Главная » Книги

Вяземский Петр Андреевич - Л. Гинзбург. П. Вяземский. Старая записная книжка. Примечания, Страница 2

Вяземский Петр Андреевич - Л. Гинзбург. П. Вяземский. Старая записная книжка. Примечания


1 2 3 4

стро распространилась по средней, и северной России. Паническое и суеверное отношение населения, о котором говорит Вяземский, происходило как под влиянием усиленных, полицейских мер, принимаемых для предотвращения заразы (карантины, кордоны и т. д.), так и, в особенности, оттого, что холера была совершенно новой, неизвестной в этой полосе России, болезнью. Пушкин, застрявший в это время в Болдине, пишет Плетневу: "Около меня Колера Морбус. Знаешь ли, что это за зверь? Того и гляди, что забежит он в Болдино да всех нас перекусает.
   Сохранилась пушкинская "Записка о холере", в которой он рассказывает, что в конце 1825 г. в Тригорском "дерптский студент", (то есть А. Вульф) сказал ему: - "Холера morbus подошла к нашим границам, и через пять лет будет у нас. О холере имел я довольно темное понятие... Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей и животных, во и самые растения, что она железною полосою стелется вверх по течению рек, что, по мнению некоторых, она зарождается от гнилых плодов и прочее - все, чему после мы успели наслышаться.
   "Таким образом, в дальнем уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорный слуга, вероятно одни во всей России, беседовали о бедствии, которое через пять лёт сделалось мыслию всей Европы".
   Эта заметка свидетельствует о том, насколько туманны и фантастичны были представления о холере, существовавшие даже в наиболее образованных, слоях общества.
   Тем же ужасом перед никогда невиданным, непонятным бедствием отмечено все относящееся к холере 1830 г. в "Рассказах бабушки" (Яньковой), записанных ее внуком Д. Благово: "...Князь Владимир Болконский... приехал раз вечером и говорит мне: "Знаешь ли, сестра, говорят, что у нас в Москве неблагополучно; появилась какая-то новая болезнь, называемая х_о_л_е_р_о_й: тошноты, рвоты, круженье головы, иногда сильное расстройство желудка, корчи, и в несколько часов человек умирает; Об этом поговаривают в Английском клубе". ("Рассказы бабушки", Пб, 1885 г., стр. 433).
   Там же приводился отрывок из письма того времени: "Милый друг мой Грушенька, приезжай скорей в Москву: нас посетил гнев божий, смертоносное поветрие, которое называется х_о_л_е_р_о_й. Смертность ужасная: люди мрут как мухи". (Ibid., стр. 1-2).
   При таких обстоятельствах не удивительно, что в народе могла зародиться уверенность, что мор происходит от отравы, которую "лекаря из немцев" подсыпают в продукты и особенно в колодцы. В Петербурге дело кончилось холерным бунтом, при котором толпа растерзала нескольких врачей, Николай I счел нужным лично приехать на Сенную площадь для успокоения народа.
  
   Несчастные 14-го - декабристы.
  
   Остафьево - подмосковное имение Вяземского, в котором П. А. Вяземский с семьей укрылся от холеры.
  

68

  
   Вяземский читал "Записки о жизни и службе А. И. Бибикова", написанные сыном его, сенатором Бибиковым. Спб. 1817 г.
   Панин Никита Иванович (1718-1783) - дипломат; с 1860 г. воспитатель цесаревича Павла Петровича.
   Панин навлек на себя подозрение в "конституционном" образе мыслей. Благодаря своей твердости он сумел удержать за собой высокое положение несмотря на тайное недоброжелательство Екатерины.
   Нессельроде, граф Карл Васильевич (1780-1862) - с 1816 г. стоял во главе Министерства иностранных дел.
   Игравший большую роль в царствование Николая I, Нессельроде пользовался единодушной ненавистью русского общества, считавшего его мелочным и беспринципным политиком. Вяземский намекает на неестественно малый рост министра, служивший постоянным предметом шуток.
   Ф. Тютчев в 1850 г. начинает стихотворный памфлет, направленный против Нессельроде, строфой:
  
   Нет, карлик мой, трус беспримерный,
   Ты, как ни, жмися, как ни трусь,
   Своей душою маловерной
   Не соблазнишь святую Русь... и т. д.
  

69

  
   Сарепта - немецкая колония поблизости от Саратова.
  

