Тургенев Иван Сергеевич - Письма (1831-1849)

ежду тем это правда - и ваше предсказание сбылось. Честное слово, я говорю сущую правду (какое ужасное перо!). Вы увидите, что я вернусь сильный и здоровый, как бык! Через час я отправляюсь отсюда (вниз по Роне) до Баланс. Из Баланс - на лошадях до Авиньона, куда приеду завтра, в 4 ч. утра; отдохну, схожу посмотреть папский дворец. Потом поеду по железной дороге в Ним, оттуда (послезавтра) - в Арль и Марсель; во вторник еду дальше, в Иер. Вот план моего путешествия. Если у вас есть карта Франции, загляните и нее. Поскольку пароход отходит не раньше десяти часов, я успею немного осмотреть Лион, который вчера в ночной темноте показался мне весьма примечательным. Двойная дуга огней на мосту, отражаясь в воде, всегда производит на меня какое-то странное впечатление, особенно когда рока широкая, а небо ясное. (Я вспоминаю о вашем "Между небом и водой"³.) А вы что поделываете? Сочиняете? Читаете? Когда вы уезжаете из Куртавнеля? Напишите мне до востребования в Марсель; я не уеду дальше его окрестностей, и в случае необходимости на почте будут знать, куда пересылать письма, пришедшие на мое имя,- а ведь они придут, не так ли?

   Только что вошел гарсон и сказал мне, что пароход действительно отходит лишь в десять часов, но так как я оплатил свое место в конторе по найму дилижансов, мне следует ехать в нем (в дилижансе) сейчас же на пристань. Поэтому считайте это письмо лишь маленькой записочкой, написанной наскоро, и не судите по нему о следующих! Итак, до свидания, будьте здоровы, счастливы и веселы; жму ваши ручки крепко, крепко. Тысячу дружеских приветов всем. Настоящая моя переписка начнется завтра в Ниже. Завтра я напишу вам в Париж на улицу Дуэ. Сегодня же пишу еще в Куртавнель. Милый Куртавнель! До свиданья, die einzige, liebste!- Gott segne Sie tausend Mal! Die heissesten Griisse Ihrem ganzen Lieben Wesen. Auf Wiedersehen. - Morgen erst einen wahren Brief.

   {* единственная, любимая! Бог да благословит вас тысячу раз! Самые горячие приветы всему вашему милому существу. До свидания. Лишь завтра - настоящее письмо. Ваш старый любящий, верный друг И. Т. (нем.).}

  

   На обороте:

  

  

   С французского:

  

   Guten Morgen, Liebste, Theuerste, Einzige! {Доброе утро, самая Любимая, Дорогая, Единственная! (нем.).}

   Добрый день, милостивая государыня! Вот наконец я и добрался до цели моих странствований! Я приехал сюда вчера, после двухдневного пребывания в Тулоне, где меня задержало легкое недомогание, теперь совершенно прошедшее, которое, впрочем, но имело решительно ничего общего с моей покойной невралгией,- потому что я имею основание надеяться, что на сей раз она действительно скончалась.- Я занимаю хорошенькую комнатку в Европейской гостинице, выходящую на террасу, с которой открывается великолепный вид: обширная, сплошь зеленая равнина, вся покрытая апельсинными, оливковыми, фиговыми и тутовыми деревьями (я, право, очень недоволен всеми этими окончаниями на ыми), среди которых там и сям поднимаются веера, или, вернее, своеобразные султаны пальм. Эта равнина, окаймленная справа и слева довольно высокими холмами, оканчивается проливом, по ту сторону которого расстилаются и синеют, наподобие Капри, Иерские острова. Вдоль берега идет ряд приморских сосен. Все это было бы прелестно, если бы не дождь, который не перестает уже четыре дня и в настоящую минуту окутывает всю эту прекрасную равнину сплошным тускло-серым туманом. Я рассчитываю пробыть здесь дней десять. Надеюсь, что дождь не будет продолжаться вечно, если же будет, тогда, честное слово, примусь за работу - всем на страх. Последнее письмо я отправил вам из Марселя¹ в день моего отъезда в Тулон. Следует рассказать вам, что я делал с тех пор. Но так уж много... и все же. Я приехал в Тулон ранним утром после ночного, довольно неприятного путешествия но плохим дорогам. Тулон довольно красивый город, не слишком грязный, что во Франции много значит. Погода была довольно-таки нелепая: большие и тяжелые дождевые тучи проходили над городом, извергая настоящие потоки воды, которая из-за безветрия падала почти отвесно; затем, как только ливень проходил, яркое солнце, сияющее и веселое, ударяло в дома и в струящиеся водой улицы. Тулон окружен высокими серо-желтыми горами; ничего не могло быть прелестнее, чем видеть, как они мало-помалу выступали на свет сквозь последнюю дымку уходившего ливня. Я сел в небольшую парусную лодку и прокатился по рейду, который очень красив и обширен. Мы прошли мимо фрегата "Мюирон", на котором Наполеон вернулся из Египта; он заботливо сохраняется в гавани²; на рейде находилось около двадцати военных кораблей. В течение часа с четвертью, пока продолжалась моя прогулка, прошло два или три ливня, всё без ветра; игра красок - до, во время и после дождя - на море представляла собой нечто волшебное. Оно принимало иногда цвет перламутровой китайской туши с синеватыми отливами, потом становилось темно-зеленым благородного тона или светло-синим с золотыми искорками; направо оно было молочно-белым; налево, у скал, темно-серым с пенистой каймой... и всё это изменялось, ежеминутно перемещалось, в зависимости от того, куда я поворачивал голову или как проходили облака. Наконец я вернулся и направился пешком к Арсеналу, с намерением поглядеть на каторжников³; но как только заявил, что я иностранец, и притом русский, меня решительно отказались впустить. Здесь, видимо, на этот счет получены новые и очень строгие распоряжения. Я возвратился к себе в гостиницу и уже приготовился было охать в Иер, как вдруг у меня сделался какой-то нервный желудочный приступ, принудивший меня остаться. Я послал за доктором, который дал мне успокоительных средств, предписал покой, и двадцать четыре часа спустя, то есть вчера в четыре часа, я уехал, совершенно поправившись, свежий и бодрый, в Иер, куда прибыл как раз вовремя, чтобы сесть за стол с каким-то рыжим англичанином, страшно стесненным во всех своих движениях галстуком наподобие кринолина в два фута вышины, со старым чахоточным господином отталкивающей наружности - какой-то козел с глазами попугая - и со старым капитаном африканских стрелков, добрым малым, который, впрочем, только и мечтает, как съесть живьем социалистов, поскольку выработал подобную привычку, общаясь с бедуинами...

