Главная » Книги

Вейнберг Петр Исаевич - Трагедии Шекспира "Антоний и Клеопатра" и "Ричард Ii" в переводах Д. Л. Михаловского

Вейнберг Петр Исаевич - Трагедии Шекспира "Антоний и Клеопатра" и "Ричард Ii" в переводах Д. Л. Михаловского


1 2 3

  

Петр Исаевич Вейнберг

  

Трагедии Шекспира "Антоний и Клеопатра" и "Ричард II" в переводах Д. Л. Михаловского. Разбор П. И. Вейнберга.

  
   Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.
   Пропуски восстановлены по первой публикации.
   Л., "Советский писатель", 1960.
  
  
   В числе тех немногих русских переводчиков, которые имеют право на название переводчиков в лучшем значении этого слова и заслуживают самого серьезного и сочувственного отношения к ним как критики, так и читающей публики, одно из выдающихся мест занимает Д. Л. Михаловский.1
   Начавши работать в 1858 г. и не прекращая своей деятельности до сих пор, он за этот долговременный период обогатил нашу переводную поэзию значительным количеством переводов из иностранных поэтов, преимущественно английских: Шекспира, Байрона, Лонгфелло, Томаса Гуда и др. Талантливость и строгая добросовестность составляют постоянные достоинства трудов на этом поприще г. Михаловского - достоинства, которыми он обязан своему поэтическому дарованию и солидному знанию тех языков, с которых он переводит, соединенному с тщательным, могу сказать, даже научным изучением избираемых им для перевода авторов. Некоторые из этих работ бесспорно составили капитальное приобретение нашей литературы; таковы, например, поэма Байрона "Мазепа" и поэма Лонгфелло "Песня о Гайавате" - особенно последняя, перевода которой, по сохранению народного духа и колорита, по прекрасному стиху и другим достоинствам, одного уже было бы достаточно, чтобы доставить переводчику вполне почетное имя.
   Шекспиром г. Михаловский начал заниматься давно: в 1864 г. появился в печати (в "Современнике") его перевод трагедии "Юлий Цезарь"; потом последовательно были переведены и напечатаны в полном собрании сочинений Шекспира (изд. Гербеля) пьесы: "Генрих V", "Ромео и Юлия", "Антоний и Клеопатра" и "Ричард II".
   Последние две представлены переводчиком в настоящее время на Пушкинскую премию.
   Прежде чем приступить к разбору этих трудов, позволю себе привести здесь в сокращении тот взгляд мой на задачу переводчика, который уже однажды был высказан мною в печати по поводу сделанного г. Козловым перевода байроновского "Дон-Жуана": "Обязанность хорошего переводчика - стараться произвести на этих читателей своих такое же впечатление (впечатление, а не "завоевание", о котором говорит Тургенев), какое производит и подлинник, дать об этом последнем полное или, в тех случаях, когда это, по условиям языка, оказывается невозможным, приблизительно полное понятие относительно мысли, тона, всех частных подробностей, каковы выражения, эпитеты и т. п. Сохранение этих последних в их полной по возможности неприкосновенности мы считаем весьма важным, так как в них, то есть в распоряжении поэта своим языком, заключается главным образом своеобразность его; у большого поэта (а мы здесь имеем в виду только больших, ибо относительно только их считаем необходимым исполнение вышеупомянутых требований) нет ничего лишнего, ничего, так сказать, не рассчитанного, не находящегося в органической связи или с его собственною личностью, или с его поэтическим миросозерцанием, или с условиями времени, когда он творил данное произведение. Поэтому его надо давать в переводе читателю не только со всеми его достоинствами, но и со всеми недостатками (которые у таких поэтов являются недостатками большею частью с точки зрения позднейшего читателя), другими словами - переводчик должен стараться, если он переводит произведение целиком, не только вызывать в своем читателе эстетическо-приятное впечатление, но давать ему и то, что может, по той или другой причине, подействовать на него неприятно. При несоблюдении этого условия можно зайти очень далеко и действовать, руководясь не какими-нибудь определенными теоретическими правилами, а личными взглядами и вкусами переводчика".
   К Шекспиру и переводчикам его эти замечания и эти требования применяются более, чем к кому-либо. По внешней форме своих произведений это один из самых своеобразных поэтов, и так как эта своеобразность, выражающаяся в отдельных оборотах, фразах, эпитетах и т. п., имеет источник и личный, исходящий как бы из натуры этого писателя, из самой сущности его собственного поэтического творчества, и исторический, обусловленный тем временем, когда жил Шекспир, теми литературными явлениями и влияниями, которые были в ходу в ту пору (напр., "эвфуизм", играющий, как известно, немаловажную роль в некоторых произведениях Шекспира),- то переводчик, упускающий из виду эти обстоятельства или не умеющий выполнить налагаемые ими требования, одинаково грешит и против задачи эстетической, и против задачи историко-литературной. В отношении же к Шекспиру и та и другая представляются имеющими несомненную и большую важность. В нашей литературе Шекспиру особенно посчастливилось сравнительно с другими иностранными поэтами: ни одно произведение его (не только пьесы драматические, но и поэмы и сонеты) не осталось непереведенным на русский язык, переводами этими занимались некоторые из самых известных писателей наших, иные пьесы переводились по нескольку раз, число хороших переводов значительно превышает количество неудовлетворительных,- но безусловного удовлетворения вышесказанным условием я не нахожу ни в одном переводе в полном объеме этого последнего; прекрасные частности (иногда целые монологи, даже сцены) встречаются во многих из этих работ, многие из этих частностей исполнены так, что могли бы служить образцами даже для лучших иностранных переводчиков, но сказать то же самое обо всем переводе, с начала его до конца, строгая критика не вправе. Один переводчик старается смягчать или прикрывать так называемые "неприличности" Шекспира (на которые, как известно, он не скупится); другой находит нужным упрощать то, что он, с современной и эстетической точки зрения, признает чересчур реторическим, манерным, вычурным;2 третий думает, что места, не совсем ясные без комментариев, надо передавать совсем "своими словами", как бы включая комментарий в текст;3 четвертый, напротив того, стремясь к буквальной верности, откидывает в сторону требования чисто эстетические, упускает из виду различные условия языков английского и русского и чрез это сообщает своей работе тяжесть, неуклюжесть, прозаичность,4 - и если бы это входило в задачу и программу моего настоящего отчета, все эти замечания я подтвердил бы многочисленными и очень характеристическими примерами. Такое неполное удовлетворение тем требованиям, которые предъявляет и должна предъявлять переводчику Шекспира строгая критика, происходит от действительно очень большой трудности дела, от взглядов на задачу переводчика, наконец - у иных - просто от неуменья справиться с работой или от небрежного отношения к ней.
   Г-н Михаловский, обладающий вышеупомянутыми достоинствами как переводчик вообще, применяет их и к передаче на русский язык Шекспира; его понятие о хорошем переводе совершенно правильное, ибо он всюду в своих работах старается сохранить внутренний смысл подлинника, его общий, а также местный и временный колорит, характеристические частности, поэтичность; при этом он не упускает из виду условий русского языка сравнительно с языком подлинника, вследствие этого не ломает его насильственно для соблюдения точности чисто внешнего свойства, но вместе с тем и не позволяет себе злоупотреблять этим обстоятельством. Такое воззрение обнаруживается и в его переводах Шекспира, судя по очень многим местам его труда, и притом таким, передача которых представляет особенную трудность; и если однако и его переводы Шекспира нельзя признать безукоризненными, оправдывающими его же собственные, только что указанный, взгляд на дело переводчика, в полном объеме этих работ, если, как будет видно ниже, они далеко не свободны от недостатков, то эти последние, принимая в соображение превышающие их в очень значительной степени достоинства, я готов признать скорее случайными, чем, так сказать, коренными,- происходящими скорее от причин внешних, чем внутренних.
   Здесь подлежат разбору, который должен подтвердить эти замечания, два из сделанных г. Михаловским переводов Шекспира: "Антония и Клеопатры" и "Ричарда II".
   Остановлюсь сначала на первом.
   Трагедия "Антоний и Клеопатра" была переведена на русский язык, со включением сюда и перевода г. Михаловского, шесть раз: два раза прозой (перевод неизвестного, в "Репертуаре" 1840 г., и Кетчера, в его известном собрании)5 и четыре стихами (Фета, Корженевского, Соколовского и Михаловского).
   Оставляя здесь в стороне переводы прозаические, как подходящие под совсем иные условия, считаю нужным, для определения не только безотносительного, но и сравнительного достоинства работы г. Михаловского, высказать краткое суждение о предшествовавших этой работе других стихотворных переводах того же произведения.
   Перевод А. А. Фета страдает в сильной степени тем недостатком, которым вообще отличаются переводные работы этого известного поэта: принесением в жертву всего стремлению передавать подлинник буквально в самом тесном значении этого слова и происходящими от этого тяжеловесностью, стилистическою неуклюжестью и т. п. свойствами, которые поражают в таком мастере стиха и языка, каким является г. Фет в своих оригинальных произведениях, и к которым присоединяется или, вернее, которыми обусловливается встречающееся неоднократно затемнение смысла именно неловкостью стилистической, даже иногда грамматической, постройки. Вот несколько примеров, взятых на выдержку:
   Клеопатра говорит в подлиннике: "As I'm Egypt's queen,- Thou blushest, Antony, and that blood of thine - Is Caesar's homager: else so thy cheek pays shame - When shrilltongu'd Fulvia scolds". Г. Фет переводит: "Что вспыхнул ты, Антоний,- Бесспорно, как и то, что я царица,- В честь Цезаря твой стыд, иль дань ланиты - Крикливой брани Фульвии..." - Слова Антония: "The nobleness of life is to do thus (при этом он целуетъ Клеопатру).- When such a mutual pair - And such a twain can do't" переводятся: "Bce благородство жизни вот в чем: когда два любящих дерзнуть так сблизить жребий", и находящиеся тут же слова: "We stand up peerless" переданы: "в этом мы недостижимы". Тот же Антоний, обращаясь к Клеопатре, говорит, повергая читателя в недоумение на счет смысла этих слов: "Пойдем, моя царица - вчера звала", - а в подлиннике сказано: "Come, my queen - Last night you did desire it". Слова: "Much is breeding - Which like thecourser's hair, hath yet but life - And not a serpent's poison" переданы совершенно непонятно: "Многое в зачатьи - что силой жизни только волос конский - а не змея по яду" - (вследствие чего остается непонятным и примечание переводчика к этим стихам, что "понятие о конском волосе, превращающемся в волосатика, еще сохранилось у нашего народа").- Клеопатра, обращаясь к Антонию, выражается так: "Когда молил - Остаться здесь, ни слова про отъезд - Сулил и взор наш вечность, и уста - И негу брови",- в подлиннике: "When you su'd staying, - Then was the time for words: no going then; - Eternity wasinour lipsand eyes,- Bliss in our brow's bent".- Слова Хармианы: "By yonr most gracioas pardon - I sing bnt after you" переданы: "Я, не во гнев, пою на голос ваш". Заявление Антония: "I and my sword will earn our chronicle" г. Фет, чтоб сохранить буквально слово "earn", переводит совершенно непонятно: "Мой меч и я для хроники жнецы". В монологе Антония, после его первой победы над Цезарем, встречаем такое обращение к Клеопатре: "О, солнце мира! - Ко мне на шею, и во всем наряде - Сквозь панцырь мой на сердце мне: скакать - На радостных биений,- и этот невозможный оборот употреблен опять для соблюдения буквальной, как г. Фету кажется, верности, ибо в подлиннике слова: "...to my heart, and there - Ride on the pants triumphing!" - Подобных мест в переводе г. Фета множество, точно так же, как много грамматических оборотов и конструкций в роде: "общую он подтверждает ложь о нем рассказов в Риме", - "польется кровь из зуб твоих", - "я в мире запоздался", - "чтоб раб... избранную мной твою смел тронуть руку",- или выражений в роде "вдруг его схватила мысль о Риме", "хоть глупость от меня лета не отведут, но отвели ребячество",- или таких например стихов: "Не терпит моего отсутствия",- "Покойной ночи... Нет, Октавия".- "Мое иль Цезарево? Цезарево", - "Куда вот это? Ах, оставь оруженосец!" и др.- Из вышеприведенных образчиков видно, что и верность буквальная, о которой видимо так заботится г. Фет, не приобретается у него такими принесениями в жертву ей изящества, ясности и т. п.; иногда же перевод представляется и совсем неверным; так например, влагаемые Шекспиром, с его обычной безцеремонностью, в уста Клеопатры слова к евнуху Мардиану: "'tis well for thee - That, being unseminar'd, thy freer thougts - May not fly forth of Egypt", г. Фет не только смягчает черезчур уж целомудренно, но и переиначивает в них смысл, переводя: "Счастлив ты,- Что, обессилен, твой свободный ум (как будто в подлиннике речь о бессилии ума) не мчится из Египта..."
   Перевод г. Соколовского стоит неизмеримо выше труда г. Фета. Г-н Соколовский в ряду русских переводчиков Шекспира занимает весьма почтенное место как в количественном отношении (им переведено больше половины пьес английского драматурга, и он готовит полный, перевод всех произведений), так и в качественном; но при многих достоинствах его работ - изяществе, поэтичности, передаче в большинстве случаев духа и внутреннего смысла подлинника - они в значительной степени страдают одним существенным недостатком: излишним, делаемым часто даже без всякой надобности, при отсутствии таких требований со стороны языка, распространением текста подлинника, добавлением к этому последнему своего собственного, а также нередко - и тем, так сказать, комментированием текста в самом тексте, о котором я упомянул выше как об особенности, присущей некоторым переводчикам. Этого же недостатка - хотя и не в такой степени, как в иных из остальных своих переводов,- не избежал г. Соколовский и в "Антонии и Клеопатре". Здесь также мне приходится ограничиться только несколькими примерами, к которым можно бы присоединить немалое количество и других. (Замечу кстати, что один из наших критиков-любителей имел терпение сосчитать число стихов в английском подлиннике "Антония и Клеопатры" и таковое же у г. Соколовского, и оказалось, что в переводе на 400 стихов больше, чем в подлиннике!)
   В 13-й сцене 3-го действия Антоний говорит Клеопатре: "If from the field I shall return once more - To kiss these lips, I will appear in blood; - I and my sword will earn our chronicle:- There's hope in't yet". Эти три стиха с половиной г. Соколовский без всякой нужды распространяет так: "Коль скоро суждено еще вернуться - Из битвы мне, то я вернусь с мечом - Покрытым славной кровью и вопьюсь - Губами в эти кубки. Поняла ты - Меня теперь? Моя надежда снова - Зарделась предо мной. Быть может, мне - Вписать мечом еще удастся имя - В историю..." На замечание Агриппы о Цезаре: "He has a cloudin's face", Энобарб отвечает ему: "Не were the worse for that were he a horse, - So is he being a mam". Слова Агриппы г. Соколовский переводит правильно: "В нем взор подернут облаком", но ответ Энобарба комментирует так: "Точь-в-точь- Бельмом у лошадей; но ведь такой - Порок в них очень дурен, тем же паче - Когда он будет в Цезаре..." - В рассказе Энобарба о Клеопатре (сцена 2-я 2-го д.) находим лишние слова: "Разбитая (струя) в жемчужных мелких брызгах";- выражение "O'er picturing that Venus where wesee - The fancy outwork nature" передано гораздо распространеннее: "Превосходя небесной красотой - Сказать готовая, самую Венеру - Чей дивный лик нам доказал, что можно - Превосходить искусством иногда - И самую природу..."; характеристическое выражение "We have kissed away" переведено "Целуясь, мы проспали..." Простые слова Антония "Though gray (волосы) do something mingle with our younger brown" переводчик находит нужным передать риторическим оборотом: "Пусть седины успели проглянуть уже сквозь мрак волос моих",- и следующее за этим "We have a brain that nourishes our nerves" переведено: "Ты видишь, что осталось еще во мне достаточно ума и бодрости..." - Восклицание Клеопатры: "Now the fleeting moon no planet is mine!" переведено: "Не будет - Вперед моей эмблемой томный лик изменчивой луны". - Во 2-й сцене 2-го действия Энобарб рассказывает о великолепии приема Клеопатрою Антония в вызывает этим восклицание Агриппы: "O, rare for Antony!" Г. Соколовский заменяет это словами: "Вообразить могу я, как вздрогнул наш Антоний!".- И много еще мест в таком же роде.
   Перевод г. Корженевского я успел просмотреть только бегло, и если не нашел в нем, на этот беглый взгляд, крупных недостатков, то не увидел и выдающихся достоинств.
   Обращаюсь теперь к переводу г. Михаловского,-- и прежде, чем указать на его несомненные и многочисленные достоинства как безотносительные, так и сравнительно с другими переводами этой трагедии, остановлюсь на недостатках, которые желательно было бы видеть устраненными в такой прекрасной работе.
   Во 1-х, более или менее неверная передача слов подлинника. В сц. 4-й 1-го действия Лепид называет недостатки Антония "hereditary rather than purchas'd"; {<скорей наследственные, чем приобретенные (англ.).>} у г. Михаловского "они в нем от природы скорее, чем от воли".- Слова Клеопатры (5-я сц. того же действия) к послу от Антония: "Coming from him that great medicine hath - With his tinct gilded thee" {<Ты пришел от него, и это, как волшебное снадобье, позолотило тебя его блеском (англ.).>} переведены: "Но все же им ты прислан, и приобрел чрез это для меня как бы его особый отпечаток...". В рассказе Энобарба о свидании Антония и Клеопатры (д. 2-е, сц. 2-я) слова: "Antony... did sit alone - Whistling to th'air; which, but for vacancy - Had gone to gaze on Cleopatra too - And made a gap in nature" переданы так: "Антоний... свистел в пустынный воздух,- Который сам готов был улететь - Чтоб созерцать царицу, если б мог он - Произвести в природе пустоту..." - Легионы "well-paid" {<получающие хорошую плату (англ.).>} оказались у переводчика "могучими".- Легионы "well-paid" оказались у переводчика "могучими".- В 12-й сц. (по русскому переводу 10-й) 4-го действия г. Михаловский пишет: "Надломленное счастье - Рождает то надежду в нем, то страх - Грядущего...", а в подлиннике - "His fretted fortunes give him hope, and fear - Of what he has and has not". - Слова Долабеллы Клеопатре (5-е д., сц. 2-я): "Your loss is as yourself great; and you bear it - As answering to the weight..." {<Твоя потеря велика, как ты сама, и ты переносишь ее соразмерно ее тяжести (англ.).>} переданы: "Да, велика твоя утрата, столько ж - Как ты сама, как эта скорбь твоя..."
   К этим и нескольким другим менее значительным неверностям надо присоединить произвольную замену некоторых характеристических слов подлинника другими, или ослабляющими силу, или уничтожающими характеристичность, шекспировскую своеобразность. Так, "beggary in the love {<нищенство в любви (англ.).>} вышла - "ничтожная любовь"; - "избороздили" (море) поставлено вместо глаголов "ear and wound"; {<"пашут и рассекают" (англ.).>} - "lascivious wassails" {<развратные пирушки (англ.).>} превратились в "роскошные пиры"; - вместо "Phoebus' amorous pinches" {<любовные щипки Феба (англ.).>} находим просто "поцелуи Феба" - и т. п.
   Во 2-х, есть несколько сокращений. "Сокровище" поставлено вместо "treasure of an oyster". {<сокровище устрицы (англ.).>} - Слова "The world and my great office will sometimes divide me from your bosom" переведены: "Свет и мои обязанности будут порой меня с тобою разлучать". - Вместо "Here my bluest veins to kiss" читаем: "Вотъ тебе рука для поцелуя". - Очень картинные слова Энобарба: "Ноо! hearts, tongues, figures, scribes, bards, poets, cannot - Think, speak, cast, write, sing, number; - hoo! - His love to Antony!" {<О! Ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писцы, ни барды, ни поэты не могут вообразить, высказать, подсчитать, описать, воспеть, исчислить - о! - любовь его к Антонию! (англ.).>} переданы бесцветными: "Ни образы, ни мысли, ни слова - Ни творчество писателей, поэтов - Вообразить и передать не могут - Его любви к Антонию...". - Вместо "The hand of death hath raught him" г. Михаловский выражается просто: "Он умер". - "Beneath the visiting moon" вышло в переводе: "в м³ре".- "Tears as sovereign as the blood of heart" превратились въ простыя "сердечные слезы". - Слова Клеопатры "Му deso-lation does begin to make - A better life" переведены "Отчаянье мое ослабевает" - Четырекратное восклицание Клеопатры: "Come hither, come, come, come" заменено однократным "приди!" - Печаль Клеопатры, о которой Долабелла говорит, что она "smites my veary heart at root" - в переводе "не дошла до сердца моего".- Кроме всего вышеописанного, находим в нескольких местах опущение эпитетов, напр. Salt Cleopatra, wan'd lip, vilain (в обращении к гонцу), housewife (о Фортуне), mouth-made vows, {<Распутная Клеопатра, поблекшие губы, негодяй, хозяйка, обеты, произнесенные устами (т. е. ложные) (англ.).>} и т. п.- Иногда переводчик делает и гораздо более значительные пропуски - нескольких строк, что можно объяснить только недосмотром, нечаянным упущением, ибо это встречается в тех местах (правда, очень немногих), перевод которых не представляет никакого затруднения даже для самого ординарного переводчика. Например во 2-й сц. 2-го действия пропущены слова Агриппы: "Give me leave, Caesar" и ответ на это Цезаря: "Speak, Agrippa". В сц. 2-й 3-го действ. совсем выпущены три стиха Цезаря: "Farewell, my dearest sister, fare thee well,- The elements be kind to thee, and make - Thy spirits all of comfort! Fare thee well!" - и тут же слова его к Октавии: "The time shall not out-go my thinking on you". В последней сцене 4-го действия - слова Клеопатры: "Quicken with kissing". Во 2-й сцене 5-го д. - вторая половина обращения Клеопатры к Хармиан: "Why, that's the way" - "And to conquer their most absurd intents".
   К недостаткам перевода надо отнести, наконец, неловкости, шероховатости и т. п. относительно языка и стиха, поражающие, при их незначительном количестве, тем более, что язык и стих перевода вообще могут удовлетворить требованиям даже придирчивой критики. Здесь для примера можно указать стихи, оканчивающиеся на слово то ("коли меня ты вправду любишь, то...") или на местоимение что ("Но убивать такое время, что..."), или на союз или, даже с ударением на последнем слоге ("служанка, что коров доит, или"); - слова с неправильным ударением: "рудник", "ободритесь" и др.; - стихи неполные относительно количества стоп ("Теперь вот я, Антоний".- "Дня через три вперед; и так"); - неловкие, или неправильные, или прозаические обороты, каковы: "И что насчет отъезда моего должно твои тревоги успокоить, так это то, что" и т. д.- "Господин мой вежливый" (говорит Клеопатра Антонию, въ подлиннике courteous lord"), - "И кажется, что теми он любил, что Цезаря боятся", - "Гордиться мы должны, что удалось исторгнуть изъ объятий египетской вдовы нам сластолюбца, что в похотях своихъ неутомимыхъ", - "ветры к ним любовию томились",- "делали красивые поклоны",- "там растолстел от тамошних пиров",- "подобно как явить себя спешит"; - употребление таких слов, как "завсегда";- наконец, местами, несоблюдение надлежащего тона; например в разговоре Цезаря с Антонием во 2-й сцене 2-го действия, где встречается такое место: "Цезарь. С приездом в Рим! Антоний. Благодарю. Цезарь. Садись. Антоний. Нет, ты садись. Цезарь. Ну, хорошо". Или еще более режущее слухъ место в той сцене (12-я 4-го д.), где Антоний просит Эроса нанести ему смертельный удар мечом: "Антоний. Ну, начинай. Эрос. Так отверни лице, перед которымъ мир благоговеет. Антоний. Ну, отвернул". И дальше Эрос говорит: "Прощай, великий вождь. Ударить, что ли?"
   Если, указывая на недостатки других переводов "Антония и Клеопатры", я ограничился, для сравнения, только несколькими примерами, то, говоря о переводе г. Михаловского, как составляющем предмет настоящего отчета, я привел почти все примеры, за весьма немногими, да и то незначительными, исключеними. Небольшое их количество, самый характер этих уклонений, упущений и т. п., относительная ихъ неважность показывают, что хотя, конечно, отсутствие всего этого было бы крайне желательно, но поставить эти недостатки в особую, непростительную вину переводчику было бы неуместною и несправедливою придирчивостью - ввиду совершенно подавляющих их и количественно, и качественно достоинств.
   Обращаясь к этим последним, обращаем прежде всего внимание на совершенную близость перевода к подлиннику - близость, во многих местах доходящую до буквальности. Как на особенно выдающиеся образцы в этом отношении, надо указать: в 1-м действии - монолог Антония: "Но выслушай. Неумолимый долг" (стр. 414), монолог Цезаря: "Ты слишком добр; допустим, что не грех" (стр. 415); во 2-мъ действии - разговор Клеопатры с гонцем (стр. 424); въ 3-м действии - монолог Антония "Вы слышите, земля мне запрещает..."(стр. 440), его же, тираду: "Луна и звезды! отодрать его" (стр. 443), его же монолог "Когда отец твой жив, пусть он жалеет..." (стр. 444); в 4-м действии - монолог Антония: "Пропало все! меня проклятая египтянка сгубила!" (стр. 452),- его же слова: "С минуты той, какъ умерла царица!" (стр. 454), прощание его съ Клеопатрой перед смертью (стр. 456); в 5-м действии - тираду Клеопатры: "Мне о тебе Антоний говорил" (стр. 459), другую тираду ея же: "Он ногою перешагнул чрезъ океан" (стр. 460), ее предсмертные монологи: "Порфиру дай, корону мне надень" с последующими стихами (стр. 464) и др. {Въ приложении къ настоящему отчету приведены целиком некоторые из этихъ мест с texte en regard.} - Изъ числа отдtльных оборотов и выражений, прекрасно переведенных, можно привести как примеры: "Все людские недостатки, какъ въ перечне коротком, совместились" ("a man who is the abstract of all faults that all man follow"), - "Подавись твоими восторгами, коль повторишь..." ("Be chok'd with such another emphasis").- "Тебе я зубы в кровь разобью" ("I will give thee bloody theeth"). - "Если хочешь ты какъ нибудь скроить предлог для ссоры изъ лоскутков, въ запасе не имея готового и цельного куска..." ("If you'll patch a quarrel, as matter whole you've not to make it with").- "Процеловали мы провинц³и и царства!" ("We have kiss'd away kingdoms and provinces").- "Дозволено пред розою поблекшей нос зажимать тем людямъ, что, бывало, склонялись передъ почкой" ("Against the blown rose may they stop their nose that kneel'd unto the buds").- "Брось на кремень проступка моего ты сердце, что засохло ужъ отъ горя; оно какъ пыль разсеется". (Throw my heart against the flint and hardness of my fault, - Which, being dried with grief, will break to powder") - "Его лице на небо походило; с³яли тамъ и солнце, и луна, бросая светъ на маленькое О, которое землею называют" ("His face was as the heavens; and therein stuck a sun and moon, which kept their course and lighted the little O, the earth"),- и много других.
   Переводя так близко, г. Михаловский умеет при этом сохранять поэтичность и силу подлинника, т. е. близость внешнюю соединяет, если можно так выразиться, с близостью внутренней. Вот один из образцов такого совмещения (это - место, переведенное почти буквально): В 5-й сцене 2-го действия к Клеопатре приходит гонец от Антония; она спрашивает о здоровье римского триумвира:
  
                   Гонец.
  
                       Да, он здоров.
  
                   Клеопатра.
  
                       Я золота прибавлю.
         Но слушай, раб,- о мертвых иногда
         Мы говорим: "теперь они здоровы".
         Коль этот смысл теперь в твоих словах,
         То золото я повелю расплавить
         И влить в твою зловещую гортань!
  
                   Гонец.
  
         Но выслушай, царица...
  
                   Клеопатра.
  
                             Говори,
         Я слушаю. Но у тебя лицо
         Добра совсем не предвещает. Если
         Антоний жив, свободен - то к чему
         Унылое такое выраженье,
         Чтоб протрубить столь радостную весть?
         А если нет - ты должен бы явиться
         Не в образе обычном человека,
         А фурией, в венце из змей.
  
                   Гонец.
  
                             Царица,
         Благоволишь ли выслушать меня?
  
                   Клеопатра.
  
         Мне хочется сперва тебя побить.
         Но если скажешь, что он жив, здоров,
         Друг Цезаря и у него не в рабстве,
         Я золотым дождем тебя залью,
         Жемчужный град я на тебя просыплю!...
  
   Или во 2-й сц. 5-го действия слова Клеопатры:
  
         ....................Он ногою
         Перешагнул чрез океан; рукою,
         Вверх поднятой, увенчивал он мир,
         А в голосе его соединялась
         Вся музыка небесных сфер, когда
         К своим друзьям он с речью обращался.
         Когда же он желал поколебать
         Вселенную - тогда, подобно грому,
         Он грохотал. Он в щедрости своей
         Не знал зимы; всегда была в ней осень
         Обильная: чем больше жали в ней,
         Тем более там жатва возростала.
         Среди утех, он, как дельфин, всплывал
         Всегда наверх, играя той стихией,
         В которой жил; слугами он имел
         Властителей в венцах больших и малых,
         И из его кармана острова
         И царства, как монета, высыпались..."
  
   Или в 11-й сц. 3-го действия тирада Антония:
  
         "..............Эй, вы!
         Сюда ко мне!.. А, коршун, ты!.. О боги
         И демоны!.. Уходит власть из рук...
         Недавно так мне стоило лишь кликнуть -
         И тотчас, как мальчишки на игру,
         Сбегалися цари и восклицали:
         "Что повелишь?..." Эй, вы! Оглохли, что-ль?
         Я все еще Антоний. Уберите
         Вот этого шута, и - отстегать!"
  
   Я нарочно выбрал примеры в разном тоне, и это разнообразие, уменье приноровить язык к данному положению, сообразно тому, как это сделано в подлиннике,- тоже убедительно говорит в пользу достоинства перевода. Серьезного одобрения заслуживает и стих г. Михаловского в этой работе. В этом отношении он представляет одно из счастливых - и немногочисленных - исключений в большинстве наших стихотворцев (как оригинальных, так и переводчиков), которые очень бесцеремонно и небрежно обращаются с белым стихом. Упуская из виду великий образец, данный Пушкиным в "Борисе Годунове", не давая себе труда помнить хотя бы первые четыре стиха из монолога Пимена, эти писатели делают из белого стиха не что иное, как "рубленую прозу", где стихотворного только число слогов, где о цезуре, о правильном и звучном падении стиха, о возможно правильном и необходимом для плавности и благозвучия чередования мужских и женских окончаний нет и помину, где относительно ударений - которые ведь тоже играют в стихе такую значительную роль,- заботятся о правильности только грамматической и отнюдь не метрической. Г-н Михаловский, повторяю, представляет в этом отношении одно из исключений, и если между его стихами (как можно было видеть уже из нескольких вышеприведенных примеров) можно также насчитать известное количество не удовлетворяющих условиям плавности, благозвучия, версификационной постройки, то в большинстве случаев стих его может выдержать строгую критику, а иногда он представляется и безукоризненным, вполне художественным. Справедливость этого замечания подтверждают как помещенные в приложении к настоящему отчету, так и только что приведенные образцы, к которым мы могли бы присоединить еще немало других. Вот например стихи, где соблюдены все версификационные - в широком смысле - правила:
  
         "Да какже! жди, чтоб Цезарь, упоенный
         Победами, разрушил свой успех,
         Вступивши в бой с таким, как ты, рубакой,
         На диво всем. Как видно, ум людей -
         Их счастья часть: от внешнего успеха
         Их качества душевные зависят:
         Они растут иль гибнут вместе с ним".
         (стран. 442).
  
   Или:
  
         "Я взял тебя объедком на столе
         У Цезаря-отца, или, вернее,
         Была уж ты остынувшим куском
         Помпеевым, не говоря о прочих
         Твоих грехах, не вписанных молвой,
         Которым ты безумно предавалась..."
         (Стран. 444).
  
         Или:
  
         "Но это так наверно будет, Ира.
         Там ликторы-нахалы будут нас
         Преследовать, как непотребных женщин;
         Какой-нибудь ничтожный рифмоплет
         Нас осмеет в своих нелепых виршах.
         Проворные комедианты живо
         Состряпают комедию, и в ней
         Изобразят пиры в Александрии..."
         (Стран. 463).
  
   Резюмируя все сказанное о труде г. Михаловского, просмотренном мною и сверенном с подлинником строка за строкою, прихожу к выводу, что его перевод "Антония и Клеопатры", сравнительно со всеми предшествовавшими переводами этой трагедии, представляется самым лучшим, а безотносительно - дает о подлиннике полное понятие, знакомит с ним во всех подробностях и, отличаясь при этом в большинстве случаев совершенством формы, обличает всюду руку и опытного и талантливого стихотворца, и наделенного поэтическим чутьем и дарованием человека.
   Менее благоприятное - хотя все-таки очень хорошее - впечатление производит перевод хроники "Ричард II".
   Эта пьеса существует на русском языке в одном прозаическом (Кетчера) и двух стихотворных (кроме г. Михаловского) переводах: гг. Костомарова (напечатано в издании 1865 г. Гербеля) и Соколовского (в третьем издании Гербеля).
   Из этих двух переводов, для сравнения, остановлюсь на одном, лучшем между ними,- г. Соколовского. Здесь, как и в сделанном ниже переводе "Антония и Клеопатры", встречаемся с уже знакомыми нам из настоящего отчета достоинствами этого почтенного переводчика, и опять с тем же крупным недостатком, значительно уменьшающим ценность его работ: или распространением подлинника собственными добавлениями и "пояснениями", или произвольным изменением текста. Ограничусь двумя-тремя примерами.
   В 3-й сц. 1-го действия слова короля "And for our eyes do hate the dire aspect - Of cruel wounds plough'd up with neighbours' swords" переведены: "Чтоб избежать междуусобных, распрей, противных нам". - В той же сцене, в монологе короля: "Постой, возьми с собою прежде клятву" находим слова, которых вовсе нет в подлиннике: "Так как наше имя теперь вам стало чуждо, и ваш долг престолу прекращается с изгнаньем"; этою вставкою переводчик очевидно хочет комментировать слова подлинника, находящиеся в этом месте: "Our part therein we banish with yourselves". - В той же сцене слова Болингброка: "Fell sorrow's tooth doth never rankle more - Than when it bites, but lanceth not the sore" - переделаны так: "Нет страданья сильней того, когда нарыв готов прорвать свою болячку и не может найти исхода".- В сц. 2-й действия 3-го русская речь Скрупа далеко отступает от английской; для доказательства считаю нужным привести то и другое. В подлиннике Скруп говорит:
  
         "Glad am I that your highness is so arm'd
         To bear the tidings of calamity.
         Like an unseasonable stormy day,
 

Категория: Книги | Добавил: Ash (11.11.2012)
Просмотров: 607 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа