Тургенев Александр Иванович - М. Гиллельсон. А. И. Тургенев и его литературное наследство

ие, какая бы чарующая природа ни окружала его, он ни на минуту не забывал, что он путешественник XIX века, что кругом кипит новая жизнь, которая столь же интересна и столь же достойна пристального внимания, как и величественные развалины минувших столетий.

  В конце 1832 и в начале 1833 года А. И. Тургенев осматривает Рим и его окрестности, бывает в Неаполе, где в конце апреля встречает приехавшего на пароходе Жуковского. Неаполь, Флоренция, Сиена, Генуя, быстро мелькают сорок дней пребывания Жуковского в Италии - и снова разлука.

  В начале июля 1833 года А. И. Тургенев спешит в Швейцарию, куда приезжает и брат Николай - в середине октября Александр Иванович присутствует на свадьбе брата, женившегося на Кларе Виарис. Радуясь за брата, Александр Иванович с еще большей остротой ощущает свое одиночество, свою оторванность от друзей и родины.

  Обратное трехнедельное странствование А. И. Тургенева от Женевы до Флоренции живо изображено им в его "Письме из Флоренции в Симбирск", напечатанном в "Московском наблюдателе" в 1835 году.

  С ноября 1833 по 6 марта 1834 года А. И. Тургенев живет сначала в Милане, а затем в Риме, усиленно занимаясь латинским и итальянским языками - выписки из "Энеиды" Вергилия и "Божественной комедии" Данте непрерывно мелькают на страницах его дневника.

  В начале марта 1834 года А. И. Тургенев направляется в родные края - Женева, Мюнхен, Вена, Киев, и, наконец, 20 мая ст. ст. он приезжает в Москву. Оживленные встречи со старыми друзьями и знакомыми: Вяземским, Чаадаевым, И. И. Дмитриевым, Баратынским, М. Ф. Орловым, И. В. и П. В. Киреевскими, Хомяковым, К. К. и Н. Ф. Павловыми.

  В России А. И. Тургенев вновь столкнулся с проявлением цензурного гнета - 5 июня он записывает: "Полторацкий привез ко мне Полевого, он рассказал мне историю запрещения "Телеграфа". Увар<ов> является во всем блеске. Я только слушал и сказал свое мнение об одном Ув<арове>". {Там же,  311, л. 111 об.} Экс-арзамасцы Уваров и Блудов, перешедшие на сторону правительства, вызывали в те годы резко отрицательные отзывы Пушкина, Вяземского и А. И. Тургенева. Хотя Н. А. Полевой разошелся с начала 30-х годов с пушкинским кругом, правительственная кара, обрушившаяся на "Московский телеграф", вызвала осуждение А. И. Тургенева.

  16 июня 1834 года А. И. Тургенев выехал из Москвы в Симбирск и посетил свое имение: "Кончена сия книга в Тургеневе 1 июля 1834 г. в малом флигеле, на столе управляющего, в 7-м часу утра, в воскресенье. Меня прерывали крестьяне с дарами; но помеха эта не затрудняла меня. Женева и Тургенево слиты в сей книге, как в моей душе и в судьбе моей. О брат! отсутствие твое не мешает мне действовать здесь по сердцу твоему. Тени праотцев, утешьтесь и вы! Отец, призри на своего сына, прах твой мысленно лобызающего". {Там же, 2 л. 117 об.} Слова о брате Николае подразумевают гуманное отношение последнего к крестьянам: еще летом 1818 года, несмотря на противодействие их матери, ярой крепостницы, Н. И. Тургенев перевел крестьян в Тургеневе с барщины на оброк: {Подробнее об отношении братьев Тургеневых к крестьянам см.: А. Н. Шебунин. Братья Тургеневы и дворянское общество Александровской эпохи. В кн.: Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу. Изд. АН СССР, М.-Л., 1936, стр. 79-86; В. М. Тарасова. Экономика Симбирской губернии в первой трети XIX века и хозяйство Тургеневых. Уч. зап. Марийск. пед. инст., т. 9, 1955, стр. 24-86,} "Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил", - как писал Пушкин в "Евгении Онегине".

  Возвратившись 1 сентября в Москву, А. И. Тургенев съехался с Пушкиным, который в первых числах сентября посетил ее вместе с женой и свояченицами. 9 сентября А. И. Тургенев навестил Пушкина, поэт прочел ему несколько страниц из "Истории Пугачева". Как пишет А. И. Тургенев, своим чтением Пушкин расшевелил его душу, "заснувшую в степях Башкирии"; "История Пугачева" показалась ему любопытной и оригинальной.

  Дневники А. И. Тургенева неоспоримо доказывают, что Пушкин, считая Александра Ивановича в числе ближайших друзей, любил читать ему свои неопубликованные произведения. 15 октября в Петербурге он читал А. И. Тургеневу поэму "Медный всадник", запрещенную Николаем I. Прослушав "Медного всадника", А. И. Тургенев делает лаконичную и выразительную запись: "Превосходно". На следующий день А. И. Тургенев беседовал с Пушкиным о Чаадаеве. Скорее всего, разговор шел о "Философических письмах" Чаадаева. Ведь с рукописью шестого и седьмого "Философических писем" Пушкин был знаком еще с середины 1831 года; также известно, что Чаадаев давал читать А. И. Тургеневу "Философические письма" и имел с ним неоднократные беседы на исторические и историко-религиозные темы.

  Два с половиной месяца прожил А. И. Тургенев в Петербурге и за это время 16 раз виделся с Пушкиным, беседуя с ним на самые разнообразные темы. Новые произведения Пушкина, памятники древнерусской письменности, татарское иго, деятельность Петра I, Екатерины II, Вольтера, Карамзина, Ермолова, Паскевича, нашествие Наполеона на Россию - "все подвергалось их суду". Особый интерес представляет запись от 16 ноября, в которой А. И. Тургенев рассказывает о том, что он "обедал у новорожденной Карамзиной с Жуковским, Пушкиным, Кушниковым. Последний о Суворове говорил интересно. Проврался о гр. Аракчееве по суду Жеребцова, "лежачего не бьют", и казнивший беременных женщин спасен от казни, а сидевшие в крепости - казнены". Эта лаконическая и на первый взгляд мало понятная запись А. И. Тургенева скрывает разговор на остро политическую тему. С. С. Кушников, племянник Карамзина, адъютант Суворова во время итальянского похода 1799 года, говорил о заступничестве Аракчеева за новгородского губернатора Д. С. Жеребцова, который бесчеловечно вел следствие над заподозренными в убийстве любовницы графа: "Губернатор превратил свой дом в застенок, с утра до ночи возле его кабинета пытали людей. Старорусский исправник, человек, привычный к ужасам, наконец изнемог, и, когда ему велели допрашивать под розгами молодую женщину, беременную во второй половине, у него недостало сил. Он взошел к губернатору - это было при старике Попове, который мне рассказывал, - и сказал ему, что эту женщину невозможно сечь, что это прямо противно закону; губернатор вскочил с своего места и, бешеный от злобы, бросился на исправника с _поднятым кулаком_: "Я вас сейчас велю арестовать, я вас отдам под суд, вы - _изменник_!". Исправник был арестован и подал в отставку <...> Женщину пытали, она ничего не знала о деле..., однако ж умерла <...> Губернатора велено судить сенату..., оправдать его даже там нельзя было. Но Николай издал милостивый манифест после коронации; под него не подошли друзья Пестеля и Муравьева - под него подошел этот мерзавец". {А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, т. IX, Изд. АН СССР, М., 1956, стр. 88-89.}

  Так рассказывает Герцен, знавший о злодеяниях Жеребцова от новгородских очевидцев. Подобно А. И. Тургеневу, Герцен невольно сопоставляет помилование новгородского губернатора с суровым приговором декабристам, на которых не был распространен манифест царя: таково было "правосудие" Николая I.

  Оппозиционный образ мыслей А. И. Тургенева вызывал враждебное отношение к нему в верноподданнических дворянских гостиных. Брат декабриста, осмеливающийся не подавать руки высшим царским сановникам, осудившим брата, друг Пушкина, Вяземского, Чаадаева, А. И. Тургенев был предметом пересудов и клеветы. Вернувшись в декабре 1834 года в Москву, он узнает, что досужие кумушки поторопились похоронить его, распустили слух, "что якобы он отравился от долгов: жаль, что нет Грибоедова! Комедия готова", {ИРЛИ, ф. 309,  305, л. 27 об. (Запись от 29 декабря 1834 года).} - с возмущением записывает он в дневник.

  А. И. Тургенев приехал в Москву 11 декабря 1834 года, в самый разгар хлопот по организации нового журнала "Московский наблюдатель". Он постоянно встречается с учредителями этого журнального начинания. Вот несколько записей из дневника: "19 декабря... Обедал у Орлова с Баратын<ским>, Чадаев<ым>, Ден<исом> Давыдов<ым> и с Раевскими новобрачными"; "23 декабря... Обед у Орлова с Дмитр<иевым> и с Раев<скими>. После и Хомяков"; "24 декабря... у Свербеев<а>, разбирал с ним и с Мельгуновым мои журналы -до полуночи"; "26 декабря... у Орлова: об энциклопедическом> журнале; ответ Цинского"; "27 декабря. Писал ко всем Путятиным одно письмо и к Жук<овскому> о Цинском, о позволении дать стихи его в _Наблюдателя)_. Мельгунов у меня". {Там же, лл. 26 об.-27.}

  Из этих записей видно, что А. И. Тургенев не только был осведомлен о подготовке нового издания, но и участвовал некоторым образом в его делах. Недовольные каким-то ответом московского обер-полицеймейстера Цынского по поводу своего издания, учредители обратились за помощью к А. И. Тургеневу, который немедленно написал об этом в Петербург Жуковскому, одновременно прося у него разрешения передать его стихотворения для опубликования их в "Московском наблюдателе".

  Учредители предложили А. И. Тургеневу принять участие в новом печатном органе. В дневнике за январь 1835 года встречаются записи, имеющие прямое отношение к этому вопросу: "4 генваря... Кончил вечер у Свербеев<а> с Хомяков<ым>, Чадаев<ым>, Андросов<ым>, Мельгунов<ым>, Шевырев<ым>, т. е. с большею частию издателей нового журнала: я, а потом Хомяков рассуждали с Чадаев<ым> о католицизме"; "Генваря, 13... Но забыл главное в утре: два часа почти у Мельгун<ова> читал им письмо к Аржев<итинову> от Женевы до Флор<енции>. Тут и Павлов и издатель журнала"; "Генваря 14... Получил записки мои от Мельгунова"; "Генваря 15. Разбирал журналы с Мельгунов<ым> и дал ему стихи Мезофанти к кн. Вязем<ско>му, обещал и копию с письма моего к нему"; "22 генваря.. . Баратынский привез ко мне экз<емпляр> нового издания своих сочин<ений>, взятый им у жены; перевел стих Гете <пропуск> и приписал в моем письме из Швейцарии, которое отдаю в журнал. Павлов прислал свою книгу. Мельгунов сидел у меня". {Там же, лл. 30, 32 об., 33, 35 об.}

  Как мы видим, А. И. Тургенев знакомил редакцию "Московского наблюдателя" со своими дневниками и бумагами, читал им письма из Флоренции (1833 года) к своему двоюродному брату А. И. Аржевитинову, жившему в Симбирске: поэтому корреспонденция А. И. Тургенева и озаглавлена "Письмо из Флоренции в Симбирск". Подготовленная самим автором к печати, эта обширная корреспонденция знакомит нас с писательской манерой А. И. Тургенева: если сравнить "Письмо из Флоренции в Симбирск" с другими публикациями писем А. И. Тургенева, отредактированными не им самим, то легко понять неоднократные жалобы А. И. Тургенева, обращенные к Вяземскому и другим издателям его корреспонденции, - "Письмо из Флоренции в Симбирск" тщательно стилистически выправлено, из него удалены мелочи личного порядка, словом, из частного письма оно превращено в занимательный путевой очерк.

  Спустя несколько дней после передачи "Письма из Флоренции в Симбирск" учредителям "Московского наблюдателя", 27 января 1835 года А. И. Тургенев покинул Москву и отправился в свое очередное заграничное странствие.

  Март-май 1835 года А. И. Тургенев проводит в Италии, июнь - в Париже, август - в Лондоне. Посетив в день приезда в английскую столицу итальянский театр и прослушав в нем оперы "Пуритане", "Марино Фальеро" и "Анна Болейн" с участием Тамбурини, Рубини, Гризи и Иванова, А. И. Тургенев пишет в своем дневнике: "Гордиться ли русским талантом Иванова и рукоплесканиями ему лонд<онской> публики? Нет. Мы давно на все это мастера; у нас и пляшут и поют по-итальянски, и по-русски, и по-цыгански! Но не в этом дело! Я бы вскочил от биения русского сердца при первой книге в пользу прав и народа, при первой здравой мысли в пользу правосудия, в пользу крестьян, при первой книге философической - при первом благородном подвиге благородного или раба русского! Дотоле отпущу бороду русскую, в знак русского барбаризма, который не выбрит нам Петром I, нет. Я был в Симбирске, в Москве, в п<етер>бургских салонах с Сухозанетом и у московских приятелей с самохвалом - Д<авыдовым>. Я сохраню бороду". {Там же, л. 101 об.}

  В этом страстном высказывании А. И. Тургенев противопоставляет себя, ратовавшего за отмену крепостного права и проповедовавшего гуманность в отношении Польши, участнику расстрела на Сенатской площади И. О. Сухозанету и Денису Давыдову, хваставшему 31 октября 1831 года в присутствии А. И. Тургенева своим участием в подавлении польского восстания. {Там же,  325, л. 116.}

  О своей жизни в Риме и в Лондоне в 1835 году А. И. Тургенев рассказал в "Отрывках из заграничной переписки", опубликованных в октябрьском и ноябрьском номерах "Московского наблюдателя". Печатанием, этих "Отрывков" закончилось его участие в этом журнале. Поведение редакции, которая забывала высылать А. И. Тургеневу даже те книжки "Московского наблюдателя", в которых печатались его корреспонденции, не располагало к постоянному сотрудничеству. К тому же в начале 1836 года он получил известие из Петербурга, что Пушкину дано разрешение на издание "Современника": А. И. Тургенев прекращает всякие сношения с "Московским наблюдателем" и становится сотрудником пушкинского журнала.

  

  

  

  

   VII

  В сентябре 1835 года А. И. Тургенев возвращается из Лондона в Париж и до середины июня 1836 года живет во французской столице. Полтора года, проведенные вдали от родины, он отдает кропотливым разысканиям в архивах Рима, Ватикана, Лондона и Парижа материалов, относящихся к русской истории. Подробно о своих занятиях в иностранных архивах А. И. Тургенев рассказал в "Хронике русского", опубликованной в 1837 году в "Современнике". Эта "Хроника" была прочитана в рукописи Пушкиным и одобрена им. В своем письме к А. И. Тургеневу Пушкин писал 16 января 1837 года: "Вот Вам Ваши письма. Должно будет вымарать казенные официальные фразы и также некоторые искренние, душевные слова, ибо не мечите etc. Чт_о_ Вы вставите, то постарайтесь написать почетче. Думаю дать этому всему вот какое заглавие: труды, изыскания, _такого-то_ или _А. И. Т._ в Римских и Парижских архивах. Статья глубоко занимательная". {А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в десяти томах, т. X, Изд. АН СССР, М., 1958, стр. 618-619. - В комментарии к этому письму Б. В. Томашевский ошибочна указал: "Труды, изыскания - Тургенева в форме писем в "Современнике" не появились" (там же, стр. 755). Совершенно очевидно, что в письме Пушкина речь идет о "Хронике", которая была напечатана в первом номере "Современника", вышедшем после его смерти.}

  Разыскания исторических документов о России, хранившихся в европейских архивах, проводились А. И. Тургеневым с исключительной настойчивостью. Благодаря его неистощимой энергии и многочисленным знакомствам перед ним раскрылись двери секретнейших итальянских и французских архивов, куда в те времена почти не допускали исследователей, а тем более иностранцев. А. И. Тургенев справедливо считал свою работу в иностранных архивах выполнением своего патриотического долга, своей посильной помощью будущим историкам России. В то же время он не отделял своих исторических разысканий от неустанных размышлений о настоящем и будущем своей родины. В этом отношении исключительный интерес представляет его запись в дневнике, сделанная 28 марта 1836 года в Париже: "Опять новая книга! Удастся ли ее кончить здесь же и когда? Предшествующую начал я в Тургеневе за 21 месяц пред сим. Будет ли и эта моей спутницей заволжской? Надеюсь опять дышать родным воздухом прежде двух лет разлуки. Судьба мыкает меня из края в край, не в пользу ни мне, ни другим. Ум и сердце желают быть на месте, угомониться; а что-то неодолимо мчит меня от Колмогора до Неаполя, с берегов Сены и Дуная на Москву-реку, с Темзы на Волгу! Едва могу я дать отчет самому себе в побудительной причине странствий моих: прежде брат и хлопоты хозяйственные; теперь также брат, - но уже более для себя, нежели для него - и устройство дел деревенских. Но сверх того в сем последнем странствии было и - дело отечественной истории. Я возвращусь в Россию с богатыми приобретениями, с сокровищами старой России о недавно и давно прошедшем быте ее. Здесь и в Италии собрал я материалы ее истории, я могу обогатить ими нашу словесность, могу дополнить (les lacunes) недостающее в нашей новейшей истории. Я трудился не для себя, не по одной прихоти, не из одного удовлетворения собственному любопытству. Я провел здесь все лето и часть зимы в архивах; я хлопотал с библиотекарями в Ватикане, и в Лондоне, и во Флоренции. Есть видимый плод трудов моих: могу указать на него; могу быть издателем важных государственных бумаг, озарить светом истории тайны дипломатические, уличить интриги министров и людей государственных и придворных, доказать предательство и корыстолюбие знатных и даже - прекрасного пола. В вихре парижской зимы и в зефирах весны римской я жил - для России. Здешние дипломаты не помогали мне, соотчичи нередко чуждались; и вряд ли и те и другие сплетнями не вредили моим занятиям: но я в труде находил награду труда; в архивах иностранных - русскую старину; в донесениях чужеземных - пользу и выгоды России; от клеветы отличал истину, часто стыдился за русских, но сравнивая своих с чужеземцами, Талейрана с Остерманом, одну эпоху с другою в возрастах народов, видел в законах, по коим растут, падают и гниют народы, а с ними и единицы - одно повторение, одно и то же. Посол-церемониймейстер Шетарди в П<етер>бурге разве менее смешон к<нязя> Куракина при Наполеоне? Первого провела хитрая Елисавета, другая Ольга; к<нязь> Куракин был дипломатическою жертвою французского императора. Чья оскорбленная гордость народная не утешится, видя двор и деспотизм и эгоизм Лудвига XIV? Кто не уживется с слабостями, с пороками своих, видя, что Тацит 17-го и 18-го века, St.-Simon, муж по уму государственный, выпускает из рук единственный прекрасный случай пособить бедам государственным, тяготевшим над последними годами царствования Лудвига XIV, советами внуку-наследнику и в первые две аудиенции толкует ему не о бедствиях народных, не о разврате двора, не о пакостях иезуитских, а - о правах и привилегиях герцогов и перов! - У нас по крайней мере к<нязь> Димитрий Голицын ищет в смутах двора и в смене государей - средство к лучшему государственному устройству: - конечно немногие отозвались на глас патриота! Пытки, кнут и плаха были уделом смелых патриотов, и они погибли вместе с их надеждами, погибли и для истории, для благодарного потомства; но спаслось хоть одно имя" Узнает ли Россия, кто сочувствовал тогда патриоту Голицыну? Может быть и прах Самсониевской ограды скрывает святых мучеников гражданской свободы? Может быть могила их не навсегда заросла травою; может быть зеленеющий кипарис осенит ее своею тению и луч бессмертия загорится на прахе их". {ИРЛИ, ф. 309,  316, л. 1.}

  Не вдаваясь в правильность тех или иных оценок А. И. Тургенева (в частности, современная историческая наука не подтверждает его догадки о том, что расправа Анны Ивановны с Д. М. Голицыным была вызвана борьбой последнего за гражданские свободы, так как Д. М. Голицын был типичным представителем дворянской фронды, стремившимся подчинить царскую власть воле высшего боярства), укажем на общий прогрессивный характер его исторических воззрений; на его явное осуждение государственных деятелей, не считающихся, в первую очередь, с народными нуждами (в качестве образца А. И. Тургенев вспоминает французского политического деятеля, автора многотомных мемуаров герцога Луи Сен-Симона де Ревруа); на его стремление отыскивать в анналах отечественной истории борцов за гражданские свободы - внося в дневник строки о Д. М. Голицыне, А. И. Тургенев, конечно, не мог не думать о своих друзьях-декабристах; однако, собираясь возвращаться на родину, он по понятной причине не рискнул дать волю своему перу: ведь в России его дневники могли попасть в руки III Отделения.

  Документы, собранные А. И. Тургеневым в иностранных архивах, были изданы Археографической комиссией под наблюдением А. X. Востокова. {Акты исторические, относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек А. И. Тургеневым, т. I" Выписки из Ватиканского тайного архива и из других римских библиотек и архивов, с 1075 по 1584 год (СПб., 1841); том II. Выписки из Ватиканского тайного архива и из других римских библиотек и архивов, с 1584 по 1719 год. Прибавление, содержащее в себе акты, относящиеся до других славянских земель, с 1231 по 1308 год. Акты, извлеченные из архивов и библиотек Англии и Франции, с 1557 по 1679 год (СПб., 1842).} Первому тому этого ценнейшего издания предпослано предисловие от Археографической комиссии, в котором, в частности, даны сведения о происхождении и составе этого собрания: "Началом ему послужили выписки, сделанные ученым аббатом Альбертранди из Ватиканской и других римских библиотек на латинском, италианском и польском языках для историка Нарушевича, по воле польского короля Станислава Августа. Экземпляр их, писанный рукою Альбертранди, подарен был королем тогдашнему российскому посланнику в Варшаве, от которого он впоследствии достался действительному статскому советнику и камергеру А. И. Тургеневу. Карамзин пользовался упомянутыми выписками при сочинении III, VII, VIII, IX, X, XI и XII томов Истории Государства Российского и в одном месте (том IX, прим. 408) именно объявил о будущем их издании г. Тургеневым. Но разные обстоятельства с одной стороны отвлекали последнего от исполнения сего намерения, а с другой доставили ему самому случай собрать обильнейшую для отечественной истории жатву в иностранных библиотеках и архивах, во время путешествий по Германии, Италии, Франции, Англии, Дании и Швеции. В одном Риме удалось ему составить коллекцию, богаче Альбертрандиевой, которую предполагал напечатать. При содействии начальника Ватиканского тайного архива графа Марино Марини, он извлек более 400 актов из сей, можно сказать, всемирной сокровищницы, где лежит более двух миллионов одних папских булл, и хранятся, начиная с VII столетия, все сношения Рима с прочими государствами, дела нунциатур или донесения папских послов из мест их пребывания, и так называемые регесты (Res gestae) или современные описания событий целого мира, и где все сие еще ожидает трудолюбивых деятелей, чтобы пролить новый свет на историю европейских народов. Но доселе только германцы могли похвалиться составленным отчасти из Ватиканских актов Перцовым собранием Monumenta Germaniae historica, для которого приезжал в Рим барон Штейн, первоначальный их собиратель; теперь же и русские приняли участие в столь полезном деле. Библиотеки и архивы других столиц открыли г. Тургеневу также весьма любопытные документы для отечественной истории, особенно Королевская Парижская библиотека и архив Французского министерства иностранных дел". {Там же, т. I, стр. V-VII. - В архиве А. И. Тургенева сохранилась его переписка с Марино Марини (1833-1840), историческая справка о членах фамилии Марини и материалы о награждении Марино Марини русскими орденами (ИРЛИ, ф. 309,  1844-1847).}

  Этим двухтомным изданием документов, относящихся к древней истории России, исчерпываются материалы из исторической коллекции А. И. Тургенева, опубликованные при его жизни. Как он и опасался, печатание документов по русской истории со времен Петра I было признано несвоевременным. Некоторое понятие о сокровищнице тургеневского собрания могло быть получено читателем из нескольких обозрений, напечатанных Б. М. Федоровым в "Журнале Министерства народного просвещения" за 1843 и 1844 годы. Документы, собранные А. И. Тургеневым, были частично использованы его братом Н. И. Тургеневым во втором томе его труда "La Russie et les Russes" (Paris, 1847). Выписками А. И. Тургенева воспользовался П. Пекарский, издав книгу "Маркиз де ла Шетарди в России 1740-1742 годов". Перевод рукописных депеш французского посольства в Петербурге. Издал с примечаниями и дополнениями П. Пекарский (СПб., 1862). Книга "La cour du Russia il у a cent ans 1725-1783", напечатанная в Берлине и выдержавшая три издания (два в 1858 г., третье в 1860 г.), составлена также по донесениям французских и английских посланников, собранных А. И. Тургеневым. {Позднее донесения французских послов в Петербурге были вновь скопированы по просьбе русского посла в Париже и изданы в сборниках Русского исторического общества (т. 34, 1881; т. 40, 1884; т. 49, 1885; т. 52, 1886).}

  Однако большая часть выписок А. И. Тургенева осталась под спудом. Лишенный возможности публиковать многие исторические документы, А. И. Тургенев широко знакомил со своими находками русских историков и писателей. Копии бумаг по истории России, снятые в Римском архиве, он показывал М. П. Погодину и Н. А. Полевому, {В бумагах А. И. Тургенева сохранились письма к нему Н. А. Полевого от 8 марта и 8 сентября 1834 года, а также две докладные записки (одна краткая, другая более пространная), излагающие историю возникновения выписок А. И. Тургенева из Ватиканского архива. Эти записки были написаны Н. А. Полевым по просьбе А. И. Тургенева и должны были облегчить последнему хлопоты по изданию его коллекции исторических документов (ИРЛИ, ф. 309,  1022 б.).} материалы по истории славян - Ю. И. Венелину. Как видно из письма А. И. Тургенева к Ф. Аделунгу от 22 мая 1837 года, он давал ему исторические документы из своей коллекции; {Архив АН СССР (Ленинград), ф. 89, оп. 2,  102.} в бумагах Ф. Аделунга сохранились списки документов XII-XVII веков из иностранных архивов, полученные им от А. И. Тургенева. {Там же, оп. I,  24, 25, 60.}

  В последнее время исторические бумаги А. И. Тургенева привлекли внимание И. Фейнберга: ему удалось установить на основании дневника А. И. Тургенева, что последний знакомил Пушкина в конце 1836 года и в начале 1837 года с наиболее интересными документами из своего богатейшего архива. {См.: И. Фейнберг. Незавершенные работы Пушкина. Изд. третье, дополненное. Изд. "Сов. писатель", М., 1962, стр. 162-187.}

  Коллекция исторических бумаг А. И. Тургенева - неотъемлемая часть его литературного наследия, оценка которого немыслима без учета его плодотворной деятельности по созданию русского исторического источниковедения.

  

  

  

  

   VIII

  Как уже сказано выше, прекратив печатание своих корреспонденции в "Московском наблюдателе", А. И. Тургенев становится сотрудником пушкинского "Современника". Письма А. И. Тургенева до своего появления в печати читались и обсуждались в пушкинском кругу. 29 декабря 1835 года Вяземский писал А. И. Тургеневу: "Я читал твое письмо в субботу у Жуковского, который сзывает по субботам литературную братью на свой олимпический чердак. Тут Крылов, Пушкин, Одоевский, Плетнев, барон Розен etc, etc. Все в один голос закричали: "Жаль, что нет журнала, куда бы выливать весь этот кипяток, сочный бульон из животрепещущей утробы настоящего!"". {ОА, т. III, СПб., 1899, стр. 281.} Естественно, что сразу же, после получения Пушкиным разрешения на издание журнала, встал вопрос о помещении на его страницах заграничных корреспонденции А. И. Тургенева - 19 января 1836 года Вяземский сообщал ему: "Пушкину дано разрешение выдавать журнал, род "Quarterly Review". Прошу принять это не только к сведению, но и к исполнению и писать свои субботние письма почище и получше; только с тем, что ты не последуешь русскому обычаю вышереченному, то есть, "тех же щей, да пожиже"; нет, "тех же щей, да побольше", потому что мы намерены расходовать тебя на здоровье журналу и читателям. Пушкин надеется на тебя". {Там же, стр. 286.}

  Предложение Пушкина и Вяземского обрадовало А. И. Тургенева - он с радостью дал согласие на печатание его писем в "Современнике". Однако получив первый номер "Современника", в котором некоторые его письма были опубликованы, он вышел из себя. 1 июня (20 мая) 1836 года он пишет следующую отповедь Вяземскому и Жуковскому: "Сию минуту прочел я "Современник": я еще весь в жару и в бешенстве. Никогда я не ожидал от вас такой легкости, едва ли не преступной, и неосмотрительности- разве я позволял вам печатать все ничтожности и личности? Разве вы не могли обдумать, что для меня от этого в Париже выйти может? Разве могу я явиться пестрым шутом даже и в ваш свет? Разве имена и комеражи позволяются?... Теперь ваша обязанность, обязанность Пушкина и Вяземского спасти меня от дальнейших неприятностей, сказав, что это я посылал к себе мой дневник, не скрывая ни дел, ни мнений от друзей, но никогда не желая о других мыслить вслух с публикой. Я не могу опомниться от такого чтения!.. Повторяю запрещение печатать что-либо во второй книжке, кроме объяснения в мою пользу. Но чтобы объяснение не повредило мне более и не обратило более еще внимания и здешних и ваших дипломатов и проч.". {Литературное наследство, т. 58, М., 1952, стр. 128-129.}

  Упреки А. И. Тургенева Вяземскому и Пушкину за недостаточно тщательный отбор материала для "Хроники русского" справедливы лишь отчасти - он не учитывал, что сведения о многих французских политических событиях, в частности описание процесса над Фиески и другими участниками покушения на жизнь Луи-Филиппа, были вымараны по требованию царской цензуры {О цензурных затруднениях с опубликованием "Хроники русского" см.: С. А. Переселенков. Материалы для истории отношений цензуры к А. С. Пушкину. Пушкин и его современники, вып. VI, СПб., стр. 4-6.} - эти вынужденные изъятия обеднили текст "Хроники русского" и некоторые второстепенные события заняли в ней неподобающее своему значению положение.

  Пушкин и Вяземский охотно откликнулись на просьбу А. И. Тургенева - во втором номере "Современника" было напечатано написанное Вяземским редакционное объяснение, {Авторство

  Вяземского

  устанавливается свидетельством Н. И. Тургенева - см.: Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу, стр. V.} которое, защищая автора "Хроники русского" от возможных нареканий, в то же время с поразительной верностью характеризовало своеобразие этих писем-корреспонденций: "Глубокомыслие, остроумие, верность и тонкая наблюдательность, оригинальность и индивидуальность слога полного жизни и движения, которые везде пробиваются сквозь небрежность и беглость выражения, служат лучшим доказательством того, чего можно было бы ожидать от пера, писавшего таким образом про себя, когда следовало бы ему писать про других. Мы имели случай стороною подслушать этот a part, подсмотреть эти ежедневные, ежеминутные отметки, и торопились, как водится ныне в эпоху разоблачения всех тайн, поделиться удовольствием и свежими современными новинками с читателями "Современника". Можно было бы, и по некоторым отношениям следовало бы для порядка, дать этим разбросанным чертам стройное единство, облачить в литературную форму. Но мы предпочли сохранить в нем живой, теплый, внезапный отпечаток мыслей, чувств, впечатлений, городских вестей, булеварных, академических, салонных, кабинетных движений, - так сказать стенографировать эти горячие следы, эту лихорадку парижской жизни". {Современник, 1836, т. II, стр. 311-312.}

  Редакционное объяснение полностью удовлетворило А. И. Тургенева - 14 июля 1836 года он писал Вяземскому: "Прочитав статью во второй книжке, я тронут был благодарностию к незаслуженной похвале и за скорое исполнение моей просьбы; сбирался сегодня же писать к вам и предоставить опять печатанию всякой всячины из писем моих, с тем, однако ж, что для избежания неприятностей или привязок можно бы доставлять мне в Москву или в Симбирск на предварительное рассмотрение и пополнение приготовленных к печати отрывков... Извините и простите, если озаботил вас требованием не печатать ничего в следующих книжках. Если Пушкин может взять на себя пересмотр и исправление писем моих, то пусть печатает, что ему угодно, но предварительно пусть доставит и письма, и выборку из них для печати на мое рассмотрение". {ОА, т. III, СПб., 1899, стр. 323-324.} Печатание "Хроники русского" было возобновлено в четвертом томе "Современника".

  Пушкин, как и Вяземский, высоко ценил "Хронику русского". До нас, к сожалению, не дошла записка Пушкина к А. И. Тургеневу от первой половины марта 1836 года, о которой имеется краткая запись в дневнике А. И. Тургенева. {ИРЛИ, ф. 309,  316, л. 10 об.} Но сохранилось письмо Вяземского к А. И. Тургеневу от 8 апреля 1836 года, в котором мы читаем: "Пушкин просит тебя, Христа и публики ради, быть отцом-кормилицею его "Современника" и давать ему сосать твои полные и млекоточивые груди, которые будут для него слаще птичьего молока". {ОА, т. III, СПб., 1899, стр. 312.} Позднее, уже после гибели Пушкина, А. И. Тургенев записал 18 (6) февраля 1838 года в своем дневнике: "Теперь все приутихло в уме, как и в сердце, особливо с тех пор как журнал Пушкина предпочитает статьи о тамбовском патриотизме письмам, коих строки Пушкин хотел вырезать на меди - золотыми буквами!". {ИРЛИ, ф. 309,  318, л. 26.}

  Чтение корреспонденции "Хроники русского", опубликованных в пушкинском "Современнике", позволяет утверждать, что Пушкин был прав, давая высокую оценку письмам А. И. Тургенева. Даже обескровленные цензурными изъятиями, корреспонденции А. И. Тургенева знакомили читателей журнала со многими французскими политическими событиями и литературными новинками. В "Хронике русского" уделено много места смене французского кабинета: в феврале 1836 года пал кабинет доктринеров во главе с Гизо, уступив место правительству Тьера. Яркие портреты этих двух государственных деятелей Франции, определявших ее политику в те годы, встают со страниц корреспонденции А. И. Тургенева. И хотя мы явно чувствуем симпатию автора по отношению к Гизо - он всегда отдавал должное его историческим трудам, - тем не менее А. И. Тургенев сумел стать выше этой дружеской приязни и высказал нелицеприятное мнение о его буржуазных политических взглядах. А. И. Тургенев был достаточно дальновиден и искушен в современной ему политике, чтобы понять незначительность в расхождениях между доктринерами и сторонниками Тьера. Он прозорливо отмечает, что политические мнения преемников "не разнствуют существенно от доктринеров".

  Красочные картины народных гуляний сменяются в письмах А. И. Тургенева описанием театральных представлений, беглым пересказом религиозных проповедей, повествованием о посещениях литературных салонов, сообщением о новых произведениях Гюго, Шатобриана, Ламартина, о чтении наиболее примечательных книг и журналов. Признаваясь, что он "совсем неохотник до наук точных", А. И. Тургенев советует следить за их развитием. Живя с веком наравне, он понимает, что "иначе взгляд на мир нравственный, на мир интеллектуальный и даже политический будет не верен". "С тех пор, как я справляюсь об успехах машин и о газе, я лучше сужу о Лудвиге XIV и о Петре Великом", - с полным основанием пишет он в "Хронике русского". Такая позиция А. И. Тургенева безусловно встречала полное понимание со стороны Пушкина, поместившего в первом томе "Современника" обширную статью П. Б. Козловского о "Парижском Математическом ежегоднике".

  Суждения А. И. Тургенева о возрастающем влиянии точных наук на дальнейшее развитие человеческого общества указывают на устремленность его мысли в будущее, на его прозорливость. Мысль А. И. Тургенева о взаимном проникновении различных наук получила блестящее подтверждение в наши дни.

  Наконец, в корреспонденциях А. И. Тургенева живо и привлекательно рассказана биография известного революционера Буонаротти, участника заговора Бабефа, - цензура явно оплошала, пропустив в печать жизнеописание Буонаротти, а А. И. Тургенев боялся, чтобы "Хроника русского" не повредила Буонаротти, который нелегально жил во французской столице. Но как бы то ни было, русский читатель с интересом знакомился по корреспонденциям А. И. Тургенева с величественной фигурой французского революционера.

  При первоначальном беглом чтении "Хроники русского" может сложиться мнение об излишней пестроте повествования, о салонной словоохотливости автора. Однако такое мнение было бы глубоко ошибочным. Именно непринужденная форма светских на первый взгляд писем А. И. Тургенева позволила Пушкину, несмотря на цензурные затруднения, напечатать в "Современнике" эти корреспонденции, в которых было так много нового и поучительного для русского читателя.

  

  

  

  

   IX

  14 июня 1836 года А. И. Тургенев выехал из Парижа на родину. Посетив по дороге осиротевший Веймар и поклонившись праху Гете, А. И. Тургенев через Дрезден и Варшаву направляется в Москву. Здесь он видится с Чаадаевым, И. И. Дмитриевым, Соболевским, Погодиным, Венелиным, Загоскиным и многими другими друзьями и знакомыми, посещает спектакли московских театров. 21 июля (ст. ст.) он смотрит комедию Гоголя: "...в театр: давали "Ревизора" - и прекрасно, если красота в истине, в точности изображения нравов или безнравственности, разврата русского народа. Всякий из нас, служивших и имевших власть, встречал в жизни служебной их оригиналов; даже едва ли не каждый из нас бывал plus ou moins <более или менее> в положении ревизора; хотя и не каждый брал взятки". {Там же, л. 40 об.} Творчество Гоголя (с самим писателем А. И. Тургенев познакомился не позднее декабря 1834 года) было близко А. И. Тургеневу обличением крепостнической и чиновничьей России. В последующие годы он много раз встречался с Гоголем и за границей, и в России.

  Август и сентябрь 1836 года Александр Иванович провел в Симбирске и Тургеневе в хлопотах по продаже имения своему двоюродному брату Б. П. Тургеневу. Семейная жизнь брата Николая во Франции требовала больших расходов, и А. И. Тургенев, скрепя сердце, решился на продажу Тургенева - ему было жалко расставаться с родным гнездом, стыдно продавать землю вместе с крестьянами: "Сердце не спокойно за них, хотя совесть и не упрекает в главном; - но и моя совесть - _помещичья_! Так ли я бы судил другого на моем месте? Так ли бы я судил не в России!". {Там же, л. 52 об.}

  5 октября 1836 года А. И. Тургенев вернулся в Москву, где ему в третий раз пришлось столкнуться с закрытием неугодного царскому правительству журнала: в 1832 году "Европеец", в 1834 году "Московский телеграф", теперь, в 1836 году, "Телескоп". Как известно, за напечатание первого "Философического письма" Чаадаева автор, по приказанию царя, был объявлен сумасшедшим, журнал запрещен, а его редактор Н. И. Надеждин сослан в Усть-Сысольск под надзор полиции. 30 октября А. И. Тургенев записывает: "Шевырев привез ко мне выписки из моих итал<ьянских> бумаг. Я ими очень доволен; в ту же минуту и он и Павлов уведомили меня об отобрании бумаг у Чаад<аева> и о слухе о Вологде. Я поехал к нему с Павл<овым>, нашел его хотя в душевном страдании, но довольно спокойным; он уже писал ко мне и просил книг, и предлагал писать к гр. Бенк<ендорфу>!! И мой портрет взяли у него! И верно донесено будет о сем визите". {Там же, л. 58.} В руки III Отделения при обыске у Чаадаева попал брюлловский портрет А. И. Тургенева с подписью: "Без боязни обличаху". Хотя изъятие портрета вызвало беспокойство А. И. Тургенева, он продолжал навещать опального друга.

  20 ноября 1836 года А. И. Тургенев покидает Москву и едет в столицу, где вновь встречается с Пушкиным, отбирает с ним письма-корреспонденции для "Современника", знакомит его с материалами своих исторических разысканий, беседует с ним на различные темы. Как подсчитал П. Е. Щеголев, "в дневнике А. И. Тургенева за период с 25 ноября 1836 года по 26 января 1837, т. е. за два месяца нашлось 28 упоминаний о Пушкине, его семье и его обстоятельствах". {П. Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е, ГИЗ, М.-Л., 1928, стр. 272.} В письме к И. С. Аржевитинову от 30 января 1837 года А. И. Тургенев писал: "...последнее время мы часто виделись с ним и очень сблизились, он как-то более полюбил меня, а я находил в нем сокровища таланта, наблюдений и начитанности о России, особенно о Петре и Екатерине, редкие, единственные. Сколько пропало в нем для России, для потомства, знают немногие". {РА, 1903, кн. 11, стр. 143. - Ср. также с письмом А. И. Тургенева к Е. А. Свербеевой от 21 декабря 1836 года: "Пушкин мой сосед, он полон идей, и мы очень сходимся друг с другом в наших нескончаемых беседах; иные находят его изменившимся, озабоченным и не вносящим в разговор ту долю, которая прежде была так значительна. Но я не из числа таковых, и мы с трудом кончаем одну тему разговора, в сущности не заканчивая, то есть не исчерпывая ее никогда" (подлинник по-французски. - Московский пушкинист, 1. Статьи и материалы под ред. М. Цявловского. М, 1927, стр. 24-25).} Записи дневника А. И. Тургенева неопровержимо свидетельствуют, что он не преувеличил своей близости к поэту: Пушкин делился с ним своими историческими раздумиями, своими мыслями по самым разнообразным предметам. Одной из самых животрепещущих тем в то время была чаадаевская история. Пушкин написал Чаадаеву 19 октября подробное письмо со своей оценкой первого "Философического письма", однако разразившиеся репрессии побудили Пушкина воздержаться от отсылки письма: серьезная полемика была небезопасна в условиях, когда Чаадаев стал жертвой правительственных гонений. Скорее всего, именно это письмо к Чаадаеву, в котором Пушкин подробно изложил свое мнение о ходе исторического развития России, поэт прочел А. И. Тургеневу 15 декабря 1836 года. Соглашаясь с чаадаевской оценкой современного состояния родины ("я должен вам сказать, что многое в вашем послании глубоко верно. Действительно, нужно сознаться, что наша общественная жизнь - грустная вещь. Что это отсутствие общественного мнения, что равнодушие ко всему, что является долгом, справедливостью и истиной, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству - поистине могут привести в отчаяние"; подлинник по-французски), Пушкин полностью отверг мысль о том, что у России нет прошлого; он писал Чаадаеву о многих славных страницах русской истории. Зная исторические и политические взгляды А. И. Тургенева, можно со всей ответственностью утверждать, что он разделял все основные положения письма Пушкина к Чаадаеву.

  Беседа 15 декабря 1836 года, затянувшаяся до полуночи, знаменательна также тем, что Пушкин прочел А. И. Тургеневу свое стихотворение "Памятник": "Портрет его в подражание Державину - "весь я не умру!"", - гласит дневниковая запись А. И. Тургенева. Как установил М. П. Алексеев, сохранилось только два достоверных свидетельства о "Памятнике" Пушкина, относящихся к 1836 году, т. е. ко времени его создания, - это письмо Александра Карамзина к его брату Андрею из Петербурга, датированное 31 августа 1836 года, в котором сообщалось, что Пушкин читал это стихотворение Н. Муханову, и запись А. И. Тургенева от 15 декабря 1836 года. {М. П. Алексеев. "Памятник" Пушкина по исследованиям последнего двадцатипятилетия. Уч. зап. Горьк. унив., вып. 57, 1962, стр. 239-243.}

  А. И. Тургенев записал, что, помимо чтения "Памятника" и письма к Чаадаеву, в этот вечер он беседовал с Пушкиным о восстании декабристов: "О М. Орлове и Кисел<еве>, Ермол<ове> и кн. Менш<икове>. Знали и ожидали: "без нас не обойдутся"". Судя по записи в дневнике А. И. Тургенева, сначала Пушкин прочел "Памятник", затем разговор перешел на восстание декабристов и, наконец, Пушкин ознакомил его со своим неотправленным письмом к Чаадаеву. Итак, стихотворение "Памятник", в котором Пушкин писал, "что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал", естественно направило разговор в русло декабристского движения. Беседуя с А. И. Тургеневым о декабристах, Пушкин вспомнил о своем письме к Чаадаеву, в котором, как указано выше, он писал об истории России и о ее современном состоянии: тема неотправленного письма от 19 октября 1836 года органически входила в круг тех острых политических вопросов, которые были предметом обсуждения между Пушкиным и А. И. Тургеневым в этот вечер.

  В декабре 1836 года и в январе 1837 года А. И. Тургенев неоднократно встречает Пушкина у Карамзиных, Вяземского, Фикельмонов, бывает на квартире поэта, принимает его у себя. 15 января 1837 года Пушкин читает А. И. Тургеневу "стихи к Морю о брате". 21 января Александр Иванович спешит сообщить Н. И. Тургеневу в Париж: "Когда-то к. Вяземский написал стихи к морю; вскоре после того прошел слух, что тебя схватили в Англии; вот что Пушкин написал тогда к морю:

  

  

   Так море, древний душегубец,

  

  

   Воспламеняет гений твой?

  

  

   Ты славишь лирой золотой

  

  

   Нептуна грозного трезубец.

  

  

   Не славь его. В наш гнусный век

  

  

   Седой Нептун земли союзник.

  

  

&n