70

  
   Взятие Варшавы было последним актом подавления польского восстания 1831 г. В отношении Вяземского к этому событию в скрытом виде сказались его польские симпатии, которые в свое время стоили ему всей его служебной карьеры. Служивший при Новосильцеве правителем канцелярии наместника Царства польского" в. к. Константина Павловича, Вяземский был принужден в 1818 г. выйти в отставку по желанию великого князя, которому были представлены перехваченные письма Вяземского с резкой критикой русской политики в Польше, нарушавшей все конституционные гарантии, данные полякам.
   В 1831 г. вышла книжечка, содержавшая пушкинское "Клеветникам России" и Жуковского: "Русская песнь на взятие Варшавы". В словах о "поэзии бомб и палисадов" Вяземский намекает на две строфы из "Песни" Жуковского:
  
   Чу! как плачевные тромбы,
   Поднялися и летят
   Наши мстительные бомбы
   На кипящий бунтом град.
   Что нам ваши палисады,
   и т. д.
  
   О влиянии дворца на Жуковского, по должности учителя сначала в. к. Александры Федоровны, потом наследника, принужденного жить в придворной атмосфере, Вяземский говорит уже в письмах 1820-21 г. к А. И. Тургеневу:
   "Я боюсь за Жуковского... он перенесет свою Аркадию во дворец и возвратится с тем же беспечием, с тем же, смею сказать, отсутствием мужества, достойного его таланта... Жуковский тоже Дон-Кишот в своем роде, он помешался на душевное и говорит с душами в Аничковском дворце, где души никогда не водились".
   "Конечно, у Жуковского все души и все для души. Но душа, свидетельница настоящих событий, видя эшафоты, которые громоздятся для убиения народов, для зарезанья свободы, не должна и не может теряться в идеальности Аркадии".
   Убеждение Вяземского в том, что литература есть "выражение общества", побуждает его требовать от поэта полной идеологической ответственности. Постановка вопроса в значительной мере чуждая Пушкину. Еще в 1822 г. Вяземский писал Тургеневу:
   "Я написал кое-что о "Кавказском пленнике"... Мне жаль, что Пушкин окровавил последние стихи своей повести. Что за герои Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он
  
   Как черная зараза,
   Губил, ничтожил племена?
  
   От такой славы кровь стынет в жилах, и волосы дыбом становятся. Если мы просвещали бы племена, то было бы что воспеть. Поэзия не союзница палачей; политике они могут быть нужны, и тогда суду истории решить, можно ли ее оправдывать или нет; но гимны поэта не должны быть никогда славословием резни. Мне досадно на Пушкину: такой восторг - настоящий анахронизм. Досадно и то, что, разумеется, мне даже о том и намекнуть нельзя будет в моей статье. Человеколюбивое и нравственное чувство мое покажется движением мятежническим и бесовским внушением в глазах наших христолюбивых ценсоров".
   В сентябре 1831 г. Вяземский, быть может не без умысла, пишет Пушкину:
   "Дмитриеву минуло вчера 71 год... Вчера утром приходит к нему шинельный поэт и вынимает из-за пазухи тетрадь, поздравляет его. Дмитриев, занятый мыслью, о дне своего рождения, спрашивает его: "А почему вы узнали?" - Шинельный поэт заминается и наконец говорит: "Признаться, вчера в газетах прочел". Дело в том, что он поздравлял с Варшавою и приносил оду Паскевичу".
   А через три дня написано письмо о "шинельных" стихах Жуковского.
   Генерал Паскевич, любимец Николая I, был ранен в бок при взятии Варшавы. Иронический тон Вяземского отражает нерасположение, которое русское общество питало к Паскевичу в частности за то, Что он содействовал падению популярного в либеральных кругах Ермолова.
   Молодой Суворов - князь Александр Аркадьевич, внук генералиссимуса, отличившийся при взятии Варшавы.
   В 1831 г. в Старой Руссе вспыхнул солдатский бунт, подавленный А. Ф. Орловым. Об этом событии Пушкин пишет Вяземскому в письме от 3 августа 1831 г.; в том же письме идет речь и о польском восстании.
  

72

  
   "Записки М." - подзаголовок романа "Русский Пелам", который Пушкин начал набрасывать в 1835 г. и от которого осталось всего несколько страниц.
   Любопытно, что в начале царствования Александра II сам Вяземский, назначенный товарищем министра народного просвещения, очутился во главе цензурного ведомства. В 1860 г., в речи к Ковалевскому, он сказал?
   "Как писатель, я иногда жаловался на цензуру, но стал постоянно бояться ее и на нее жаловаться, когда она поступила в мое ведение".
  

73

  
   Речь идет, невидимому, о крайне неудачном, так называемом посмертном, издании, которое редактировалось друзьями Пушкина во главе с Жуковским.
  

74

  
   Ланжерон, граф (1763-1831) - французский эмигрант, поступивший на русскую военную службу и достигший высокого служебного положения. Он принимал деятельное участие в войне с Наполеоном.
  

77

  
   Хвостов был женат на племяннице Суворова, который ему покровительствовал (в частности в 1799 г. выхлопотал ему графский титул Сардинского королевства). "Этот союз вдруг поднял его, - пишет Вигель: - Будучи не совсем молод, неблагообразен и неуклюж, пожалован был он камер-юнкером пятого класса, званье завидуемое, хотя обыкновенно оно давалось осьмнадцатилетним знатным юношам. Это так показалось странно при дворе, что были люди, которые, осмелились заметить о том Екатерине.
   "Что мне делать, - отвечала она, - я ни в чем не могу отказать Суворову: я бы этого человека сделала фрейлиной, если бы он того потребовал".
  

78

  
   Граф Милорадович был в то время петербургским военным генерал-губернатором.
   "Железная маска" - неизвестный, заключенный в Бастилию при Людовике XIV; лицо его было постоянно закрыто маской. Относительно личности узника историки и мемуаристы делали множество разноречивых догадок. У Пушкина есть небольшая, относящаяся к 1837 г., заметка о "Железной маске".
   В "Записках" Смирновой, где Толстая фигурирует под именем "старухи X", находим тот же анекдот в форме разговора с в. к. Михаилом:
   "- Я не хочу умереть внезапно, потому что не желаю явиться на небо запыхавшись и растерянною, а я, хочу обратиться к господу богу с четырьмя вопросами: "кто был самозванец? кто был "Железная маска?" был ли шевалье д'Эрн мужчиной иди женщиной и был ли Людовик XVII похищен из Тампля?" - Разве вы уверены, что попадете в рай? - спросил ее в. к. ... Старуха обиделась и очень кисло ответила: - "Неужели вы думаете, что я рождена для того, чтобы сидеть и ждать в чистилище?"
   И далее: "Я сделала визит старушке X... Говоря со мной о смерти Петра III, которую она помнит, она сказала: "сознайтесь, милая, что это была несчастная случайность". Затем она спросила меня, что я думаю о Фусадье и Димедале? Я ответила, что никогда не слыхала о них. Она тогда объясняла мне, что это два врача, служившие при Екатерине и умершие уже лет 50 назад... Добрая старуха думает, что мне сто, лет, и очень удивлена, что я не знаю всей этой истории. Она говорила мне d кн. Moustache [княгиня "Усатая"], о "военной тётушке", и кн. "Черепахе" и дала мне понять, что они были не так красивы, как она, и гораздо старше ее... Кто-то спросил m-me X, что она думает о проекте поставить колонну в честь императора Александра. Она рассказывала нам, что Пушкин уже "одурачил ее" по этому поводу". Он сказал ей, что колонна будет держаться собственной тяжестью, а не цепями. X. не верит этому, находя это невозможным и очень опасным; она заявила, что никогда не проедет по площади, а то колонна упадет и задавит ее. Граф Моден разуверял ее и указывал на Бандомскую колонну в Париже. - Прекрасный пример,- вскричала она,- французы обманщики, они создали великую революцию, они обезглавили короля и сделали императором узурпатора, генерала Бонапарта". ("Записки" Смирновой, Пб. 1894 г. стр. 70-71).
  

84

  
   Бессарабским губернатором был Назначен Василий Федорович Тимковский (1781-1832). Цензор - Иван Осипович Тимковский, тот, о котором в 1826 г. Вяземский писал Тургеневу:
   "Они думают, что Россия только для них сотворена, и они могут смело купаться по уши в грязи. Клянусь честью, что вытащу их за уши из лужи и повешу на крюк. Как ни заступайся за Тимковского, но он первый повиснет, как только разрешится неволя печати. Я знаю что он по штату должен невежничать, но, по излишнему усердию, он часто порывается и на сверхштатное невежество".
  

85

  
   Отец Мамонова, граф Александр Матвеевич Дмитриев - Мамонов, был фаворитом Екатерины II с 1786 по 1789 г. Повидимому; Мамонов, без достаточных оснований, склонен был считать себя незаконным сыном Екатерины.
   Страсть Мамонова к аффектам едва не стоила жизни Вяземскому, который в качестве мамоновского ополченца участвовал в бородинской битве, где под ним были убиты две лошади.
   Вяземский рассказывает об атом в статье 1868 г. "Воспоминание о 1812 г." (т. VII):
   "Мой казацкий мундир Мамоновского полка, впрочем не совсем казацкий, был неизвестен в армии. Он состоял из синего чекменя с голубыми обшлагами, на голове был большой кивер с высоким султаном, обтянутый медвежьим мехом... Тут подъехал ко мне незнакомый офицер и сказал, что кивер мой может сыграть надо мной плохую шутку. "Сейчас, - продолжал он, - остановил я летевшего на вас казака, который говорил мне: "посмотрите, ваше благородие, куда, врезался проклятый француз!"
  

94

  
   Князь Ц. - князь Дмитрий Евсеевич Цицианов (1747-1835), о котором Пушкин писал: "Всякое слово вольное, всякое сочинение возмутительное приписывается, мне, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову". А. Булгаков в своих воспоминаниях говорит: "Он... был... известен еще с самых времен Екатерины по приобретенной им славе приятного и неистощимого лгуна". Булгаков и Бартенев приводят цициановские вымыслы о пчелах в Грузии, "величиною с воробья", которые, "не жужжат, а поют как птицы"; о том, что в Грузии не красят шерстяную пряжу, потому что "овцы родятся разноцветными, и при захождении солнца стада этих цветных овец представляют собою прелестную картину" и т. д. ("Стар, и Нов.", кн. 7; "Рус. Арх.", кн. II).
   В "Записках" А. О. Смирновой упоминаются и Красинский и Цицианов (последний был ее двоюродным дедом): "Приехал Красинский. Он всегда рассказывает смешные истории с самым невозмутимым видом. Вчера он говорил императрице о Казерте и уверял, что там в саду есть такая большая магнолия, на которой в одно время было 60.000 цветков.
   "Императрица усмехнулась и со своей тонкой улыбкой сказала:
   "- Удивительно. Кто же считал их?
   "- Это было поручено целому полку, и он двадцать четыре часа простоял около дерева..." Мой дед Ц. лгал так же, как Красинский, с таким же спокойствием, с тем же апломбом, так же непоколебимо и неожиданно".
   Ольга Смирнова делает к этому месту "Записок" следующее примечание: "Двоюродный дед моей матери кн. Цицианов, грузин, - был большим оригиналом. Анекдот о плаще, взбесившемся оттого, что его порвала бешеная собака, был переведен Ксавье де-Месторм... Моя мать знала еще этого деда, так как он умер 95-ти лет... Он говорил ей совершенно серьезно, что он ни во что не ставит людей, у которых предки родились после вознесения Христова. Моя мать спросила его, почему. "Потому что я происхожу от Иакова,- ответил он: - ты видела мой герб и заметила в нем лестницу?" Мой дядя Россет раз спросил его (он был тогда пажом), правда ли, что он проел тридцать тысяч душ? Старик рассмеялся и ответил: "Да, только в котлетах". Мальчик широко раскрыл глаза и спросил: "Как в котлетах?" - "Глупый! Ведь они были начинены трюфелями, - ответил дед, - а барашков я выписывал из Англии, и это, оказалось, стоило очень дорого". ("Записки" Смирновой, Пб, 1897, стр. 94-95).
  

97

  
   На тему о скупости Сергея Львовича находим у Вяземского замечание в "Дневнике" 1830 г. "Нашел тут (в ресторане) Сергея Львовича (Пушкина). Был день именин Александра, и чадолюбивый отец, разделил человек на семь свою радость и свою бутылку шампанского". (IX, 118).
   В том же году Вяземский пишет Пушкину:
   "Я сейчас с обеда Сергея Львовича, и твое письмо, которое я там прочел, убедило меня, что ты точно жених... А более всего убедила меня в истине женитьбы твоей вторая экстренная бутылка шампанского, которую отец твой розлил нам при получении твоего последнего письма. Я тут ясно увидел, что дело не на шутку; Я мог не верить письмам твоим, слезам его, но не мог не поверить его шампанскому".
  

98

  
   Растопчин, граф Федор Васильевич (1763-1826) - в 1812 г. главнокомандующий Москвы и вдохновитель аристократически-патриотической партии, настаивавшей на непримиримости по отношению к Наполеону. Пожар Москвы приписывался фанатизму Растопчина.
  

