Толстой Лев Николаевич - Том 30, Произведения 1882-1889, Полное собрание сочинений

ходимо, чтобы искусство было не только предметом приятным и ненуж­ным. При теперешнем же своем определении и расширении своей области искусство ни в каком случае не может быть уважаемо, потому что оно вредит людям.

   Только для тех людей, которые участвуют в произведении или во вкушении предметов того, что под именем искусства на­полняет наш мир, может быть незаметно то безнравственное и развращающее влияние, которое имеет на людей, как на пере­ходящих из низших слоев людей в высшие, так и, главное, на молодые поколения, это так называемое искусство. Для людей же, глядящих со стороны, для огромного большинства рабочих людей и для людей, истинно любящих искусство и посвятивших себя ему, это очевидно. Очевидно, что так или иначе надо оста­новить эту безумную оргию так называемого искусства, глав­ное зло которого есть смешение сильнейшего орудия просвеще­ния человечества с наживой, потачкою похоти и самой вредной грязью. То, чтобы не было скверных писаний, картин, пьес музыкальных и театральных, - нельзя сделать. Всегда будут эти проявления слабости и разврата людского. Но можно и должно решить, какие из этих предметов хороши и занятие ими почтенно, и какие - дурны и занятие ими постыдно. Рядом висят две картины: золотые рамы, полотно, пейзаж, фигуры - обе написаны хорошо: одна есть произведение искусства, увеличивающее благо человечества, другая есть произведение обмана, лжи, нарушающей благо человечества. То же и со вся­ким р[одом] искусства -с книгой с стих[ами], с повестью, с дра­мой, комедией, музыкальной пьесой.

  

  

  

   Все согласны в том, что науки и искусства составляют в наше время деятельность наиболее уважаемую, чествуемую и воз­награждаемую. Поощрение наук и искусств считается самым почтенным, противодействие им - самым постыдным делом. Большинство памятников и статуй, воздвигаемых на площадях, суть памятники ученых и художников. Празднуемые юбилеи преимущественно юбилеи ученых и художников. (1) Если не всякий деятель науки и искусства может надеяться получить 200000 за лимфу, 500 т[ысяч] за картину, 50 тысяч за абоне­мент, то всякий уверен, что, занимаясь наукой или искусством, получит вознаграждение больше чем в 20 раз превосходящее вознаграждение чернорабочего, мастерового.

   Как в старину богатый человек, желавший жертвой части своего состояния заслужить уважение общества, давал деньги на церкви, монастыри или филантропические учреждения, так теперь такой человек для этой цели дает деньги на ученые и художественные учреждения: школы, институты, клиники, художественные заведения, галлереи, музеи.

   Огромное количество людей в нашем мире постоянно занято науками и искусствами или тем, что считается людьми нау­ками и искусствами.

   Беру первую попавшуюся газету и читаю объявления. Газета эта "Русские ведомости" 1890 г., 15 декабря, в которой у меня завернуты тетради. Большинство предметов, о которых говорит­ся в газете, суть предметы, касающиеся наук и искусств. Читаю первую страницу объявлений.

   Журнал гражданского и уголовного права, выходит ежеме­сячно. (Предмет науки)

   Политическая, общественная и искусства и литературная газета "День". Дело науки

  

  - Зачеркнуто: ученые и художники считаются благодетелями челове­чества.

  

   В конторе Печковского откры­та подписка на все русские инностранные журналы. Тоже наука и искусство

   Открыта подписка на иллю­стрированный журнал "Детское чтение" в 1891 год[у]...(1) Альма­нах. Содержание альманаха: стихотворение... (1) Педагогическая наука

   Открыта подписка на 1891 г. "Кормчий" (Путеводитель). Ду­ховно-народный иллюстриро­ванный журнал... (1) Богословская наука

   Собрание сочинений А. И. Левитова. Искусство, поэзия

   По выходе из печати в начале января 1891 г. "С церковного амвона" - желающие выпи­сать... (1) Еще подписчики полу­чат 12 месяцев "Жития свя­тых"... (1) Наука богословия

   Открыта подписка. Большой семейный, иллюстрированный журнал "Живописное обозре­ние". В течение года выдается подписчикам 52 нумера. Но­вость-акварельные картины...(1) Галлерея известных русских ху­дожников. Наука и искусство, поэзия и живопись

   Театр Корш. Искусство, декламация и му­зыка

   Литературно-музыкальный ве­чер А. А. Энхлер-Пимено[во]й.

   Театр Парадпз.

   Г-жа Жюдик-Ниниш. В вос­кресение... (1) Искусство драматическое

   Императорское русское музы­кальное общество, московское отделение, 15-го декабря, в суб­боту... (1) Четвертое симфониче­ское собрание... (1) Искусство музыки

   17-го декабря 1890 г. имеет быть прочтена... (1) профессором К. А. Тимирязевым лекция "Но­вейшие исследования о проис­хождении азота растений и их отношение к земледелию"... (1) Наука

  

   (1) Точки в подлиннике.

  

   В суб. 15-го дек. в 7 ¥ ч. в помещении Политехнического музея имеет быть публичное заседание ученого отдела импе­раторского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Предметы заседа­ния: 1) Доклад Янжула... (1) (Наука)

   В субботу 15-го дек. в 7 1/3 ч. в помещении Политехнического музея имеет быть публичное за­седание ученого отдела О.Р.Т.З. 1) С. А. Владимиров... (1) Наука

   "Русские ведомости" (год 26). Условия подписки... (1) Наука и искусство

   Публичная лекция В. А. Гольцева "об искусстве"... (1) Наука

   Вышла и продается в книжном магазине "Опыт методики элементарного курса истории"...(1) Наука

   Новое издание Павленкова "Дарвинизм"... (1) Наука

   "Пантеон Литературы". Наука и искусство

   Открыта подписка на трехме­сячный историко-литературный журнал... (1) Наука и искусство

   Открыта подписка на 1891 г. на журнал "Труд"... (1)

   Вышел в свет 7-й выпуск "Настольный энциклопедиче­ский словарь". (2) Наука

  

  

  

   Перевертываю страницу. Передовая статья о необходимости распространения коммерческого образования. Говорится о при­готовлении учителей коммерческих наук (следовательно, дело науки).

  - Точки в подлиннике.

  - Далее в подлиннике следует место, отмеченное на полях пометой: пропустить:

   Переверните на последнюю страницу и прочтите объявления предста­влений в 9 театрах: от балета в Императорском до "выхода клауна с свиньей" в цирке, и вы увидите, сколько по одной газете одного небольшого города, как Москва., людей, занятых произведениями науки и искусства, или тем, что таковыми ими считается. -

   Сочтите весь тот труд людей, производящих все эти предметы, и тех, которые производят нужные для этих предметов приспособления, и вы получите ужасающую цифру потраченного человеческого труда. Миллионы и мильоны рабочих 10, 12-часовых дней тратятся на производство этих предметов.

   Далее. Внутренние известия. Петербург. Заседание истори­ческого общества (наука). - Далее Театр и музыка. Шехерезада. Испанское каприччио. Ночь на Лысой горе, концерт d. Mol и симфония f. mol. La Roussote. Галеви. Жюдик (искус­ство).

   Перевертываю еще страницу. Заметка по поводу открытия Коха -наука -и заметка (наука) по поводу предстоящего собрания общества любителей художеств. Дело идет об искусстве живописи.

   Еще объявления. Дамские трости, 210 книг новейших рус­ских и иностранных писателей (искусство). Потом объявления девяти театров с балетом -дело искусства.

   В фельетоне-художественная критика. Тоже наука или искусство. (1)

   Очевидно, большую долю интересов публики составляют ин­тересы научные и художественные. (2)

   Присмотритесь к работам людей, живущих в большом городе, и вы увидите, что большая часть трудов этих людей посвящены занятиям науками и искусствами и приготовлением предметов, нужных для этого.

   В каждом доме вы найдете несколько десятков учеников от городского училища до студентов, занимающихся исключи­тельно науками. Реалисты, гимназисты, техники, гимназистки, студенты, академисты, занятые только наукой. Большей частью родители их живут только для них, и потому весь труд на со­держание этих семей совершается для науки в самом общем смысле. Сочтите потом труд, который был положен на постройки самих зданий, в которых производится обучение: университеты,

  

   1 Зачеркнуто: И наконец последнее: первая в Москве паровая шляп­ная фабрика - деятельность которой относится некоторыми тоже к искус­ству. Искусство украшения человеческого тела, искусство нарядов есть le grand art, как говорит это Ренан в своей книге Marc Aurele. Но это шутки, скажут мне; нельзя причислять модное искусство к искусствам, как и ком­мерческие науки к наукам. Но если нельзя причислять искусство одевать к искусствам и парикмахера к артистам, то можно ли причислять к искус­ству вантрилока, Ниниш Жюдик, балет, и если нельзя причислять к нау­кам науки коммерческие, то можно ли причислять к ним речи с церковного амвона?

   Если нельзя причислять к занятиям искусством Ниниш и балеты, то можно ли причислять картину Нана и польку Скобелева? Если же и этого нельзя, то можно ли причислять к наукам опыт методики истории и откры­тие Коха и симфонию f. mol и Шехерезаду и картину Свадебный пир? И если можно, то почему это можно причислять к науке и искусству, а то нельзя? Где эта черта? По чему узнать, что достойно быть названо наукой и искусством и потому достойно уважения и что недостойно этого.-

   Это совсем не так само собою разумеется, как это думают. Это, напро­тив, страшно трудно и почти невозможно.

   (2) Зач.: Очевидно, что большинство из этих произведений не заслужи­вают особенного уважения, вознаграждения и почестей. А между тем приготовление всех этих предметов требует огромнейшего труда от рабочих людей.