   До чего же мерзкое и отвратительное учреждение армия - das slehende Heer {действующая армия (нем.).}, как говорят немцы. Эти африканские стрелки, например, со слов их собственного капитана, никому не дают пощады, убивают безоружных людей, насилуют и грабят, и тем не менее ото превосходные солдаты, очень послушные, любящие прежде всего Порядок, славные и веселые парни. Чтоб их всех разорвало! Этот старый капитан с его простодушным лицом и веселой улыбкой произвел на меня впечатление людоеда. Как он сожалел, что не расстреляли всех парижских бунтовщиков! Как он был глуп, ни единой человеческой мысли не было в его тупой солдатской голове! И такова большая часть армии. И том не менее еще многие века без них но смогут обходиться. Фи! фи!

   Признаюсь, что, поднявшись сегодня с постели, я первым делом отправился на почту. У меня было очень мало надежды найти там письмо... и, действительно, его там но было, увы! Но я надеюсь быть более счастливым завтра или послезавтра. Все потому, что Иер находится на краю света; кажется, письма из Марселя приходят туда только через сутки. Я уверен, что сейчас вас уже нот в Куртавнеле; последние мои два письма были адресованы на улицу Дуэ; получили ли вы их?

   Как вы поживаете? Что поделываете? Как ваше здоровье? Хорошо, не так ли? Занимаетесь ли вы устройством вашего дома? Я обедаю у вас в воскресенье, 5-го; угодно ли вам принять это приглашение?- Так решено, 5-го, в вашей маленькой китайской гостиной, у вас будет за столом один лишний гость. Я прошу на этот день русскую шарлотку.

   Дождь, кажется, намерен перестать; но небо все еще серое от края и до края, без малейшего просвета. Сегодня, после похода на почту, я вошел в церковь, очень старинную и очень хорошо сохранившуюся. Внутренность ее мрачна и темна; свет едва в нее проникает сквозь цветные стекла - белого нет ни одного. В ту минуту, как я вошел, все священники (их было несколько) в торжественном траурном облачении готовились петь "Реквием" перед гробом, покрытым черным сукном и окруженным желтыми восковыми свечами; на стульях неподвижно сидело около сотни людей. Священники и мальчики-певчие принялись петь резкими и фальшивыми голосами... Положительно, я предпочитаю открытый воздух, костер и игрища древних.

   Кстати о древних: я собираюсь как-нибудь на днях отправиться на один из островов с "Одиссеей" и пробыть там неопределенное время...

   Ну, что же вам еще сказать? Потому что нельзя же посылать вам чистый лист - нельзя, да я и не хочу этого. {*} Как ваше здоровье? Вы не забыли меня? {* Написано по-русски.} Вот, догадайтесь, что это значит. Это не так уж трудно. А! браво! вот солнце пронзило тучи своим взором... каким? огненным или пламенным? ну, вот и ушло.

   У меня в работе - еще одна комедия⁴, которую я хочу окон -чить до отъезда из Иера. Придется одну из них перевести для вас в течение зимы. Дело в том, что я вас немножко побаиваюсь, знаете ли вы это? Все равно, это надо будет сделать.

   Ну, что же? дают ли, наконец,⁵ "Иоанну Безумную"⁵? Я но вижу об этом даже самого скромного оповещения в газетах. Будут ли у вас хоть какие-нибудь "glimpses" {"проблески" (англ.).} музыки "Пророка"⁶ к моему возвращению? Это мы увидим. А теперь дайте мне вашу руку, чтобы я пожал ее крепко, очень крепко; да благословит вас бог миллион раз. Тысячу дружеских приветствий всем вашим. Что делает Виардо? Здоров ли он? Итак, до свидания - за столом - 5-го. Golt Eegno Sie. Ihr troue Freund {Да благословит вас бог. Ваш верный друг (нем.).} И. T.

   Я напишу вам послезавтра - а также через два дня еще, до моего отъезда из Иера.

  

  

   С немецкого:

  

   Я приехал сегодня утром - и уже с утра, по моей похвальной привычке, сижу опять больной в своей комнате. Как Вы поживаете? Надеюсь, хорошо. Я был бы очень рад увидеть Вашего мужа, если он ничем не занят. Дайте, пожалуйста, подателю записки новый адрес Герцена¹. Привет воинственному Горацию². До свидания - надеюсь - скорого.

   Boulevard des Capucines {Бульвар Капуцинок (франц.).}, 13.

   Понедельник.

  

   На обороте:

  

  

  

   С немецкого:

  

   Дорогая госпожа Гервег, мне гораздо лучше - мне разрешили сегодня выезжать - но понемногу, как Вы поживаете? Пожалуйста, сообщите через Вашу служанку, сколько Вы даете Рейе, когда он приходит? Он был у меня четыре раза. До скорого свидания. Привет Вашему мужу.

   Понедельник.

  

   На обороте:

  

  

   С французского:

  

   Добрый день, милостивая государыня, как вы поживаете? Хорошо, не правда ли? Ну, что ж! я тоже чувствую себя неплохо. Добрый Мюллер, с которым я провел почти весь вчерашний день, должен был вам об этом сообщить.

   В парижском воздухе, должно быть, заключается что-то неприятное для моих нервов. Этот коварный Париж! А все-таки я его люблю. Признаюсь вам, что я немножко скучаю в Версале,- но буду тверд. Я перевожу¹, читаю Сен-Симона², гуляю, хожу в кафе читать газеты - и при моем появлении его завсегдатаи, старые, дряхлые буржуа, которые в первый день смотрели на меня исподлобья и искоса, как обыкновенно смотрят загнанные собаками кабаны на картинах, представляющих охоту, уже начинают приподнимать свои шляпы. Я смотрю на их нескончаемые партии в домино, прерываемые в одних и тех же местах одними и теми же шутками - по одному су за сотню! - и спрашиваю себя: что же такое жизнь, как сказал бы г-н, Виктор Гюго³. Нет, я ни о чем не спрашиваю себя, я смотрю на эти "луковичные растения", и вид их неизменного и попросту глупого спокойствия внушает мне нечто вроде унылого смирения,- это тот же хлороформ... пусть мне вырывают коренной зуб!

   Вы надеетесь, что я сообщу вам что-нибудь о Версале? да? Ну, так вы ошибаетесь. Вы знаете мою любовь к неожиданному, а здесь я мог бы повторить лишь все те истертые донельзя суждения, которые слышал и повторял тысячу раз. Впрочем, если я напишу вам следующие слова: "величие, уединение, безмолвие, белые статуи, голые деревья, обледенелые фонтаны, великие воспоминания, длинные пустынные аллеи" - при помощи этих слов, которые вы можете пересыпать, как камушки калейдоскопа,- с вашим воображением и вашим умом (о! о!) вы сами будете вполне в состоянии сказать себе всё, что я мог бы вам написать, и еще в тысячу миллионов раз лучше (спешу прибавить эти последние слова, иначе моя фраза стала бы фатовской до ужаса), если вы не предпочтете заняться чем-нибудь другим, чего не могу вам не посоветовать.

   Между тем я был у О. Берне; картина его слаба и холодна⁴.

   Я познакомился с двумя собаками: одна общительна, весела, ветрена, мало или вовсе не воспитанна, умна, насмешлива и плутовата, в наилучших отношениях со всеми и, по правде говоря, без настоящего чувства собственного достоинства; другая кротка, мечтательна, ленива и лакомка, вскормленная на сочинениях Ламартина, вкрадчива и заносчива одновременно⁵. Собаки эти посещают то же кафе, что и я. Первая принадлежит (если собака может принадлежать!!!) маленькому военному хирургу, очень худому, очень безобразному и очень угрюмому; хозяйка же второй собаки - кассирша, маленькая старушка, до того добрая, что стала беззубой.- Есть люди, которые на вас производят подобное впечатление.- Первую собаку я приглашал к себе в гости, но она полагает, что хозяин накажет ее за это плеткой; я не мог противопоставить ей разумных доводов и удовольствовался тем, что дал кусочек сахара, который она в то же мгновенье сгрызла, учтиво и быстро виляя хвостом.

   А засим целую ваши прекрасные руки и остаюсь навсегда

   P. S. До встречи в пятницу вечером или в субботу утром.

  

  

   С немецкого:

  

   На что Вам невинный Авель¹? Он живет - по улице Латур д'Овернь, 36. Я буду иметь удовольствие сегодня Вас увидеть либо в Вашем доме, либо у Герцена.

