Ткачев Петр Никитич - Наши будущие присяжные

  

  

  

   На судъ присяжныхъ можно смотрѣть съ различныхъ точекъ зрѣнiя; защитники этого суда руководятся обыкновенно самыми разнообразными мотивами.

   Такъ въ прежнее время въ этомъ учрежденiи хотѣли видѣть одну только гарантiю политическихъ правъ народа. Суду присяжныхъ придавали тогда исключительно политическое значенiе; имъ дорожили, его требовали, его защищали, за него стояли какъ за одну изъ самыхъ могущественныхъ охранъ народной свободы. Вотъ что говорилъ напримѣръ Робеспьеръ въ 1790 г. при мартовскихъ и апрѣльскихъ пренiяхъ, происходившихъ въ нацiональномъ собранiи о судѣ присяжныхъ: Je regarde comme un point incontestable que les jurês sont la base la plus essentielle de la libertê. Sans cette institution je ne puis croire que je suis libre quelque belle que soit notre constitution" ₁. Другой членъ нацiональнаго собранiя, Редереръ, выражался по этому поводу еще опредѣлительнѣе. Въ такомъ же точно духѣ говорилъ и Дюпоръ. Всѣ однимъ словомъ хотѣли суда присяжныхъ вслѣдствiе какихъ-нибудь политическихъ соображенiй; всѣ видѣли въ немъ главнымъ образомъ могущественную гарантiю политическихъ правъ французскаго народа. Вскорѣ однако Наполеонъ блистательно доказалъ, что судъ присяжныхъ можетъ быть столько же охраною политическихъ правъ народа сколько и орудiемъ деспотизма въ рукахъ искуснаго властолюбца. Никто вѣроятно не упрекнетъ Наполеона въ излишней заботливости о свободѣ французской нацiи, а между тѣмъ онъ горячо защищалъ институтъ присяжныхъ. И это не было простою уступкою общественному мнѣнiю; напротивъ общественное мнѣнiе или лучше сказать мнѣнiе ученаго юридическаго мiра было скорѣе противъ чѣмъ за присяжныхъ. Извѣстно, что когда Наполеонъ, задумавъ подарить Францiю своимъ кодексомъ, приказалъ разослать проектъ новаго устава уголовнаго судопроизводства, составленный особою комиссiей по всѣмъ судебнымъ мѣстамъ имперiи, то изъ 75 полученныхъ отзывовъ 22 были въ пользу, 20 противъ суда присяжныхъ, а 23 не высказали никакого опредѣленнаго мнѣнiя. Кассацiонный судъ тоже подалъ голосъ противъ суда присяжныхъ. Но Наполеонъ съ свойственною ему во всѣхъ подобныхъ случаяхъ проницательностью сразу угадалъ въ чемъ тутъ дѣло. Онъ понялъ, что для него гораздо выгоднѣе удержать, чѣмъ уничтожить судъ присяжныхъ. Вѣдь необразованныхъ, оборванныхъ, полуголодныхъ присяжныхъ не трудно подчинить своему влiянiю. Они не въ состоянiи оказывать никакого серьознаго противодѣйствiя. Гдѣ подкупъ, гдѣ угроза, гдѣ нужно такъ и обманъ - нѣтъ, они рѣшительно не опасны, покрайней-мѣрѣ гораздо менѣе опасны чѣмъ ученыя корпорацiи судей, хотя тоже подчиненныхъ и зависимыхъ отъ всепоглощающей власти, однако все таки судей матерьяльно обезпеченныхъ, занимающихъ въ обществѣ извѣстное положенiе, пользующихся нѣкоторымъ уваженiемъ, судей образованныхъ и потому самому не такъ сговорчивыхъ и не такъ уступчивыхъ какъ простые присяжные, выбранные подъ контролемъ и попечительнымъ руководствомъ правительства. Да, примѣръ Францiи доказалъ самымъ убѣдительнымъ образомъ, что если судъ присяжныхъ можетъ охранять, гарантировать народныя права и свободу, то съ другой стороны онъ также можетъ быть весьма полезнымъ орудiемъ въ рукахъ властолюбиваго, деспотическаго правительства для подавленiя и униженiя этой свободы. Все дѣло здѣсь завистиъ отъ трехъ условiй: 1) какъ, 2) изъ кого выбираются присяжные и 3) какiя дѣла подсудимы ихъ суду. Что отвѣчаютъ на эти вопросы "Основныя положенiя преобразованiя судебной части" и придаютъ ли они вообще институту присяжныхъ какое-нибудь политическое значенiе, мы это увидимъ ниже. Вѣдь судъ присяжныхъ, кромѣ политическаго значенiя (значенiя, которое многiе новѣйшiе юристы совсѣмъ не хотятъ признавать за нимъ), имѣетъ еще другое, не менѣе важное, чисто-юридическое значенiе. Сближая судъ съ обществомъ, разрушая ту преграду, которая почти всегда существуетъ между ними, призывая народъ къ участiю въ отправленiи правосудiя, онъ даетъ этимъ самымъ могущественныя гарантiи подсудимому въ правдивости суда. Судъ перестаетъ быть пугаломъ, страшилищемъ; онъ приобрѣтаетъ любовь и довѣрiе народа. Съ другой стороны отправленiе должности присяжныхъ служитъ для народа лучшею практическою школою, въ которой онъ приобрѣтаетъ необходимое для каждаго юридическое образованiе, узнаетъ законы, узнаетъ ихъ примѣненiе къ практикѣ. Мало того, самый законъ очень много выигрываетъ при существованiи суда присяжныхъ. Тогда его худыя, темныя, жосткiя стороны какъ-то сглаживаются, стушовываются; судъ присяжныхъ служитъ лучшимъ и самымъ вѣрнѣйшимъ оплотомъ противъ безучастно-спокойной, безразличной, слѣпой суровости уголовнаго кодекса; онъ смягчаетъ, гуманизируетъ его.

   Вотъ какое важное значенiе имѣютъ присяжные въ юридической жизни общества. Не признавать за ними этого значенiя уже рѣшительно невозможно. Несмотря однако на это, въ нашей литературѣ поднялось не мало голосовъ противъ введенiя этого суда у насъ. Нѣкоторые говорили, что народъ нашъ еще недостаточно образованъ, что для него эта роскошь немножко преждевременна; другiе боялись, что обязанность присяжнаго противна нравственному чувству русскаго простого человѣка, что она несовмѣстна съ его любовью къ ближнему, несовмѣстна съ его понятiемъ о человѣческой ограниченности.

   "Смотря на всѣ преступленiя съ нравственной точки зрѣнiя - говоритъ газета "День" (статья Г-ва "по поводу суда присяжныхъ") - русскiй человѣкъ считаетъ себя въ глубинѣ души такимъ же виновнымъ и даже еще большимъ чѣмъ тотъ, кого ему приходится судить. При такихъ воззрѣнiяхъ не поворачивается языкъ произнести осужденiе, а тѣмъ болѣе положить наказанiе".

   Такое странное, чтобъ не сказать болѣе, возраженiе противъ введенiя у насъ суда присяжныхъ показываетъ, что почтенный сотрудникъ газеты "День" рѣшительно не знакомъ съ русской исторiей. Въ противномъ случаѣ онъ увидѣлъ бы, что народъ нашъ никогда не брезгалъ исполненiемъ судейскихъ обязанностей, не считалъ ихъ никогда "несовмѣстными съ своимъ нравственнымъ чувствомъ" и т. п.; напротивъ всегда домогался сохранить и удержать свой земскiй судъ, свою собственную земскую расправу; увидѣлъ бы почтенный сотрудникъ газеты "День", что земство не само отстранялось и уклонялось, какъ онъ говоритъ, отъ участiя въ отправленiи суда, но что его насильственно отстраняли, что отъ него насильственно отымали судебную власть; увидѣлъ бы также, что нашъ народъ издревле свыкся съ выборнымъ началомъ суда; что судъ присяжныхъ не составляетъ какого-нибудь новаго, необыкновеннаго явленiя на русской землѣ. Напротивъ еще давно, давно, въ отдаленныя отъ насъ времена народъ нашъ имѣлъ учрежденiя очень сходныя съ англiйскимъ институтомъ присяжныхъ. Объ этомъ любопытномъ фактѣ свидѣтельствуютъ сами англичане, разсматривавшiе и изучавшiе свой судъ присяжныхъ паралельно съ аналогичными учрежденiями другихъ странъ. Извѣстный англiйскiй юристъ, Фарситъ, прямо говоритъ, что ни въ одной странѣ не было учрежденiя такъ близко подходящаго къ англiйскому jury какъ древнерусскiй судъ двѣнадцати выборныхъ, которому по его мнѣнiю подвѣдомственны только дѣла уголовныя ₂. Однако нѣкоторые изъ нашихъ изслѣдователей древне-русскаго народнаго суда думаютъ, что суду двѣнадцати подвѣдомственны были нетолько уголовныя, но и гражданскiя тяжебныя дѣла. Такъ напримѣръ Чеглоковъ въ своей статьѣ "Объ органахъ судебной власти отъ основанiя государства до вступленiя на престолъ Алексѣя Михайловича" (Казань 1855 г. "Юрид. сбор." Мейера) говоритъ, что суду двѣнадцати по "Русской Правдѣ" подлежали дѣла запутанныя, которыхъ нельзя было рѣшить самимъ тяжущимся посредствомъ "свода". По его мнѣнiю въ дѣлахъ неясныхъ народъ въ лицѣ этихъ двѣнадцати выборныхъ призывался къ участiю въ отправленiи правосудiя. Г. Михайловъ (Теорiя образ. и разв. системы русск. гражд. судопр. до уложенiя 1649 года) думаетъ, что первоначально дѣла вообще не различались по содержанiю, а судились и разбирались одинаково: всѣ онѣ были подвѣдомственны суду двѣнадцати выборныхъ. Г. Калачевъ на основанiи СXXXVI ст. Русской правды, которая гласитъ: "Аще кто взыщетъ на друзе опроче а онъ ся запирати зачнетъ то ити ему на изводъ предъ двѣнадцати человѣкъ", предполагаетъ, что двѣнадцать выборныхъ мужей рѣшали денежные споры и именно споръ о долгѣ, когда отвѣтчикъ запирался въ полученiи отъ истца денегъ. Все это доказываетъ, что уже издавна народъ нашъ знакомъ былъ съ отправленiемъ должности присяжнаго выборнаго судьи: она для него не новость. Съ этой стороны значитъ бояться нечего; чтоже касается до мнѣнiя будто бы русскiй народъ слишкомъ нравственъ, слишкомъ строгъ къ себѣ и снисходителенъ къ другимъ, чтобы мочь съ успѣхомъ исправлять должность присяжнаго, произносить карательные приговоры, то намъ кажется, что именно это-то качество русскаго народа и должно заставить всѣхъ желать введенiя у насъ какъ можно скорѣе, на самыхъ широкихъ основанiяхъ суда присяжныхъ. Русскiй человѣкъ слишкомъ снисходителенъ къ другимъ, говорятъ, склоненъ болѣе прощать чѣмъ осуждать, слишкомъ совѣстливъ, осмотрителенъ и даже нерѣшителенъ, когда дѣло доходитъ до окончательнаго приговора; тѣмъ лучше, тѣмъ лучше, пусть живая струя жизни, гуманности, человѣчности, широкимъ потокомъ вольется въ сухой безжизненный формализмъ нашихъ офицiальныхъ судовъ! Вотъ еслибы простой народъ былъ золъ, грубъ, жестокъ, безчеловѣченъ, о, тогда совсѣмъ другое! Тогда бы введенiе у насъ суда присяжныхъ было истинною скорбью, печалью земли русской и никто бы тогда не радовался этому нововведенiю.