  

  

   гимназии, академии, училища, и труд на содержание, отопле­ние этих зданий; потом труд на приготовление всех приспособ­лений, инструментов всякого рода, употребляемых при этих училищах, бумага, перья, карандаши, тетради и, наконец, миллионы книг, приготовленных к занятию десятка тысяч людей. Посмотрите потом на библиотеки, музеи, типографии, занятые печатанием миллиона миллионов книг. Всё это делается во имя науки. Всмотритесь потом в так называемые произве­дения искусства, или предметы, нужные для произведений искусства, или предметы, которые теми, которые их произво­дят, считаются предметами искусства: храмы, дворцы, укра­шения домов, памятники на площадях и кладбищах, всякие произведения искусства архитектуры. Расписные стены, кар­тины в музеях и частных домах, картины гравюры, лито-цинко-и всевозможные графии, иллюстрации в книгах, объявления даже с картинками - всё это произведения искусства живо­писи. Бесчисленное количество инструментов, в особенности фортепиано, звуки которого раздаются из каждого этажа; концерты, оперы, вечера с музыкой, ноты, консерватории - всё это приспособления пли произведения музыкального ис­кусства.

   Миллионы книг, журналов, газет наполнены произведениями словесного искусства; чтения, декламации, театры с операми, комедиями, драмами, балетами, цирками суть произведения сценического искусства. Всё это происходит во имя науки и искусства. И всё это поглощает огромное количество труда не только для произведения предметов науки и искусства, но и людей, способных производить их. Тысячи и тысячи мужчин и женщин с детства учатся этим разным наукам и искусствам, в большей части случаев, в ущерб телесному и духовному здо­ровью, как все признают теперь. Научные школы полны уче­никами, занятыми изучением таких предметов, про которые многие ученые люди говорят, что они совершенно бесполезны. Художественные школы всяких родов полны учениками, кото­рые всё свое детство и юность проводят в упражнениях: в искусстве ходить на канате или очень скоро перебирать пальцами по клавишам пли струнам или ходить на носках. Для произведения предметов наук и искусств и для обучения им тратятся человечеством огромные силы. Что как большинство этих трат, а может быть и все, напрасны. Ведь тратить можно только тогда, когда мы уверены, что мы делаем дело великой важности, или тогда, когда мы так богаты, что нам некуда девать труда. Но ведь этого нет. Тратятся миллионы рабочих дней на содержа­ние театров с их развратными балетами и операми, когда у сель­ских жителей нет проселочных дорог. Тратятся миллионы на более чем сомнительной пользы музеи, когда у большого числа жителей того же города нет места, куда укрыть голову. Тратятся миллионы и миллионы рабочих дней типографщиков на напичатание всего того вздора, который не переставая читается во всех частях света, в большинстве случаев не просвещая, а одуряя людей, когда большинство людей так завалено работой, что должно посылать детей и женщин на фабрики. Утверждение о том, что театры, музеи и книго- и газето-печатание, распро­страняя науки и искусства, сделают то, что будут и шоссе и будут у всех приюты и не будут работать женщины и дети - неубедительно, во 1-х, потому, что нельзя найти логической связи между балетом и шоссе и музеем и домом для работы, а во 2-х, потому, что распространение театров и музеев и печа­тания, продолжающееся уже довольно долго, не помогает, а, напротив, всё более и более мешает улучшению быта масс (не прямо, а относительно).

   И потому, если иметь в виду те очевидные злоупотребления научным и художественным званием, которое так обычно в на­шей жизни, и всё то зло, которое делается во имя и под влия­нием этих деятельностей, то хочется ответить, что уважение, которым окружается деятельность научная и художественная, ложно и вредно; и что, так как наука и искусство приносят больше вреда людям, чем пользы, то гораздо бы лучше было, если бы их совсем не было. Так и отвечали и отвечают не один Руссо, а многие и многие наиболее чуткие к нравственным во­просам люди. До такой степени возмутительно видеть самоуве­ренное спокойствие профессора, изучающего экскременты ми­кроскопического существа или состав звезды млечного пути, обоих, верующих, что из их исследования что-то может выдти, или фортепианиста, дошедшего до быстроты стольких-то уда­ров в секунду, или клауна, перевертывающегося два раза на воздухе, - всех, вполне уверенных, что деятельность их выкупает с излишком те труды людей, нужных для их, не только безбедного, но, большей частью, роскошного существования, что естественно думать, что лучше уже не было бы никакой науки и искусства, чем такой очевидный обман и ложь во имя науки и искусства; что в наше время, благодаря распростра­нению книгопечатания и гласности, науки и искусства сами себя всё более и более компрометируют в глазах мыслящих лю­дей, нападая друг на друга.

   Возьмите какую хотите деятельность, научную или художе­ственную, и в суждениях о ней вы найдете ее отрицание людьми науки и искусства. Великое открытие научное нашего времени: теория эволюции Дарвина. Все другие науки шатки; потому что основываются на умозрении. Здесь факты. И вот в науке фак­тов продолжается уже который год полемика между дарвини­стами и антидарвинистами. Антидарвинисты, - и это всё ком­петентные ученые с научными дипломами, - приводя в под­тверждение себе мнения знаменитостей ученых, доказывают, что всё учение Дарвина ошибка и что всё разнообразие существ не могло произойти от одного. Дарвинисты, тоже ученые и тоже приводя подтверждение знаменитостей, доказывают обратное. Обе стороны издеваются друг над другом, презирают, упрекают в невежестве и недобросовестности друг друга. И это взаим­ное отрицание друг друга повторяется и в отдельных вопросах и в целых науках. Нет ни одного положения в науках (кроме математических), которое бы не было отрицаемо учеными же. Отрицают не только положения, но целые науки. В универси­тете читаются лекции философии, юриспруденции, политиче­ской экономии, богословия, и профессора того же университета естественники считают все эти предметы огульно бесполезной и даже вредной болтовней. Богословы, философы того же мне­ния о преподавании естественных наук, считая методы их лож­ными. Но мало того: та же наука сама нынче открывает 4-ое состояние тел Крукса или бацилл Коха и завтра отрекается. И этого еще мало. Преподавание того, как Христос улетел на небо и сидит одесную отца, тоже преподается как наука. Как наука выставляется и учение о духах, и люди приглашаются профессорами исследовать эти явления во имя науки.

   Тоже и по отношению того, что называется искусством. Точно так же, как в науке сами ученые разбивают авторитеты науки, так же и художники взаимно разрушают все авторитеты искусства. Нет ни одного предмета искусства, который бы был признан всеми. Таким было долгое время древнее искусство Греции в возрождение, но теперь уже давно наложены и на него руки. Те же предметы искусства для одних представляются верхом совершенства, для других - предметами отвращения и не заслуживающими даже названия произведения искусства. И все эти суждения исходят от людей одинаково компетент­ных.

   Так это было, например, в то же время, как шла полемика о Дарвине в научной области, по отношению опер Вагнера. Страшные усилия, труды людей были потрачены и тратились на эти представления; все художники и критики художествен­ные вникали и рассуждали, и толпа людей старых, почтенных по три дня сидели и слушали... (1) Что? По мнению одних - сказку глупую, пошлую сказку, которую ни один ребенок не выслушает без скуки, потому что это даже не сказка, а какая то бессмысленная каша из плохих сказок, сопровождаемая такой же кашей звуков. Другие - высшее произведение искусства - искусство будущего. Тут прямо очевидна несоот­ветственность приписываемой важности пустяковости содер­жания. В некоторых же предметах, так называемых искусств, как в картинах чувственных обнаженных женщин, в балетах, очевидна прямая вредность этих произведений, выставляемых чем-то хорошим, потому что составляет произведение искусства. Так что человеку, который вглядится в ту заброшенную людьми

  

  - Многоточие в подлиннике.

  

   бедность низших классом, которым недоступны науки и искус­ства, вглядится в самоуверенность людей, занятых науками и искусствами, но имеющими никакого приложения к жизни и пользующихся за этим праздным занятием огромным, сравни­тельно с зарабатываемым низшими классами тяжелым трудом, обеспечением, - вглядится в ту нетвердость достоинств этих наук и искусств, отрицаемых самими служителями наук и искусств, и увидит даже несомненный вред, приносимый людям этими деятельностями, то естественно заключит, что если нельзя ограничить круг наук и искусств тем, что действительно нужно людям, а науки и искусства должны развиваться в теперешнем виде, то уже лучше, чтобы их и совсем не было.

   Так и заключают многие люди, и не одни сторонники Руссо, люди образованные, но люди, самые главные решители этого вопроса, те люди, которые на своих плечах несут всю тяжесть этого производства, - именно большая масса народа. Спросите эту массу народа, нужны ли ему музеи, галлереи, университеты, консерватории, академии? и эта масса - масса, а не некоторые- везде и всегда ответит, что "нет, не нужны". И очевидно они не нужны рабочим людям, потому что они ими не пользуются, но могут пользоваться, занятые работами вне города, да и не желают пользоваться, под условием тех тяжестей, которые они несут для поддержания их. Естественно думать и сказать, что лучше бы вовсе не было наук и искусств, чем если бы они поддерживались такими жертвами, какими они поддержи­ваются теперь, и были бы такие же, как они теперь. Есте­ственно думать и сказать так; но это было бы несправедливо.

   Что такое науки и искусства в самом широком и общем своем значении?

   Это передача одних людей другим того, что узнают люди путем доказательств, рассуждений; искусства передают это же возбуждением в другом того же чувства, которое испытывает передающий.

   И то и другое необходимо для человечества, потому что, если бы не было наук и искусств, люди жили бы как животные, ничем не отличаясь от них.

   Всё, что знает каждый из нас, начиная от знания счета и названия предметов, и от уменья выражать интонациями голоса различные оттенки чувств и понимать их, до самых сложных сведений, есть ничто иное, как накопление знаний, передавав­шихся от накопления к накоплениям науками и искусствами. Всё, чем отличается жизнь человечества от жизни животных, есть результат передачи знания, знание же передается науками и искусствами. Но будь наук и искусств, не было бы человека и человеческой жизни.

   Всё, чем мы живем, всё, что нас радует, всё, чем мы гордимся, всё, от железной дороги, оперы, знания небесной механики н доброй жизни людей, - всё это есть ничто иное, как последствия этих деятельностей. Железная дорога есть ничто иное, как переданные от поколений к поколениям знания, приобретенные различными людьми, того, как копать, как варить, ка­лить, обделывать железо в полосы, гайки, винты, листы н т. п.; и опера есть ничто иное, как переданное от поколения к поколе­нию понимание известных чувств, выражаемых различными словами, картинами, звуками.

   Небесная механика есть накопление знаний и открытий в об­ласти движения светил, добрая жизнь людей есть последствие накопления выводов, наблюдений и откровений в области вза­имных отношений людей.

   Если бы люди не узнавали бы нового, лучшего н но переда­вали друг другу того, что они узнают, не было бы людей, а были бы животные, постоянно остающиеся на одной ступени развития. Науки и искусства это то, что двигает людей вперед и дает им возможность бесконечного развития. Каждый отдельный человек, как бы он ни был силен умом, может приобрести только очень малое количество знаний, и если бы знания не передавались, то люди всегда бы оставались на одной и той же ступени; благодаря же способности передачи, люди могут усвоять знания всех предшествовавших поколений, прибавить к ним еще свои открытия. Для каждого есть бесконечно милая, есть диференциал, но из бесконечного количества этих диференциалов слагается возможность бесконечного распространения, человеческого знания.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Всё, чем обладает человек, есть последствие переданного ему знания.

   Знания передаются двумя путями: науками и искусствами. Необходимо ясно и точно определить: 1) в чем состоит научная и художественная деятельность и 2) всякая ли научная и худо­жественная деятельность составляет важное и нужное для лю­дей дело, и если не всякая, то 3) какая именно научная и худо­жественная деятельность важна и нужна для людей и потому достойна того уважения, которым пользуются в наше время деятельности этого имени.

  

  

   Если бы человек, любящий музыку и посвятивший занятию ею всю свою жизнь и потому хотя ценного понимающий в ней толк, сказал бы людям, производящим всякие безобразные звуки под видом музыки, что то, что они делают, нехорошо, то очень легко могло бы случиться, что люди эти, твердо уверен­ные в том, что то, что они делают, есть музыка, объяснили бы себе неодобрительное суждение любителя музыки том, что он враг ее, и тогда все доводы этого любителя музыки о том, почему не хорошо производить безобразные звуки, и о том, в чем со­стоит настоящая музыка, были бы бесполезны, потому что были бы приписаны тому, что он враг музыки.

   Нечто подобное случилось со мною по отношению науки и искусства. Любя науки и искусства, которым я посвятил всю свою жизнь, я попытался указать на то, что не все те дела, которые совершаются в наше время под видом наук и искусств, суть хорошие и достойные уважения дела, и людьми, к которым преимущественно относились эти мои замечания, было решено, что я враг наук и искусств и что потому на доводы мои не сле­дует обращать внимания. А так как те самые люди, к которым относились мои замечания, и суть те самые, в руках которых находится пресса и которые поэтому руководят общественным мнением, то мнение о том, что я враг наук и искусств, сделалось общим, и все попытки мои уяснить мою мысль вызывают только негодующий отпор против моего желания возврата людей к пер­вобытному невежеству.

   Как ни безнадежно это положение в наше время, когда оби­лие всяких появляющихся книг делает то, что почти никто не читает (не может успеть читать) самих сочинений авторов, т. е. то, как авторы выражают свои мысли, а все читают только кри­тики, отчеты, обзоры, т. е. пересказы мыслей авторов с теми выдержками, которые соответствуют степени понимания и внимания пересказывающего, которому тоже большею частью нет времени прочесть всего сочинения и потому большей частью заменяющего мысль, излагаемую автором, своею; - как ни безнадежно такое положение, я все-таки попытаюсь для тех, которые так же, как и я, любят науки и искусства, высказать сколько можно яснее мои мысли о науке и искусстве, предмете огромной важности всегда, а в особенности же в наше время, когда науки и искусства всё более и более, вытесняя всё дру­гое, становятся единственным руководителем нашей жизни. (1)

   Науки и искусства составляют одну из самых важных челове­ческих деятельностей. Без наук и искусств человек бы не был тем, чем он есть. Всё, что знает каждый из нас, начиная от назва­ния предметов, счета, уменья понимать и выражать не только словами, но и интонациями оттенки чувств до самых сложных знаний и пониманий (2) - есть последствие передачи науки и ис­кусства в самом широком смысле. Всё, что отличает человека от животного и делает его способным к бесконечному совершен­ствованию, есть последствия передачи знаний наук и искусств в широком смысле. (3)

   Область наук и искусств в широком смысле обнимает собою всю человеческую жизнь. Всё, что имеет человек, есть послед­ствие передачи знаний, а потому вопрос о науках и искусствах состоит не в том, полезны или вредны они (о том, что вредны или полезны науки и искусства, может сомневаться только сумасшедший человек), а в том, что мы в данное время из всей этой огромной области выделяем и ценим, как особенно важное и нужное, и называем наукой и искусством в тесном смысле. Только в этом смысле обсуждались науки и искусства и древ­ними философами и в новое время Руссо и др. Осуждаются не науки и искусства, а то, что в известное время и известными людьми из всей огромной области наук и искусств выдвинуто

  

   (1) Зачеркнуто: Нам кажется, что то, что мы теперь считаем науками и искусствами, есть нечто особенное и само собою выделяется из всех человеческих знаний.

   Науки и искусства составляют одну из самых важных человеческих деятельностей. Без наук и искусств человек не был бы тем, что он есть, не был бы человеком, а был бы животным.

   (2) Зач.: небесной механики и значения поэтических и музыкальных произведений, есть ничто иное, как накопление знаний от поколений к поколениям, дошедшее до нас и передаваемое науками и искусствами.

   Всё, чем мы живем, чем гордимся, что нас радует, - от железной дороги, оперы и небесной механики до доброй жизни людей, (если не есть вполне произведение этих деятельностей, то все-таки) есть последствие передачи наук и искусств в широком смысле. Если бы не было передан­ного от поколения к поколению знаний, как выкопать, сварить, закалить и обделать железо в полосы, гайки, винты, листы и т. п., не было бы железной дороги; без передаваемых от поколений к поколениям искус­ства звуками, словами и картинами выражать чувства, - не было бы оперы; без знания геометрии, как отношений величин, тоже передаваемого от поколения к поколениям, не было бы небесной механики. И также без передачи знания о том, что свойственно и не свойственно природе человека и человеческого общества, не было бы доброй жизни людей.

  - Зач.: Не будь наук и искусств, не было бы человеческой жизни.

  

  

   и выставлено на первое, несвойственное им место и считается, если не исключительно, то предпочтительно перед другими деятельностями людскими науками и искусствами в тесном смысле. Нельзя отрицать того, чтобы знание всех тонкостей схоластики не было наукой и мастерство разрисовывать заго­ловки книг или вышивать покровы не было искусством, но очевидно, что совершенно неправильно приписывать этим предме­там исключительное или первенствующее значение наук и искусств.

   Нам кажется, что то, что мы теперь считаем и называем ис­ключительно науками и искусствами и есть, и всегда было, и должно быть особенной, выделяемой по своей важности из всех других, деятельностью н что иначе это и не может быть. (1) Но чтобы утверждать это, надо найти для этого основания.

   Нельзя довольствоваться тем, что мы твердо уверены в этом. Во все времена люди были твердо уверены в том, что то, что они считают наукой и искусством, и есть несомненные наука и искусство, но всегда оказывалось, что уверенность эта почти всегда была неправильна. То, что считалось наукой и искус­ством в древности и в средних веках для нас уже не имеет зна­чения наук и искусств.

   Наука нашего времени особенно гордится своей точностью, своим критицизмом, тем, что она ничего не допускает на веру, а обосновывает все свои положения, подвергая их разносторон­ней критике. Вот эту-то самую особенность науки нашего вре­мени я и желал бы приложить к самому существенному вопросу науки и искусства, именно к вопросу о том, на каком основании, почему из всей огромной области человеческого знания выде­лены известные знания, которые считаются в наше время исклю­чительно наукой и искусством, науками и искусствами в тес­ном смысле?

   Мы так привыкли считать наукой и искусством только то, что у нас считается таковыми, что вопрос этот представляется нам странным.

  

   (1) Зачеркнуто: Точно так же, как людям первобытно религиозным кажется несомненным то, что то, что они считают религией, не есть их рели­гия, а есть единственная религия (и другой никогда не было, нет и быть не может). Точно так же, как это казалось средневековым людям отно­сительно того, что ими считалось науками и искусствами. Но как мы видим теперь, то, что ими считалось наукой и искусством, как предметами осо­бенной важности, не было наукой и искусством и не имело особенной важ­ности, но было предметами ничтожными. И каждый век и точно так же и в наше время под именем науки и искусства признавалась и теперь при­знается не всё то, что составляет огромную область наук и искусств, а только известная часть ее.

  

  

  

   В нынешнем году мне в первый раз довелось слышать самое, как уверяют так называемые знатоки, лучшее произведение Вагнера. Исполнение, опять по мнению знатоков, было пре­красное. Несмотря на всё мое желание досидеть до конца, чтобы иметь право судить, я не мог этого сделать не от скуки, а от ужасающей фальши всего произведения. То же, что испытывает музыкальное ухо при таком большом количестве фальшивых нот, при которых все-таки не теряется смысл произведения (если бы все сплошь были неверные звуки, не было бы фальши и не было бы страдания при слушании), то же испытывало и мое поэтическое чувство, и я не мог выдержать этого страдания и ушел, не дослушав второго акта. Произведение это вот что такое: Из всех известных мне народных эпосов самый непоэти­ческий, неинтересный и грубый - это Нибелунги. Эту то не­поэтическую и грубую поэму бездарный и претенциозный сочи­нитель Вагнер переделал по своему для своих музыкальных целей и вложил в нее туманную немецкую и скучную квази-философскую закваску, потом на всю эту искусственную исто­рию придумал, именно придумал, не музыку, а звуки, напоми­нающие музыку, и эту то историю в драматической форме, выкрикивая неестественными звуками странные фразы, представляли наряженные люди.

   Гёте сказал: Man sieht die Absicht und wird verstimmt. (1) Здесь же не только видишь Absicht, намерение, но ничего дру­гого не видишь. И видишь намерение постоянно неосуществлен­ное. Как я вижу ясно, что чудовище, с которым борется там кто-то; не чудовище, а два несчастные, изогнутые человека, которые стараются ходить в ногу и не расходиться, так точно и в драме, а главное в том, что называется музыкой, я не вижу,

  

  - [Видишь намерение и это раздражает.]

  

   не чувствую музыки, а чувствую и вижу ошалевшего от само­мнения, музыкально внешне одаренного и поэтически бездар­ного немца, который хочет меня уверить, что та глупая сказка, которую он мне представляет, имеет глубокий смысл и трога­тельность. На это скажут: мое личное мнение, ни на чем не основанное, и личное мнение огромного большинства совершен­но противуположно. На это я скажу, что мнение большинства, сколько я знаю, ни на чем не основано, кроме общих туманных фраз. Мое же мнение, как мне кажется, очень ясно обосновано именно вот на чем.

   Всякое искусство имеет свою область и свое, отдельное от других искусств, содержание. Не говоря о том, в чем состоит сущность всякого искусства (о чем буду говорить после), вы­скажу здесь нужные для моих доводов об искусстве те положе­ния, с которыми полагаю, что люди, занимающиеся искусством, спорить не будут. Когда я смотрю на архитектурное произведение, то я ищу архитектурной красоты, и если одна часть здания будет выстроена, а другая рядом с ним прекрасно на­писана красками, то мое чувство архитектурной красоты будет нарушено. После колонн я ждал портика, а тут вдруг изобра­жение крыши или портика.

   Всякое искусство имеет свои задачи, разрешаемые только им, этим одним искусством. Так, картина, изображающая пейзаж, может передать мне то, что она имеет сказать, только изображением воды, кустов, полей, дали, неба, а никакие стихи или музыка не передадут того, что имеет сказать мне живопи­сец. Так и во всех искусствах и в особенности в музыке, самом задушевном, т. е. наиболее других завладевающем чувством людей искусстве. Музыка, если она музыка, имеет сказать нечто такое, что может быть выражено только музыкой. И это выра­жение музыкальной мысли, скорее содержания, имеет свои музыкальные законы, свое начало, середину, конец. Точно так же, как архитектурное, живописное, поэтическое произведение. И когда музыкант имеет нечто сказать своим искусством, то музыка и подчиняется этим условиям, как это всегда было и есть с древнейших времен и до сего времени. Что же делает Вагнер?

   Возьмите его партитуру без представления и слов и вы най­дете набор звуков, не имеющих никакого музыкального содер­жания и поэзии, никакой внутренней связи. Перевертывайте все эти ноты и музыкальные фразы как хотите, ж не будет ни­какой разницы, так что музыкального произведения тут нет. И для того, чтобы придать какой-нибудь смысл этим звукам, надо слушать их одновременно с представлением. Слушая же их так, вы опять не получаете музыкального художественного впечатления, а слышите явно придуманную педантически с лейт­мотивами, обозначающими появление каждого лица, попытку иллюстрации (иллюстрация поэзии музыкой собственно не- возможна, потому что музыка, будучи гораздо более захватывающим, чем поэзия и драма, искусством, не может иллюстрировать поэзию) - попытку иллюстрации посредством подобия музыки бездарной и претенциозной переделки скверной поэмы. Зигфрид Вагнера и все его этого рода произведения подобны вот чему. Представим себе, что какой-нибудь стихотворец, из­ломавши свой язык так, что он может на всякую тему, на вся­кую рифму, на всякий размер написать стихи, которые будут похожи на стихи, имеющие смысл (такие стихи, каких два, три в каждом нашем журнале), представим себе, что такой стихотво­рец задастся мыслью иллюстрировать своими стихами какую-нибудь симфонию или сонату Бетховена или балладу Шопена. (1) На бурные первые такты аллегро первой части этой сонаты этот стихотворец напишет даже не четыре, не два стиха, а один стих, соответствующий по его мнению этим первым тактам. (2) Потом на следующие такты, более успокоенные, напишет (3) тоже по его мнению соответствующие, без всякой внутренней связи с первым стихом и даже без рифмы и одинакового размера, и т. д. на всю сонату, симфонию или балладу. Такое произведе­ние будет совершенно то же в поэтическом смысле, что Зигфрид Вагнера в музыкальном.

   Таково по моему мнению значение того, что называют музы­кой Вагнера. (4)

   И эта то музыка обошла весь мир, дается везде, в постановке своей стоила, я думаю, миллионы во всех театрах Европы, и сотни, тысячи людей совершенно уверены, что, восхваляя эту антипоэтическую и музыкальную бессмыслицу, они доказы­вают свое утонченное образование и вкус. Что же это значит?

   А значит то, что мы в деле искусства дошли до того тупика, дальше которого идти некуда и из которого нет выхода. При­знаком этого служат не одни произведения Вагнера. Я взял для примера музыку, но то же происходит во всех искусст­вах, оставляя архитектуру и скульптуру, которые не движутся,

  

   (1) Далее в подлиннике следует место, отчеркнутое на полях с пометой: пропустить: но Бетховен или Шопен еще хорошо, но задастся мыслью иллюстрировать переделанную им самим в симфонию каких-нибудь древ­них плохих народных песней

   (2) Далее в подлиннике следует место, отчеркнутое на полях с пометой: пропустить: в роде хоть бы: Замирает, трепещет

   Буря и мгла и туман,

   Через край океана уж хлещет,

   Словно грозно парящий полкан.

   (3) Тоже: И <в богатом убранстве покоя>

   Возлежал он на ложе любви. А супруга его...

  - Тоже: Это не музыка, а к плохой, глупой драме музыкальная иллю­страция, не имеющая никакого внутреннего смысла и фальшивая от начала до конца.

  

   в живописи, в поэзии лирической, эпической (романы), в драме.

   В живописи религиозная живопись, историческая, жанры, портреты надоели, да и нет в этом ничего не только превосхо­дящего прежних, но даже равняющегося с ним.

   И вот они прямо придумывают, стараются что нибудь выду­мать необыкновенное, притворяются наивными, верующими, не умеющими рисовать, чтобы подражать кому-то и что-то глубо[ко]мысленное выражать символами. (1)

   Или изображают........

   Или ...........

   В этом одном движении живописцев бездна, всё больше и больше; и то, что они пишут, всё непонятнее и непонятнее и всё бездарнее и бездарнее. Нет ни одного, который бы был не­сомненно силен, как были сильны и понятны всем даже недавние: Кнаус, Месонье, Тurner.

   Но они, новые живописцы, нисколько не робеют и с непоко­лебимой уверенностью, свойством бездарности, продолжают открывать новые пути и восхваляют друг друга.

   То же в поэзии, в лирической - нет Гёте, Пушкина, Victor Hugo, стихи в роде этих поэтов надоели, и все пишут почти такие же. И вот новые поэты открывают новые пути, и дошло до того, что плоская бездарность Бодлер и Верлен считаются поэтами, и по открытому ими пути кишат их продолжатели - Маларме и подобные ему, пишущие что-то по их мнению пре­красное, но никому непонятное. То же делают у нас в Рос­сии какие-то непонятные люди.

   Но хорошо бы, если бы это проявилось только в лирической поэзии, это такая малая отрасль любительского, но то же про­исходит и в драматической, эпической поэзии.

   Диккенсы, Текереи, V. Hugo кончились. Подражателям их имя легион, но они всем надоели. Всё одно и то же, и вот выду­мано новое: это Ибсен, Киплинг, Райдер Хагард, Доде сын, Метерлинк и др.

   И опять то же явление: искание необычного, нового и отсут­ствие понятного. И, как и в живописи, количество пишущих ра­стет в ужасающих размерах и в тех же размерах падает сте­пень дарованья. Люди не видят даже, что то, что они делают, не имеет ни капли смысла, и продолжают восхвалять друг друга и всё дальше и дальше уходят в сторону исключительности, искусственности и непонятности.

   Ни в чем это не видно так, как в музыке. И ни в каком искус­стве люди не ушли так далеко в искусственности, как в музыке. Я поэтому и начал с нее. Причина этому та, что другие искусства

  

   (1) Далее в скобках помечено: (Таня, напиши).

  

   можно еще как-нибудь разъяснить, музыку же уж никак нельзя. И потому, если картина бессмысленна или неправильна, всякий зритель судит о ней и объясняет ее недостатки. То же и с поэзией. Всякий может сказать, что это лицо, событие не­натурально или неверно выражено; только о музыке - почти то же и о лирических стихотворениях - нельзя рассуждать, нельзя сказать, почему это хорошо или нехорошо.

   От этого-то музыка (также и лир[ическая] поэзия), попав на ложный путь искусств нашего времени (о чем - в чем ложность этого пути-будет сказано после), зашли в те страшные дебри бессмыслицы, в которых они теперь находятся.

   Музыка есть искусство, действующее непосредственно на чувства, и потому казалось бы, что для того, чтобы быть искус­ством, она должна бы действовать на чувства. Кроме того она (1) искусство преходящее. Произведение исполнено и кончено; вы не можете по произволу продолжить свое впечатление, как вы можете это сделать с картиной или с книгой. И потому, каза­лось бы, музыкальное произведение, чтобы быть искусством, обязано действовать на чувство. И что же? Большинство муз[ыкальных] произведений в подражание бессмысленным произведениям Бетховена суть набор звуков, имеющих интерес для изучивших фугу и контрапункт, но не вызывающий никакого чувства в обыкновенном слушателе; и музыканты нисколько не смущаются этим, а спокойно говорят, что это происходит оттого, что слушатель не понимает музыки.

   Музыкант играет вам свое сочинение, которое, как и боль­шинство сочинений новых музыкантов, непонятно, т. е. чуждо муз