Главная » Книги

Ткачев Петр Никитич - Иезуиты, полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени

Ткачев Петр Никитич - Иезуиты, полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени


  

П. Н. Ткачев

  

Иезуиты, полная история их явных и тайных деяний от основания ордена до настоящего времени

Сочинение Теодора Гризингера.

Перевод со 2-го немецкого издания, т. 1.

Изд. Вольфа. 1868 г.42

  
   Встань, человек! / Сост., подготовка текстов, примеч. А. И. Володина, Б. М. Шахматова.- М.: "Советская Россия", 1986. (Худож. и публицист. б-ка атеиста).
  
   [...] Никакая история, если только это действительно история, а не биография, не должна игнорировать экономическими факторами, не может и не должна оставлять без внимания те общие экономические условия социального быта, среди которых действуют те или другие личности. Истина эта в настоящее время никем уже не оспаривается, и скоро, вероятно, ее будут заносить в детские прописи. Но историки иезуитского ордена все еще продолжают упорно отрицать ее и руководствуются старыми, рутинными приемами, сводят свои "истории" на простой и не лишенный некоторой пикантности рассказ о "соблазнительных происшествиях". Первый вышедший том истории иезуитов Гризингера содержит, как мы сказали, четыре книги; из них первая посвящена биографии Лойолы, две последние - "соблазнительным происшествиям", и только. В одной второй книге (занимающей менее 1/3 первого тома) трактуется об общей деятельности ордена и его политике. Но и здесь все больше сводится к рассказам о личной деятельности, уме и плутовстве того или другого патера.43 Как будто только этим патерам и обязан орден своими успехами! Но ведь ум и таланты патеров не оскудевали и впоследствии, напротив, они постоянно изощрялись и развивались: отчего же они не могли спасти орден от погибели, отчего они не могли упрочить его существование на веки вечные?
   Дело в том, что причины, вызвавшие орден на свет божий и подготовившие его падение, следует искать не в личной деятельности его членов, а в общих условиях тогдашнего экономического положения Европы. XVI век ознаменовался двумя параллельно шедшими революционными движениями: движением чисто демократическим - крестьянскими войнами и движением чисто буржуазным - восстанием городов. Первое из этих движений было задавлено и уничтожено; второе тоже побеждено и приостановлено, но только на время и только отчасти. Первая победа имела характер чисто случайный; она могла и быть и не быть; народная партия имела столько же и даже больше шансов победить, как и быть побежденною: при разборе истории крестьянской войны Циммермана44 мы старались доказать нашу мысль фактами, потому теперь нам нет надобности снова возвращаться к этому вопросу. Но что касается до той победы, которую одержал феодализм над буржуазией),- то это была уже не простая случайность, а роковая, логическая, неизбежная необходимость. По-видимому, мы высказываем совершенно противоречивые положения, по-видимому, мы защищаем очевидные парадоксы. В одном случае мы доказываем возможность исторических скачков, в другом - отстаиваем теорию постепенного исторического развития. Почему крестьяне могли победить в XVI веке и перестроить весь общественный быт по своей социально-демократической программе, а городская буржуазия должна была терпеливо ждать своей победы еще целые два века? Если в первом случае был возможен исторический скачок, то почему он не был возможен во втором? А вот почему: крестьянство боролось за изменение самого принципа, лежащего в основе данного социального быта,- буржуазия же, оставляя принцип неприкосновенным, хлопотала только об ускорении некоторых из его логических последствий. Но насколько возможно было первое, настолько невозможно было второе. Всякий данный экономический принцип развивается по законам своей логики, и изменить эти законы так же невозможно, как невозможно изменить законы человеческого мышления, законы наших психологических и физиологических отправлений. В сфере логического мышления невозможно перейти от первой посылки к последней, минуя среднюю,- точно так же в сфере развития данного экономического принципа невозможно перескочить с низшей ступени прямо на высшую, через все посредствующие. Всякий, кто пытается сделать подобный скачок, может заранее рассчитывать на неудачу,- он только надорвется и понапрасну истратит свои силы. Совсем другое дело, если он, оставя в стороне старый принцип, будет стремиться заменить его новым. Его стремления весьма легко могут увенчаться успехом, и в его деятельности не будет решительно ничего утопического. Таким образом, мы приходим к выводу, по-видимому, крайне парадоксальному, но в сущности совершенно верному, что те люди, мнения которых считаются обыкновенно крайне утопичными, на самом деле гораздо более практичны, нежели те робкие реформаторы, которые пользуются славою самых умеренных и якобы дальновидных политиков. Иван Лейденский и Фома Мюнцер были менее утопистами, чем, например, Вендель Гиплер или Вейганд, стремления крестьян были менее утопичны, чем стремления буржуазии.