   Есть еще два возраженiя, тоже высказанныя въ нашей литературѣ противъ суда присяжныхъ. Мы на нѣсколько минутъ остановимся на нихъ, потомучто до-сихъ-поръ, насколько намъ извѣстно, на нихъ никто еще не останавливался. Первое возраженiе (высказанное тоже газетою "День"), основывается на томъ, что представленiе о правѣ, живущее въ сознанiи нашего народа, очень часто значительно разнится отъ того права, которое признаетъ писанный формальный законъ, такъ что согласить эти два понятiя, понятiе о правѣ народа и понятiе о правѣ закона, будетъ довольно трудно, особенно если мы вспомнимъ, что часто первое составляетъ совершенную противоположность второму. Отрицать подлинность этого факта невозможно; да, дѣйствительно у насъ бокъ о бокъ съ закономъ писаннымъ, формальнымъ, живетъ другой неписанный, обычное право, имѣющее самое сильное и неотразимое влiянiе на народную жизнь. Что запрещаетъ или дозволяетъ писанный законъ, объ этомъ мало знаетъ (да и какъ ему знать?) нашъ, положимъ хоть, крестьянинъ; онъ знаетъ свое обычное право, у него есть свое представленiе о справедливости, и въ силу этого-то представленiя, и въ силу этого-то права онъ дѣйствуетъ. Часто его право приходитъ въ противорѣчiе съ правомъ закона; тогда законъ судитъ его какъ преступника, хотя въ своихъ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ своего мiра онъ не преступникъ; напротивъ поступи онъ иначе, онъ былъ бы преступникомъ, хотя законъ и оправдалъ бы его. Да, такой уже странный разладъ существуетъ у насъ между теорiей и жизнью, наукою и дѣйствительностью, писаннымъ законодательствомъ и обычнымъ правомъ народа! Разладъ этотъ разумѣется вполнѣ удовлетворительно объясняется невыгодными экономическими условiями, дисгармонiею, разрывомъ между высшими (такъ-называемыми образованными) и низшими класами нашего общества, - разрывомъ, обусловливающимся неравномѣрнымъ распрѣделенiемъ между ними матерьяльныхъ благъ. Высшiе, класы общества, сочиняютъ разныя теорiи, пишутъ законы, но эти теорiи не измѣняютъ народнаго быта, но эти законы народу неизвѣстны, - у него есть свои законы, свои представленiя о правѣ. Вотъ этотъ-то антагонизмъ между народнымъ сознанiемъ права и писаннымъ закономъ и считаютъ однимъ изъ важныхъ препятствiй ко введенiю у насъ суда присяжныхъ. Странное дѣло! Да вѣдь именно это-то противорѣчiе между закономъ и обычаемъ и дѣлаетъ у насъ настоятельно необходимымъ какъ можно скорѣйшее учрежденiе этого суда. Въ самомъ дѣлѣ до-сихъ-поръ простой народъ судился офицiальнымъ судомъ по писанному закону, судъ не хотѣлъ ничего слышать объ обычаяхъ; не хотѣлъ знать считаетъ ли себя подсудимый виновнымъ въ своихъ собственныхъ глазахъ, считается ли онъ виновнымъ въ глазахъ своихъ близкихъ, своего мiра. Писанный формальный законъ все опредѣлялъ и все рѣшалъ. Понятно, что такое презрѣнiе къ народнымъ обычаямъ, такое попранiе, такое полнѣйшее отрицанiе выработавшихся въ народномъ сознанiи понятiй о правѣ должно было подорвать всякiй кредитъ, всякое довѣрiе къ офицiальному суду, сдѣлать его чѣмъ-то чуждымъ ненавистнымъ народу; народъ сталъ соболѣзновать, симпатизировать осужденнымъ; слово преступникъ онъ замѣнилъ словомъ несчастный.

   Вотъ чѣмъ объясняется и обусловливается гуманный, въ высшей степени человѣчный взглядъ народа на провинившихся. Правду говоритъ пословица: "нѣтъ худа безъ добра." Съ учрежденiемъ у насъ суда присяжныхъ въ офицiальный судъ внесется новый, необходимый элементъ: присяжные явятся такъ-сказать представителями и толкователями народнаго сознанiя о правѣ. Два начала: начало народнаго обычнаго права и начало формальнаго писаннаго права сойдутся здѣсь лицомъ къ лицу. Только такое открытое сопоставленiе и можетъ привести къ примиренiю. Обоюдныя уступки съ той или другой стороны, взаимное влiянiе другъ на друга, стушуютъ противорѣчiе, сгладятъ неровности и народъ помирится съ закономъ и законъ помирится съ народомъ. Конечно для того чтобы судъ присяжныхъ привелъ къ такимъ, а не къ другимъ какимъ результатамъ, имѣлъ такое, а не другое какое значенiе нужно чтобъ присяжные брались изъ среды народа простого, чернаго народа, а не только изъ среды лицъ, получившихъ извѣстное требуемое образованiе или удовлетворяющихъ извѣстному имущественному ценсу.

   Второе возраженiе противъ введенiя у насъ суда присяжныхъ нѣсколько серьознѣе. Простому народу, крестьянству, жителямъ селъ и деревень отдаленныхъ отъ судебныхъ центровъ, говорятъ, исполненiе обязанностей присяжныхъ будетъ въ высшей степени обременительно. Дѣйствительно, если мы вспомнимъ огромность и сравнительно малую населенность нашего отечества, трудность путей сообщенiя, особенно осенью и весною, когда дороги вездѣ портятся; вспомнимъ, что большинство сельскаго народа занято земледѣлiемъ и потому лѣтомъ, въ жаркую пору, когда работа настоятельно требуетъ рукъ, неудобно отрываться отъ нея. Придется удаляться изъ дому на нѣсколько дней, чтобъ дойти до судебнаго центра, на нѣсколько дней, чтобы пробыть тамъ для исполненiя обязанностей присяжнаго, еще на нѣсколько дней, чтобъ вернуться домой; всѣ эти "нѣсколько дней" самымъ печальнымъ образомъ отзовутся на крестьянскомъ хозяйствѣ. Вообразимъ себѣ крестьянъ или мѣщанъ, изъ далекихъ мѣстъ прибревшихъ въ городъ, гдѣ засѣдаетъ судъ; утомленные, поистратившiеся, они рады подчиниться влiянiю каждаго кто возмется вознаградить причиненный имъ изъянъ. А при такомъ настроенiи они не могутъ сохранить необходимой для присяжнаго самостоятельности и такъ-сказать душевнаго спокойствiя. Хотя въ "основныхъ положенiяхъ" и сказано, что "каждый присяжный засѣдатель можетъ быть призываемъ къ засѣданiю одинъ только разъ въ годъ (ст. 57), однако вѣдь никто же не можетъ навѣрное знать въ какое именно время призовутъ его, - ну а если это будетъ самое горячее для работы время? что тогда? Путешествiе въ окружной городъ совсѣмъ можетъ разстроить дѣла, а тутъ еще за неявку безъ "указанныхъ въ законѣ причинъ" штрафъ, взысканiе... Нѣтъ, говорятъ, обязанность присяжнаго сдѣлается для народа истиннымъ бременемъ; онъ станетъ откупаться отъ нея взятками и этотъ судъ присяжныхъ станетъ для него самымъ ненавистнымъ, самымъ убыточнымъ учрежденiемъ.

   Во всемъ этомъ есть своя доля правды, и изъ описаннаго положенiя вещей повидимому можетъ быть три выхода: вопервыхъ можно распространить право быть присяжнымъ только на лицъ, имѣющихъ извѣстный матерьяльный достатокъ или на лицъ съ извѣстнымъ образованiемъ, заставляющимъ предполагать, что человѣкъ, получившiй его, не совсѣмъ бѣденъ: тогда должность присяжнаго перестанетъ обременять того кто обязанъ исполнять его. Но зато тогда отъ участiя въ отправленiи правосудiя отстраняется вся масса крестьянства; народъ, простой, черный народъ, будетъ стоять отъ суда также далеко какъ и теперь, и въ судъ внесется не народное сознанiе о правѣ, а сознанiе сословiй высшихъ, такъ-называемыхъ образованныхъ, имѣющихъ очень мало общаго съ народомъ: ихъ сознанiе о томъ что право и что неправо, какъ извѣстно, тоже нисколько не разнится отъ писаннаго, формальнаго закона. Нѣтъ, такой судъ присяжныхъ потеряетъ для народа всю свою цѣну, все свое значенiе!

   Вовторыхъ можно давать присяжнымъ извѣстное вознагражденiе по числу дней, проведенныхъ ими въ отлучкѣ изъ дому, но въ такомъ случаѣ издержки при производствѣ процесовъ, и безъ того очень значительныя, увеличатся тогда еще болѣе. Правосудiе уже слишкомъ подымется въ цѣнѣ, сдѣлается такъ-сказать предметомъ роскоши, доступной только для людей достаточныхъ.

   Втретьихъ наконецъ можно распространить право быть присяжнымъ на всѣхъ совершеннолѣтнихъ безъ исключенiя, но отправленiе должности присяжнаго сдѣлать необязательнымъ, лишить эту должность всякаго принудительнаго характера, всякихъ административныхъ формальностей: хочешь - будь, хочешь - не будь. Если хочешь быть, такъ объяви объ этомъ заранѣе куда слѣдуетъ, и имя твое внесется въ общiй списокъ присяжныхъ, т. е. это значитъ de jure могутъ быть всѣ безъ ограниченiй присяжными, de facto только люди съ достаткомъ, для которыхъ не обременительно исполненiе этой должности. Такое положенiе совершенно противорѣчитъ вкоренившемуся мнѣнiю, и мнѣнiю несомнѣнно справедливому, что отъ отправленiя общественныхъ обязанностей, налагаемыхъ государствомъ, уклоняться никто не можетъ и не долженъ.

   Мы видимъ такимъ образомъ, что оба послѣднiя средства не примѣнимы во всей ихъ исключительности, но каждое изъ нихъ содержитъ свою долю истины. Такъ нельзя не согласиться съ первымъ въ томъ, что присяжные, потерпѣвшiе существенный изъянъ и разстройство въ своихъ дѣлахъ, должны получить равномѣрное вознагражденiе, хотя нельзя согласиться, что всѣ присяжные, разстроилось ли ихъ хозяйство отъ несенiя обязанности присяжнаго или нѣтъ, должны получать это вознагражденiе; вполнѣ тоже справедливо, что право быть присяжнымъ должно распространяться на всѣхъ совершеннолѣтнихъ безъ всякихъ ограниченiй и что выборъ присяжныхъ долженъ быть по возможности избавленъ отъ всякихъ въ высшей степени нелюбимымъ народомъ административныхъ формальностей. Имѣя все это въ виду, мы съ своей стороны думаемъ, что горю можно пособить осуществленiемъ слѣдующихъ мѣръ: если 1) право быть присяжнымъ будетъ распространено на всѣхъ совершеннолѣтнихъ, безъ всякаго исключенiя (исключенiе допускается только для людей опороченныхъ судомъ); во 2) будетъ даваться приличное вознагражденiе тѣмъ присяжнымъ, для которыхъ исполненiе этой обязанности сопряжено съ какимъ-нибудь изъяномъ, существеннымъ разстройствомъ въ хозяйствѣ. Удостовѣренiе въ подлинности изъяна должно разумѣется требоваться отъ мiра или общества, къ которымъ принадлежитъ присяжный, или въ крайнемъ случаѣ даже отъ его сосѣдей; наконецъ въ 3) самый выборъ присяжныхъ, т. е. составленiе присяжныхъ списковъ, долженъ быть по возможности лишонъ всякихъ ненужныхъ формальностей и всякаго правительственнаго вмѣшательства. Чтобы достигнуть этой послѣдней цѣли, мнѣ кажется, не худо обратить вниманiе на способъ избранiя присяжныхъ, установленный французскимъ законодательнымъ собранiемъ въ 1791 г. Припомнимъ его въ краткихъ словахъ читателямъ: "Каждое лицо, имѣющее право быть присяжнымъ, къ 15 декабрю должно было записать свое имя въ реестръ, хранящiйся у секретаря-письмоводителя (secrêtaire greffier) каждаго округа подъ опасенiемъ лишенiя втеченiе двухъ лѣтъ права голоса на политическихъ собранiяхъ (замѣтьте, денежныхъ штрафовъ нѣтъ). Реестры эти отсылаются прокуроромъ-синдикомъ, лицомъ выборнымъ, къ генеральному прокурору-синдику, лицу также выборному, который и составляетъ изъ нихъ общiй списокъ по всѣмъ округамъ ввѣреннаго ему департамента. Для изготовленiя изъ этого общаго списка частнаго списка двѣнадцати присяжныхъ генеральному прокурору-синдику предоставляется власть подобная той, которой пользуется въ этомъ случаѣ англiйскiй шерифъ, но только онъ выбираетъ для очереднаго списка не 48-70 лицъ, какъ шерифъ, а 200. Списокъ этихъ 200 человѣкъ, санктированный директорiей департамента, посылается на утвержденiе къ президенту уголовнаго суда, который предъявляетъ его въ свою очередь публичному обвинителю; публичный обвинитель имѣлъ право отвести изъ этихъ 200 человѣкъ ¹/₁₀ часть, т. е. двадцать человѣкъ. Изъ оставшихся 180 присяжныхъ задолго до начатiя судебныхъ пренiй выбирались по жеребью въ присутствiи президента суда и нѣкоторыхъ другихъ должностныхъ лицъ двѣнадцать человѣкъ; списокъ этихъ двѣнадцати человѣкъ предъявлялся обвиненному, обвиненный могъ отвести ихъ и слѣдующихъ за ними, пока число оставшихся присяжныхъ не дойдетъ до двадцати. Но и отсюда онъ могъ втеченiи 24 часовъ отводить присяжныхъ съ объясненiемъ причинъ отвода."

   Мы нѣсколько распространились объ этомъ предметѣ собственно для того, чтобы впослѣдствiи, когда будемъ разбирать способъ избранiя присяжныхъ и составленiя присяжныхъ списковъ, установляемый "Основными положенiями", намъ можно было сопоставить его съ этими учрежденiями нацiональнаго собранiя 91 года, съ этимъ простымъ способомъ, чуждымъ всякихъ правительственныхъ влiянiй, всякихъ административныхъ контролей, потомучто, какъ мы видѣли, и прокуроръ-синдикъ и генеральный прокуроръ-синдикъ - лица выборныя. У насъ, еслибы только нужно было принимать у насъ французскiй способъ составленiя присяжныхъ списковъ, роль прокурора-синдика могъ бы играть выборный мировой судья, а роль генеральнаго прокурора-синдика съ успѣхомъ могъ бы замѣнить окружной съѣздъ мировыхъ судей; онъ изготовлялъ бы списки присяжныхъ для всего округа и сортировалъ бы очередные списки. Тогда бы избранiе присяжныхъ происходило совершенно помимо бюрократическаго влiянiя. Впрочемъ мы будемъ имѣть случай возвратиться еще къ этому.

   Теперь приступимъ къ тому, съ чего бы понастоящему слѣдовало начать, т.-е. къ разбору постановленiй о присяжныхъ по списку "Основныхъ положенiй." Статью свою мы начали разсмотрѣнiемъ политическаго значенiя присяжныхъ. Посмотримъ теперь, могутъ ли наши присяжные, какъ ихъ понимаютъ "Основныя положенiя", претендовать на это значенiе? Политическое значенiе присяжнаго зависитъ, какъ мы видѣли, отъ трехъ условiй: 1) какъ, 2) изъ кого выбираются присяжные и 3) какiя дѣла подсудимы имъ. На вопросъ какъ, "Основныя положенiя" отвѣчаютъ: "лица, удовлетворяющiя извѣстнымъ, впередъ опредѣленнымъ условiямъ внѣшнимъ (возрастъ отъ 25-70 лѣтъ, жительство впродолженiи извѣстнаго времени въ томъ округѣ, гдѣ присяжные созываются, владѣнiе недвижимымъ или движимымъ имѣнiемъ) и внутреннимъ условiямъ (признаки извѣстной степени образованiя, развитости, заслуженное довѣрiе, добрая нравственность и т. п.), вносятся въ списки, которые должны быть общiе и очередные. Общiе списки составляются по каждому округу отдѣльно и представляются губернатору. Губернаторъ получивъ ихъ повѣряетъ соблюдены ли при составленiи ихъ предписаннныя закономъ условiя, и исключивъ лица неправильно туда внесенныя, препровождаетъ исправленные такъ-называемые общiе списки въ особыя мѣстныя комиссiи, составъ которыхъ долженъ быть опредѣленъ закономъ. Комиссiи эти составляютъ очередные списки (ст. 29, 32, 33, 35, 36).

   Такимъ образомъ первоначальное составленiе общихъ списковъ (въ ст. 34 "Основныхъ положенiй" сказано: Въ общiе списки вносятся такiя-то и такiя-то лица, но кто ихъ вноситъ, этого не сказано) точно также какъ и составъ особыхъ мѣстныхъ комиссiй, изготовляющихъ очередные списки, остаются еще до сихъ поръ величинами неизвѣстными, какими-то х. Но между этими двумя х стоитъ величина опредѣленная, всѣмъ хорошо извѣстная: губернаторъ, правительственное лицо. Допустимъ, что оба х уже намъ извѣстны, что комиссiи состоятъ изъ лицъ выборныхъ, что чиновникъ, приготовляющiй общiе списки - тоже лицо выборное; все-таки даже и при такомъ въ высшей степени благопрiятномъ предположенiи, губернаторъ, регулирующiй общiе списки и играющiй роль какого-то посредника между двумя выборными учрежденiями, не можетъ не оказать значительнаго влiянiя на сортированiе очередныхъ списковъ присяжныхъ. Какъ велико будетъ это влiянiе, до этого намъ нѣтъ дѣла, но какъ бы незначительно оно ни было, все-таки оно будетъ, - это фактъ, отрицать который невозможно. А что, если и эти особыя мѣстныя комиссiи, упоминаемыя "Основными Положенiями" будутъ состоять тоже изъ лицъ правительствомъ назначенныхъ? Во всякомъ случаѣ остается несомнѣннымъ, что составленiе списковъ присяжныхъ не изъято изъ-подъ правительственнаго руковожденiя, регулированiя, если хотите контролированiя. А намъ только это и нужно знать. Значитъ на вопросъ какъ избираются присяжные, "Основныя положенiя" дали намъ отвѣтъ: не безъ правительственнаго контролированiя.

   На второй вопросъ изъ кого, "Основныя положенiя" уже сказали намъ: изъ лицъ, удовлетворяющихъ извѣстнымъ внѣшнимъ и внутреннимъ условiямъ.

   (Выше мы видѣли что слѣдуетъ подразумѣвать подъ словами внутреннiя и внѣшнiя условiя).

   Далѣе съ ст. 34 исчисляются даже и лица, которыхъ слѣдуетъ вносить въ общiе списки:

   1) Почетные мирные судьи, 2) дворяне потомственные и личные, какъ неслужащiе или отставные, такъ и состоящiе на государственной или общественной службѣ, если только занимаемыя ими должности не лишаютъ ихъ возможности на отлучки хотя бы и кратковременныя; 3) почетные граждане, купцы, художники, ремесленники, разночинцы и вообще городскiе обыватели, а также и состоящiе на общественной службѣ въ городѣ, кромѣ городскаго головы; 4) крестьяне, избранные въ очередные судьи волостныхъ судовъ и добросовѣстные волостныхъ расправъ и равныхъ съ оными сельскихъ судовъ, а также крестьяне, бывшiе старшинами, безпорочно прослужившiе въ этихъ должностяхъ опредѣленное время, или занимавшiе должность церковныхъ старостъ.

   Однако и это подробное исчисленiе лицъ, могущихъ занимать должность присяжныхъ, не много помогаетъ рѣшенiю поставленнаго выше вопроса. Присяжные, сказано въ ст. 29, должны удовлетворять внѣшнимъ условiямъ; владѣнiе недвижимымъ или движимымъ имуществомъ считается между прочимъ однимъ изъ внѣшнихъ условiй. Вотъ когда опредѣлится какимъ именно имуществомъ слѣдуетъ владѣть, чтобы имѣть право быть избраннымъ въ присяжные, и нужно ли владѣть какимъ-нибудь; иными словами: когда опредѣлится нуженъ ли цензъ для присяжныхъ или не нуженъ, а если нуженъ, то какой, тогда только рѣшится нашъ вопросъ, а до тѣхъ поръ это еще неизвѣстно.

   Пойдемъ далѣе. Какiя дѣла подсудны суду присяжныхъ? Ст. 78 на это отвѣчаетъ положительно:

   "Дѣла о преступленiяхъ и проступкахъ, влекущихъ за собой наказанiя, соединенныя съ лишенiемъ всѣхъ правъ состоянiя, а также всѣхъ или нѣкоторыхъ особенныхъ правъ и преимуществъ, судебныя мѣста разсматриваютъ не иначе, какъ съ участiемъ присяжныхъ засѣдателей."

   Ст. 150 точно также опредѣлительно говоритъ.

   "Слѣдствiе и судъ по дѣламъ о преступленiяхъ, совершонныхъ противъ верховной власти и установленнаго государственнаго порядка, посредствомъ печатнаго или вообще публичнаго слова, а равно посредствомъ печатныхъ, литографированныхъ или другими способами публикованныхъ изображенiй, совершаются по правиламъ, установленнымъ для дѣлъ по государственнымъ преступленiямъ безъ участiя присяжныхъ засѣдателей."

   Мы не будемъ дѣлать никакихъ коментарiй къ этимъ двумъ статьямъ: онѣ и безъ того точны и ясны.

   Вопросъ: будутъ ли наши присяжные имѣть какое-нибудь политическое значенiе, рѣшается самъ собою. - Не будутъ, ровно никакого не будутъ. Безсмысленные мечты, ни къ чему не ведущiя иллюзiи - утверждать противное. Наши присяжные не удовлетворяютъ ни одному изъ тѣхъ трехъ условiй, которыя необходимы для присяжнаго, претендующаго на политическое значенiе. Хорошо ли это или худо - мы не говоримъ. Мы заявляемъ только фактъ какъ онъ есть.

   Что же касается до соцiально-юридическаго значенiя суда присяжныхъ, то мы видѣли, онъ можетъ выполнить это назначенiе: быть толкователемъ и выразителемъ народнаго сознанiя о правѣ, влить свѣжую струю жизни въ сухой формализмъ офицiальныхъ судовъ, гуманизировать, очеловѣчить, смягчить - особенно въ практическомъ примѣненiи - суровый законъ, когда право быть присяжнымъ распространится на всѣхъ безъ исключенiя, безъ ограниченiя, налагаемыхъ цензомъ. Далѣе мы видѣли, что успѣхъ и практическая примѣнимость суда присяжныхъ въ нашемъ отечествѣ будетъ въ значительной мѣрѣ обусловливаться съ одной стороны полною свободой, отсутствiемъ всякихъ стѣснительныхъ формальностей, правительственныхъ влiянiй и административныхъ руководительствъ въ дѣлѣ избранiя присяжныхъ и составленiя общихъ и чередныхъ списковъ.

   Съ другой стороны судъ этотъ не будетъ слишкомъ тягостенъ для бѣднаго трудящагося народа, если войдетъ въ обыкновенiе давать присяжнымъ, понесшимъ существенный убытокъ въ хозяйствѣ при исправленiи ихъ обязанности, приличное, пропорцiональное убытку вознагражденiе. Относительно вопроса о цензѣ "Основныя положенiя" не даютъ положительнаго отвѣта. Разумѣется, если какой-нибудь цензъ непремѣнно да ужь долженъ быть, то пусть покрайней мѣрѣ величина этого ценза доведена будетъ до minimum'a, хоть мы опять повторяемъ, понашему убѣжденiю, всякiй цензъ въ этомъ случаѣ, большой и малый все-равно, одинаково вреденъ и несправедливъ.

   Что касается до способа избранiя присяжныхъ, объ этомъ "Основныя положенiя", какъ было выше показано, говорятъ очень глухо и очень многое оставляютъ здѣсь неяснымъ. Намъ кажется, что самый лучшiй, самый нехитрый способъ составленiя присяжныхъ списковъ былъ тотъ способъ, который узаконило французское нацiональное собранiе 1791 года. У насъ процедура составленiя списковъ могла бы измѣниться слѣдующимъ образомъ: къ извѣстному времени года каждый житель мирового округа, удовлетворяющiй условiямъ, требуемымъ отъ присяжнаго, долженъ записать свое имя въ особый реестръ, хранящiйся у мирового судьи. Изъ всѣхъ этихъ реестровъ мировые судьи на общемъ окружномъ съѣздѣ составятъ годовой списокъ присяжныхъ для всего округа и изъ годового изготовятъ очередный, который и посылается къ предсѣдателю суда. Предсѣдатель утверждаетъ его и предъявляетъ публичному обвинителю и адвокату обвиненнаго и далѣе процедура сходна съ французской. О вознагражденiи присяжныхъ, въ нѣкоторыхъ особенныхъ исключительныхъ случаяхъ "Основныя положенiя" ничего не упоминаютъ: вѣроятно они и не имѣли его въ виду.

   Переходимъ теперь къ важнѣйшему: къ роли, которую играютъ присяжные въ самомъ судѣ.

   "Основныя положенiя" говорятъ о ней довольно опредѣлительно; будемъ же слѣдить за ними шагъ за шагомъ. Присяжные выбраны, приведены въ судъ числомъ не менѣе 30, списки ихъ именъ предъявлены прокурору и подсудимому. Какъ тотъ такъ и другой пользуются правомъ отвода безъ объясненiя причинъ. Первый, т.-е. прокуроръ можетъ отвести не болѣе шести присяжныхъ, второй, т.-е. подсудимый вдвое болѣе, слѣдовательно 12. Изъ числа неотведенныхъ назначаются по жеребью 12 для рѣшенiя дѣла; они выбираютъ изъ среды своей старшаго. Потомъ присяжные приводятся къ присягѣ, причемъ приводящее ихъ къ присягѣ духовное лицо объясняетъ имъ важность ихъ обязанности. По окончанiи пренiй и по изложенiи существа дѣла предсѣдатель суда объясняетъ присяжнымъ правила о силѣ доказательствъ, приведенныхъ въ пользу и противъ обвиненнаго, законы, относящiеся къ опредѣленiю свойствъ разсматриваемаго преступленiя, напоминаетъ имъ, что при постановленiи рѣшенiя они должны остерегаться всякаго увлеченiя въ обвиненiи или въ оправданiи подсудимаго. Послѣ этого предсѣдатель вручаетъ старшему присяжному письменные вопросы: 1) о дѣйствительности событiя; 2) о виновности подсудимаго. Вопросы эти присяжные рѣшаютъ по большинству голосовъ. Въ случаѣ равенства голосовъ дается преимущество тому мнѣнiю, которое оправдываетъ подсудимаго. Приговоръ присяжныхъ провозглашается предсѣдателемъ въ томъ же засѣданiи суда. Если судъ признаетъ единогласно, что рѣшенiемъ присяжныхъ осужденъ невинный, то судъ передаетъ дѣло на разсмотрѣнiе новаго суда присяжныхъ, рѣшенiе которыхъ и считается окончательнымъ (ст. 80 - 94). Разумѣется не надо особой проницательности для того, чтобы съ перваго же взгляда примѣтить необычайное сходство только-что описанной процедуры съ процедурой французскаго суда присяжныхъ. Но есть однако и различiя. Вотъ на нихъ-то мы обратимъ вниманiе. Французскiй судъ отличается своею необыкновенною послѣдовательностью, выдержанностью. Разъ уяснивъ себѣ извѣстную точку зрѣнiя на подсудимаго, онъ уже и не сходитъ съ него. Эту точку зрѣнiя можно назвать офицiальною, генералъ-прокурорскою; но какъ бы оно тамъ ни называлось, французскiй судъ нигдѣ ей не измѣняетъ; подсудимый и виновный въ его глазахъ почти одно и тоже. Напротивъ въ нашемъ судѣ замѣтны проблески другого взгляда, болѣе гуманнаго и человѣчнаго на подсудимаго; замѣтно это особенно въ правилахъ объ отводѣ присяжныхъ и другихъ. Но зато въ концѣ-концовъ все-таки французскiй взглядъ торжествуетъ: присяжные произносятъ обвиненiе по большинству а не единогласно, какъ въ Англiи. Это уже не гуманно.

