въ его обращен³и къ "матери-землѣ" и къ небу, которыхъ онъ зоветъ въ свидѣтели,- то въ поворотѣ его настроен³я къ надеждѣ на поэтическое безсмерт³е, къ сознан³ю, что онъ "жилъ не даромъ", что пока будутъ раздаваться звуки его родного языка, завѣты поэта не перестанутъ разноситься по свѣту,- то въ его горячей вѣрѣ въ торжество свободныхъ идей, вѣрѣ, поддержанной энтуз³азмомъ Шелли, и нашедшей лучшее свое выражен³е въ прекрасной метафорѣ "знамени свободы, разорванномъ, пострадавшемъ, но съ бурною силой несущемся противъ вѣтра".
Этими новыми изл³ян³ями лирической исповѣди обрывается, на этотъ разъ навсегда, нить поэмы. Естественно возникающ³й вопросъ, почему именно здѣсь ей суждено было оборваться, a не продлиться неопредѣленно на друг³я странств³я, разрѣшается тѣмъ, что первоначальный замыселъ, связанный съ мотивомъ путешеств³я, уже ослабѣлъ и изветшалъ къ данному времени, тогда какъ лирическ³й элементъ переросъ его. Для этого же важнѣйшаго элемента одинаково открыты были иные пути проявлен³я. Дѣйствительно, пора было остановиться; послѣ прелестнаго видѣн³я съ горнаго гребня въ Альбано, когда вдали показался старинный любимецъ Байрона, океанъ, удобно было прервать разсказъ на сильно приподнятомъ настроен³и.
Праздныя попытки такихъ недальновидныхъ подражателей Байрона, какъ Ламартинъ или князь Вяземск³й, сильно агитировавш³й въ томъ же смыслѣ, подбивая Пушкина и Жуковскаго къ работѣ - попытки продолжить, окончить "Паломничество Чайльдъ-Гарольда", выдать подъ своимъ именемъ пятую, послѣднюю часть поэмы, совершенно несостоятельны въ самой сущности своей. "Паломничество" дорого и потомству во всей своей неправильности, незаконченности, вѣчныхъ переходахъ и извилинахъ содержан³я, дорого поэтической мощью, великой душевной правдой, художественными красотами и неизмѣнной, глубокой человѣчностью.