   Итак, стремления городской буржуазии достигнуть в XVI веке полного господства над феодальным землевладением были преждевременны и утопичны, потому что они имели в виду изменить и исказить неумолимую логику, последовательность и развитие того принципа, который они сами признавали и считали неприкосновенным. Стремления же крестьян не только в XVI в., но и в VI были своевременны и ничуть не утопичны, потому что крестьянство имело в виду не изменить логическое развитие данного принципа, но изменить самый принцип. Но отчего революционная попытка буржуазии была в XVI веке преждевременна? Оттого, что буржуазия была еще слишком слаба, оттого, что ее движимый капитал был еще слишком мал в сравнении с огромным недвижимым капиталом феодальных помещиков. При таком экономическом неравенстве не могло быть, разумеется, и речи о равенстве политическом. Борьба только понапрасну истощила буржуазию, и, соответственно этому истощению, ее значение на время, по крайней мере, тоже должно было умалиться. Иными словами, за битвою, проигранною неизбежным образом, столь же неизбежно должна была последовать реакция. И реакция действительно последовала. Совершенно аналогичные явления должны были повториться и в сфере религиозного мышления европейского человечества. В другом месте мы уже говорили, что католичество было только, так сказать, воплощением, символом, отвлеченною религиозною формою экономической идеи феодального землевладения45. Судьбы ее были самым тесным и неразрывным образом связаны с судьбами последней. Вместе с нею она возвысилась и достигла зенита своей славы и своего величии, вместе с нею она должна пасть и погибнуть безвозвратно. А так как в этой отвлеченной формуле всего рельефнее и нагляднее выразились характерные черты в особенности экономических начал феодального строя, то понятно, что на нее первую и направились удары противников феодализма, представителей движимого капитала. Ей противопоставили другую формулу - формулу, которая должна была служить таким же воплощением идеи буржуазии, каким она служила для идеи феодализма. Началась борьба, известная в истории под именем реформации. Борьба эта оказалась в результате более благоприятною для буржуазии, чем для феодалов; их формула торжествовала, тогда как формула последних все более и более попиралась и унижалась. Католицизм стоял, по-видимому, на краю гибели; железные цепи, которыми он связывал человеческое мышление и человеческую свободу, казалось, окончательно проржавели и готовы распасться.
   "Чистота веры,- говорит в одном месте Гризингер,- затмилась всюду во всем западном католическом мире; любовь и усердие к ней сменились холодностью. Духовенство отличалось порочною жизнью и невероятным невежеством. О монастырях нечего и говорить, особенно об их целомудрии; но нельзя не сказать, что самый Рим был более похож на языческий город, чем на христианский; все до того утратили уважение к религиозным предметам, что в некоторых церквах держали цепную собаку, чтобы воры не разграбили священных сосудов. В других местах было еще хуже, чем в Риме. Испания и Италия задыхались от невежества и апатии; Германию отвратил от римской церкви Лютер, Францию - Кальвин, Швейцарию - Цвингли, Англию - король, и ересь с каждым годом все более и более распространялась. Без стыда и даже со смехом и кощунством совершались самые ужасные святотатства. Никто и не думал заступаться за церковь, упавшую так низко, а кто покушался,- то всегда безуспешно" (с. 49).
   Но старый феодальный порядок был еще живуч, а пока он жил, он чувствовал надобность в религиозной санкции, религиозном воплощении; отсюда весьма естественно было ожидать, что вслед за общественною политическою реакцией) воспоследует и религиозная. Так и случилось. И эта реакция была еще страшнее и ужаснее политической; в Италии, Испании, Португалии, даже в Швейцарии и Франции, даже в Англии запылали костры, против еретиков проповедовались крестовые походы, в Савойе46 за ними охотились и гонялись, как за дикими зверями, в Париже их резали под звон католического колокола и с благословения папы, в Нидерландах их вешали на больших дорогах, в Англии их жгли, в австрийских землях над ними неистовствовали императорские солдаты47; неугасимое зарево костров и выжигаемых жилищ еретиков освещало во всех концах Европы эти дикие сатурналии48 обезумевшей реакции. Нет сомнения, что все эти сатурналии разыгрались бы и без посредства иезуитов. Этого требовала неумолимая логика событий, и мы не можем согласиться с Гризингером, будто не реакция вызвала орден, а наоборот - орден вызвал реакцию; факты, собранные автором во второй книге, вполне подтверждают наше мнение. [...] Мало того, факты, представляемые Гризингером, показывают, что орден не только не был первоначальною причиною политической реакции, но что во многих случаях он даже положительно мешал ей. По-видимому, это опять парадокс; а на самом деле это - факт. Иезуитский орден, как известно, пользовался такими правами и привилегиями, о которых до него не смело мечтать ни одно католическое "братство"49. Орден со своим генералом во главе50 был поставлен в совершенную независимость от папы. "Для порядка и поддержания дисциплины,- гласил § 3 буллы51, данной ордену Павлом III и названной Magna Charta {Великая хартия (лат.).},- не допускается никакой апелляции на орденские правила ни к каким судьям и властям, равным образом никто (даже папа) не может разрешить52 члена ордена от его орденских обязанностей". "Генерал может, если найдет нужным для славы божией, отзывать и давать иное назначение даже тем членам, которые отправлены с поручением от самого папы" (§ 1). "Генерал или уполномоченные его имеют власть разрешать всех членов общества, а также всех изъявивших желание вступить в него или служить ему в мире53, от всех грехов, совершенных до и после вступления в орден, от всех духовных и светских наказаний (так что, вступая в орден иезуитов, самые величайшие преступники могли избегнуть наказания), даже от церковного отлучения"54. [...] "Генерал имеет право посылать признанных им более способных членов общества в любой университет на кафедру богословия или иных наук, не спрашивая ни у кого разрешения и согласия на это" (§ 19). Наконец, последний, заключительный параграф строжайше запрещает "всем духовным и светским властям, как бы они ни назывались, препятствовать Обществу Иисуса пользоваться своими привилегиями и вольностями под страхом отлучения от церкви, а в случае нужды и светского наказания" (Гризингер, с. 60-65). Вскоре после этой буллы (именно в 1551 г.) папа издал еще новую буллу, которою права ордена были еще более расширены55. Она уравнивала права иезуитских коллегий56 с правами университетов, а ректоров их с университетскими ректорами. [...]