  

   102. Полине Виардо

  

   С французского:

  

   Борьба всё еще продолжается, но я надеюсь, что мы в конце концов одержим победу. Вот уже четыре дня я наполняю себя опием спереди и сзади. Впрочем, за мной здесь такой хороший уход, словно захворал я в Куртавнеле¹. Но ведь в Куртавнеле захворать невозможно! Он, должно быть, теперь очарователен, не так ли? В течение последних трех дней люди в Париже мрут, как мухи; ото посошок холеры, по крайней мере, надо на это надеяться. Посылаю вам маленькую, касающуюся вас вырезку из статьи Жанена о бенефисе м-ль Жорж; как вы увидите, любезнее быть нельзя. Он отдает вам должное, стараясь загладить свою вину,- вот почему он так красноречив².

   Итак, вы возвращаетесь завтра; боюсь, что еще буду не в состоянии навестить вас, но надеюсь, что смогу это сделать послезавтра. Тысяча дружеских приветов Виардо, м-ль Берте, г-ну и г-же Сичес. Эту записку вам, вероятно, передадут завтра утром в Розе; вы сможете послать ее Виардо вместе с вырезкой из Жанена. Итак, до свиданья и тысячу раз да благословит вас бог.

   P. S. Слово, которое невозможно прочитать,- игривость.

  

   103. Полине Виардо

  

   С французского:

  

   Приветствую вас письмом, потому что мне не суждено сделать это иначе. Человек предполагает, а бог располагает! И завтра я не смогу увидеть вас, и даже не знаю, когда смогу это сделать, потому что болезнь моя всё растет и процветает. Терпение! по вы согласитесь, что мне не везет. Только бы вы были здоровы! Сообщите о себе, и тысячу раз да благословит вас бог. Крепко жму вам руки. Прощайте.

   На обороте:

  

  

   С французского:

  

   Ну что ж, дела идут недурно, аппетит явно восстанавливается. Посмотрим, что завтра скажет доктор. Итак, вы - в Куртавнеле. 8 ч. утра. Вы, может быть, на крыльце со стороны двора, слушаете пение соловья. Ведь у соловьев никогда не бывает холеры, не так ли? Что касается холеры, если бы я осмелился... Ну да что уж там, отважусь. Итак, да будет вам известно, что при этой болезни многократно делают промывание кишечника. В этой веселой стране Франции делают их обычно пожилые женщины. И вот, когда моя сиделка готова была выполнить свою миссию и я уже ей "открыл свое лоно", к моему великому изумлению, вместо жесткого остроконечного клюва известной птицы я почувствовал, что она вводит палец... Удивленный, почти испуганный стремительно прихожу в себя. "Что вы там делаете, милостивая государыня?" - "Ах, милостивый государь, я всегда начинаю с этого: я недостаточно хороню вижу". В конце концов мне пришлось ей посветить... Это было очень трудно... я был вынужден обвести свою руку вокруг ее головы... Ну и картина!

   Рейе только что вышел, но мне он ни за что но хочет позволить выйти раньше завтрашнего дня, да и то разрешает только небольшую прогулку в экипаже. Сегодня ночью умер Бюжо¹. Я очень взволнован чтением газет: это сплошной крик негодования! Все - и "La Presse", и "Le National", и "Le Siecle" - все призывают французов к оружию² - и они правы. Сколько обнаружилось неумелости, самонадеянности, сколько коварства и цинизма! Завтра или послезавтра ожидают взрыва. Ответ Лессепа Удино поразителен³.

   Из верного источника я узнал две новости, одна из них хорошая, а другая плохая: Гайнау был раздавлен венграми под стенами Пресбурга, и дело было гораздо хуже, чем об этом сообщают газеты⁴ - но зато русские разбили Дембинского⁵. К черту всякое национальное чувство! Для честного человека есть только одно отечество - демократия, а если русские победят, ей будет нанесен смертельный удар.

   Я напишу вам завтра. В Куртавнель не могу приехать раньше среды или четверга. А до тех пор будьте здоровы и тысячу раз да благословит вас бог. Привет всем обитателям вашего поместья. Крепко жму вашу руку. Auf Wiedersehen {До свидания (нем.).}!

  

  

   С французского:

  

   Добрый вечер, милостивая государыня. Как вы поживаете в Куртавнеле? Держу тысячу против одного, что вы не угадаете, чем... По хорош же я, предлагая тысячу против одного - ведь вы уже всё угадали при виде этого лоскута нотной бумаги. Да, милостивая государыня, это я сочинил то, что вы видите - музыку и слова, даю вам слово! Сколько это мне стоило труда, пота, умственных мучений, не поддается описанию. Мотив я нашел довольно скоро - вы понимаете: вдохновение! - но затем подобрать его на фортепьяно и еще записать... Я разорвал четыре или пять черновиков и все-таки даже теперь не уверен в том, что не написал чего-нибудь до невозможности чудовищного. В каком это тоне, скажите пожалуйста? Мне пришлось с величайшим трудом по крохам собирать всё, что всплывало в моей музыкальной памяти. У меня голова от этого болит, уверяю вас. Что за труд! Как бы то ни было, это заставит нас, быть может, минуты две посмеяться¹. Впрочем, чувствую я себя несравненно лучше, чем пою,- завтра я в первый раз выйду. Пожалуйста, подберите к этому бас, как для тех нот, которые я писал наудачу. Если бы Мануэль увидел меня за работой,- это напомнило бы ему о стихах, которые он сочинял на куртавнельском мосту, описывая судорожные круги ногой и делая грациозные округленные движения руками. Чёрт возьми! неужели так трудно сочинять музыку? Мейербер великий человек²!!

  

   Понедельник.

  

   Проснувшись, я нашел ваше письмо и уже вовсе не расположен шутить. Какое несчастье! Как подумаешь, сколько дурных и бесполезных вещей существует на свете - холера, град, короли, солдаты и т. д., и т. д. ... Неужели бог - такой человеконенавистник? Кстати о холере, она с неистовством продолжает свою опустошительную деятельность: то ей благоприятствовала жара, теперь ее развитию способствует холод. Она умеет приспособляться ко всякому режиму, эта пройдоха. Что до меня, то я чувствую, как ее когти отпускают меня, но происходит это медленно; мне было разрешено выйти сегодня - и вдруг у меня делается на щеке что-то вроде флюса! Где, чёрт возьми, мог я простудиться, не выходя из своей комнаты? И вот я вынужден не покидать ее и сегодня. Бедствие, случившееся в Куртавнеле, напоминает мне тягостную сцену, свидетелем которой я был в России. Целая крестьянская семья выехала г, телеге, чтобы заняться уборкой своего поля, находившегося в нескольких верстах от их села; и вдруг ужаснейший град дочиста уничтожает весь урожай; - прекрасное поле превратилось и грязную лужу. Мне случилось проходить мимо; все они безмолвно сидели вокруг своей телеги; женщины плакали; отец, с непокрытой головой и обнаженной грудью, ничего не говорил. Я подошел к ним, хотел было их утешить, но при первом моем слове мужик медленно повалился ничком и обеими руками натянул свою рубаху из грубого холста на голову. Это было последним движением умирающего Сократа; последний и безмолвный протест человека против бездушия себе подобных или жестокого равнодушия природы. Да, она такова: она равнодушна; - душа существует только в нас и, может быть, немного вокруг нас... это слабое сияние, которое печная ночь неизменно стремится поглотить. Но это но мотает злодейке-природе быть восхитительно-прекрасной, и соловей может очаровывать нас и восхищать, а тем временем какое-нибудь несчастное, полураздавленное насекомое мучительно умирает у него в зобу.

   Проклятие, как это мрачно! - мне кажется, что я чересчур красноречив,- но это ничего. Что же еще сказать мне вам, прежде чем окончить письмо? Что я весьма признателен г-же Сичес за участие, которое она во мне принимает, и что я не лишен чувства благодарности и буду очень рад повидать ее в четверг, если это будет возможно. Потому что выехать до этого дня - и думать нечего. Впрочем, прошу вас передать от меня тысячу дружеских приветив всем и г-ну Морису Сайду в частности, если он не возражает и если не позабыл меня. Будьте здоровы, веселитесь хорошенько, и да благословит вас бог. Кстати, я нашел три сюжета; правда, псе они очень плохи, но, проявив настойчивость, может быть, я что-нибудь и сочиню.

   До свиданья послезавтра. А пока очень дружески жму вам руки... Seien Sie tauseadmal gesegnet {Будьте тысячу раз благословенны (нем.).}.

  

  

   С французского:

  

   Коль скоро вы были так добры, пожелав получить обо мне известия, сообщаю их вам. Я еще не совсем здоров, но мне лучше; ди<арея>, обращаясь в бегство, подобно парфянам, пускает в меня стрелы; силы мои начинают понемногу восстанавливаться после перенесенного потрясения. Надеюсь, что, с помощью божией и моего доброго доктора, я буду совсем здоров к концу недели. Погода великолепная, даже слишком хорошая, потому что эта жара не полезна для нас, бедных больных, зато в деревне должно быть прелестно. Поклон от меня Куртавнелю, начиная с г-на и г-жи Сичес и кончая моим прекрасным каштаном. Будьте здоровы, гуляйте много и возвращайтесь к нам загорелой и сильной... Тысяча Приветов Виардо. Очень крепко жму вам обе руки. До свидания.

  

  

   С французского:

  

   Должно быть, я забыл три раза плюнуть, когда писал вам вчера, что холера выпустила меня из своих когтей; она отомстила мне, послав новый приступ. Слава богу, довольно легкий, который, однако, уложил меня опять в постель. Сегодня мне чуть-чуть лучше, но я с огорчением вижу, что нечего и думать о поездке в Куртавнель. Вот уж не везет мне. И хоть бы я позволил себе малейшую неосторожность! Нет, ничего подобного! Я увижу вас завтра, если только вы будете добры сами меня навестить. Итак, до свиданья. Приветствую вас довольно печальным образов, но жму вашу руку так крепко, как только могу. Всем - тысячу добрых пожеланий.

  

   Сегодня уже 12-й день; я очень ослабел сейчас. Всё это время я ничего не ел, кроме слабительных... А что, крахмал - питателен?

  

   На обороте:

  

  

   С французского:

  

   Добрый день, милостивая государыня; как вы поживаете? Все обитатели Куртавнеля чувствуют себя хорошо и кланяются вам. Они поручили мне дать вам отчет о вчерашнем дне. Вот этот отчет¹.

   После вашего отъезда все отправились спать и спали до десяти часов; затем встали, довольно молчаливо позавтракали, поиграли но спеша на бильярде, затем принялись за дело: м-ль Берта с Луизой, г-н Сичес с газетой, г-жа Сичес не знаю где, а я в маленьком кабинете стал обдумывать известный вам сюжет. Я размышлял в точение часа, затем читал по-испански, затем написал полстраницы на этот сюжет, затем отправился в большую гостиную, где с удивлением увидел, что еще только два часа. Тогда я в продолжение трех четвертой часа занимался с Луизой, которая начинает немного забывать немецкий язык, но сделала очень немного орфографических ошибок в диктанте; потом я отправился гулять один, а после моего возвращения всё общество (вместе со мною) отправилось гулять до обеда, который был в пять часов. После обеда время, которое до тех пор тянулось, как тянет лапку раненая куропатка, показалось мне не таким долгим; правда, я проспал до 9 часов, вследствие усталости, вызванной моими двумя прогулками. В 9 часов нам принесли чай - или, скорее, швейцарскую микстуру из Розе, которую мы пили, приправляя этот простой ужин легкой беседой, учтивой и сдержанной, о предметах вполне знакомых и очень мало интересных. Боркен или Мармонтель, как и всякий другой автор нравственных и поучительных книг, был бы удовлетворен, я уверен, видя наше скромное и благопристойное поведение, нашу взаимную уступчивость, которую легкая сонливость делала еще более приятной. Наконец, насладившись в течение часа обществом себе подобных (удовольствие, для которого, как утверждают, создан человек), мы встали со своих мест, направились в столовую, взяли светильники, пожелали друг другу доброй ночи и; легли в постели, где тотчас заснули.

   Нынче утром погода очень хорошая и очень мягкая; я совершил довольно большую прогулку перед завтраком и пишу вам теперь между завтраком и бильярдом, из страха, как бы почтальон не пришел раньте обыкновенного. Мы будем ожидать его завтра с еще большим нетерпением. В течение прогулки я разрабатывал мой сюжет и думал о многом. Es ist so voll Erinnerungen - allos {Здесь всё исполнено воспоминаний - всё... (нем.).}... Теперь мне остается только умолять вас беречь ваше драгоценное здоровье и пожелать вам всего, что только есть самого чудесного под небесами. Да благословит вас бог тысячу раз! Мы все вас приветствуем, и я жму вам руки очень, очень крепко. Тысяча дружеских приветов Виардо и прочим друзьям. Попросите, пожалуйста, Мюллера передать мне через вас новости о нашем друге Герцене. Не пришло ли на мое имя посылки или письма? Не забудьте ни о лодке, ни о чае.

   Час дня.- Почтальон еще не пришел, я прибавлю несколько слов. Погода прелестная, и Куртавнель сегодня очень красив и мил. Я провел всё утро в парке. Что вы делаете в эту минуту? Вот вопрос, который мы задаем себе каждую четверть часа. Sic mussen jetzt an mich denken denn Ich bin diese ganze Zeit ganz in Ihr Angodcnken versunken werden... Liebe, theuere {Вы должны теперь думать обо мне, потому что я всё это время целиком погружен в воспоминания о вас - любимая, дорогая! (нем.).}. Ну, что ж! Впрочем, все чувствуют себя сегодня еще лучше, чем вчера. Еще раз прощайте, будьте здоровы и до свиданья.

  

  

   С французского:

  

   Вот вам, милостивая государыня, второй бюллетень.

   Все чувствуют себя прекрасно: воздух Бри положительно очень здоров. Теперь половина двенадцатого утра; мы с нетерпением ожидаем почтальона, который, надеюсь, доставит нам хорошие вести. Вчерашний день был менее однообразен, чем позавчерашний. Мы совершили большую прогулку, а затем вечером, в то время как мы играли в вист, произошло большое событие. Вот что случилось: громадная крыса забралась на кухню, а Вероника, у которой она накануне сгрызла туфлю (какое прожорливое животное! пусть бы еще это была туфля Мюллера), изловчилась заткнуть тряпкой и двумя большими камнями дыру, служившую крысе убежищем. Она прибегает; она сообщает нам эту великую новость. Мы все встаем, все вооружаемся палками и входим в кухню. Несчастная крыса укрылась под шкафом в углу; ее оттуда выгоняют,- она выходит, Вероника бьет по ней, но промахивается; крыса возвращается под шкаф и исчезает. Ищут, ищут во всех углах,- крысы нет. Напрасны все старания - наконец, Вероника догадывается выдвинуть совсем маленький ящичек... в воздухе быстро мелькает длинный серый хвост,- хитрая бестия забилась туда! Она соскакивает с быстротой молнии,- ее хотят пристукнуть - она снова исчезает. На этот раз ее ищут полчаса,- ничего! И заметьте, что в кухне очень мало мебели. Выбившись из сил, мы удаляемся, мы снова садимся за вист. Но вот входит Вороника, неся щипцами труп своего врага. Вообразите себе, куда спряталась крыса! В кухне на столе стоял стул, а на этом стуле лежало платье Вероники, и крыса забралась в один из его рукавов. Заметьте, что я перебирал это платье четыре или пять раз во время наших поисков. Не восхищаетесь ли ни присутствием духа, быстротой и догадливостью, силой характера этого маленького зверька? Человек, в такой опасности, сто раз потерял бы голову. Вероника хотела уже уйти и отказаться от поисков, когда, к несчастью, один из рукавов ее платья чуть приметно шевельнулся... бедная крыса заслуживала того, чтоб спасти свою шкуру.

   Это последнее выражение напомнило мне, что в "Le National" я прочел прискорбное известие: кажется, арестовали нескольких немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Герцена. Известите меня о них, прошу вас. Реакция совсем опьянена победой и теперь явится во всем своем цинизме¹.

   Погода сегодня очень мягкая, но в июне хотелось бы чего-нибудь иного, а не молочного неба и легкого ветерка, который, возможно, всё же слишком свеж. Вы привезете нам снова ясные дни. Мы не ждем вас раньше субботы. Мы покорились этому... Маленькая заметка от дирекции в газете не оставляет нам на этот счет никаких иллюзий. Терпение! но как мы будем счастливы снова вас увидеть! Что насчет лодки - говорили ли вы об этом? Я был бы очень рад увидеть рвы вычищенными ко дню вашего приезда. Всё, вплоть до деревьев, должно выглядеть праздничным в этот день.

   Оставляю немножко места для Луизы, а также для других. Г-жа Сичес совсем оправилась от болезни. А вы, ради неба, вы как себя чувствуете?

   P. S. Мы наконец получили письмо (половина четвертого). Слава богу, всё шло хорошо во вторник. Во имя неба, берегите себя. Вы ведь не только для себя бережете свое здоровье. Тысяча приветов В<иардо> и остальным.

  

  

   С французского:

  

   Добрый день, милостивая государыня. Guten Morgen, theuerstes Wesen {Доброе утро, дорогое существо (нем.).}.

   Я пишу вам это письмо в гостиной г-на и г-жи Сичес, на улице Лафит, 11. Сейчас 4 часа - следовательно, вы уже шесть часов в Лондоне¹. Должно быть, вы доехали приятно и благополучно. Этой ночью я несколько раз просыпался и всё думал о вас: я видел, как вы стоите, наклонившись над колесом парохода, и смотрите на белую пену зеленого моря. Господь да хранит и благословит вас! И еще не знаю, когда мы поедем в Куртавнель; вероятно, завтра. Г-н и г-жа Сичес отправились за покупками, а я всё утро был занят укладкой и перевозкой моих вещей. Однако я всё же успел просмотреть фельетоны всех газет. Многие из них отзываются о последних представлениях "Пророка" и о вас с величайшей похвалой. "Le Courrier Francais" приглашает вас вернуться возможно скорее, чтобы снова завладеть "скипетром искусства". Г-н Жюль Жанен в большой статье, описывающей его поездку в Бельгию, два раза говорит о вас, следующим образом: "Представьте себе рай между двумя адами, Розу Шери между двумя дуэньями, самое Виардо между двумя провинциальными тенорами"². Что вы скажете об этом самое - ведь ото такой же признак знаменитости для женщины, как отсутствие "г-н" для мужчины? Ощущаете ли вы, что на вас надвигается та опасность, о которой так изящно говорил остроумный г-н Низар? Кстати, не забудьте, что вы обещали мне заставить молчать скромность в ваших письмах... Я рассчитываю на это. Вот каковы мы! Статья г-на Ж<юля> Ж<анена> ужасно реак<ционна>, и всё же я чувствую, что если он будет продолжать в том же духе, я в конце концов начну почти уважать его!

   Итак, вы действительно в Лондоне, и я вам пишу... Мне всё еще не верится. А между тем это - сущая правда. Вы повидали уже милого Мануэля, которого я сердечно люблю и которого также обнимаю³. Я словно вижу его отсюда - всё такого же непоседливого - не правда ли? Кажется, г-жа Гризи выбрала для своего бенефиса "Гугенотов"? Вы ведь пойдете послушать ее и расскажете нам о ней, равно как и о г-же Зонтаг? Но "Пророк", "Пророк", "Пророк"?!!?

   Всё, что я пишу - довольно бессвязно... Ну, что же - достаточно того, что я себя понимаю и вы тоже понимаете меня. Говорят, природа боится пустоты, и в самом деле, пустота - скверная вещь.

   Вечером я иду смотреть "Д<он> Себастиана"⁴ и завтра напишу вам о нем. Итак, до завтра, и да хранит вас бог. Я уже сказал это раньше, но позволительно повторять то, о чем непрестанно думаешь. До завтра...

   Вторник, половина первого.

   Через полчаса мы едем в Куртавнель, где надеемся найти письмо от вас (если вы написали его вчера). Погода великолепная, а ведь "то никогда ничего не портит. Я был вчера на первом представлении "Д<он> Себастиана" и вышел после спектакля aburrido {в унынии (исп.).}. Да, слушая подобную музыку, отдаешь должное "Пророку". Это так старо, так пусто, так бессильно. Чувствуется, что автор был утомлен, и раздражен, когда писал свое произведение. Вообще нет ничего ужаснее итальянской музыки second hand {второго сорта (англ.).}, к тому же еще и не совсем, итальянской. Эти каватины, задуманные с таким размахом и звучащие столь пошло, бьют по нервам. Пресловутый септет - тоже не бог весть что и не стоит финала "Лючии"⁵. Зрительный зал был наполовину пуст; я получил кресло в партере за 4 1/2 франка,- Актеры не блистали. Массе был холоден, как заперший белый медведь. Марие неуклюже и добросовестно старался (если в театре были немцы, он должен был им понравиться). Порто был безвкусен и претенциозен (но у него есть одна милая ария, единственно приемлемая во всей партитуре). М-ль Массон - позвольте о ней не говорить.- Большой скверный фрукт, незрелый и кислый. Придумала себе трагические манеры - всё равно что нарумянилась,- и ладно! saiga que saliere {что будет, то будет (нем.).}. Вызовов не было. Если не считать клакеров - никто не шевельнулся. У Массе хороший голос, только он ровно ничего не выражает. Его голос - глухонемой от рождения.

   Простите, что посылаю вам письмо только на трех страницах, но мы должны ехать. Из Куртавнеля я вам буду писать письма ошеломляющей длины, сегодня же ограничиваюсь тем, что очень крепко, очень крепко жму вам руки и желаю вам всего, что только есть самого доброго, счастливого и прекрасного. До свиданья, и да благословит вас бог еще раз.

   Тысяча приветов Виардо, Мануэлю и г-ну Чорли.

  

   Gott scgne Sie tausendmal - Sie einzige Theuerste {Тысячу раз да благословит вас господь, вас, единственную, самую дорогую (нем.).}. Сегодня вечером я сяду за мое первое настоящее письмо. А посылаемое теперь - это всего лишь приветствие. Leben Sie wohl {Будьте здоровы (нем.).}.

  

  

   С французского:

  

   Да, мы всё еще в Париже, несмотря на наш вчерашний отъезд. По недоразумению наши билеты оказались помеченными средой вместо вторника, и мы обнаружили это, лишь находясь уже во дворе Пти-Сен-Мартен¹. Ничего не оставалось, как вернуться на улицу Лафит. Но сегодня, надеюсь, нас ничто не задержит.

   Мы еще но получили от вас писем (надеюсь найти хоть одно в Розе). Но в английских газетах я уже прочитал известие о вашем прибытии.- Но правда ли, вы хорошо доехали и теперь совсем здоровы? Um Gottcs Willen pflegen Sie Ihre liebe, theuero Gesundlicit {Ради бога, берегите ваше милое, дорогое здоровье (нем.).}. Вчера я мельком видел Мюллера, а затем нанес большой визит, я хочу сказать - продолжительный визит, барышням Виардо², с которыми долго беседовал. Они объявили мне, что во мне есть что-то мефистофельское, чем я был немало польщен, можете мне поверить. А вечером я смотрел Анри Моннье в "Импровизированном семействе". Ну так вот, он - не актер и даже не художник. То, что он делает,- тонко, остроумно, слегка высокомерно, изящно, вернее слишком изящно. Он играет для любителей, для людей со вкусом - и это едва ли вызывает у нас желание принадлежать к их числу (если вы вообще себя к ним относите). Ведь подлинной природе свойственна несравненно большая теплота; она плотнее, зауряднее, если хотите,- ведь только призраки пропускают свет. К тому же ему недостает сценического вдохновения и полной непринужденности, по которым узнается настоящий артист³. В этом отношении вы сделали огромный шаг вперед в вашей последней роли Фидес⁴. Теперь, помимо всех других качеств настоящей артистки, каковой вы являетесь, у вас есть еще и уверенность мастера, который не сомневается в себе и в своем труде. Хотя это и не похоже на комплимент, но я делаю вам именно комплимент, таково по крайней мере мое намерение. Я достаточно уже щадил вашу скромность, когда вы были в Париже. Теперь я хочу наверстать упущенное и вновь напоминаю вам, что вы сами обещали мне так поступать.

   Можете сообщить Виардо новость, которая не доставит ему большого удовольствия: все кандидаты Избирательного союза прошли; у последнего по количеству голосов - г-на Буенвилье - их оказалось на 4000 больше, чем у Гудшо, первого кандидата социалистического списка⁵. Ну и что же! - как любит выражаться Виардо.

   Это - тоже еще не письмо, а самое большее - запи