   Тамъ, какъ совершенно справедливо говоритъ въ одной своей статьѣ Яневичъ-Яневскiй, гдѣ нѣтъ единодушнаго сознанiя виновности подсудимаго, гдѣ существуетъ по этому предмету разногласiе, допускается сомнѣнiе, тамъ не можетъ быть произнесено окончательнаго приговора, часто рѣшающаго всю судьбу подсудимаго. Что же касается до заключительной рѣчи предсѣдателя передъ отпускомъ присяжныхъ, то мы покамѣстъ о ней ничего не скажемъ. Практика лучше всего покажетъ какъ надо на нее смотрѣть: какъ на французское "resumê d'affaire" или какъ на сжатую дѣловую рѣчь англiйскаго судьи.

   Теперь намъ слѣдовало бы заняться рѣшенiемъ вопроса, почему не допускаютъ "Основныя положенiя" присяжныхъ въ гражданскихъ дѣлахъ, когда они допускаютъ ихъ въ уголовныхъ? Потому ли, что такъ заведено во Францiи, или были для этого другiя, болѣе важныя основанiя? Но вопросъ этотъ мы отлагаемъ до другого, болѣе удобнаго случая, когда будемъ говорить о гражданскомъ судопроизводствѣ вообще: тамъ это будетъ болѣе кстати. Здѣсь же передъ нами встаетъ другой вопросъ, обойти который невозможно. Это вопросъ о судѣ обвинительныхъ присяжныхъ. Въ Англiи большой судъ обвинительныхъ присяжныхъ существуетъ, во Францiи нѣтъ, но тамъ зато есть "Ministère public" и "chambre de mise en accusation" апеляцiоннаго суда. А такъ какъ нашъ проектированный судъ чувствуетъ болѣе симпатiи къ французскимъ, чѣмъ къ англiйскимъ формамъ судопроизводства, то понятно почему вмѣсто англiйской палаты обвинительныхъ присяжныхъ у насъ явилось что-то вродѣ французскаго ministère public. Дѣйствительно нашъ прокуроръ снабжонъ рѣшительно такою же властью, какъ и французскiй; какъ тотъ, подобно роковому фатуму, вездѣ мѣшается и всюду суется, начинаетъ и руководитъ слѣдствiемъ, сочиняетъ обвинительный актъ, принимаетъ участiе въ судоговоренiи, протестуетъ на состоявшiеся приговоры и т. п., такъ точно по "Основному положенiю" и нашъ прокуроръ: по его требованiю судебный слѣдователь приступаетъ къ предварительному слѣдствiю ( 39), о всякомъ начатомъ слѣдствiи доносятъ прокурору ( 38), прокурору принадлежитъ постоянный надзоръ за слѣдствiемъ, онъ разсматриваетъ слѣдствiе, онъ составляетъ обвинительный актъ (ст. 55 и 56); если дѣло подлежитъ суду присяжныхъ, то обвинительный актъ представляется прокурору палаты, который и предлагаетъ его на рѣшенiе этой послѣдней. Опредѣленiе палаты о преданiи подозрѣваемаго суду или о прекращенiи слѣдствiя препровождается къ прокурору окружного суда. И опять начинается его неизмѣнная рѣчь... вѣчный обвинитель, вѣчный преслѣдователь всякаго беззаконiя, никому онъ не даетъ свободно вздохнуть, всюду онъ является неизмѣннымъ стражемъ и блюстителемъ закона! Впрочемъ объ этомъ вездѣ-сущемъ и всезнающемъ чиновникѣ мы будемъ говорить особо, ему мы посвятимъ отдѣльную статью. Теперь только спросимъ себя, отчего "Основныя положенiя" думаютъ будто французскiй бюрократическiй обвинительный процесъ болѣе придется намъ по вкусу, чѣмъ англiйскiй, предоставляющiй самому обществу въ лицѣ выборныхъ присяжныхъ рѣшить, слѣдуетъ ли или нѣтъ отдать обвиненнаго подъ судъ. Палата обвинительныхъ присяжныхъ, говорятъ обыкновенно, учрежденiе чисто англiйское, аристократическое, взросшее на иной почвѣ, подъ инымъ небомъ, и потому оно не вездѣ можетъ принести благiе плоды; Францiя дала этому самый блистательный примѣръ. Перенесенный въ 1791 году на французсую почву, большой судъ обвинительныхъ присяжныхъ едва-едва просуществовалъ тамъ десять лѣтъ, какъ зачахъ и умеръ безвременной смертью, умеръ отъ своей собственной, внутренней несостоятельности. Если во Францiи судъ этотъ не могъ оклиматизироваться, то почему онъ можетъ у насъ? Вздорность этого возраженiя можетъ быть доказана безъ особенныхъ усилiй. Вопервыхъ: аристократизмъ не составляетъ существеннаго признака обвинительнаго суда присяжныхъ. Въ Англiи онъ аристократиченъ, это правда; но перенесенный въ другую страну, гдѣ аристократiя не существуетъ, гдѣ она не пустила такихъ глубокихъ корней, онъ утратитъ этотъ исключительный характеръ. Перенесенный на французскую почву въ 1791 году, обвинительный судъ присяжныхъ пересталъ быть аристократическимъ учрежденiемъ. Такъ зато онъ и не могъ тамъ долго существовать, говорятъ намъ: онъ палъ отъ своей внутренней несостоятельности. Едва ли такъ. Онъ палъ не отъ внутренней несостоятельности; напротивъ, онъ палъ оттого, что онъ былъ слишкомъ хорошъ, что самовластiе Наполеона не могло ужиться съ нимъ; оттого онъ и палъ.

   Въ доказательство мы приводимъ выдержки изъ рѣчи одного французскаго оратора, говорившаго въ Законодат. корпусѣ при пренiяхъ объ обвинительномъ судѣ присяжныхъ противъ этого суда. Вотъ доводы, которыми Faure (Форъ) желалъ убѣдить въ полнѣйшей несостоятельности и внутреннемъ ничтожествѣ этого заморскаго учрежденiя. "Трудность оцѣнить улики заставляетъ присяжныхъ искать доказательствъ, въ которыхъ они не имѣютъ надобности; а такъ какъ они не находятъ этихъ доказательствъ, то нерѣдко случается, что несмотря на улики, оправдываютъ обвиняемаго вмѣсто того, чтобы отослать его къ суду". Видите ли что не нравилось наполеоновскому правительству? Ему не нравилось, что присяжные слишкомъ осмотрительны, разборчивы въ своихъ приговорахъ, воображаютъ будто для преданiя человѣка суду слѣдуетъ искать какихъ-нибудь положительныхъ доказательствъ, а не довольствоваться однѣми уликами. Вотъ странные-то люди! Прокуроръ - чего же больше? "Прокуроръ", представитель закона, блюститель тишины и порядка, говоритъ имъ, что обжалованное лицо должно быть предано суду, такъ нѣтъ, для нихъ мало, имъ подавай доказательствъ! Какiя же еще доказательства? Есть вѣдь улики, ну, и довольно! А то они еще разсуждаютъ: уголовный процесъ, говорятъ, можетъ въ конецъ разорить бѣднаго человѣка, лишить его навсегда добраго имени и чести. Положимъ судъ его и оправдаетъ, все-таки общество какъ-то странно, подозрительно глядитъ на человѣка, разъ посидѣвшаго на скамьѣ обвиненныхъ: оно вѣчно будетъ находиться въ сомнѣнiи насчетъ его, а это для истинно-честнаго человѣка невыносимо. Кромѣ того уголовный процесъ часто бываетъ не болѣе какъ простая лотерея, гдѣ успѣхъ, выигрышъ зависитъ отъ случая, гдѣ нерѣдко осуждается, приговаривается и страждетъ невинность, - порокъ торжествуетъ! Такъ удобно ли подвергать человѣка всѣмъ случайностямъ, всѣмъ невѣрнымъ шансамъ этой игры? Нѣтъ, говорили защитники суда обвинительныхъ присяжныхъ, - прежде чѣмъ предать человѣка суду, надо вполнѣ убѣдиться, точно ли онъ достоинъ быть преданнымъ суду. Убѣдиться же въ этомъ вполнѣ можно только имѣя подъ руками какiя-нибудь очевидныя, положительныя доказательства. Неправда ли, странные люди? Императоръ не любилъ такихъ странностей и большой обвинительный судъ присяжныхъ былъ уничтоженъ. Ну чтожъ, понятно ли теперь въ чемъ состояла его внутренняя несостоятельность, понятно ли почему онъ такъ недолго держался во Францiи?..

   Но можетъ-быть практическое примѣненiе этого суда у насъ въ Россiи встрѣчаетъ какiя-нибудь непреодолимыя естественныя преграды? Мы ихъ не видимъ. Въ самомъ дѣлѣ въ "Основныхъ положенiяхъ" сказано, что дѣла о преступленiяхъ, подсудныхъ суду присяжныхъ, послѣ предварительнаго слѣдствiя поступаютъ на разсмотрѣнiе такъ-называемыхъ судебныхъ палатъ, играющихъ въ этомъ случаѣ роль французской chambre de mise en accusation. Эти судебныя палаты и рѣшаютъ вопросъ слѣдуетъ ли или не слѣдуетъ обвиненнаго предать суду. Отчего же бы не идти этимъ дѣламъ на разсмотрѣнiе судебныхъ палатъ, состоящихъ изъ лицъ, назначаемыхъ правительствомъ и обвинительной палаты изъ выборныхъ присяжныхъ? 79 ст. "Основныхъ положенiй" говоритъ: "присяжные засѣдатели могутъ быть созываемы четыре раза въ годъ (а въ чрезвычайныхъ случаяхъ и чаще), на время, которое потребуется для рѣшенiя изготовленныхъ къ слушанiю дѣлъ" - отчего же бы не устроить такъ, чтобы передъ каждымъ созванiемъ суда присяжныхъ засѣдателей (т. е. четыре раза въ годъ) созывать судъ присяжныхъ обвинителей? Разумѣется объ имущественномъ цензѣ тутъ и рѣчи никакой не можетъ быть. Единственно что можно требовать отъ обвинительныхъ присяжныхъ, это: извѣстную степень образованiя. Образованiе гуманизируетъ человѣка, дѣлаетъ его снисходительнымъ къ чужимъ слабостямъ и порокамъ, осмотрительнымъ, осторожнымъ въ своихъ приговорахъ; потому требованiе отъ обвинительныхъ присяжныхъ "извѣстной степени образованiя" есть требованiе вполнѣ законное, разумное и справедливое. Требовать же чего-нибудь большаго, напримѣръ владѣнiя извѣстнымъ имуществомъ или извѣстнымъ ежегоднымъ доходомъ есть требованiе лишнее. Судъ обвинительныхъ присяжныхъ не долженъ имѣть никакихъ претензiй ни на какой аристократизмъ, исключая развѣ умственнаго. Выборъ обвинительныхъ присяжныхъ равно какъ и присяжныхъ засѣдателей, долженъ быть уединенъ ото всякаго мѣстнаго, административно-бюрократическаго правительственнаго влiянiя и контролированiя. Онъ долженъ совершаться свободно и непосредственно самимъ обществомъ черезъ его выборныхъ представителей, какъ мы говорили выше. Само общество черезъ посредство такимъ образомъ свободно выбранныхъ присяжныхъ рѣшаетъ вопросъ, слѣдуетъ ли или нѣтъ подвергнуть обвиненнаго суду. Но впрочемъ мы высказываемъ здѣсь свое личное мнѣнiе, не питая рѣшительно никакихъ надеждъ, что наше предложенiе относительно обвинительнаго суда присяжныхъ можетъ дѣйствительно осуществиться. "Основныя положенiя", которыя составляютъ такъ-сказать програму, канву для будущихъ преобразованiй по судебной части, ничего о немъ не упоминаютъ. На ихъ мѣсто они подставляютъ какъ мы видѣли французскiя chambre de mise en accusation. Но это все равно: затронуть вопросъ о судѣ обвинительныхъ присяжныхъ, хотя его и не затрогиваютъ "основныя положенiя", мы считали никакъ не лишнимъ (о немъ мы говорили впрочемъ еще раньше въ 6 No "Времени" за 62 г.): вѣдь нельзя на обвинительный процесъ смотрѣть только съ одной французской точки зрѣнiя, отчего не поглядѣть на него и съ другой стороны? Чѣмъ разностороннѣе и обстоятельнѣе будутъ теперь обсуждаться въ литературѣ различные юридическiе вопросы, относящiеся до будущихъ нашихъ судебныхъ преобразованiй, тѣмъ очевидно будетъ лучше. Само правительство выражало эту мысль, предоставивъ "основныя положенiя" на обсужденiе литературы, такъ отчего же и не обсуждать ихъ настолько откровенно, насколько это только возможно?

  

   ₁