   Такие чрезвычайные и неслыханные права ставили иезуитский орден в исключительное, привилегированное положение среди прочего католического духовенства. А эта исключительность и привилегированность не замедлила, разумеется, вызвать против него оппозицию и недовольство со стороны последнего. В особенности вознегодовали бенедиктинцы и доминиканцы57, которым орден наносил окончательный подрыв. А так как в этом негодовании и в этой оппозиции главную роль играли не принципы (которые у всего католического духовенства были одни и те же), а узкий эгоизм, завистливая жадность и торгашеская расчетливость,- то понятно, что бенедиктинцы, доминиканцы и вообще все католические патеры не-иезуиты старались на каждом шагу вредить ненавистному ордену и препятствовать ему во всех его предприятиях, хотя бы эти предприятия были до последней степени ортодоксальны, хотя бы они предпринимались в интересах католической церкви, в интересах их же собственных принципов. В Испании доминикацы не только старались вытеснить иезуитов из исповедален58 и школ, но даже восстановили против них народ. Во Франции архиепископ и весь богословский факультет Сорбонны59, несмотря на настойчивые требования короля, дали об иезуитах такой неблагоприятный отзыв, что парламент наотрез отказался утвердить королевский эдикт60, которым дозволялось ордену устроить коллегию на общих правах, дарованных ему папою. [...] Сорбонские богословы высказались еще резче: "Общество,- пираты эти, присвоившее себе без всяких прав имя Иисуса, принимает к себе безразлично преступных и бесчестных людей; члены его ни в обычаях, ни в богослужении, ии в образе жизни, ни в одежде ничем не отличаются от священников и не имеют ничего общего с монахами; притязаниями своими на исключительное право проповедовать оно находится в прямом противоречии с правами епископов и ординариев61 и со всею существующею иерархией)62; оно вредно интересам всех прочих орденов, государей и светских владетелей, нарушает университетские вольности и может послужить к угнетению народа (вот до какого вольнодумства договорилась католическая оппозиция!), по необыкновенным привилегиям своим, полученным от папского престола; оно позорит все прочее монашество, набрасывает тень на благочестивые монастырские уставы, побуждает членов других орденов пренебрегать своими обетами63, освобождает всех верующих от обязанности повиноваться своим законным духовным наставникам, оскорбляет права светских, и духовных властей и ведет к возбуждению беспокойств, жалоб, раздоров, споров и всяких беспорядков. Короче сказать, общество это учреждено скорее для оскорбления религии, для нарушения церковного мира, для ниспровержения монастырской дисциплины и вообще для ниспровержения порядка, чем для назидания и утверждения веры". Вот до какой резкости и нетерпимости доходило озлобление католического духовенства против нововозникшего ордена. Орден, конечно, не остался в долгу,- и таким образом католический мир, вместо того чтобы действовать дружно и единодушно против своих общих врагов, распался на два враждебных лагеря и занялся внутренними спорами и дрязгами. Понятно, что это до некоторой степени должно было задержать и ослабить реакцию, впрочем, разумеется, ненадолго: взаимные недоразумения скоро разъяснились, противоположности в интересах сгладились и "свои познаша своих"64. Не прошло и десяти лет, как собор католических прелатов65 и ученых богословов, созванный в Трасси для разрешения некоторых пунктов, оспариваемых гугенотами66, признал великие заслуги, оказанные орденом католичеству, и без колебания допустил его во Францию67. В самом деле, только слепая неприязнь могла не видеть, что дело иезуитов - есть дело всего католичества, что иезуиты - это самая верная и надежная опора папского престола; только близорукая ненависть могла решаться утверждать, будто их общество "вредно интересам государей и светских владетелей". Напротив, по своему основному принципу и по всем своим характеристическим особенностям орден иезуитов как нельзя больше соответствовал всему строю феодального общества, как нельзя лучше воплощал в себе его основную идею - идею авторитета, идею абсолютной власти. Эта идея выразилась в его организации несравненно рельефнее и определеннее, нежели в организации католической церкви вообще. В XVI веке авторитет папы значительно ослабел, католический мир утратил свою прежнюю стройность и суровую дисциплину; монахи предались вольнодумству, аббаты68 без колебания переходили в "лютерову ересь"69: ясно было, что воплощение перестало удовлетворять своему оригиналу,- формула нуждалась в обновлении. И вот этим-то обновлением и был иезуитский орден. В своем генерале он восстановил авторитет пошатнувшейся власти, во всей своей организации он старался воскресить прежнюю суровую дисциплину и слепое безмолвное повиновение младших старшим. Но не только по общему духу своей организации, даже по своим внешним приемам орден старался возвратиться к католичеству первых веков. Он старался действовать на воображение, на страсти и, как истинный представитель феодального режима, не пренебрегал грубо-чувственною, животною стороною человеческой природы. Свои храмы и коллегии иезуиты устраивали с необыкновенным великолепием; все католические обряды они исполняли с самой тщательною торжественностью; особенно старались подействовать на массы пышными церемониями и выходами70. Еще Игнатий Лойола до установления ордена71 устраивал в Риме торжественные процессии, которые оказывали сильное влияние на умы и располагали в его пользу сердца верующих. В особенности привлекали всеобщее внимание установленные им шествия "кающихся грешниц", публичных женщин.
