Вагнер Николай Петрович - Савелий Дудаков. Злой сказочник

й, кочующей нации, не имеющей отечества, которой цепкая и тягучая живучесть вырабатывалась вековым гнетом и гонениями. Это самые крепкие и опытные борцы в жизни, в борьбе за существование. Их способность применяться к условиям жизни вырабатывалась целым длинным рядом поколений. Они изворотливы, умны, ловки, находчивы, талантливы. Они на все способны и все умеют взять оборотливостью, терпением, обманом, беззастенчивой наглостью или просто нахальством. Они крепки поодиночке, но еще более крепки и страшны для всех наций своей ассоциацией, своей корпоративной национальной сплоченностью. Давно они уже поняли, что сила не в альтруизме, а в экономическом принципе. Давно они узнали горьким опытом, что самая удобная ценность, передвижная, легкоскрываемая - это ценность дорогого металла. Давно догадались, что деньги - единственная сила, которая может покорить мир, и теперь владеют уже полумиром, если не более. Вот те борцы, на которых блистательно оправдывается принцип Дарвина. В течение многих веков под влиянием гонений вырабатывался в этой нации подбор производителей, более ловких, находчивых, которые умеют скрываться вовремя, увернуться или откупиться от преследований. Потомство этих производителей, целый длинный ряд поколений существовал при тех же условиях борьбы, которая вошла в плоть и кровь нации, сделалась потребностью организма, и теперь только грубая физическая сила может остановить ее дальнейшие стремления в эксплуатации других национальностей" [Цит. по: Шелгунов Н.В. Ископаемые люди. Сборник статей и по еврейскому вопросу. СПб., 1907. С. 32-33.].

   Шелгунов иронически замечал по этому поводу, что "муж науки" своеобразно почтил память великого Дарвина, сведя теорию эволюционизма к избиению евреев. Конечно, ирония здесь уместна. Но предложение Вагнера о применении "грубой физической силы" нашло своих адептов, и не только в России. И не случайно мы находим почтенного профессора в числе корреспондентов К.П. Победоносцева.

   Шок, испытанный еврейской читательской публикой, был достаточно силен. В статье-некрологе, написанной А.Г. Горнфельдом, мы находим горькие слова: "Смерть вернула мне Кота-Мурлыку. Милый старый друг далекого раннего детства, он давно умер для меня... тогда, когда уже студентом я прочел его "Темный путь" и в ужасе отшатнулся от этого знакомого ласкового лица, перекошенного страшной и злобной гримасой" [Горнфельд А.Г. Книги и люди. СПб., 1908. С. 228.]. Далее Горнфельд вспоминает о страшном, болезненном ударе, который он испытал, прочитав новые произведения учителя: "В их диком, исступленном, клеветническом антисемитизме есть что-то безумное, кошмарное". Говоря о тех страницах романа, где описано, как еврейство планирует свои преступления на погибель арийского мира, Горнфельд употребляет уже новую семантику, "послепротокольную": "...еврейские старейшины совещаются о том, как вернее и злокозненнее погубить весь арийский мир" [Там же. С. 233.]. Для Горнфельда - неизбывная обида видеть, как создатель Кота-Мурлыки громоздит кошмары и возводит безобразную клевету. Но маститый критик отметил и то, что антисемитизм Вагнера упал на неблагодарную почву. Ибо его антисемитизм - нелеп, лубочен, слишком отдает психиатрией, чтобы иметь значение вне тех кругов, которым он, в сущности, и не нужен: там едят евреев без идеологии. Благородство Горнфельда нашло отражение и

   в последних словах: "Мы ушли далеко от любви к друг другу... но мы не кинем в его могилу камня" [Там же. С. 234.].

   В статье "Русская ласка" недобрым словом вспомнил Вагнера - Кота-Мурлыку и Жаботинский [Жаботинский В. Избранное. Иерусалим, 1990. С. 89.].

   Большинство исследователей антисемитской литературы - Куниц, Заславский, Львов-Рогачевский, Соболь - даже не вспоминали Кота-Мурлыку. Но и деятели правого лагеря практически ни разу не воспользовались его именем: переиздать Вагнера - можно, но читать - вряд ли. Да и никакой позитивной программы борьбы с мировым злом он не предлагает. Его герой - это не герой Маркевича, Лескова, Крестовского - истинно русский патриот, готовый жертвовать жизнью в борьбе против "мирового кагала". Да и осуждение Кавказской войны или изображение русской деревни - сплошь пьяной, развратной, сифилитической [Русская медицинская статистика прошлого века это подтверждает. Интересные данные, относящиеся к эпохе Крымской войны, приводит В.Н. Никитин. Его полк, расквартированный неподалеку от города Боровичи, был чуть ли не поголовно заражен сифилисом, которым болела вся округа (Никитин В.Н. Воспоминания // Русская старина. 1906. No 9. С. 611-612)], торгующей 10-летними девочками - также не может вызывать восторга охранителей.

   Шли годы. Вагнера не вспоминали. А если в эмигрантской прессе имя его и всплывало, то почти всегда оно ассоциировалось со знаменитыми сказками Кота-Мурлыки [Впрочем, и в "Сказках Кота-Мурлыки" попадаются антисемитские пассажи. Так, например, в рождественской сказке "Мирра" под прозрачным псевдонимом князя Павла Антоновича Сгаборского выведен граф Павел Строганов, которого ограбили "проклятые жиды", заманив в свои сети при помощи красавицы-еврейки, утверждавшей, что в ее жилах течет кровь древних фараонов, ниневян, ассуров, мидов, персов, хананеян, халдеев, хазар. Она по прямой линии - потомок колена Иуды. В героине Мирре, по ее опять же заявлениям, воплощена лучшая часть крови избранного народа Еговы. Имеются антисемитские выпады и в других вещах Кота-Мурлыки: "В ночь на новый год", "Талька". Внимательный современник отметил, что Кот-Мурлыка на старости лет сеет вражду и рознь своим талантом и пером. (Фруг С.Г. - Случайный фельетонист // Недельная хроника Восхода. 1888. No 18. С. 422-430).]. И тогда память связывала знаменитого зоолога и сочинителя детских книг. Такова уж память эмигранта, что Вагнеру приписывались и доброта, и мудрость. Борис Пантелеймонов писал: "Вагнер был профессором зоологии в Петербургском университете. Он известен и как сочинитель сказок - Кот-Мурлыка. Поэт и мистик. Держал белую мышь и никогда с ней не расставался... С профессором Вагнером - зоолог и поэт! - интересно поговорить. Всю жизнь познавал живое, соединил положительное знание с мистикой, имел таинственного друга-мышь, - у него составилось свое представление о душе животного. Несомненно, этот бородатый чудак дошел до какой-то особой мудрости" [Пантелеймонов Б. Мы жили с Вагнером // Новоселье (Париж-Нью-Йорк. 1950. No 42-44. С. 54.].

   Читатель вправе оспорить эту мысль. Но с Котом-Мурлыкой случались и не такие метаморфозы. Кто может доверить, что такие сказки, как "Макс" и "Волчок", использовались народовольцами в качестве пропагандистского материала? Но об этом вспоминает Макар-Синегуб [Тихомиров Л. Заговорщики и полиция. М., 1930. С. 159.].

   В сборнике, посвященном памяти отца Меня, напечатана статья В.Н. Топорова, где о Н.П. Вагнере говорится как о защитнике евреев. Это недоразумение. А что касается коллективного протеста 55 русских писателей, направленного в защиту двух журналистов-евреев - Чайкина и Горвица - ошельмованных в журнале "Иллюстрация", то прав был профессор III. Эттингер, считавший, что протест этот, опубликованный в катковском "Русском вестнике", был направлен не в защиту евреев, а в защиту свободы слова. Достаточно вспомнить, что спустя десятилетия Вл. Соловьев не мог собрать такую представительную аудиторию для подписания протеста против погромов.

  

   =========================================

   Публикуется по изд.:

   Дудаков С.Ю. История одного мифа: Очерки русской литературы ХIX - XX вв. - М.: Наука, 1993. - С. 242-269.