Тынянов Юрий Николаевич - Пушкин и Тютчев, Страница 2 - Книги

ишься о сохранении в памяти, а еще менее на бумаге, частностей жизни, потому что все настоящее и близкое представляется обыкновенным. Одна отдаленность наводит радужные цвета на происшествие". ⁹

Мы вправе предположить, что сообщение Плетнева, сделанное в 1869 г. в обстоятельствах, сугубо торжественных и официальных, было результатом некоторой подстановки, совершенной в духе его стереотипных представлений о пушкинской эпохе, тем более что уже к 40-м годам все факты пушкинской эпохи покрывались по отдаленности радужным лаком.

6 *

Еще один мелкий, но характерный факт. В 1829 г. Пушкин пишет эпиграмму "Собрание насекомых", где в тексте оставлены свободные места для имен. Имена предоставлялось угадывать; они были полуоткрыты метром: из характерных имен, приблизительно подходивших, в стих подставлялись те имена, которые по метру могли быть туда подставлены. Некоторые имена были угаданы и подставлены очень скоро как по характерным эпитетам, так и по метрическому месту, уделенному им. Такими бесспорными именами были Глинка (божия коровка), Каченовский (злой паук), Свиньин (российский жук); два же последних имени вызвали некоторые разногласия:

Вот *** черная мурашка,

Вот *** мелкая букашка.

Предание подставляло в первый стих последовательно Одина и Рюмина, во второй - Одина и Раича.

Имя Рюмина более или менее правдоподобно для первой строки. Имя же Одина для второй - один из вариантов, по-видимому, мало удачных. Расцветом деятельности Одина, как мелкого, но плодовитого поэта и бойкого, но среднего журналиста, были 1820-1825 гг.; в 1829 г. Один уже не был литературной фигурой, сколько-нибудь притягивавшей внимание. Между тем имя Раича, конечно, здесь более оправданно. Как раз в 1829-1830 гг. журнал "Галатея" занимает непримиримую позицию по отношению к Пушкину. **

Над мелкотою Раича как поэта смеялась в 1830 г. "Литературная газета", полемизировавшая с "Галатеей"; *** ср. в особенности насмешку над Раичем в N 13 (стр. 106): "Г. Раич счел за нужное отвечать критикам, не признававшим за ним таланта. Он напечатал в N 8 "Галатеи" нынешнего года следующее примечание: "Чтобы вывести некоторых из заблуждения, представляю здесь перечень моих сочинений" (следует список... из семи стихотворений). "Прочие мелкие стихотворения мои - переводы. В чем же obtrectatores **** нашли вялость воображения, щепетильную жеманность чувства (просим покорно найти толк в следующих словах!), недостаток воображения". Мы принуждены признать неоспоримость сего возражения. Таким образом, мелкота Раича как поэта была литеpатуpной чертой; он был не только "мелкий" (маленький) поэт, но и поэт "мелочей". (В противоположность Одину, который был маленьким, но не мелким поэтом: Один подвизался в жанре монументальной элегии, писал поэмы и т. д. Кюхельбекер назвал его в своем дневнике "горе-богатырем" - поэмы и элегии Одина претендуют на грандиозность). В экземпляре Пушкина, принадлежавшем П. А. Ефремову, имена проставлены, по-видимому, по нескольким спискам. ***** Так, в строках:

Вот *** черная мурашка,

Вот *** мелкая букашка,

- проставлены имена в первой - Рюмина, во второй - Раича, с правой же стороны зачеркнутые: к первой строке Раича, ко второй Рюмина. (По-видимому - отвергнутый Ефремовым вариант.) Но характерно, что с левой стороны первой строки приписано (и не зачеркнуто): Тютчев. Таким образом, до Ефремова докатился вариант:

Вот Тютчев - черная мурашка.

Здесь, конечно, нужно принять во внимание, что оба стиха:

Вот *** черная мурашка,

Вот *** мелкая букашка,

- легко путались между собою из-за полного стихового сходства. (Это видно хотя бы из-за отвергнутого Ефремовым варианта, где Рюмин и Раич просто поменялись местами в сходных стихах.)

Таким образом, имя Тютчева мы можем считать относящимся к одному из двух стихов. Возможно, что имя Тютчева ассоциировалось с именем его учителя и подменило его, но во всяком случае любопытен самый факт существования такой версии (хотя бы и в виде предположения, "отгадки"). Литературные отношения Пушкина к Тютчеву ("черной мурашке" или "мелкой букашке") рисовались, по-видимому, современникам в несколько ином виде, нежели в ретроспективно нарисованной Плетневым и Аксаковым картине.

* Материалом для этой главы я обязан Б. В. Томашевскому.¹⁰

** Ср. отзывы о "Евгении Онегине", статью "Письмо к Г-ну ***". "Галатея", 1830, N 7, 13, N 10, стр. 195, 196; N 14, стр. 124-139 и т. д.

*** Ср. "Литературная газета", 1830, N 8.

**** Недоброжелатели (лат.). - Прим. ред.

***** Основным для П. А. Ефремова является лобановский список.

Сомкнувшаяся в литературном сознании Плетнева в недвижную монументальную картину "пушкинская плеяда" совпала в своих очертаниях с более сложной, но тоже схематической картиной "пушкинской эпохи" в литературном сознании Аксакова.

В эти статические схемы и Плетнев и Аксаков привносили свое понимание литературной эволюции - и это понимание окрасило n необычно яркие цвета факты очень скромного значения.

Казалось бы, после того как в 1914 г. документально удостоверена принадлежность Пушкину характерного отзыва о Тютчеве, легенда о старшем поэте, благословляющем младшего, должна бы отпасть. Но такова сила монументальных образов, недвижных, статических групп в истории литературы, - они непроницаемы для фактов, и легенда душит, уплощает историю.

Но каковы причины того, что Пушкин обошел Тютчева, признав Хомякова и Шевырева? Причины эти столь сложны, что укажу только на некоторые. ¹¹

Это прежде всего - жанр Тютчева. Тютчев создает новый жанр - жанр почти внелитературного отрывка, фрагмента, стихотворения по поводу. Это поэт нарочито малой формы. Он сам сознает себя дилетантом. В ответном письме на приведенное письмо к Гагарину он отчетливо и намеренно ставит себя в ряд дилетантов: "Поразительная вещь - этот поток лиризма, который наводняет всю Европу; и главная причина этого явления - в чрезвычайно простом обстоятельстве, - в усовершенствованном механизме языков и стихосложения. Каждый человек в известном возрасте жизни - лирический поэт; все дело только за тем, чтобы развязать ему язык. *

* "Русский архив", 1879, кн. 2, стр. 119. ¹²

Здесь, на Западе, Тютчев забывает "звание певца" (выражение Аксакова) и в атмосфере западного и русского дилетантства находит новый жанр - фрагмент.

Между тем в русской литературной действительности творилось как раз то, о чем писал Тютчев по отношению к Западу: "развитие поэтического языка", казалось, идет по ровному пути и оставалось только его усовершенствовать. Этому соответствовало появление эпигонов Жуковского и Пушкина, переходивших в дилетантство, в мимолетные, однодневные явления (пример Ал. Крылова, провозглашенного Плетневым замечательным поэтом), а эпигонство, работавшее на выветрившихся формах, было связано органически с малой формой. Плетнев (сам окруженный атмосферой эпигонства) пишет в своей статье в "Северных цветах" 1825 г.: "Труднее написать шестнадцать стихов, сряду прекрасных, нежели шестьдесят, в коих было бы перемешано тридцать прекрасных с тридцатью дурными". ¹³

Альбомные и полуальбомные поэты-эпигоны естественно стремятся к этому маленькому совершенству, избегая крупных несовершенств. Своеобразие тютчевской малой формы было в том, что с ней была у него органически соединена общая тема, развивавшаяся до него только в большой форме, что общая тема и грандиозный образ философской лирики приобретают здесь конкретность (почти жестовую) стихотворения на случай - Geiegentsheitsgedicht.

Здесь уместно вспомнить ars poetica * дилетантизма, которую дает Вяземский 30-х годов ("Письмо А. И. Г-ой"). ** "Пишите о том, что у вас в глазах, на уме и на сердце. Не пишите стихов на общие задачи. Это дело поэтов-ремесленников. Пускай написанное вами будет разрешением собственных сокровенных задач. Тогда стихи ваши будут иметь жизнь, образ, теплоту, свежесть... Свой взгляд, свое выражение придают печать оригинальности и новости предметам самым обыкновенным. Может быть, лучшие стихи у всех первейших поэтов именно те, которыми выражены чувства простые, общие по существу своему, но личные по впечатлениям, действовавшим на поэта, положению, в котором он находился на ту пору".

Этот завет был в полной мере исполнен Тютчевым, конкретность его почти внелитературного жанра соединяется у него с целым ассортиментом конкретизирующих средств, и все это вместе с тем дано на "общей" теме.

Но вместе с тем не надо забывать, что ars poetica Вяземского здесь адресована дилетанту, не поэту-ремесленнику. Фрагменты Тютчева были конкретны как прозаические "записки", *** но вместе с тем они грозили смешаться воедино с дилетантским, альбомным, полуальбомным, полуэкспромтным torrent lyrique **** 30-х годов. Их объединяла малая форма. ¹⁴ И здесь возможно - вторая причина отношения Пушкина. Фрагментарность Тютчева ощущалась как внелитературный признак, как признак дилетантизма, и поэтому резче всего бросалось в глаза то, что было у Тютчева общим с эпигонами: предельное разложение формы - в малую; для Пушкина-мастера тонкий дилетантизм Тютчева был сомнительным явлением.

* Теория поэзия (лат.). - Прим. ред.

** По-видимому, дилетантке-поэтессе А. И. Готовцевой; "Денница" на 1830 год, стр. 122-123.

*** Ср. тютчевские начала: "Нет, моего к тебе пристрастья"... "Heт, карлик мой"... "Нет, мера есть долготерпенью", - где дано как бы жестовое отталкивание от предшествующего момента, что подчеркивает конкретную фрагментарность стихотворения. Ср. также такие начала: "И распростясь с тревогою житейской", "И опять звезда ныряет", "И самый дом наш будто ожил", "И тихими последними шагами Он подошел", "И чувства нет в твоих очах", "И гроб опущен уж в могилу", где с самого начала стихотворение определяется как фрагмент; сюда же такое начало, как "Она сидела на полу и груду писем разрывала", где фрагментарно и вместе конкретно: "Она". Таковы повелительные наклонения у Тютчева (здесь, впрочем, сказывается и дидактический их характер) и т. д.

**** Лирическим потоком (франц.). - Прим. ред.

Был и еще один пункт.

Вяземский в той же статье пишет: "Почему так мало истинно-хороших стихов пишется в наше время, хотя число хороших стихотворцев нарочито умножилось? Потому что многие поют фальшиво, не своим голосом, а подделываясь под чужие голоса... В большей части наших поэтов современных мы не видим лиц, а видим маску, которую они отлили себе, соображаясь с духом времени и корча господствующее лицо. ¹⁵

Литературная маска, налет отраженной литературности стал до того обычным явлением, что Вяземский отступает от принципов Карамзина, усиленно рекомендовавшего молодым стихотворцам переводы как хорошую стихотворную школу. Он пишет: "Переводы стихотворческие приучают обыкновенно к принужденным оборотам; дают привычку выражать себя без точности, не решительно, а довольствоваться выражениями, близкими к настоящим, так сказать, ходить не прямо к цели ближайшею дорогою, а бродить около, сбивчиво и нетвердо. Мудрено быть развязным в двойных оковах: мысли и выражения. О хорошем переводчике, как об искусном акробате, можно сказать, что он по-мастерски ломается... Вероятно, мы лишились великого поэта в одном из наших переводчиков, именно потому, что он слишком много переводил (Жуковский. - Ю. Т.). Из вольных переводчиков образуются обыкновенно невольные поэты". ¹⁶

Эта литературная маска, нарочитая литературность стихов, по-видимому, общий признак стиховой культуры 30-х годов, опиравшейся на стих 20-х годов как на материал. И здесь любопытно, что тогда как стихи Тютчева кажутся нам такими оригинальными, индивидуальными, в разное время раздавались голоса о их "общности", о их "литературности"; Огарев, например, пишет Анненкову: "Вы говорите, что стихи Тютчева выше всей лермонтовской поэзии. Нет, Анненков! Нет того sui generis * склада, никому иному не принадлежащего, который есть у Лермонтова и составляет особенность, производящую сильное впечатление. А по мысли много выше". ** Это мнение, конечно, характеризует прежде всего литературное направление самого Огарева, но есть факты, указывающие, что самая сложность тютчевского стиха, самая тонкость языковой его реформы стирали отчасти признаки его оригинальности, сильно сближали его стихи с чужими, но столь же сложными по традициям. Так. до 1903 г. печаталось во всех изданиях Тютчева стихотворение "По зеркалу зыбкого дола", представлявшее собою окончание стихотворения Вяземского "Ночь в Венеции". *** Его интонации, его образы близки к ознобишинским, шевыревским, глинкинским. Ср. такие стихи пушкинского эпигона Ознобишина (1830):

* Своего рода (лат.). - Прим. ред.

** П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка. 1835-1854. СПб., 1892, стр. 642.

*** См. "Русский архив", 1903, кн. 2, N 6, стр. 289.

Люблю, когда тот край блистает,

Облитый трепетной луной,

Когда окрестность чуть мелькает

Под серебристой пеленой;

И в отдалении тумана

Храм с колокольней над селом

Встает, в подобьи великана,

На небе темно-голубом.

Образы Тютчева были знакомее современникам, чем нам. Они мелькали у Глинки (1830):

Неосвеженная росою

Земля засохла, все в огне,

И запад красной полосою

Как уголь тлеет в тишине.

...И над сожженными брегами

Упало зеркало реки...

Самые материалы его лирики ("философические", натурфилософские) близко перекликались с живой еще в памяти 20-х годов натурфилософией Карамзина, в "Письмах русского путешественника", говорившего, что "течение натуры есть образ нашего жизненного течения". Ср. отдельные образы "Фонтана" со знаменитым описанием рейхенбахского водопада у Карамзина: "Трудно представить себе ту ужасную быстроту, с которою волна за волною несется в неизмеримую глубину сего водоема и опять вверх подымется, будучи отвержена его вечнокипящею пучиною и распространяя вокруг себя белые облака влажного дыму!"

Ср. еще: "гордая Белая гора в снежной своей мантии, в ало-цветной короне, красимой солнечными лучами, как царица среди прочих окружающих ее гор, высоких и гордых, но перед нею низких и смиренных... Вознося к небесам главу свою, она вопрошает Европу: что выше меня? и Европа ответствует ей почтительным молчанием. * Еще большая степень абстрактизации "природы" произошла в молодой русской натурфилософии 20-х годов, и поэзия Тютчева живет теми же темами и образами, что и статьи молодого Шевырева. Самая "двоичность" построения натурфилософии, обращенная в поэтические символы, была общей чертой философской лирики того времени. Ср. "Сон" Шевырева (1827):

* H. M. Карамзин. Письма русского путешественника. Сочинения H. M. Карамзина, т. II, изд. Смирдина, 1848, стр. 281, 333.

Два солнца всходят лучезарных

В порфирах огненно-янтарных...

Два солнца отражают воды,

Два сердца бьют в груди природы -

И кровь ключом двойным течет

По жилам божия творенья

И мир удвоенный живет

В едином мире два мгновенья.

И сердцем грудь полуразбитым

Дышала вдвое у меня, -

И двум очам полузакрытым

Тяжел был свет двойного дня.

У Тютчева своеобразие его литературного лица было в том, что средства стиля стали у него жанрообразующими. Так натурфилософский параллелизм, "двоичность" не осталась у него только материалом и стилем, но и повлекла всю организацию стихового материала. Самое построение у него стало параллелистическим или антитетическим, в зависимости от материала. Строфа (метр вообще) получила у него особую семантическую функцию: антитеза стилистическая развивается в антитетических строфах. Стихотворение стало одной антитезой, одним образом, стало фрагментом. Поэзия "совлекла с себя" (в этом смысле) "искусственные формы", и была найдена новая функция поэтической формы. Но жанровая новизна фрагмента могла с полною силой сказаться лишь при циклизации в сборнике: из сборника вырастает новое поэтическое лицо фрагментариста-философа, отдельные же "фрагменты" ощущались по соотношению с другими явлениями, близкими по материалу. Тютчев в первый раз выступил крупным циклом. Лицо было слишком ново. То, что выделило его поэзию - глубокое влияние стилевых элементов на жанр (ибо и Глинка и Шевырев и все упомянутые двигаются в пределах определенных жанров, философической оды и жанров 20-х годов, и только рассыпают их), освобождение от жанровых традиций - от Пушкина, двигавшегося в системе определенных лирических жанров 20-х годов, могло ускользнуть. Главные интересы его были в то время в другой области - прозы в журнале.

Характерна в данном случае самая природа некоторых стихотворений Тютчева, - они как бы отталкиваются от чужих стихов, это - "стихи по поводу стихов". Стихотворение Жуковского "Не тревожься, великан" (1848) было напечатано в "Русском инвалиде" с примечанием: "Чтение этих стихов воодушевило одного из наших поэтов, того, чьи прекрасные стихотворения, печатавшиеся в "Современнике" при жизни Пушкина, конечно, памятны читающей публике русской. Вот экспромт, набросанный поэтом:

Стой же ты, утес могучий;

Потерпи лишь час другой:

Не всегда ж волне гремучей

Воевать с твоей пятой и т. д." *

* См. об этом: Сочинения к переписка П. А. Плетнева, т. III. СПб., 1885, стр. 608. Письмо к Жуковскому.

Тютчев в своих зачинах дает как бы Vorgeschichte * своих стихотворений, он как бы отталкивается от положений, в самих стихотворениях не данных (это и делает его фрагментарную форму конкретной).

* Предыстория (нем.). - Прим. рев.

Но очень часто эта Vorgeschichte - литературного происхождения (ср., главным образом, его полемические зачины - "Нет" и т. п.).

Таково, например, "отталкиванье" Тютчева в стихотворении: "Пускай орел за облаками". Сопоставление (символическое) орла с лебедем было излюбленным в европейской поэзии, причем в этом символическом состязании побеждал орел. У Тютчева победа за лебедем.

Ср. Гюго "Le poиte dans les rйvolutions" (Odes et Ballades, 1821):

L'alcyon, quand l'ocйan gronde,

Craint que les vents ne troublent l'onde,

Oщ se berce son doux sommeil;

Mais pour l'aiglon, fils des orages,

Ce n'est qu'а travers les nuages

Qu'il prend son vol vers le soleil!

В "Северной лире" за 1827 г. было напечатано стихотворение Ротчева "Гармония жизни" (подражание Шлегелю), в котором символические лебедь и орел ведут диалог:

Лебедь

Вся жизнь моя, по влаге протекая,

Скрывается с игривою струей! -

Лишь образ мой, как тень перелетая,

Рисуется на зыби голубой.

Орел

К жилищу бурь своею властью

На мощных вознося крылах,

Смеюсь я грозному ненастью!

Мой дом в туманах и снегах!

Лебедь

Прохладную росу глотая жадно,

Безбрежностью стремлюсь упиться я!

И предаюсь забвению отрадно -

На зеркальной воде с закатом дня!

Орел

Мой взор отважно вопрошает -

Разит ли гибелью гроза?

Когда в мгновенье зажигает

Она дремучие леса!..

Орел

...Я нес к Олимпу Ганимеда

В держащих молнию когтях.

Лебедь

С предчувствием на звезды я взираю!

И волю дав мечтаниям моим,

Я в светлый мир невольно улетаю,

Желанием неведомым томим.

Орел

Я с ранних дней привык без страха

Парить к безоблачным странам!

Я презираю узы праха!

Я близок силою к богам!

Лебедь

Пройдя свой век спокойно, незаметно,

Я при конце печали слез не лью!

Встречаю смерть с улыбкою приветной

И звучно песнь прощальную пою!

Орел

Я мчусь в селение святое,

Когда слабеет жизнь моя!..

И гордо разорвав земное

Как феникс, возрождаюсь я.

Таким образом, стихи Тютчева связаны с рядом литературных ассоциаций, и в большой мере его поэзия - поэзия о поэзии.

Характерно, что Тютчев не помечает свои переводы переводами - это как бы стихотворные заметки по поводу прочитанного, отрывочные вариации на чужие темы. Эта литературность, эта чувствуемая современниками отраженность стихов тоже не совпадала с требованием "просторечия", поддерживаемым Пушкиным (вслед за архаистами), неминуемо прорывавшими литературную культуру, тонко разнообразимую Тютчевым.

Вяземский писал с горечью о русской прозе в 30-м году: "Сказано было уже, что и Карамзин писатель старинный и век свой отживший: если верить некоторым слухам, то проза наша, мимо его, ушла далеко вперед. Ушла она, это быть может, только не вперед и не назад, а вкось". ¹⁷ То же мог сказать и Пушкин - поэзия в 30-х годах мимо его ушла не вперед и не назад, а вкось: к сложным образованиям Лермонтова, Тютчева, Бенедиктова.

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

В настоящий сборник вошли наиболее значительные работы Тынянова о Пушкине и поэтах пушкинского круга.

Статьи эти, публиковавшиеся в свое время в журналах, сборниках, томах "Литературного наследства", книге статей Тынянова "Архаисты и новаторы" (1929), давно стали библиографической редкостью.

Тексты работ, вошедших в настоящий сборник, заново проверены по всем печатным источникам и рукописям, сохранившимся в архиве Тынянова, а также по печатным экземплярам некоторых статей, исправленным рукой автора. Устранены вкравшиеся в печатные тексты ошибки и опечатки - в том числе и в считавшемся наиболее авторитетном тексте сборника "Архаисты и новаторы", вышедшем при жизни автора.

При подготовке текста были сверены все цитаты по источникам, указанным автором. Случаи, когда цитируемый текст расходится с более авторитетным современным его изданием, специально оговариваются в примечаниях. Мелкие опечатки и неточности в цитатах, а также в выходных данных статей и книг исправлены без редакционных оговорок

Система примечаний и ссылок (под строкой или внутри текста) сохранена авторская. В необходимых случаях библиографические ссылки, данные автором в сокращенном виде или с неполными выходными данными, дополнялись и унифицировались в соответствии с действующими ныне библиографическими нормами.

Авторские ссылки и примечания даются подстрочно, при звездочках, редакционные обозначены цифрами и даны в конце книги, в комментариях.

В комментариях сообщаются источники явных и скрытых цитат, не указанные автором, даются полные выходные данные книг и статей, автором лишь названных; сообщаются необходимые сведения о времени, истории создания и публикации статей Тынянова, наиболее значительные отзывы критики о них.

Реалии внутри цитат, приводимых Тыняновым, как правило, не поясняются.

Статьи Тынянова писались на протяжении более двадцати лет. Этим объясняются встречающиеся в них повторения (на это указывал и сам Тынянов в предисловии к "Архаистам и новаторам"). Это определило систему отсылок в комментарии от статьи к статье; основное пояснение дается к тому месту, где данная мысль развита автором наиболее полно.

Отсылки с указанием только номера примечания и названия статьи означают, что они относятся к данному изданию.

Комментарии к названиям журналов, альманахов, литературных обществ и т. п. ("Мнемозина", "Арзамас") приводится при первом их упоминании, ссылки на него в дальнейшем не даются.

Редакционные переводы иноязычных текстов даются под строкой с пометой. - Прим. ред. Собственные переводы Тынянова (в том числе и писанных по-французски пушкинских текстов) везде сохранены.

Комментарии к статьям "Архаисты и Пушкин", "Пушкин", "Пушкин и Тютчев", "О "Путешествии в Арзрум" написал А. П. Чудаков; к статьям "Безыменная любовь", "Пушкин и Кюхельбекер", "Французские отношения Кюхельбекера", "Сюжет "Горя от ума" - А. Л. Гpишунин.

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Пушкин - А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. 1-16. Изд-во АН СССР, 1937-1962.

Грибоедов - А. С. Грибоедов. Сочинения. М., Гослитиздат, 1959.

Кюхельбекер - В. К. Кюхельбекер. Сочинения в двух томах, "Библиотека поэта", 1939.

ЛН - сборники "Литературное наследство".

ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства.

"Архаисты и новаторы" - Ю. Тынянов. Архаисты и новаторы. Л., "Прибой", 1929.

"Тынянов", ЖЗЛ - "Юрий Тынянов. Писатель и ученый. Воспоминания, размышления, встречи". М., 1966 ("Жизнь замечательных людей", серия биографий).

КОММЕНТАРИИ

ПУШКИН И ТЮТЧЕВ

Впервые - в сб. "Поэтика. Временник отдела словесных искусств ГИИИ", вып. 1. Л., 1926. стр. 107-126. С одним дополнением (указанием источника переводной "Песни скандинавских воинов") вошло в сб. "Архаисты и новаторы", стр. 330-366. В настоящем издании печатается этот текст с исправлениями опечаток по черновой рукописи.

Проблемами поэтики Тютчева Тынянов углубленно занялся во время своей работы в Государственном институте истории искусств, где он излагал свою концепцию в общем курсе русской лирики XIX в. и где совместно с С. И. Бернштейном вел лексикологический семинарий по словарю Тютчева (1921-1924 гг.). В эти годы Тынянов опубликовал статьи: "Тютчев и Гейне" ("Книга и революция" 1922, N 4) - часть задуманной большой работы о взаимоотношениях поэтов; "Вопрос о Тютчеве" ("Книга и революция", 1923, N 3) ; "Молодой Тютчев" (совместно с Б. В. Томашевским - "Тютчевский сборник". Пг., 1923). Первоначальный вариант статьи назывался "Пушкин о Тютчеве", и в соответствии с этим ее замысел носил иной характер, направленный непосредственно на пушкинские оценки творчества Тютчева Приводим сохранившийся в архиве Тынянова фрагмент начала, как представляющий самостоятельный интерес.

"Литературные оценки - важный факт истории литературы. Собственно, из них складываются литературные отношения современников, - они или поднимают явления на гребень литературной эпохи или снижают явление - делают ею литературно незначительным. Здесь любопытна и характерна не только "дружественность" или враждебность оценки - здесь всего важнее ощущение живости того или иного явления, - эволюционной его значительности. Само собою разумеется, эта оценка - всегда двусторонняя: она характеризует обоих - и субъекта и объекта оценки.

Литературные отношения, литературные оценки - не отношения и оценки литераторов. Они конструируются в ходе литературы, и хотя в некоторых случаях личные отношения и затуманивают основные литературные соотношения в тех или иных отзывах, суждениях и т. д., - но даже самая нестройность, кажущаяся хаотичность литературных оценок оказывается именно характерной для литературной эпохи.

И подобно этому, бывают эпохи, когда различие литературных и личных оценок осознается очень остро. Отчетливо сознает его Пушкин <...> "Литературное пристрастие,) к друзьям, о котором пишет Шевырев, - высказывалось у Пушкина, главным образом, в преувеличении или преуменьшении, - чаще всего в этике и тоне оценок, но не в основных ее линиях. "Люблю" и "не люблю" литературных современников, а в особенности их "замечаю" и "не замечаю" - закономернее, чем это кажется с первого взгляда.

При совершающейся у потомства переоценке литературных ценностей - литературная деятельность замыкается; вместо динамической линии - получается статическая система. При этом, переоценка всегда окружает ту или иную систему каким либо ореолом. "Ореол" этот - результат проецирования переоценки потомства в историческую эпоху - один из сильных ?????? препятствующих изучению. Так была сомкнута в неподвижный круг с ореолом, не допускавшим исследования реальных литературных отношении, личность Веневитинова - сомкнута тотчас после его смерти - и именно его смертью <...>" (ЦГАЛИ).

Затем замысел расширился, материалы этой работы были включены в черновой вариант новой статьи. Этот новый вариант еще носил прежнее название, но уже совпадал в основном с печатным текстом статьи (некоторые разночтения приведены в комментариях).

Статья была закончена, по указанию самого Тынянова, в 1923 г. ("Архаисты и новаторы", стр. 366). 13 апреля 1924 г. в секции художественной словесности ГИИИ она была изложена в качестве доклада ("Поэтика", I, стр. 107, 156), носившего уже, в отличие от последнего варианта статьи, то же название, что и в печатном тексте.

Статья Тынянова вызвала полемику. Первым откликом было замечание В. М. Жирмунского: "В настоящее время связь Тютчева с Державиным чрезвычайно преувеличивается отнесением Тютчева к литературной группе "архаистов" (Ю. Тынянов); каковы бы ни были личные и литературные отношения Тютчева и "архаистов", в его лирике признаки "архаизма" играют совершенно второстепенную роль" (В М. Жирмунский. Вопросы теории литературы. Л., 1928, стр. 100).

С развернутой критикой концепции статьи Тынянова выступил Георгий Чулков ("Звенья", т. 11. М.-Л , 1933, стр. 255-267). Оспаривая вывод Тынянова, основанный на высказывании Пушкина 1830 г. (Пушкин отказывает в "истинном таланте" Тютчеву), Г. Чулков объясняет этот отзыв Пушкина тем, что "Пушкин еще не составил тогда, в 1830 г., своего мнения о Тютчеве... В лучшем случае ему довелось прочесть девять-десять пьес поэта". Но называя имени Тынянова, с этим же его утверждением полемизировал и В. В. Гиппиус в 1939 г. (В. В. Гиппиус. От Пушкина до Блока, М.-Л., 1966, стр. 205).

Г. Чулков отмечает также, что в 1836 г. Пушкин "вел упорную борьбу с цензурою, защищая Тютчева, отстаивая зачеркнутые строфы". Об этом же, возражая Тынянову, в статье "Тютчев и Пушкин" ("Пушкин. Исследования и материалы", т. IV. М.-Л., 1962) говорит Н. В. Королева, приводя письмо Пушкину цензора А. Л. Крылова (Пушкин, 16, 144) ; К. В. Пигарев ("Жизнь и творчество Тютчева". М., 1962, стр. 86-87) в вопросе об отношениях Пушкина и Тютчева отстаивает традиционную точку зрения. В вопросе об "архаичности" Тютчева он присоединяется к мнению В. М. Жирмунского и считает, что "как бы ни казались порой соблазнительными аналогии между художественными особенностями лирики Тютчева и русским историческим наследием XVIII века, выводы, которые делал из этого Тынянов, были явно преувеличенными". Отмечая "отдельные интересные наблюдения", К. В. Пигарев считает, что в целом работы Тынянова о Тютчеве "страдают формализмом".

В аргументации многих оппонентов Тынянова именно смешиваются личные отношения с отношениями литературными. Так. Н. В. Королева считает, что при объяснении отзыва Пушкина 1830 г. "существенен прежде всего факт незнакомства поэтов, в то время как Шевырев и Хомяков были в эти годы ближайшими сотрудниками Пушкина". Но, как говорил Тынянов, "литературные оценки - не отношения и оценки литераторов. Они конструируются в ходе литературы...". Ощутим подход к Пушкину как к герою некоей легенды, по которой великий поэт не мог иначе, как "с уважением и даже восхищением относиться к поэтам, обладавшим собственным голосом" (Чулков). Тынянов же рассматривал Пушкина - как и всех писателей вообще - в первую очередь как участника литературной борьбы, оценки которого были связаны с условиями этой борьбы.

¹И. С. Аксаков. Федор Иванович Тютчев (Биографический очерк). "Русский архив", 1874, вып. 10; изд. 2-е: И. С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева. М., 1886.

²Альманах "Урания". М., 1826. Кроме Пушкина и Тютчева, в альманахе участвовали Е. А. Баратынский. Д. В. Веневитинов, П. А. Вяземский А. Ф. Мерзляков, А. И. Полежаев, С. П. Шевырев и др.

³"Баллады и повести В. А. Жуковского". "Московский телеграф". 1832, N 20, стр. 524.

⁴? А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. II, 1879, стр. 28-33.

⁵П. Е. Щеголев. Неизданная статья Пушкина об альманахах "Северная лира". "Пушкин и его современники", вып. XXIII-XXIV. стр. 6.

⁶Е. А. Баратынский. Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма. М., 1951, стр. 422.

⁷Там же, стр. 425.

⁸Эта странная неосведомленность Киреевского, обошедшего лучшие вещи Тютчева, помещенные в "Галатее", объясняется, возможно, тем, что "очевидно, Киреевский, встречавшийся с Тютчевым в Мюнхене, знал его стихи независимо от журнальных публикаций" (В. В. Гиппиус. От Пушкина до Блока. М.-Л., 1966, стр. 205).

⁹"Переписка Грота с Плетневым", т. 111, стр. 406.

¹⁰Б. В. Томашевский указал Тынянову на Ефремовский экземпляр сочинений Пушкина (Архив Тынянова. ЦГАЛИ).

¹¹В черновом варианте статьи Тынянов развивает мысль о расхождении в отношении к просторечию как одной из причин "обхода" Тютчева: "Пушкин в 30-х годах - в эпоху выработки поэтического стиля - занимает особую позицию. Осуждая развитой образ, перифразу в прозе уже в начале 20-х годов, он начинает протестовать против образного стиха к концу 20-х годов. Выход для поэтического языка - не в изысканных сочетаниях, не в сложных образованиях, а в "нагом просторечии" <...> Здесь было совершенно естественно вспомнить и обратиться к литературным принципам архаиста Катенина <.. .> Сочинения Катенина, вышедшие в 1833 г., пришли незамеченными <...>. Но для Пушкина это было живым событием <...>. И в органической связи с этим стоит отход от четырехстопного ямба, ассоциативно связанного с исчерпанным поэтическим языком. От нагой "русской" баллады Катенина тянулись исторические нити к нагой русской балладе Некрасова; но от "нагого просторечия" не было путей к изысканному поэтическому языку Тютчева, структура которого была основана на использовании оттенков, а не красок, - на архаизирующих оттенках, на оттенках интимной, домашней лексики, на тонких ухищрениях малой формы. Требующим простоты и силы - поэтический язык Тютчева мог представиться "изнеженным". Тонкая реформа Тютчева не удовлетворяла требованиям революции, шедшим от Пушкина" (ЦГАЛИ) (ср. в наст. статье, стр. 190).

¹²В подлиннике - по-французски. Пер. Ю. Н. Тынянова.

¹³"Северные цветы на 1825 год, собранные бароном Дельвигом". СПб., 1825, стр. 77.

¹⁴Очевидно к этому месту относится следующая запись в архиве Тынянова: "Фрагмент Тютчева был, однако, не той природы. Он был решением вопроса, о котором писал Вяземский. Общая тема, колоссальные вопросы были здесь обращены в "поэзию на случай" самим жанровым характером этой поэзии. Но и в стихе Тютчев фрагментарен - он употребляет целую сложную семантическую систему (указания, императивы etc.), которая имеет целью общие темы сделать темами интимной поэзии - ода обратилась в записку". О форме фрагмента у Тютчева см. в статье Тынянова "Вопрос о Тютчеве" ("Архаисты и новаторы" стр. 374-379),

¹⁵ "Денница". Альманах на 1830 г., М., 1830, стр. 124.

¹⁶Там же, стр. 126-127.

¹⁷Там же, стр. 129.