   "Весь Рим,- говорит Гризингер,- сбегался смотреть, когда он проходил по улицам в сопровождении кающихся грешниц. Впереди шли несколько хорошеньких детей, которые несли курильницы72 и бросали в толпу цветы, затем шли три человека громадного роста с тремя огромными знаменами. На одном знамени было вышито рубинами: "I. H. S.", т. е. "Iesus Homnum Salvator" {Иисус спаситель людей (лат.).}, на другом был образ богородицы, а на третьем изображена кающаяся грешница, которой три ангела надевают на голову венец мученичества; за знаменами шел сам Игнатий с своими товарищами в узких черных кафтанах до пят и черных широкополых шляпах с загнутыми с четырех сторон краями. За Игнатием шли кающиеся грешницы, одетые не в печальные одежды покаяния, а в белые кисейные платья, с цветами на голове и в жемчужных ожерельях. В заключение шли младшие члены Общества Иисуса, неся розовые венки и смиренно опустив взоры, все пели "Veni creator spiritus" {Приди, создатель (лат.).}. Перед дворцами кардиналов73 и знатных благотворительниц процессия ненадолго останавливалась, что весьма льстило всем, кому оказывалась такая почесть" (с. 36).
   Иногда процессии имели целью возбудить в массах чувство страха, напугать их воображение; такие процессии особенно часто устраивались в Италии. [...]
   "В Палермо и Мессине,- говорит Гризингер,- они устроили маскарад мертвецов, где на сцену явилась сама смерть своей особой и страшным образом перепугала зрителей. [...]"
   Действуя на воображение подобными торжественно-театральными представлениями, орден старался возбудить и чувственность посредством так называемых "духовных упражнений". Следуя наставлениям своего основателя, иезуиты рекомендовали своей пастве74 почаще бичевать себя, так как это бичевание представляло, по их мнению, одно из самых верных и надежных средств обуздывать свою греховную плоть и уготовлять себе вечное спасение на небесах75. Не доверяя человеческой слабости, они весьма обязательно принимали на себя совершение этой операции над своими духовными детьми и преимущественно дочерьми. Бичи и розги оставляли, вероятно, весьма слабые рубцы на нежном теле благочестивых католичек, потому что они наперерыв стремились удостоиться чести быть подвергнутыми "дисциплине" - так называлось это "духовное упражнение".
   Дисциплина разделялась на discipline sursum, или secundum supra {Верхняя дисциплина (лат.).}, и на dicipline deorsum, или secundum sub {Нижняя дисциплина (лат.).}, смотря по тому, секли ли по верхней части тела или по нижней. Дисциплина второго рода была в особенном употреблении в Испании и потому называлась также испанскою. Этой-то испанской дисциплине преимущественно и подвергались женщины, так как иезуиты полагали, что, по слабости женщин, удары по верхней части тела могли бы вредно действовать на их здоровье. Женщины, вероятно, были того же мнения, discipline deorsum пришлась им очень по вкусу. Самые знатные и скромные дамы, самые благовоспитанные и стыдливые девицы спешили подчиниться ей. Желающих было так много, что иезуиты должны были основать особые так называемые конгрегации или афиляции78, члены которых собирались если не ежедневно, то, по крайней мере, еженедельно для взаимного бичевания; при этом мужчины и женщины являлись полунагими, а иногда даже и совсем нагими. Как быстро разрастались конгрегации, это можно видеть из следующего примера. В 1552 г. иезуиты основали в Левене, в Голландии, маленькую конгрегацию из десяти женщин; через год из нее образовалось уже четыре конгрегации, в которых было около тысячи женщин. В одной из этих конгрегации были исключительно благородные и знатные дамы, в остальных большинство членов состояло из мещанок и ремесленниц; но конгрегация из знатных отличалась особенным усердием, и ни одна из ее участниц не пропускала недели, чтобы не попользоваться испанскою дисциплиною. Разумеется, мужья и отцы были весьма недовольны таким легкомысленным поведением своих жен и дочерей, и им удалось настоять, чтобы городские власти запретили конгрегации и наложили штраф на их участниц. Однако это запрещение не остановило и не охладило усердия благочестивых католичек; они продолжали предаваться дисциплине тайно, и вскоре магистрат счел за лучшее изменить свое распоряжение. В Испании соблазн был так явен, что в 1570 году в это дело вмешалась инквизиция и запретила на будущее время публично обнажаться и подвергаться дисциплине; но иезуиты в ответ на это запрещение устроили во всех городах, где у них были коллегии, как-то в Сарагоссе, Мурсии, Толедо, Севилье и других, многочисленные процессии, в которых принимало участие множество женщин, в том числе и знатные дамы; они расхаживали по улицам в таком райском одеянии, что, увидя их, даже Ева не постыдилась бы своей наготы. В Португалии дело дошло до того, что духовник вдовствующей королевы донны Луизы (1656 г.), патер Нуньес, являлся к ней совершенно нагишом и в присутствии ее и придворных дам подвергал себя духовной дисциплине. Пример этого чудака, рассказывает Гризингер, сбил всех с толку. Во всех покоях дворца только и видны были полураздетые статс-дамы и фрейлины, которых секли иезуиты (с. 151).
   Но всего более безумствовали с этой дисциплиной во Франции, особенно в правление Екатерины Медичи, которая сама была председательницею авиньонского общества дисциплины и зачастую собственноручно дисциплинировала своих придворных дам. Сын ее, Генрих III, был также великий охотник до таких упражнений и беспрестанно устраивал процессии, в которых принимал участие сам со всеми своими сановниками и придворными; при этом он обнажал себя до последней возможности и вооружался розовыми венками, восковыми свечами и розгами. Особенно часто совершались подобные процессии по поводу молебствий о даровании ему наследника, причем сама королева Луиза и все придворные дамы, следуя примеру короля, расхаживали по улицам, разоблачившись но пояс. Эти примеры действовали заразительно, и женские конгрегации быстро возникали во всех городах, куда только проникало влияние иезуитов. Особенное рвение к дисциплине обнаруживали населения Авиньона, Лиона, Тулузы, но больше всего самый Париж.
   "Здесь,- говорит Гризингер,- не проходило дня, чтобы на улицах не видно было женщин и девушек в одних рубашках, с розгами в руках; знатнейшие дамы, как, например, герцогиня Гиз, Меркер, Омаль, Эльбеф и др. выходили в народ полунагие, подавая пример дисциплины всем прочим парижанкам" (с. 247).
   Таким образом, вы видите, что орден, воплощая в себе католическую идею авторитета, доводил в то же время до высшей, кульминационной точки развития те стороны католического культа, которым этот культ всего более влиял на массы и всего сильнее порабощал себе невежественные умы. Католичество, одним словом, нашло в ордене самое чистое, последовательное и точное выражение своего характера; религиозная форма феодализма, потрясенная и искаженная, с одной стороны, лютеранским вольнодумством, с другой - глубокою испорченностью и развращенностью феодальной системы, по-видимому, снова окрепла и обновилась в Обществе Иисуса. Это обновление и укрепление было, разумеется, естественным и необходимым последствием католической реакции, временной победы идеи [феодализма]77 над идеею буржуазии, но так как победа была только временная, то и самое обновление это было только временное. Те же причины, которые испортили и извратили идею старого католицизма, испортили и извратили идею обновленного католицизма, идею иезуитизма. Феодальная система, нуждаясь в религиозной санкции, выработала идею старого католицизма, но та же феодальная система содержала в себе элементы, которые должны были изуродовать и унизить эту идею. Она способствовала развитию крайнего, безусловного деспотизма, она поддерживала застой в сфере хозяйственных кризисов, она опиралась на экономическое рабство масс, она убивала дух предприимчивости и требовала безусловного преклонения перед обычаями и преданиями, заведенными рутиною. Экономическое рабство, экономический застой повели к рабству и застою в сфере мысли. Круг умственных потребностей человека насильственно суживался, зато пропорционально расширялся круг его чисто животных, чувственных инстинктов и побуждений. Таким образом, рабство и деспотизм, со своими вечными атрибутами - подлостью, лицемерием, невежеством и развратом, были естественными и необходимыми последствиями феодальной системы. Эти-то неизбежные последствия подтачивали и подъедали ее задолго еще до того времени, когда буржуазия стала наносить ей свои решительные удары. Рыцарство, игравшее по отношению к ней ту же роль, какую иезуитский орден играл по отношению к католичеству,- рыцарство, это самое чистейшее и совершеннейшее воплощение ее основных начал, оживило ее только на время; оно не могло излечить ее от разъедающих ее язв, потому что оно само было заражено ими. Воплотив в себе феодальный принцип, оно воплотило и все его роковые последствия. Совершенно то же случилось с католичеством и его последовательнейшим воплощением - иезуитским орденом. Культ, выработанный феодализмом, усвоил себе его основной принцип; и все его существеннейшие недостатки - лицемерие, невежество и разврат - подкопали власть папы, ослабили дисциплину и извратили в самом корне идею культа; еще прежде, чем реформация вступила с ним в борьбу, он был уже внутренне обессилен и поражен смертельною болезнью, иезуитский орден старался оживить в своих учреждениях его поруганную и униженную идею; но вместе с идеей он должен был усвоить себе и все ее атрибуты - лицемерие, невежество и разврат. В самом деле, разве идея безусловного авторитета не предполагает идею рабства? Разве рабство не ведет к лицемерию и умственному застою? Разве разврат не есть неизбежный спутник рабства, лицемерия и умственного застоя? Таким образом, орден должна была постигнуть та же судьба, которая постигла и его великий прототип - католичество. Историки-романисты и публицисты совершенно напрасно выходят из себя и негодуют, описывая нам "соблазнительные происшествия", случившиеся в ордене; они напрасно представляют нам всех этих смиренных патеров и скромных "отцов" какими-то демонами всяческого зла и всяческих пакостей; они напрасно рисуют нам их учреждения каким-то адским притоном разврата и лицемерного ханжества; они напрасно клеймят их принципы и тенденции позорными именами, напрасно стараются представить нам их как какую-то квинтэссенцию безнравственности и нелепости,- мы говорим: напрасно,- потому что они, вероятно, не пожелают так резко и решительно выразиться насчет всей той системы и всего того культа, которых орден иезуитов был только лучшим и совершеннейшим представителем. Разве те возмутительные поступки, на которые с такой ядовитостью указывают недальновидные антагонисты иезуитов, не были естественными и неизбежными последствиями системы господствующего экономического начала, системы господствующего культа? И разве одни только иезуиты поступали таким образом? Гризингер уверяет, будто: "Как свет стоит, не было еще общества, где бы сосредоточивалось больше пронырства, развращенности, как в иезуитах" (с. 3).
   Но ведь это очевиднейшая клевета; что такое особенное делали иезуиты, чего бы не делали до них и вместе с ними почти все католические патеры и монахи, феодальные бароны и дворяне? В длинном обвинительном акте, составленном против иезуитов их антагонистами, вы не встретите ни одного, решительно ни одного преступления, в котором бы не обвиняли лютеране католиков задолго еще до основания ордена. Будто только одни иезуиты из всего духовно католического мира чувствовали непростительную слабость к женскому полу и к презренному металлу? Будто одни только иезуиты эксплуатировали в свою пользу народное невежество и суеверие? Будто одни только иезуиты приносили все в жертву своим эгоистическим целям, своим грубым животным побуждениям? Неужели история не даст на эти вопросы отрицательного ответа самым категорическим, недвусмысленным образом? Но отчего же это, спросит, пожалуй, читатель, начитавшийся рассказов о "соблазнительных происшествиях",- отчего же это иезуиты вызвали против себя такую страшную бурю, если они делали только то, что делали и все?
   Этому была причина, и причина весьма основательная. Как мы сказали, орден по своей организации и по своему основному принципу был полнейшим выражением, полнейшим воплощением начал и характеристических особенностей старого феодального порядка. Все, что произросло и развилось на этой почве крепостничества и рабства,- все нашло себе признание и оправдание в учреждениях ордена. Он признавал и оправдывал даже то, чего не осмеливался признать и оправдать католический культ; в этом случае он действовал гораздо последовательнее; его культ, оправдывая феодализм и рабство, не хотел признать, а только смотрел сквозь пальцы на их необходимые последствия - лицемерие, разврат и ханжество. Орден, явясь защитником феодализма и рабства, открыто признал и возвел даже в теорию, в принцип и лицемерие, и разврат, и ханжество. Вот эта-то откровенность, тщательно, впрочем, скрываемая от глаз непосвященных, и вооружила против него всех благонамеренных и не возвысившихся до самосознания лицемеров, ханжей и развратников. Все эти господа привыкли ханжить, лицемерить и развратничать, прикрываясь самыми возвышенными правилами человеческой морали, судя о себе по своим правилам, а не по своим поступкам, которые не имели ничего общего с правилами,- они, разумеется, считали себя образцами нравственности, добродетели. Вдруг являются люди, которые возводят их поступки в правила для собственной деятельности, а их правила бросают под стол, как вещь совершенно ненужную, которые решаются устранить дуализм теории и практики, какими ужасными чудовищами должны они были им представиться? Какими ругательствами и проклятиями должны были осыпать их правила и принципы! А между тем эти чудовища были копиею их же собственного нравственного образа; эти правила и принципы были только обобщением их же собственной практической деятельности. Но вот это-то именно и не нравилось этим осторожным людям. Потому первые удары иезуитский орден получил от своих же собственных единомышленников, от таких же, как и он, защитников старого порядка. Мы уже видели, что сорбонские богословы еще в 1554 г. торжественно объявили, что будто Общество Иисуса "позорит все прочее монашество, набрасывает тень на благочестивые монастырские уставы, побуждает членов других орденов пренебрегать своими обетами" и т. д. и т. д. В том же духе, только еще с большей резкостью, отзывались о нем доминиканцы, которые даже действовали иногда против него инквизицией. Это озлобление и негодование, с которыми некоторые из проницательнейших сторонников старого порядка относились к ордену, служат лучшим доказательством, что он был слишком хорошим, слишком верным воплощением защищаемого ими порядка. Злой урод всегда старается разбить зеркало, отчетливо отражающее его непривлекательную физиономию. И чем лучше зеркало, тем более он на него негодует. А орден именно и был таким зеркалом, зеркалом в высшей степени хорошо отполированным и выглаженным,- весь старый порядок со всем его безобразием, со всей его грязью и развратом отражался в нем с совершенной точностью и ясностью.
   После всего того, что мы сказали о значении иезуитского ордена для феодального порядка вообще и для католического культа в частности, само собой делается понятным, почему на него напали с таким ожесточением все противники феодальной системы, все сторонники и представители буржуазии. В XVIII веке борьба феодального порядка с промышленным режимом, борьба земельного, недвижимого капитала с капиталом движимым началась с новою силою, с новой энергией. И в этот раз, как и два века тому назад, борьба началась прежде всего в сфере отвлеченного мышления; прежде чем отразиться на почве экономической и политической, две силы сошлись на почве философской и религиозной. Иезуитский орден представлял весьма обширную и удобную мишень для пробы всякого рода орудий. Нашлись люди, решившиеся посвятить всю свою жизнь разоблачению иезуитских тайн; в дело были пущены все средства самой ловкой тактики; не гнушались даже подкупом и наушничанием. A lа guerre, comme à la guerre {На войне, как на войне (фр.).}.
   Впрочем, иезуиты и сами помогали своим врагам. Бесчисленное множество скандальных процессов, начинавшихся против них, ясно показывает, что они совсем не отличались ни тою змеиною мудростью, ни тем тактом и самообладанием, которые обыкновенно приписываются им их врагами и друзьями. Процессы же показывают также, как преувеличены весьма распространенные мнения о суровой дисциплине, которой будто бы была подчинена "братия", и об их чудовищной безнравственности и об их преданности интересам ордена. Напротив, в большей части случаев они являются людьми распущенными, мало привыкшими к дисциплине, почти совершенно равнодушными к общим интересам братства, действующими, как самые мелкие, обыденные, уличные мазуры78. Читатель убедится в этом, если прочтет со вниманием III и IV книгу Гризингера, в которых трактуется о "соблазнительных происшествиях". Мы же со своей стороны воздержимся от выписок, потому что они слишком бы растянули нашу заметку.
   Разоблачаемый и обличаемый с двух сторон, разоблачая и обличая сам себя на каждом шагу, орден не мог устоять: победа осталась на стороне его врагов; феодализм потерпел на религиозной почве жестокое поражение, и это поражение должно было послужить роковым предзнаменованием для другой предстоящей ему борьбы - на почве политической и экономической.
   16 августа 1773 года вышло знаменитое папское бреве79, начинавшееся словами "Dominus ас redemptor noster" {Владыка и искупитель наш (лат.).}. Этим бреве орден объявлялся уничтоженным; иезуитам воспрещалось носить особые, присвоенные их ордену платья, священнодействовать, проповедовать, исповедовать и т. д. Подписав это бреве, Климент XIV, сам того не подозревая, подписал смертный приговор всей системе католического культа, всей системе феодального строя общества. Однако последствия показали, что подписывать смертные приговоры гораздо легче, чем приводить их в исполнение80.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   42 Рецензия на книгу Гризингера была впервые напечатана в разделе "Новые книги" (который вел Ткачев) журнала "Дело" (1868.- No 6) за подписью П. Т. и перепечатана в т. 1 Избранных сочинений Ткачева (М., 1932.- С. 258-273). Печатается с сокращениями по этому изданию.
   43 Патер (лат,- отец) - название католического священника.
   44 Рецензия Ткачева на названную выше (в примеч. 38) книгу Циммермана была напечатана в разделе "Новые книги" журнала "Дело" (1868.- No 4) и перепечатана в т. 1 Избранных сочинений Ткачева (М., 1932.- С. 234-257).
   46 Ткачев имеет в виду VI главу своей статьи "Немецкие идеалисты и филистеры", напечатанной в No 10, 11 и 12 журнала "Дело" за 1867 год (перепечатана в кн.: Ткачев П. Н. Избр. соч.- Т. 1.- М., 1932.- Гл. VI на с. 133-141).
   46 Савойя - с 1416 по 1720 г. феодальное государство (герцогство) между Францией и Италией.
   47 Императорские солдаты, т. е. солдаты так называемой Священной Римской империи (с конца XV в.- Священной Римской империи германской нации), основанной в 962 г. германским королем Оттоном I и просуществовавшей до 1806 г. В XV в. Австрия была одним из княжеств Священной Римской империи.
   48 Сатурналии (лат.) - в Древнем Риме празднества в честь бога Сатурна, длившиеся 7 дней, во время которых упразднялись сословные различия. После того как христианство стало государственной религией, сатурналии были запрещены и само слово приобрело негативный смысл, означая дикий разгул, бесшабашный кутеж и т. п.
   49 В данном случае имеются в виду другие монашеские ордены.
   50 Генерал (или "черный папа") - глава ордена иезуитов, избирался пожизненно. Каждый член ордена подчинялся генералу беспрекословно.
   51 Названной у Ткачева буллой папа Павел III утвердил орден иезуитов в 1540 г.
   52 Разрешить - здесь: освободить, уволить.
   53 В мире - т. е. в качестве мирянина (рядового верующего), а не монаха ордена.
   54 Церковное отлучение - исключение из состава той или иной церкви, мера, используемая церковью для подавления инакомыслящих. В средневековье эта мера была равносильна объявлению отлученного вне закона.
   55 Новая булла, расширяющая права иезуитов, была издана папой Юлием III.
   56 Иезуитские коллегии - учебные заведения, учрежденные и содержащиеся иезуитами и дающие, главным образом, среднее и высшее образование.
   57 Бенедиктинцы - члены самого древнего католического монашеского ордена, основанного около 530 г. Бенедиктом Нурсийским в Италии. Долгое время бенедиктинцами могли быть только дворяне. Доминиканцы ("псы господни", так как их герб - собака с горящим факелом в пасти) - члены католического монашеского "нищенствующего" ордена (или ордена "братьев-проповедников"), основанного в 1215 г. в Тулузе (Франция) испанским монахом Домиником де Гусманом и бывшего главной опорой папства в борьбе с ересями (в 1232 г. доминиканцам было поручено руководить инквизицией) вплоть до возникновения ордена иезуитов.
   58 Исповедальня - в католических церквах особого устройства камера, в которой священник исповедует прихожан (верующих) в их "грехах", и отпускает им эти "грехи". Исповедование происходит, как правило, наедине, через особое окошко, но так, чтобы и священник и исповедуемый не видели друг друга.
   59 То есть богословский факультет Парижского университета (до 1554 г. богословский коллеж, основанный в 1253-1257 гг. духовником короля Людовика IX Р. де Сорбоном). С XVII в. Сорбонной стал называться весь Парижский университет.
   60 Эдикт - в средневековой Западной Европе один из видов королевского (или императорского) закона.
   61 Ординарии - в католической церкви - судьи в духовных делах; как правило, ими являются епископы.
   62 Иерархия (греч.- священновластие) - совокупность всех церковных чинов снизу доверху по их подчиненности.
   63 Обеты - одна из форм религиозного подвижничества, обязательства, налагаемые на себя верующими во имя бога. Как и все монашество, члены католических орденов налагали на себя определенные обеты: безбрачия, послушания, воздержания, бедности (для "нищенствующих" орденов) и т. д.
   64 "Своя познаша своих" - вероятно, перефразированная цитата из Евангелия от Иоанна, гл. 1, ст. 10.
   65 Прелаты (лат.- предпочтенные) - звания, присваиваемые высшим духовным лицам в католической и англиканской церквах.
   66 Гугеноты (буквально: связанные клятвенным союзом) - приверженцы кальвинизма во Франции. Борьба гугенотов с католиками привела к религиозным (гугенотским) войнам (1562-1594 гг.).
   67 Речь идет об изгнании иезуитов из Франции в 1594 г. и их возвращении в 1603 г.
   68 Аббат - в узком смысле слова: настоятель (наблюдатель, глава) монастыря; в широком смысле - синоним священнослужителя в католической церкви.
   69 То есть лютеранство, протестантизм.
   70 Выходы - ритуальные церковные торжественные шествия священнослужителей.
   71 То есть до его утверждения папой в 1540 г.
   72 Курильница - сосуд для благовоний (например, кадило, кадильница), принадлежность богослужений и других церковных церемоний.
   73 Кардинал - второй после папы церковный чин в католической иерархии.
   74 Паства - в христианстве рядовые верующие, миряне, сравниваемые с овцами, которых пасут пастыри - священники, указывая им путь к религиозному спасению.
   75 Вечное спасение на небесах - по религиозным понятиям, вечное блаженство в раю, после смерти, достигаемое верующими при соблюдении религиозных заповедей и обрядов и даруемое богом (в большинстве религий только с помощью церкви).
   78 Конгрегации (лат.), или аффиляции (фр.) - здесь специальные религиозные организации (союзы, ассоциации), устраиваемые и руководимые монашескими орденами. Первые такие объединения (конгрегации) появились в XVI в.
   77 Вероятно, здесь опечатка: в тексте "Избранных сочинений" Ткачева напечатано - "формализма",
   78 Мазуры, мазурики - воры. Название произошло от польских местностей Мазурии и Мазовии, население которых называло себя мазурами.
   79 Бреве (лат.- краткий) - в отличие от буллы менее важное постановление (послание, обращение) папы римского, которое он подписывает не сам, а его кардинал - секретарь.
   80 В 1814 г. формально уничтоженный орден иезуитов снова был восстановлен папой Пием VII.
  

Другие авторы
  • Дашкова Екатерина Романовна
  • Мордовцев Даниил Лукич
  • Кок Поль Де
  • Надсон Семен Яковлевич
  • Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич
  • Аверченко Аркадий Тимофеевич
  • Герцык Евгения Казимировна
  • Русанов Николай Сергеевич
  • Ротчев Александр Гаврилович
  • Гарин-Михайловский Николай Георгиевич
  • Другие произведения
  • Фурманов Дмитрий Андреевич - На подступах Октября
  • Старостин Василий Григорьевич - Наше счастие
  • Чернышевский Николай Гаврилович - Чернышевский Н. Г.: Биобиблиографическая справка
  • Есенин Сергей Александрович - Русь уходящая
  • Хирьяков Александр Модестович - Кающийся грешник
  • Волковысский Николай Моисеевич - Малый юбилей С. Ю. Кулаковскаго
  • Толстой Лев Николаевич - С.Гаранина. Л.Н.Толстой на цветном фото
  • Тургенев Иван Сергеевич - Ю. Лебедев. Тургенев
  • Карлгоф Вильгельм Иванович - Живописец
  • Толстой Лев Николаевич - Письмо к Л. Н. Толстому об И. С. Тургеневе
  • Категория: Книги | Добавил: Ash (10.11.2012)
    Просмотров: 628 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа