ. Наши спины гнутся уже гораздо менѣе, нежели два-три поколѣн³я тому назадъ,- a y многихъ и совсѣмъ не гнутся! Итакъ, будемъ идти впередъ по старому пути, стойко и неуклонно, не фрондируя по-дѣтски, но и не низкопоклонничая по-лакейски" (стр. 39). Что же касается обязательствъ Царя предъ церковью и совѣстью, то они, по словамъ г. Кирѣева, выражены въ чинѣ коронован³я. "Обрядъ этотъ, говоритъ онъ, знаменуетъ неразрывную, органическую связь государства съ церковью, связь, которая превращаетъ "Государство Росс³йское" въ "Святую Русь" и которая вмѣстѣ съ симъ даетъ этому государству этическое основан³е, чѣмъ оно принцип³ально отличается отъ государства западнаго, парламентарно-договорнаго, имѣющаго основан³е юридическое'' (стр. 37-38).

   Не трудно видѣть, что такая общая формулировка гарант³й естественно вызываетъ вопросъ: при какихъ же услов³яхъ онѣ будутъ дѣйствительны? При какихъ услов³яхъ мы можемъ "быть гражданами", и при какихъ услов³яхъ Царь можетъ во всей полнотѣ выполнить свои обязательства предъ церковью и совѣстью? Самымъ главнымъ и непремѣннымъ услов³емъ авторъ считаетъ тѣсное, живое и постоянное взаимообщен³е верховной власти и народа. "Верховная воля, говоритъ онъ, должна, по нашей формулѣ, быть точно и подробно освѣдомлена о томъ, что думаютъ "умы". Как³я же имѣются для сего средства, как³е пути? Всѣ пути, ведущ³е къ цѣли, хороши" (стр. 38). Не останавливаясь подробно на выяснен³и этихъ средствъ, г. Кирѣевъ указываетъ два самыхъ существенныхъ,- одно оффиц³альное, другое неоффиц³альное.

   Первое средство состоитъ въ созывѣ совѣщательнаго народнаго представительства, какъ органа взаимообщен³я между Царемъ и землей. "Въ какой формѣ, прибавляетъ онъ, выразится это общен³е между Царемъ и подданными - безразлично. Главное дѣло не въ томъ, какъ собрать и куда посадить представителей ,,умовъ", въ земск³й ли соборъ Московскаго образца, въ Екатерининскую ли коммисс³ю 1767 года, въ редакц³онныя ли коммисс³и Александра II-го, или как³я-либо вновь придуманныя постоянныя или временныя учрежден³я, - это довольно безразлично; важно то, чтобы въ учрежден³я эти попали "настоящ³е" люди, которые, громко, смѣло, честно, откровенно и нельстиво высказывали бы то, что они призваны высказывать; не менѣе важно, чтобъ ихъ голосъ доходилъ непосредственно и въ цѣлости до поднож³я престола" (стр. 38).

   Второе средство - самая широкая гласность. Противъ гласности, по словамъ г. Кирѣева, приверженцами бюрократическаго государства выставляется два возражен³я: во 1-хъ, что она можетъ поколебать довѣр³е народа къ мудрости правительства, во 2-хъ, что она можетъ служить распространен³ю "вредныхъ идей" (стр. 62).

   На первое возражен³е онъ отвѣчаетъ, что "указан³е Верховной власти на дѣйствительное, существующее зло можетъ, конечно, быть непр³ятно дурной администрац³и, но не можетъ поколебать "престижа" власти, ибо, убѣдившись въ томъ, что данное указан³е вѣрно, она, конечно, немедленно и исправитъ зло, a это но только не поколеблетъ, a напротивъ, укрѣпитъ ее. Нельзя же серьез³ю увѣрять, что Верховная власть не пожелаетъ исправить зла! Объ этомъ можно говорить въ какихъ-нибудь республиканскихъ фельетонахъ!... Народъ долженъ знать истину о правительствѣ и правительство - знать истину о народѣ, и оба должны знать истинную цѣль своихъ стремлен³й... Правительство теперь узнаетъ истину почти исключительно чрезъ своихъ агентовъ; a при этомъ должно имѣть въ виду то общечеловѣческое свойство, вслѣдств³е котораго подчиненный, докладывая своему начальству о собственныхъ своихъ дѣйств³яхъ по ввѣренному ему дѣлу, всегда будетъ склоненъ представлять ихъ въ томъ видѣ, что "все обстоитъ благополучно"! Это мы видѣли не разъ! Мы видѣли и печальные результаты отсутств³я гласности, напр., во время двукратныхъ народныхъ голодовокъ, отрицавшихся администрац³ей" (стр. 62-63)!

   Что же касается опасности распространен³я "вредныхъ мыслей", то авторъ по поводу ея совершенно резонно спрашиваетъ: "Но развѣ однѣ ножницы цензуры, вообще - "запрещен³е", могли когда-нибудь съ успѣхомъ бороться противъ умѣлаго пера?! противъ мысли? Никогда! Отрицательными средствами вредной мысли исправить нельзя; никакая полиц³я съ нею сладить не можетъ, мысль можно побороть лишь мыслью, заблужден³е - истиною. Цензура не должна быть совершенно упразднена. Относительно безнравственныхъ произведен³й она несомнѣнно должна существовать, она должна существовать и для тѣхъ сочинен³й, которыя прямо проповѣдуютъ революц³ю противъ церкви и государства или отпаден³е отъ нихъ; но и самая умная цензура не принесетъ пользы, если истину будутъ защищать только запрещен³ями неправды, только отрицательными мѣрами! Это мы видѣли на дѣлѣ, видѣли, какъ неуспѣшно боролась цензура и полиц³я, напр., противъ Герцена; мы видѣли также, какъ она грубо, дѣтски-наивно ошибалась, считая врагами государства не умѣющихъ будто бы понять "истиннаго патр³отизма" такихъ публицистовъ, какъ Аксаковъ или Катковъ!... Литература должна имѣть право серьезной, объективной критики. Отъ апологета, имѣющаго право только хвалить, нечего ожидать пользы, отъ него не будетъ пользы даже и въ томъ случаѣ, когда онъ будетъ говорить хотя и правду, но не всю правду, a только ту часть ея, которую пр³ятно слушать" (стр. 63-65).

   Такова практическая программа г. Кирѣева. Въ чемъ-же основан³я этой программы? Почему мы должны предпочесть конституц³оннымъ гарант³ямъ?

   На возражен³е западниковъ: "Гдѣ-же гарант³я, что Единая Высшая воля захочетъ послѣдовать и послѣдуетъ указан³ю, желан³ю, совѣту коллективнаго ума, многихъ умовъ? Покажите намъ, дайте намъ эту гарант³ю"! (стр. 55) - г. Кирѣевъ отвѣчаетъ слѣдующимъ образомъ: "Народъ, по западнической теор³и, непремѣнно долженъ имѣть возможность, право принудить Государя (Высшую волю) исполнять его требован³я, его волю, потому что если народъ (его представители, парламентъ) не принудитъ Государя поступать, какъ должно, дѣлать то, что нужно для народа, Государь этотъ самъ, добровольно, безъ принужден³я,- такъ не поступитъ. Спрашивается: почему? на чемъ основывается предположен³е, что Высшая воля, что неограниченный Государь не захочетъ поступить согласно съ благомъ народа, a парламентское большинство непремѣнно захочетъ и будетъ? Западническая теор³я даетъ на это очень категорическ³й отвѣтъ: потому что Государь, представитель власти по самому своему происхожден³ю, по самой силѣ вещей - врагъ народа, потому что ихъ интересы противоположны; вѣдь онъ завоеватель, поработитель, между ними должна быть борьба. Какъ же безъ борьбы?! Такова невольная мысль западника,- мысль, которая вытекаетъ совершенно правильно и логично изъ истор³и Запада. Тамъ идея Государя, или вообще правительства, отождествляется съ идеей завоевателя, врага; конечно, съ нимъ и должно бороться! его должно связать, его должно заставить дѣйствовать такъ, какъ нужно для блага народа, а то, вѣдь, онъ будетъ дѣйствовать ему во вредъ,- какъ-же завоеванному народу не стараться высвободиться изъ-подъ его тиранн³и" (стр. 55-56)! Совсѣмъ въ иномъ видѣ представляетъ авторъ исторически сложивш³яся на Руси отношен³я Государя къ народу: "Въ нашей истор³и нѣтъ характеристической черты истор³и запада,- въ ней нѣтъ элемента завоеван³я и борьбы. Наши Государи насъ не завоевывали. Они были нами избираемы и утверждаемы добровольно; для установлен³я и утвержден³я своего авторитета они не имѣли нужды становиться къ народу во враждебныя отношен³я. У насъ, поэтому, не было и повода къ тѣмъ постояннымъ распрямъ и революц³ямъ изъ-за власти (сначала между государемъ и феодалами, a затѣмъ и между сослов³ями), которыя служатъ характеристической чертой западной истор³и. Между Государемъ и большинствомъ его народа не было политическаго средостѣн³я, и справедливые интересы большинства, "меньшей братьи", были постоянно на виду y Государя" (стр. 54). Такимъ образомъ основан³е и оправдан³е политической программы славянофильства г. Кирѣевъ находитъ въ культурно-историческихъ особенностяхъ русской жизни, сдѣлавшихъ русское государство въ глубочайшихъ основахъ его строя этическимъ, a не договорно-юридическимъ.

   Мы окончили изложен³е политической философ³и г. Кирѣева. Свою задачу мы считаемъ выполненной, приведя въ систему и логическую связь существенные элементы этой философ³и {Книжка г. Кирѣева этихъ задачъ себѣ не ставила. Изложен³е ея далеко не систематичное, переполненное полемическими, a иногда и просто лирическими отступлен³ями.}. Входить въ ея оцѣнку на страницахъ богословскаго журнала было бы уже излишне. Это дѣло спец³ально-политическихъ журналовъ и изслѣдован³й. Замѣтимъ только, что сколько бы въ ней ни оказалось недочетовъ логическихъ, психологическихъ и историческихъ, основная точка зрѣн³я автора всетаки останется неизмѣнно симпатичной для богослововъ и всѣхъ, кому дороги интересы религ³и и церкви.

  

  

   Нац³ональная программа славянофильства беретъ своимъ девизомъ, "уберечь свою народность отъ разныхъ на нее посягательствъ" (стр. 8). Главныхъ вопросовъ, захватываемыхъ ею, три: во-первыхъ восточный и славянск³й вопросы, во-вторыхъ, вопросы польск³й и инородческ³й, въ третьихъ, вопросъ о самобытно-русской культурѣ и взаимныхъ отношен³яхъ классовъ русскаго народа.

   Отношен³е славянофиловъ къ восточному и славянскому вопросамъ, по словамъ г. Кирѣева, вызываетъ противъ нихъ нарекан³я, будто они требуютъ войны для передѣлки карты Европы и проповѣдуютъ революц³и. Отвѣчая на это нарекан³е, онъ прежде всего устанавливаетъ положен³е, что требован³я нац³онализма состоятъ въ томъ, чтобы каждая народность, достигшая полнаго политическаго самосознан³я и заявившая предъ истор³ей (заявляющая и въ данное время), способность къ самостоятельному существован³ю, дѣйствительно-бы и существовала, какъ отдѣльная, независимая народность" (стр, 67). Затѣмъ онъ переходитъ къ тому, насколько славянофиловъ можно обвинять въ проповѣди революц³й. "Конечно, говорить онъ, нац³ональная политика ведетъ иногда къ войнѣ и революц³и; но примѣнен³е нац³ональныхъ принциповъ къ политикѣ можетъ обойтись и безъ революц³и; такъ Англ³я получившая на Вѣнскомъ конгрессѣ ²оническ³е острова, добровольно отдала ихъ Грец³и; такъ Александръ I добровольно далъ автоном³ю Польшѣ. Иногда, конечно, освобожден³е происходитъ путемъ революц³и, но въ этомъ нѣтъ ничего дурного; словъ нечего пугаться, революц³я можетъ быть и преступная и, напротивъ, вполнѣ законная и нравственная. Развѣ революц³я Росс³и противъ татаръ при Димитр³и Донскомъ и при ²аннѣ III была незаконна? Развѣ революц³я Нидерландовъ противъ Филиппа II или Грец³и противъ турокъ въ 20-хъ годахъ была преступна? Вѣдь, вся консервативная Европа и даже императоръ Николай I сочувствовали и помогали Грец³и. Изъ несомнѣннаго права народа на независимость вытекаетъ логически и право его на борьбу противъ рабства, противъ захватившаго власть иноплеменника. Эта акс³ома все болѣе и болѣе входитъ во всеобщее сознан³е" (стр. 67-68). Съ этой точки зрѣн³я становится понятнымъ горячее сочувств³е автора славянскимъ стремлен³ямъ къ независимости, къ освобожден³ю изъ-подъ гнета турокъ, австр³йцевъ, венгровъ, нѣмцевъ (стр. 68 и слѣд.).

   Не совсѣмъ понятно только, какое спец³альное отношен³е къ Росс³и должна имѣть это симпат³я. Вѣдь, такимъ славянофиломъ вполнѣ можетъ быть и любой европеецъ, достаточно образованный и съ достаточно развитымъ нравственнымъ чувствомъ, чтобы понять, что угнетен³е одной нац³ональности другою есть позоръ цивилизац³и. Почему-же освобожден³е славянъ должно входить въ программу нац³ональной политики Росс³и? - Для этого г. Кирѣевъ приводить два доказательства, одно основанное на понят³и племенного родства, а другое - утилитарнаго характера.

   "Насъ, славянофиловъ, говоритъ онъ, спрашиваютъ, почему мы интересуемся славянами, почему мы ихъ любимъ болѣе, нежели другихъ иноземцевъ, другихъ заграничныхъ жителей?- да просто потому-же, почему мы предпочитаемъ чужому своего, потому что славянинъ намъ близокъ, онъ намъ свой, онъ нашъ! Онъ въ большинствѣ случаевъ одной съ нами вѣры, говоритъ почти на нашемъ языкѣ. Мы любимъ славянъ потому-же, почему мы любимъ наше семейство, нашу родню болѣе, нежели постороннихъ; любовь наша другъ къ другу усиливается еще тѣмъ, что насъ одинаково не любятъ друг³е, что y насъ одни и тѣ-же враги" (стр. 69). Такого рода разсужден³я обыкновенно имѣютъ доказательную силу только въ тѣхъ случаяхъ, когда указываютъ на дѣйствительный, реально существующ³й фактъ, съ которымъ нельзя не считаться. Такъ человѣкъ въ нуждѣ можетъ аппеллировать къ родственному чувству своихъ семейныхъ и другихъ кровныхъ сродниковъ, потому что увѣренъ въ томъ, что такое чувство дѣйствительно существуетъ въ нихъ. Но существуетъ-ли дѣйствительно въ каждомъ русскомъ человѣкѣ чувство любви къ какимъ-то за тридевять земель живущимъ людямъ, о которыхъ только данныя этнограф³и да лингвистики говорятъ намъ, что ихъ отдаленнѣйш³е предки составляли съ нашими отдаленнѣйшими предками одно племя? Можетъ ли существовать въ насъ инстинктивное влечен³е къ людямъ совершенно другой съ нами культуры, но случайно оказавшимися одной крови съ нами (хотя и это далеко не точно)? Не фикц³я-ли этотъ "инстинктъ крови", столь широко понимаемый? Намъ кажется, что вообще интернац³ональныя симпат³и имѣютъ не столь мистическое основан³е, а опираются, напр., на сходство культуръ, на извѣстное единство интересовъ, на соображен³я взаимной полезности и т. п. Правда, когда эти симпат³и достигаютъ своего апогея, къ нимъ примѣшивается не мало и сантиментально-романтическаго элемента, но никогда этотъ элементъ не бываетъ prius'омъ и фундаментомъ симпат³и. И мы положительно не можемъ повѣрить, чтобы, напр., въ настоящее время большинство русскихъ сильнѣе симпатизировало славянамъ (южнымъ или западнымъ), чѣмъ французамъ. A затѣмъ возьмемъ самихъ славянъ: развѣ не на нашихъ глазахъ, напр., въ Болгар³и руссофоб³я разъигралась одно время до ужасающихъ размѣровъ, когда этого требовали мнимыя выгоды болгарскаго народа? развѣ, далѣе, общеизвѣстная взаимная непр³язнь русскихъ и поляковъ не служитъ постояннымъ опровержен³емъ этой теор³и объ инстинктивной любви къ родственнымъ племенамъ? Нѣтъ, понят³е "родства" въ этнограф³и далеко не имѣетъ того реальнаго смысла, какой оно имѣетъ въ индивидуальной жизни людей. И если бы наша славянская политика, стоившая и стоющая намъ очень не малыхъ жертвъ, основывалась только на этомъ, мы никогда бы не могли ей сочувствовать.

   Но, какъ мы сказали, г. Кирѣевъ приводитъ для нея и друг³я, болѣе реальныя основан³я. "Славянофильская политика, говоритъ онъ, соотвѣтствуетъ и нашимъ реальнымъ интересамъ. Намъ эта политика выгодна. Ограничусь замѣчан³емъ, что въ настоящее время славянск³я государства Балканскаго полуострова могутъ выставить до 360 тысячъ воиновъ. Неужели и надъ этишмъ фактомъ не призадумаются наши салонные политики, совѣтующ³е намъ бросить этихъ скучныхъ братушекъ" (стр. 70-71)? - Надъ этимъ фактомъ, конечно, нельзя не призадуматься. Но можемъ-ли мы быть увѣрены, что въ нужную минуту эти "360 т. воиновъ" будутъ на нашей сторонѣ, a не противъ насъ? Полной увѣренности на этотъ счетъ не питаетъ и самъ г. Кирѣевъ, почему и совѣтуетъ "заботиться о томъ, чтобы славяне были и оставались нашими друзьями", иначе - "наши враги обратятъ эти юныя силы противъ насъ-же самихъ" (стр. 71). Съ этими мыслями автора, конечно, слѣдуетъ вполнѣ согласиться и совѣтъ его надо признать совершено правильнымъ. Только нельзя при этомъ не замѣтить, что разсуждая такъ, онъ уже покинулъ точку зрѣн³я нац³онализма, a говоритъ просто какъ политикъ, обсуждающ³й выгоды и интересы своего отечества. A съ этой точки зрѣн³я еще болѣе слѣдуетъ призадуматься, напр., надъ тѣмъ фактомъ, что Франц³я можетъ въ военное время выставить болѣе 3000000 воиновъ. И вообще соображен³я выгоды не приводятъ съ логической необходимостью къ славянофильской политикѣ: если намъ выгодно имѣть славянъ своими друзьями, то, конечно, наше правительство должно объ этомъ позаботиться и несомнѣнно позаботится; но если намъ, напр., при разрѣшен³и восточнаго вопроса, окажется выгодно поддерживать султана и заключить союзъ съ Турц³ей, то ничто не мѣшаетъ намъ сдѣлать и это...

   Итакъ, что-же мы должны сказать по поводу славянской программы г. Кирѣева?- Намъ кажется, что она съ основнымъ тезисомъ нац³ональной программы автора - "уберечь свою народность отъ разныхъ на нее посягательствъ" - органической связи не имѣетъ, ибо нѣтъ серьезныхъ основан³й объединять интересы собственно русской народности съ интересами южныхъ и западныхъ славянъ.

   Въ основу своихъ разсужден³й объ интересахъ Росс³и въ восточномъ вопросѣ авторъ кладетъ слѣдующую легенду: "Когда въ 1453 году Турки, овладѣвъ твердынями Константинополя, ворвались въ храмъ св. Соф³и, они застали тамъ богослужен³е: священникъ совершалъ таинство евхарист³и... На него бросились мусульмане, св. дары должны были попасть въ ихъ нечестивыя руки, но совершилось чудо: раздвинулась ст&#