99

  
   Копьев Алексей Данилович (ум. 1826 г.) - был автором нескольких комедий и множества неизданных эпиграмм и экспромтов. В 1794 г. напечатал комедию "Ч_т_о н_а_ш_е, т_о_в_о н_а_м и н_е н_а_д_а", замечательную попыткой передать графически фонетические особенности речи, вроде: "што йта за дьявальска наважденiё!" и т. п. Такое начертание проведено через всю пьесу. (Этим указанием я обязана Г. А. Гуковскому).
   О Копьеве сохранилось много анекдотов. Греч в своих "Воспоминаниях" сообщает:
   "Когда Павел I, при вступлении на престол, ввел безобразную прусскую форму и т. п., один бывший адъютант князя Зубова, Копьев, послан был с какими-то приказаниями в Москву. Раздраженный переменою судьбы, он вздумал посмеяться над новой формою: сшил себе перед отъездом мундир с длинными широкими полами, привязал шпагу к поясу сзади, подвязал косу до колен, взбил себе преогромные пукли, надел уродливую треугольную шляпу с широким золотым галуном и перчатки с крагами, доходившими до локтя. В этом костюме явился он в Москву и уверял всех, что такова, действительно, новая форма. Император, узнав об том, приказал привезти его в Петербург и представить к нему в кабинет.
   "- Хорош! мил! - сказал он, увидев этот шутовской наряд: в солдаты его. - Приказание было исполнено. Копьеву в тот же день забрили лоб и зачислили в один из армейских полков в Петербурге. Чулков, прежде того нередко стаивавший у него в передней, вздумал над ним потешиться, призвал его к себе, осыпал ругательствами и насмешками и наконец сказал:
   "- Да, говорят, братец, что ты пишешь стихи?
   "- Так точно, писывал в былое время, ваше высокородие...
   "- Так напиши мне теперь похвальную оду, слышишь ли! Вот перо и бумага!..
   "- Слушаю, ваше высокородие! - отвечал Копьев, подошел к столу и написал: "Отец твой чулок, мать твоя тряпица, а ты сам что за птица!" (Греч, "Записки", стр. 118-119).
   Вигель, лично знавший Копьева, писал о нем: "Его репутация как остряка и балагура дошла до князя Зубова, который по примеру князя Потемкина имел свиту огромную, бесчисленную, из адъютантов, ординарцев и чиновников, для поручений: он поместил его при себе, с чином армейского подполковника. В продолжении нескольких лет, последних царствования Екатерины, все покровительствуемые Зубовым и при нем состоящие пользовались совершенною безнаказанностью".
   Далее Вигель приводит тот же анекдот что у Греча.
  

100

  
   Ольга Смирнова, в примечаниях к "Запискам" матери, приводит, вариант этого анекдота, называя однако (повидимому неверно) его героя генералом О.
   "Генерал О. Его в 1812 г. прозвали Je. Он вел атаку, его окружили и отвели в главную квартиру французов. Наполеон сказал: "Генерал, ведший атаку,- храбрец. Что, он убит? Как его зовут?" - "Je, c'est je, sire {Я - это я, государь. (Недоразумение основано на том, что генерал говорит je вместо mоi).}. Император повторил: "Генерал Же - храбрец". Тогда О. пояснил: "Je - это я". - "А я думал,- воскликнул Наполеон, - что его фамилия Je! поздравляю вас, блестящая атака!" Тот же генерал О. говорил: "Ce couschement du soleil est pythagore" {Этот солнечный закат - пифрагоричен.}. В. к. Михаил поправил его: "Генерал, говорят - pittoresque". О. не смущаясь ответил: "Pythagore ou pittoresque sont synagogues" {Пифагорейский и живописный - синагогальны. (Непереводимая игра слов, основанная на созвучии pythagore - pittoresque (живописный) synagogue - sinonyme (синонимичный).}. ("Записки" Смирновой, Пб. 1894 г., стр. 68).
  

101

  
   У Вяземского есть несколько характеристик Нелединского; в них неизменно говорится о его пылкости.
   "Однажды на вечере подходит ко мне Нелединский - мне было тогда лет 15-и спрашивает меня: "Хороша ли она и как одета сегодня?" - Кто? - говорю я. - "Да, разумеется, Елисавета Семеновна". - Помилуйте, что же вы меня расспрашиваете, ведь вы теперь около двух часов за одним столом играли с ней в бостон. - "Да разве ты не знаешь, что я уже три месяца не смотрю на нее и что я наложил на себя этот запрет, потому что видимое присутствие ее слишком меня волнует".
  

102

  
   Неелов намекал на прошлое павловского фаворита Ивана Петровича Кутайсова, который некогда был камердинером и брадобреем в. к. Павла Петровича?". Греч: в своих "Записках" рассказывает: "Пленный турчонок: мало-по-малу сделался обер-шталмейстерой, графом, андреевским кавалером и не переставал брить государя. Наскучив однажды этим ремеслом, он стал утверждать, что у него дрожит рука, и рекомендовал вместо себя одного гвардейского, фельдшера, очень искусного в этом деле и исправлявшего свою должность у многих генералов. Но таков был взгляд Павла, что у бедного унтер-офицера со страху бритва вывалилась из рук и он не мог приступись к делу. "Иван, - закричал император,- брей ты!" Иван, сняв андреевскую ленту, засучил рукава и вздохнув принялся за свое: ремесло".
   В другим месте Греч рассказывает о том, как Павел послал Кутайсова к больному Суворову.
   - Кто вы, сударь? - спросил у него Суворов.
   - Граф Кутайсов.
   - Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что вы такое по службе?
   - Обер-шталмейстер.
   - А прежде чем были?
   - Обер-егермейстером;
   - А прежде?
   Кутайсов запнулся.
   - Да говорите же!
   - Камердинером.
   - То есть вы чесали и брили своего господина?
   - То... точно так-с!
   - Прошка, - закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию - ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершал, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.
   "Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит". (Греч, "Зап." стр. 140-141).
  

103

  
   Неелов Сергей Алексеевич (1779-1852). - О своей молодости Неелов в 1840 г. вспоминал следующим образом: "...мне было двадцать лет, я был конногвардейский офицер, был красив собой, румян и бел, ловок и смел, и на бонмо собаку съел... я точно сыр в масле катался, пил, играл, кутил напропалую; имел несколько дуэлей, жил разгульно и лихо, и только потому уцелел, что Москвою правил тогда мой дядя фельдмаршал: оттого мне все сходило с рук. Так прожил я лет тридцать". К репутации отчаянного кутилы Неелов, впоследствии присоединил репутацию присяжного остряка и говоруна московских гостиных. Он очень дорожил своими связями с литераторами И. Дмитриевым, В. Л. Пушкиным, Вяземским. Неелов творил мимоходом, но тщательно собирал плоды своего творчества. После него осталось несколько тетрадей с аккуратно, хотя совершенно безграмотно, переписанными стихами. В них, на ряду с шуточными и порнографическими представлены и "лирические"; Несколько стихотворений Неелова, опубликовал, в посвященной ему статье. Гершензон ("Русские Пропилеи", т. 2, М., 1916 г.)
   В 1813 г. Вяземский подписал под портретом Неелова:
  
   Художник здесь рукою верной
   Черты того изобразил,
   Кто был всегда любим безмерно
   И от роду в стихах сам меры не хранил.
  
   Безграмотно писавший по-русски, не ладивший с размерами и рифмами, Неелов "привлекал Вяземского своеобразием и характерностью своих неуклюжих стихов...
   Неелов гордился своей независимой жизнью московского барина к литературного дилетанта. Стариком уже он писал:
  
   С. Н-ва история и послужной список
  
   Я семь андреевских в родстве своем имел,
   И всякий был из них правителем начальства.
   Чрез них, как и другой, я мог бы быть в чинах,
  
   В крестах,
  
   В местах,
  
  Но не хотел:
   Из моего оригинальства.
   Я независимость раненько полюбил,
  
   И не служил.
   К тому же я в душе поэт,
   Всегда свободой восхищался,
   И, до семидесяти лет
   Корнетом, гвардии, не сетуя, остался.
  
   В 1825 г. Пушкин писал Вяземскому: "Стихи Неелова прелесть, недаром я назвал его некогда le chantre de la m... [певец...]. (Это между нами и потомством буди сказано)".
  
   Солнцев Михаил Матвеевич - был женат на Е. Л. Пушкиной, тетке А. С. Пушкина. Случай с камергерством был известен и Пушкину. В письме 1830 г. он пишет Вяземскому: "Сегодня везу я к моей невесте Солнцева - жаль что представлю его не в прежнем его виде, доставившем ему камергерство. Она более благоговела бы "перед родственным его брюхом".
  

104

  
   В первом действии Чацкий, расспрашивая Софью о старых московских знакомых, говорит:
  
   А наше солнышко? наш клад?
   На лбу записано: "театр и маскарад",
   Дом зеленью раскрашен в виде рощи,
  
  Сам толст, его артисты тощи.
   На бале, помните, открыли мы вдвоем
   За ширмами, в одной на комнат посекретней,
   Был спрятан человек и щелкал соловьем -
   Певец зимой погоды летней.
  

105

  
   М. Н. Лонгинов следующим образом рассказывает историю отношений Сандуновой и Безбородки: "В 1791 г. славилась на русской сцене искусством и красотою певица Лизанька Урванова. В числе ее обожателей был граф Александр Андреевич Безбородко; Храповицкий и Саймонов, управлявшие театром, старались угодить сильному вельможе и для того хотели удалить в Москву его соперника, актера Силу Николаевича Сандунова, к которому и Лизанька была неравнодушна. Сандунов, играя в свой бенефис... сказал в конце спектакля публике речь в стихах... Сандунов говорил между прочим:
  
   Теперь иду искать в комедиях господ,
   Мне кои б за труды достойный дали плод;
   Где б театральные и графы и бароны
   Не сыпали моим Лизетам миллионы.
  
   "... Лизанька, не видя конца преследованиям, по окончании представления "Федра" в Эрмитаже, стала на сцене на колени и подала государыне просьбу на своих "гонителей"... Екатерина устроила ее брак с Сандуновым. "Через несколько дней Сандунова, играя на публичном театре... вынула кошелек и обратясь с авансцены к Безбородке, пропела:
  
   Перестаньте льститься ложно
   И думать так безбожно,
   Что деньгами возможно
   В любовь к себе шпионить".
   (Соч. М. Н. Лонгинова, М. 1915 г.,
   т. I, стр. 282-283).
  
   В другом месте "Записных Книжек" Вяземский сообщает о Гусятникове: "Был тогда молодой человек, вышедший из купечества в гусарские офицеры, собою очень красивый, на примете у многих дам, известный долголетнею связью с одной из милейших московских барынь, любезный, вежливый, принятый в лучшие дома. Бульварный или пресненский песнопевец рисует его следующими стихами:
  
   А Гусятников купчишка
   В униформе золотой,
   Крадется он исподтишка
   В круг блестящий и большой".
   (VIII, 502)
  

108

   Лагарп (1740-1803),- известный французский критики теоретик литературы, придерживавшийся норм поэтики "классицизма".
  

109

  
   Людовик-Филипп Орлеанский (1773-1850) - вслед за своим отцом объявил себя сторонником революции, принял имя гражданина Эгалите и сражался в республиканских войсках. После реставрации Бурбонов "раскаялся", но никогда не отказывался до конца от своих либеральных убеждений. После июльской революции 1830 г, буржуазия возвела Людовика-Филиппа на престол. Это конституционно-буржуазное правление было прекращено только революцией 1848 г.
   Николай I не мог примириться с таким способом вступления на престол и не скрывал от Людовика-Филиппа свое неодобрение.
   В 1842 г. Вяземский пишет Тургеневу: "О Louis-Philippe можно сказать, что Вольтер сказал о боге: "S'il n'existait pas il faudrait l'enventer". [Если бы его не было, его следовало бы выдумать]. В нем сливались стихии монархические и республиканские, что весьма худо было бы в другом месте, но во Франции было единственное средство спасения и примирения".
  

115

  
   Волков Федор Григорьевич (р. 1729 г.) - происходил из купеческого звания. Его считают основателем русского театра, т. к. он первый организовал труппу, дававшую публичные спектакли. До Волкова существовал только закрытый придворный театр.
  
   В названии Полевого усмотрен полемический выпад.
   Впоследствии (в 1868 г.) Вяземский писал:
  
   "Карамзин озаглавил труд свой: История Государства Российского. Полевой; озаглавил свою книгу: История Русского Народа. И на этом различии названий досужие люди и даже ученые основывают совершенное различие учений и находят многознаменательным название, данное Полевым".
  

117

  
   Новиков Николай Иванович (1744-1818) - масон, замечательный Представитель русского просвещения XVIII в., в частности развивший большую издательскую деятельность.
   Деятельность Новикова навлекла на него подозрение правительства, и он был заключен Екатериной II в крепость.
  

119

  
   Измайлов Владимир Васильевич (1773-1830) - автор повестей и путешествий, в которых карамзинистский сентиментализм был доведен до крайности, оскорблявшей вкус Карамзина.
   В "Парнасском Адрес-Календаре" Воейкова читаем:
   "15. В. В. Измайлов действительный явный галломан, чувствительный писатель 1-го класса, помещен на вакансию Ж. Ж. Руссо, при рескрипте, в котором сказано: "на безрыбьи и рак рыба". Пользуется привилегиею выпускать в Благовещение из клеток чижиков и заведывает департаментом истерик".
  

120

  
   Орлов Алексей Федорович (1786-1861) - брат арзамасца Михаила Федоровича Орлова, был незаконным сыном одного из знаменитых екатерининских Орловых. Он пользовался особым расположением Николая I за рвение, проявленное им 14 декабря 1825 г. В 1828 - 1829 гг. Орлов участвовал в турецкой кампании и был два раза (в последний раз в 1835 г.) назначен Николаем чрезвычайным и полномочным послом для переговоров с турецким правительством. В 1844 г., после смерти Бенкендорфа, Орлов занял пост шефа жандармов и начальника III Отделения. Впоследствии был председателем Государственного совета и председателем Комитета министров.
  

121

  
   Загряжская Наталья Кирилловна (1747-1837) - дочь любимца Елизаветы Петровны и последнего гетмана Малороссии Кирилла Григорьевича Разумовского, вышедшая замуж за скромного Измайловского-офицера Н. А. Загряжского, с которым впоследствии разошлась.
   Наталия Ивановна Гончарова; теща Пушкина, была побочной дочерью брата Загряжского, и Наталья Кирилловна ей покровительствовала.
   В 1830 г. Пушкин представлялся Загряжской в качестве жениха Н. Н. Гончаровой, которой он писал об этом визите; "Приезжаю" Обо мне докладывают, она меня принимает за своим туалетом, как хорошенькая женщина прошедшего столетия" ...
   Нат. Кир. любила Пушкина и была в числе немногих лиц, посвященных в подробности его отношений с Дантесом и питавшихся предотвратить развязку.
   В письмах Пушкина к жене нередко встречается ее имя. Иногда Пушкин подшучивал над старухой; так, после смерти князя Кочубея, о котором упоминает Вяземский, мужа племянницы и воспитанницы бездетной Нат. Кир. Пушкин пишет: "Н. К. сердится на всех, особенно на князя Кочубея, зачем он умер и тем огорчил ее Машу. На княгиню также дуется и говорит: Mondieu, mais nous toutes nous avons perdu yos maris et cependant nous nous sommes consolees (боже мой, в конце концов все мы потеряли наших мужей - все утешились).
   Загряжская, всю жизнь прожившая при дворе или вблизи Двора, свидетельница шести царствований (от Елизаветы Петровны до Николая I), должна была заинтересовать Пушкина в эпоху его увлечений историческими материалами. В свое собрание анекдотов Tabletalk ("Застольные беседы") Пушкин включил девять рассказов, записанных со слов Нат. Кир., под общим заглавием "Разговоры Загряжской".
  

126

  
   В тексте "Записных Книжек", не предназначавшемся, для печати, имеется вариант гораздо более откровенный: "...Полевой имел наглость записать в альбом жены Карлгофа стихи под заглавием: Поэтический анахронизм... и т. д. Как везде видишь целовальника и лакея, не знающего ни приличия, ни скромности. Посади свинью за стол она и ноги на стол, да и каков литератор, который шутит стихами Дмитриева (и какими стихами еще)..."
   Полевой Николай Алексеевич (1796-1846) - известный критик, историк и беллетрист. Сын купца, он сам сохранил купеческое звание и имел в Москве водочный завод, что стоило ему многих нареканий.
   В 1825 г. в полемической статье Вяземский писал:
   "Сии крестовые рыцари упрекают издателя в. том, что он из купеческого звания, Да кто же, спросите вы, сии феодальные бароны, повитые на пергаменте и вскормленные на благородном щите, которые не иначе хвалят книгу, как удостоверившись, что она писана дворянскою, рукою?"
   Первоначально Вяземский покровительствовал Полевому и был одним из деятельнейших сотрудников его журнала "Московский Телеграф" с момента его основания в 1825 г. и по 1837 г., т.-е. в период, когда "Телеграф" был органом защиты и пропаганды "романтического" направления. Впоследствии для Вяземского, как хранителя традиций "аристократической литературы" оказалось неприемлемым небрежное отношение Полевого к а_в_т_о_р_и_т_е_т_а_м. (Карамзин, И. Дмитриев).
   Вяз. намекает на громкий скандал, разыгравшийся в свое время вокруг "Истории Русского Народа" Полевого, Полевой заранее собрал деньги по подписке, а потом так и не довел издания до конца.
   В статье 1830 г. Вяземский писал:
   "Любопытно... видеть сколько, автор сам посвятил времени на составление 12 томов истории, не только уже готовых в кабинете автора, но даже сделавшихся уже и собственностью публики, ибо подписка на них открыта и сумма за все 12 томов заплачена подписчиками... Нельзя же полагать, что труд нового историка еще не совершен, что 11 обещанных томов пока таятся ещё в голове автора... Такое предположение, было бы легкомысленно и оскорбительно для добросовестности автора... Сочинение может быть допечатано после смерти автора, если он умрет в это время, смерть его оплакивается ближними и добрыми людьми, по крайней мере не сбывается пословица: плакали денежки. А между тем второго тома еще нет, друзья автора распускают известие, что он сжег второй том, быв недоволен трудом своим. Это огненное очищение, этот божий суд, средних веков, приносит, честь унижению авторскому, но тут следуют два вопроса: отчего же не сожжен и первый том; и при чем останутся подписчики? при одном пепле, что ли? Пока "История Русского Народа" есть только история, русс

Категория: Книги | Добавил: Anul_Karapetyan (24.11.2012)
Просмотров: 314 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа